За Северным ветром

Юноша вздохнул и закрыл книгу. Он уже наизусть знал историю своего прославленного предка, и вновь читать ту же древнюю былину, только в пересказе другого летописца, ему не хотелось. Молодой человек устало посмотрел в окно: словно на ладони раскинулся Солнцеград, как и в летописи, купавшийся в лучах тёплого вечернего солнца. Вдалеке, почти на горизонте, между белокаменными башнями, теремами и домами можно было разглядеть блеск моря. Ах, как царевичу хотелось туда! Особенно сейчас, в пору лета, когда корабли безопасно путешествуют между островами. Как же хочется вырваться из душной ученической кельи. Лучше бы родиться в семье рыбака. Или погонщика ингры. Или… Любой удел виделся юноше намного привлекательнее своего собственного – удела наследника престола. С ним никто и никогда не разговаривал на равных, даже в детстве друзья играли с ним в игры почтительно. Да и друзьями ли они ему были? Царевич грустно вздохнул, посмотрел на книгу и положил фолиант на стол.

Дни, проведённые за стенами Ведомира [7], походили один на другой. Серые, безликие, скучные. Ранний подъём, молитва, скудный завтрак, упражнения в языке, упражнения в точных науках, затем лёгкий полдник, упражнения в борьбе, фехтование, затем короткий отдых, обед и упражнения в волхвовской науке для воина, Правосиле. После простого ужина – стакан воды, упражнения, заданные учителями для самостоятельной работы, молитва и сон.

Царевич учился вместе с другими детьми – сынами веденеев [8], казначеев, князей, купцов и тех, кто поступил на обучение просто по своему желанию и дарованию. Такие дети были очень способные, учились усердно. И царевича они удивляли до глубины души. Он бы с превеликой радостью поменялся бы с кем-нибудь из них местами и бежал домой. Десять лет учёбы в Ведомире, затем пять – в Ведагорe [9]. Затем служба, ещё пять лет. Затем служба, еще пять. Потом нужно будет стать помощником кого-нибудь из царских веденеев, начинать государственные дела. Жениться. На той, кого выберет для него отец. Она должна быть умной, закончить обучение в Сестринском Ведагоре [10] и происходить из богатого, знатного рода. О любви тут думать нельзя. Юноше казалось, что ему вообще думать нельзя, разве что над упражнениями в домашнем задании. Всю жизнь за него всё решали окружающие, решают сейчас и решать будут. До тех пор, пока он не займёт престол своего отца. А там – и подавно. Где это видано, чтобы царь по сердцу жил? Вся жизнь виделась безрадостной, тяжёлой и неинтересной. Царевич не раз говорил отцу о своём желании отречься от престола в пользу старшей сестры, Лады, но Драгомир был непреклонен. «Ты, Веслав, занять трон должен, – говорил владыка Солнцеграда. – Только ты, мой единственный сын, и никто другой».

Веслав завидовал Ладе, а Лада завидовала ему. Девушка видела, с какой любовью и трепетом отец отзывается о младшем ребёнке, в то время как к ней царь относится холодно. Лада знала, что любой правитель мечтает о наследнике – первенце, мальчике. Но против её воли обида закралась в девичье сердце и с годами становилась лишь сильнее. Тщетно успокаивала её мать, тщетно пытался развеселить Веслав. Царевич видел, что Лада старается быть близкой ему, но видел также и то, что неискренней была её сестринская любовь. И это печалило молодого наследника.

Погружённый в свои мысли, Веслав не заметил, как в его келью вошёл служка. Царевич вздрогнул от неожиданности, когда послушник волхвов произнёс робкое: «Гой еси, царевич Веслав!». Мальчик сказал, что наставник Искрен просит царевича прийти в Святобор [11]. Старый волхв ждёт своего ученика под священным дубом.

Священная роща находилась за восточной стеной большого терема Ведомира. Ухоженный, обнесённый каменной оградой лес с насыпными дорожками, ведущими к озеру, в центре которого, на небольшом островке, раскинулся дуб. За дубом – капище. Под дубом – скамья для размышлений. У деревянного пирса, на который выходила главная аллея Святобора, мерно покачивались пришвартованные лодочки.

Солнце клонилось к горизонту, окрашивая воду золотистой бронзой. Царевич сел в лодку и взял вёсла. Он видел белый силуэт своего учителя, ждавшего возле дуба. Искрен сидел неподвижно, будто статуя. Веслав подумал, что старый волхв очень похож на капий – такой же сухой, как древнее дерево, такой же непоколебимый и такой же спокойный. Царевич не всегда понимал своего наставника, но любил его. Речи старика, пусть и не совсем ясные, успокаивали юношу. Говорил учитель тихо, даже сипло, с какой-то перекатывающейся хрипотцой. Веслав слышал много голосов за свою жизнь. Слышал убедительные речи отцовских вещателей, проникновенные слова волхвов, заумные рассказы учителей и залихватские басни своих сверстников. Но никто не мог говорить так, как молвил его наставник. Слушать Искрена хотелось вечно: он никогда не повышал голоса, и, даже если говорил о грустном, казалось, будто старик улыбается. Но не надменной была его незримая улыбка, не глупой, а знающей. И корил он мягко, с любовью. Но эти его поучительные речи были намного сильнее настоящей брани.

Искрен улыбался. Он мягко поприветствовал своего ученика и пригласил его расположиться рядом. Учитель и ученик некоторое время молчали, глядя на озеро. Тихо шумел лес. Звонко пели птицы, радуясь тёплому летнему вечеру. У берега, поросшего камышом, отдыхали длинноногие, изящные кьор. Белых птиц с тонкими клювами часто разводили у озёр Святоборов, храмов, Ведагоров. У самого царя, в теремном дворце, жило семейство этих благородных птиц. Молчаливые, они грациозно расправляли свои огромные, подбитые чёрным кантом, крылья и гордо вышагивали. Даже рыбу ловили с достоинством, без суеты. Долго высматривает кьор свою добычу, и молниеносно, точно выхватывает серебристую рыбку.

– Они действительно прекрасны, – обратился к царевичу Искрен, и юноша вздрогнул от неожиданности. Веслав поспешно отвернулся от птиц: ему стало неловко, и он не знал почему. Словно залюбоваться птицами было неуместно перед учителем.

– Нет ничего дурного в том, что кьор привлекли твоё внимание, – говорил старый волхв. – Они очень красивы, Веслав, и нам многому можно у них поучиться.

– Поучиться у птиц? – осторожно переспросил царевич. Учитель удивил его, решив говорить о птицах. Юноша ждал рассуждений о его постоянно блуждающем внимании, о важности сосредоточения и созерцания, постигнуть которые у Веслава никак не выходило. Душа царевича рвалась вперёд, а учителя-старцы извечно осаживали этот вдохновенный порыв. Будущему монарху негоже думать о своих желаниях.

– Да, – сказал Искрен. – У птиц. Смотри, как они все вместе купаются, ловят рыбу. Кьор образуют семьи и держатся друг друга всю жизнь. Именно поэтому, а не только из-за красоты, их считают благородными. Как бы высоко кьор ни взлетали, как бы далеко ни отправлялись, они всегда возвращаются на родное озеро, в свою стаю.

– Вы хотите поговорить о моём долге наследника престола? – резко и прямо спросил Веслав.

Искрен рассмеялся.

– Ты умный юноша, – мягко проговорил старый волхв. – Но сейчас я говорю не о тебе. Я хочу поговорить с тобой о твоей семье, – Искрен внимательно посмотрел в голубые глаза царевича. – Твой покойный дедушка, великий царь Градимир, нарушил традиции и передал трон младшему сыну, отцу твоему.

– Но Великий Собор одобрил выбор деда, – растерянно ответил Веслав. О таком учитель говорил впервые. После принятия того самого решения царя Градимира, его обсуждение находилось под негласным запретом. Все покорно приняли волю царя и созванного Великого Собора, и никто не осмеливался говорить о решении монарха.

– Да, конечно, – тихо согласился наставник. – Твой отец – мудрый правитель. Но дядя твой, Драгослав, в отличие от тебя, не мечтал отречься от правления. Твой отец назначил его княжить в град Борей, на Большую Землю, – Искрен помолчал, задумавшись. – Не волхвовский у нас с тобой разговор сегодня, царевич. – Старик грустно улыбнулся, глядя в насторожённые глаза Веслава. – Никто не говорит об этом, но я нарушу устав и скажу тебе то, что, быть может, говорить и не надобно. Но у меня видение было. Семаргл ко мне являлся.

– Посланник Богов? – удивился юноша, пытливо глядя в глаза своего наставника. Серые, будто затянутое тучами северное небо, грустные, окружённые глубокими морщинами, но по-прежнему ясные. Сжалось у царевича сердце: какое же видение было у старца, раз он так опечален?

– Да, – ответил волхв. – Семаргл предупреждал меня о том, что вернётся твой дядя в столицу и принесёт с собой великую скорбь. – Волхв нахмурился, замолчал. Ему не нравился разговор с юным отроком, не хотелось зря пугать царевича. Но душа подсказывала служителю Богов – говорить надобно. Именно этот разговор и поможет Веславу в будущем. – Как бы далеко птица ни улетала, она всегда возвращается домой, – закончил Искрен тихо.

– Какой сегодня у нас странный разговор, учитель, – Веслав перевёл взгляд на озеро. – Зачем ты мне это говоришь?

– Чтобы ты всегда помнил, где твой дом, Веслав. И чтобы ты вернулся, когда придёт время возвращаться домой.

Природа купалась в неге тёплого летнего вечера. Вершины леса золотило почти севшее солнце. Высокое чистое небо отражалось в зеркале озера. Вода о чём-то тихо шептала берегу. Спокойствие и умиротворение. И на душе было удивительно легко. Слова наставника казались неверными. В этом мире просто не может произойти ничего дурного, когда Даждьбог так щедро одаривает детей своих. Да и со времён Светлогора сварогины не враждуют друг с другом. Дядя Драгослав – благородный и верный князь, всегда преданно служил Богам и Сваргорее. Он никогда не поднимет меча на своего брата, не пойдёт против воли покойного батюшки и святых отцов.

Царевич вновь взглянул на Искрена.

– Я тебя не понимаю. – Юноша покачал головой. – Что ты видел, учитель?

Волхв с грустью смотрел на своего ученика. Не все волхвы Великого Свагобора вняли его предостережению. Что же говорить о пятнадцатилетнем юноше, которого слова учителя могли ввести в заблуждение и, чего доброго, сбить с пути. Поэтому старик решился лишь часть послания мальчику поведать, чтобы слова, сейчас непонятные юноше, потом стали его силой.

Сокрушался Искрен, что и сам царь не внял его речам и не подготовил войска. Драгомир со смехом говорил, что его брат, Драгослав, Борей покинул, дабы к лесным волхвам обратиться да здравие поправить. Какая из него угроза, если он столько лет наследника родить не может?

– Я видел то, чего может ещё и не быть, – наконец ответил Искрен. – Я очень надеюсь, что так оно и будет и что Драгослав с миром на праздник Солнцеворота прибудет.

– Но отец не звал его, – рассеянно проговорил Веслав. – Драгослав не приплывёт с Большой Земли на праздник.

– Да, твой отец никогда не звал его, – словно сам себе пробормотал старик. Искрен считал это самой большой ошибкой царя. Но Драгомир не слушал ни его, ни других служителей Богов. Драгомир был достаточно тщеславен и, как показало время, недальновиден. – Буду молиться Богам, чтобы мое видение оказалось всего лишь старческим мороком, – устало вздохнул волхв и печально улыбнулся: – А теперь скажи мне, Веслав, как тебе даётся искусство Правосилы?

Царевич смутился, нахмурился. Учитель вёл себя странно и неестественно. Наставник никогда не обсуждал с Веславом мирские дела. Волхв учил Веслава пути духовному, рассказывал, как слушать Богов, проверял его в волхвовской воинской силе – Правосиле. Но сейчас… Юный царевич никогда не видел своего учителя таким опечаленным. Улыбка Искрена не светилась, да и весь старик выглядел согбенным, уставшим, удручённым. Прежде такого не случалось.

– Не печалься попусту. – Волхв будто читал мысли юноши. Искрен улыбнулся и положил свою тёплую сухую ладонь мальчику на плечо. Веслав был так похож на свою мать: те же голубые глаза и золотые волосы. Царевич смотрел на учителя, и в его ещё наивных, детских глазах читался испуг. – Всё, что случается, – продолжил Искрен, – случается по воле Богов. И если Боги допускают что-либо, значит, они хотят нас чему-то научить. И чем больше заплутали люди, тем больше хотят помочь нам Боги.

– Боги так наказывают нас?

– Нет, – волхв тихо рассмеялся. – Боги не наказывают, они учат. Но когда их дети перестают слышать, когда уходят тёмными тропами тщеславия, отходят от Матери-Земли, их уроки порой оказываются достаточно строги.

– И ты думаешь, мы стали забывать Мать-Свагору?

Искрен кротко улыбнулся.

– Пошли, – сказал он, поднимаясь. – Ты сам можешь к ней обратиться.

– Сам? – удивлённо переспросил Веслав. – Я же не волхв! Я могу молиться, но не говорить с Богами!

Искрен, продолжая улыбаться, неспешно побрёл к святилищу, которое находилось по другую сторону большого дуба. Растерянный царевич последовал за ним.

Деревянные капии, выструганные по строгим канонам, стояли на естественном возвышении острова. Капии Сварога и Свагоры были самыми величественными в святилище – Небо-Отец и Мать-Земля располагались в центре, и их окружали другие Боги. Громовержец Перун, борода которого была украшена золотом, а волосы – серебром, находился по правую сторону от Сварога, а рядом со Свагорой-Землёй – Богиня судьбы с веретеном в руках, Макошь. Небо и Земля смотрели на солнцеликого Даждьбога-Хорса, рядом с которым, с одной стороны, располагался седой Стрибог, а с другой – парный капий Ярилы и Яры. Вечно молодые Силы Возрождения и Весны стояли совсем близко друг к другу, почти обнявшись. Оба капия оплёл зелёный, цветущий даже холодною зимой вьюн. Большие розовые и белые цветы источали дивный аромат. Меж Перуном и Стрибогом – мудрый рогатый Велес со свитком в руках, а меж Богами Весны и Макошью – Богини-сёстры ночного света – Дивия и Луна, обручи которых украшали лунные камни. Позади Небесной Пары [12] – Тёмная Чета, чёрные Мор и Морана, боги Неяви, судьи душ заблудших. Рядом с ними – Светоч, Дух Ирия златой, и Род с Радой – Боги домашнего очага и покровители детей. Чуть поодаль от Богов, в низине, находился змееголовый капий Полоза, строптивого Бога морей.

Капии, искусно украшенные резьбой, располагались на каменном подиуме в несколько ступеней. Подле каждого Бога – вечно горящая волхвовским огнём огнивица [13] и чаша для воздаяний, испещрённая рунами. Такие грандиозные святилища чаще строились в больших городах и княжествах. Все Великие Боги Света присутствовали в таких капищах, поэтому их называли Великобожиями.

Искрен три раза поклонился святому месту и взошёл по ступеням. Веслав последовал его примеру. Учитель и ученик подошли к двум наиболее высоким и монументальным капиям – Сварогу-Небу и Свагоре-Земле. Подле обоих Богов, выструганных из белохвои, редкой северной сосны, иглы, кора и древесина которой белы, как снег, горели голубым, как небо, огнём огнивицы. Чаши со святым Огнём-Сварожичем покоились на высоких плетёных стволах-подставах, растущих из самого камня, которым была выложена земля святилища.

Искрен положил руку на сердце и поклонился Небу-Отцу и Матери-Земле. Царевич почтил Богов вслед за своим наставником.

– Подойди ближе, – тихо сказал Искрен, и юноша встал перед Свагорой рядом с учителем. Веслав вопросительно посмотрел на старого волхва.

– Ты, Веслав, как и предок твой, Светлогор, силу великую имеешь, – шептал Искрен. – Настолько великую, что даже сам об этом не ведаешь. – Волхв помолчал, давая мальчику обдумать. – Твоя молитва может стать молитвой волхва, а не мирянина.

– А как же тайная ворожба, к которой обращаются волхвы, когда просят ответа у Богов?

Лицо старца озарила добрая улыбка.

– Она тут, – он указал корявым пальцем на свою грудь. – Тут же и подлинное Великобожие сокрыто.

На лице юноши отразилось смятение.

– Поднеси ладони к Огню-Сварожичу, – Искрен мягко направил руки Веслава к огнивице. – Закрой глаза и помолись, будто на сон грядущий.

Царевич видел, как его пальцы обхватило тёплое голубое пламя, тихое и спокойное. Огонь-Сварожич искрился, обнимая кисти рук благодатным спокойствием. Веслав закрыл глаза и с молитвой обратился к Свагоре-Земле.

Рукам – по-прежнему тепло. Внутренний голос тихо, заученными словами обращался к Матери-Земле. Веслав благодарил Свагору за дары, которые она преподнесла своим детям, за жизнь, за плодородные земли, за богатые леса… Царевич видел леса и луга, он чувствовал их свежий аромат, он слышал шум живой воды и ловил брызги солёного моря. Юноша так часто представлял себе далёкие странствия, в которые по воле Богов ему никогда не суждено отправиться, что каждая молитва юного царевича к Свагоре превращалась в волшебное путешествие по бескрайним просторам родной земли. И сейчас воображение рисовало Веславу удивительные земли необъятной Родины вместо того, чтобы искренне, всей душой обращаться к Богине с благодарностью и почтением.

Тихо играла свирель. Её голос струился сквозь молитвенный шёпот, разливался по воображаемым землям, наполняя их жизнью. Игривая музыка танцевала златовласой берегиней у лесного озера, обращалась попрыгуньей-вилой, звенела свежей, летней рекой. Веслав вдохнул полной грудью лесной аромат и открыл глаза. Тихо шумел лес. Высокое дневное солнце пробивалось сквозь плотную, сочную листву, и воздух, дрожа, сиял в тёплых объятиях света. Музыка играла. Волшебная мелодия лилась отовсюду, сливаясь в симфонию пения птиц. Веслав обернулся: чуть поодаль, среди сплетённых ветвей деревьев стояла прекрасная дева. Её волосы цвета спелой пшеницы золотыми колосьями опускались до земли; голову украшал венок из полевых трав, в котором пели птицы. Сарафан был соткан из листьев, бусы – ягоды и цветы – источали дивный, пьянящий аромат. Глубокие зелёные глаза девы смотрели с таким теплом и добротой, что хотелось плакать. Плакать от беспричинного счастья, наполняющего душу, от проникновенного, чуткого, невероятно участливого взгляда Матери. Она улыбнулась, и солнце засияло ярче, а птицы запели радостнее.

Веслав, как заворожённый, смотрел на прекрасную Деву, не в силах отвести взгляд от Её лучистых глаз. Царевичу казалось, будто свет исходит от Неё, а не от солнца. И чем шире становилась Её улыбка, тем ярче светился мир. Её белоснежная кожа сияла, мерцала, горела огнём. Языки пламени обнимали пальцы живительным теплом, от которого на душе становилось спокойно и умиротворённо.

– А ты говорил, что не волхв, – прошептал рядом тихий, с хрипотцой, голос.

Веслав открыл глаза: тёплый огонь в огнивице всё ещё держал его за руки. Искрен смотрел на юношу и улыбался своей вечной улыбкой. Царевич некоторое время молчал, вспоминая видение. Нет, ему всё же не почудилось. Она действительно явилась ему. Юноша улыбнулся и посмотрел на старого наставника.

– Я видел Её, – обратился Веслав к Искрену шёпотом, убирая руки из огня и немного наклоняясь к старцу. Такие вещи нужно было говорить тихо. – Только Она ничего мне не поведала, учитель.

– Одно Её явление говорит о многом, Веслав, – ответил волхв. – Храни Её образ в своём сердце.

Искрен почтил Богов и спустился по ступеням капища. Царевич покинул Великобожие следом. Веслав хотел о многом спросить учителя, но не стал: юноша чувствовал, что старик более не ответит ему. Веслав молча шёл за наставником, и чем дальше они отходили от святого места, тем тяжелее становилось на душе у царевича. Видение Свагоры более не казалось ему таким тёплым и умиротворённым, а даже наоборот: теперь думалось Веславу, что Мать-Земля, одаривая его теплом, будто бы силу впрок давала. Будто бы действительно грядёт печальное время, и лишь видение великой Богини будет опорой в грядущих испытаниях. Юноша тряхнул головой, желая сбросить тяжёлые мысли, и огляделся. Солнце уже село, и святое место погрузилось в тёплые летние сумерки. Искрен ждал его у лодок. Учитель легонько кивнул своему ученику, положил на сердце руку. Веслав сердечно простился в ответ. Белоснежный старик спустился в лодку и взял вёсла. Лодочка медленно заскользила по озеру. Искрилась вода, заворачиваясь маленькими водоворотиками от взмахов весла. И в этих серебряных искрах слышалась та самая древняя, как мир, музыка.

Долго, до тех пор, пока не стали яркими звёзды и не взошли сёстры-луны, сидел царевич у древнего дуба. Впервые ему не хотелось отправляться с другими отроками на тайную ночную прогулку. Веслав знал, что достанется ему за позднее возвращение, ибо молитву он уже пропустил. Но Веслав не мог вернуться в Ведомир в таком смятении. Царевичу хотелось вдоволь надуматься здесь, в Святоборе, и возвратиться в ученическую келью со спокойствием в душе. Но сколько бы юный наследник престола ни размышлял, созерцая засыпающую природу, мира в душе так и не наступало.

Не наступило мира и через неделю, и через три, когда приготовления к празднику Солнцеворота были в самом разгаре. Искрен держался со своим воспитанником немногословно – на все вопросы, которые задавал Веслав по поводу «того самого вечера», как сам для себя называл царевич странный разговор с наставником, старик лишь грустно улыбался. Зато на другие вопросы Искрен отвечал охотно, даже, как иногда казалось юноше, слишком. Будто бы такое внимание Искрена к иным делам, даже мирским, могло отвлечь Веслава. Царевич обратил внимание и на то, что его отец, Драгомир, хоть и не внял словам Искрена, учителя и духовного наставника своего сына, но отдал приказ военачальнику Царской Дружины усилить охрану города во время праздничной недели. Основные силы сосредоточили у ворот Солнцеграда и распределили по стене. Всё это лишь удручало состояние наследника престола, и, когда в последний день перед праздничной неделей, что длилась с девятнадцатого числа месяца червеня по двадцать пятое, Веславу нужно было возвращаться в Царский Терем, царевич сделался чернее тучи. Не радовали юношу ни яркие, благоухающие цветы, что украсили каждый дом, ни звонкий смех предвкушавших грандиозные гулянья и игры детей, ни привозимое с Велейных островов вино, что уже чуть ли не рекой лилось по всей столице, ни тёплое летнее солнце.

Лада тоже вернулась во дворец, правда в странном, но, тем не менее, радостном настроении: этим летом она завершала обучение в Великом Сестринском Свагоборе [14], а значит, её вот-вот станут считать совершенно взрослой, и ей будет позволено иметь своё мнение, как учёной царевне, а также удалиться к волхвам. Лада давно, ещё в те времена, когда отец провозгласил наследником Веслава, высказала свое решение стать волхвой, чему царь был несказанно рад. Царицу же, напротив, сильно опечалило решение дочери. Решение это было вызвано, скорее, досадой и обидой, нежели искренним стремлением стать служительницей Богов и ворожеей. Но время шло, а обида всё не затухала, и казалось Ладе, что, когда она покинет свою семью и обручится с Вечностью, вместе с ней покинут отчий дом счастье и радость. И это самое мгновение становилось всё ближе и ближе, и предвкушение так долго ожидаемой, по-детски наивной мести радовало её сердце всё больше.

Лада облачилась в простое белое льняное платье, всем своим видом показывая, что этот её визит домой – последний и после завершения обучения она из послушниц сразу перейдёт в волхвы. Держалась отстранённо, слишком гордо, слишком радостно. Немая улыбка застыла на её лице. Веслав отметил, что улыбка эта явно подмечена у умудрённых жизнью ворожеев, и сестра намеренно пытается им соответствовать. Но если улыбка Искрена светилась пониманием, то улыбка царевны была совсем иной, даже надменной. И Веслав понимал почему. С такой улыбкой, в траурном с длинными до пола рукавами, белом платье волхвы, надетом раньше срока, Лада явилась в семью. Её темные, как у отца, волосы были распущены, а голову украшал тканый обруч послушницы Сестринского Свагобора. Венчик и покрывала на голову, как подобало царской дочери, да и всем взрослым девушкам, Лада так и не надела.

Когда вся царская семья собралась за обедом, царица Пересвета хотела было пожурить строптивую дочь, но Драгомир мягко остановил жену. Веслав совсем поник. Родители тщетно пытались выяснить причину его удручённого состояния, но царевич сослался на лёгкий недуг от переутомления в Ведомире. Веслав скоро покинул совместную трапезу и удалился в свои покои.

Расположившись на летней веранде, которая находилась почти под самой крышей, Веслав смотрел, как внизу, во дворе, слуги готовили Царский Терем к началу празднеств. Прислужники и прислужницы украшали двор цветами, ягодами, умащивали благовониями капии царского святилища, зажигали курильницы, висящие на колоннах. Белые одежды служителей светились в лучах яркого полуденного солнца. Где-то вдалеке слышалось умиротворённое пение волхвов. Музыка разливалась по чистому летнему воздуху, улетала на крыльях чаек и растворялась в небесной синеве. И почудилось вдруг Веславу, что сквозь небесную твердь он видит благодатный лик Сварога. Небесный отец улыбался ему, а Хорс купал его в своих тёплых лучах. Всё будет хорошо, решил царевич и, наконец, улыбнулся.