Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча

Его британского величества семидесятичетырехпушечный корабль «Несравненная» шел на фордевинд с устойчивым западным ветром под малыми парусами. Следом, как два гадких утенка за дородной мамашей, двигались бомбардирские кечи. Справа, на расстоянии предельной видимости – «Лотос», далеко слева – «Мотылек». За «Вороном» – невидимый с «Несравненной» «Моллюск». Четыре корабля составляли цепь, которой можно прочесать узкое горлышко Балтийского моря от Швеции до Рюгена. Новостей по-прежнему не было. В начале навигации все балтийские купеческие суда стремятся наружу, к Англии и Европе; для них западный ветер – встречный. Несмотря на солнце, воздух был свежий и зябкий, море под небом в мелких пятнышках облаков – серебристо-серое.

Под струей из помпы Хорнблауэр задохнулся и задрожал от холода. Пятнадцать лет он служил в тропиках и в Средиземноморье; не упомнить, сколько раз на него лили теплую воду. Балтийская вода, охлажденная льдами Ботнического и Финского заливов, талыми водами Одера и Вислы, всякий раз оказывалась неожиданно студеной. И все же она странно бодрила; он нелепо приплясывал под мощной струей, забыв – как всегда во время купаний – о приличествующем коммодору достоинстве. Шестеро матросов, под присмотром корабельного плотника чинившие разбитый ядром пушечный порт, поглядывали на него с удивлением. Двое у помпы и Браун с халатом и полотенцем наготове хранили серьезные мины – они знали, что коммодор их видит.

Внезапно струя иссякла. Перед коммодором стоял щуплый мичман. Мальчик только что откозырял; несмотря на торжественность момента – как-никак он обращается к великому человеку, – глаза у него были круглые от изумления.

– В чем дело? – спросил Хорнблауэр. Он не мог ответить на приветствие.

– Меня прислал мистер Монтгомери, сэр. «Лотос» сигналит: «Парус под ветром», сэр.

– Очень хорошо.

Хорнблауэр выхватил у Брауна полотенце, но известие было слишком важное – не до вытиранья. Мокрый и голый, он поднялся по трапу, Браун бежал следом с халатом. Вахтенный офицер откозырял, как только Хорнблауэр появился на шканцах. Все было как в старой сказке: окружающие старательно не замечали, что коммодор – голый.

– Новый сигнал с «Лотоса», сэр. Преследуемый идет левым галсом, курсом ост-тень-норд и полрумба к осту.

Хорнблауэр подбежал к нактоузу и на глаз взял пеленг. С палубы видны были только марсели «Лотоса». Чей бы ни был неизвестный парус, его надо остановить и узнать новости. На шканцы, торопливо застегивая мундир, поднялся Буш.

– Капитан Буш, я побеспокою вас просьбой изменить курс на два румба вправо.

– Есть, сэр.

– «Лотос» опять сигналит, сэр. «Преследуемый – трехмачтовый корабль. Вероятно, английский торговый».

– Очень хорошо. Поднимите все паруса, капитан Буш, пожалуйста.

– Есть, сэр.

По кораблю засвистели дудки. Четыреста человек побежали по вантам отдавать бом-брамсели и ставить лисели. Хорнблауэр профессиональным глазом наблюдал за ними. Команде недоставало сноровки; несмотря на крики вахтенного и понукания уорент-офицеров, дело продвигалось чересчур медленно. Маневр еще был не закончен, когда с мачты донесся новый крик:

– Парус на правой скуле!

– Должно быть, тот корабль, который заметили с «Лотоса», – сказал Буш. – Эй, на салинге! Что видно?

– Корабль, сэр! Идет бейдевинд. Мы держим курс на него.

– Поднимите флаг, мистер Херст. Если корабль направляется к Зунду, сэр, он сменил бы галс, даже если бы не появился «Лотос».

– Да, – сказал Хорнблауэр.

Вахтенный мичман с подзорной трубой добежал по вантам до салинга, и оттуда донесся его пронзительный мальчишеский голос:

– Британский флаг, сэр!

Хорнблауэр вспомнил, что по-прежнему стоит мокрый и голый – по крайней мере, мокрый в тех местах, которые не обдувал ветер. Он только начал промокать полотенцем эти укромные необсохшие уголки, как его вновь прервали.

– Вот он! – крикнул Буш. Над горизонтом, видимые с палубы, показались верхние паруса корабля.

– Возьмите курс, чтобы пройти от него на расстоянии окрика, пожалуйста, – сказал Хорнблауэр.

– Есть, сэр. Рулевой, румб вправо. Убрать лисели, мистер Херст.

Корабль, к которому они приближались, шел прежним курсом. Ничто в нем не вызывало подозрений, даже то, что при виде «Лотоса» он сменил галс.

– Лес из Южной Балтики, сэр, – сказал Буш, наведя подзорную трубу. – Уже видно груз на палубе.

Как почти на всех маленьких кораблях, идущих из Балтийского моря, у этого вдоль фальшбортов баррикадами громоздились штабеля бревен.

– Пожалуйста, поднимите сигналы для торговых судов, капитан, – распорядился Хорнблауэр.

Он смотрел, как на фалах корабля появился ответ.

– А… Т… числовой… пять… семь, сэр, – читал Херст в подзорную трубу. – Верные сигналы для прошлой зимы, а новых кодовых книг они еще получить не успели.

– Сигнальте: «лечь в дрейф», – приказал Хорнблауэр.

С задержкой, естественной для торгового судна, где команда мала и никто не умеет толком читать сигналы, корабль обстенил грот-марсель и лег в дрейф. «Несравненная» быстро неслась к нему.

– Они поднимают желтый карантинный флаг, – внезапно доложил Херст.

– Очень хорошо. Пожалуйста, капитан Буш, положите корабль в дрейф.

– Есть, сэр. И если не возражаете, я буду держаться от них на ветре.

«Несравненная» обстенила марсели и привелась к ветру на расстоянии пистолетного выстрела от торгового корабля. Хорнблауэр поднял рупор:

– Что за корабль?

– «Мэгги Джонс» из Лондона. Одиннадцать дней из Мемеля![11]

Кроме рулевого, у штурвала на полуюте «Мэгги Джонс» было только два человека. Один, в белых парусиновых штанах и синем сюртуке, очевидно, капитан. Это он отвечал в рупор.

– Из-за чего карантинный флаг?

– Оспа. Семь больных на борту, двое умерли. Первый случай – неделю назад.

– Оспа, черт побери! – пробормотал Буш. Ему уже рисовалась ужасная картина оспы на его обожаемом корабле, где в невероятной скученности обитают девятьсот человек.

– Почему идете без конвоя?

– В Мемеле не было военных кораблей. Рандеву двадцать четвертого у Лангеланна. Сейчас идем к Бельту.

– Какие новости? – Хорнблауэр терпеливо выдержал всю предварительную часть разговора, прежде чем задать этот вопрос.

– Российское эмбарго по-прежнему в силе, но у нас лицензия.

– Швеция?

– Бог ее знает, сэр. Некоторые говорят, что она ужесточила эмбарго.

Из-под палубы «Мэгги Джонс» донесся странный приглушенный вой, едва различимый на «Несравненной».

– Что там у вас за шум? – спросил Хорнблауэр.

– Один из больных. Он в горячке, бредит. Говорят, на следующей неделе царь встречается с Бернадотом на конференции где-то в Финляндии.

– Есть какие-нибудь признаки, что Россия готовится к войне с Францией?

– В Мемеле я ничего такого не видел.

Горячечный больной, видимо, буйствовал не на шутку, ибо его крики долетали до Хорнблауэра даже против ветра. Неужто один человек способен производить столько шума? Крики больше походили на приглушенный хор. На Хорнблауэра волной нахлынули подозрения. Человек в белых штанах на полуюте «Мэгги Джонс» отвечал слишком четко, слишком по-военному. Флотский офицер вполне мог обсуждать вероятность грядущей войны так хладнокровно, шкипер торгового судна вложил бы в свои слова больше чувства. И шумит явно не один человек. Капитан вполне мог сообщить о встрече царя с Бернадотом для отвода глаз, чтобы Хорнблауэр не обратил внимания на крики. Что-то не так.

– Капитан Буш, – сказал Хорнблауэр, – отправьте туда шлюпку с абордажной командой.

– Сэр! – яростно запротестовал Буш. – Сэр, у них на борту оспа… сэр! Есть, сэр.

Невысказанные протесты Буша скончались в муках при взгляде на лицо коммодора. Он напомнил себе, что Хорнблауэр не хуже его знает, как опасно занести на корабль оспу. Второй взгляд на коммодора убедил Буша, что решение далось тому нелегко.

Хорнблауэр вновь поднес к губам рупор.

– Я отправляю к вам шлюпку, – крикнул он.

С расстояния в двадцать футов трудно определить, изменилось ли поведение человека, особенно если тот говорит в рупор, и все же Хорнблауэру показалось, что капитан вздрогнул. Определенно он немного помедлил, прежде чем ответить:

– Как вам угодно, сэр. Я предупредил про оспу. Вы можете прислать врача и медикаменты?

Именно это он должен был сказать. И все равно пауза была подозрительной, как будто он в замешательстве и спешно подыскивает уместный ответ. Рядом стоял Буш со страдальческой миной, надеясь, что Хорнблауэр возьмет свое распоряжение назад, но тот молчал. По приказу боцмана вельбот подняли талями и спустили за корму. Мичман и гребцы нехотя спустились в шлюпку. Они бы храбро бросились на абордаж против вооруженного неприятеля, но мысль об ужасной болезни лишала их мужества.

– Отваливай, – приказал вахтенный, последний раз взглянув на Хорнблауэра.

Вельбот заплясал на волнах, направляясь к «Мэгги Джонс». Тут Хорнблауэр увидел, что капитан бросил рупор на палубу и озирается, словно ища путь к бегству.

– Оставайтесь в дрейфе, или я вас потоплю! – загремел Хорнблауэр.

Капитан, в отчаянии всплеснув руками, обреченно замер.

Вельбот зацепился за грот-руслень «Мэгги Джонс», и мичман с гребцами запрыгнули на палубу. Команда не сопротивлялась, но, когда матросы добежали до кормы, раздался пистолетный хлопок, и мичман склонился над бьющимся в агонии капитаном. Хорнблауэр мысленно поклялся отдать сопляка под суд, сгноить, пустить по миру, если тот по дурости застрелил капитана. Он безумно алкал и жаждал новостей, сведений, фактов; мысль, что капитан умрет, ничего не сообщив, приводила его в бешенство.

– Какого дьявола я не отправился туда сам? – вопросил он, ни к кому в особенности не обращаясь. – Мистер Буш, будьте любезны спустить на воду мой катер.

– Но оспа, сэр…

– К чертям оспу! Никакой оспы там нет.

Через воду донесся голос мичмана:

– Эй, на «Несравненной»! Это приз! Захвачен вчера французским приватиром!

– Кто капитан, с которым я говорил? – крикнул Хорнблауэр.

– Английский перебежчик, сэр. Он застрелился, когда мы поднялись на борт.

– Он умер?

– Еще нет, сэр.

– Мистер Херст, – сказал Буш, – отправьте туда врача. Даю ему минуту на сборы. Перебежчика надо спасти любой ценой. Я хочу видеть, каков он будет на ноке рея.

– Отправьте врача в моем катере, – сказал Хорнблауэр. Затем – в рупор: – Пришлите ко мне пленных и корабельных офицеров.

– Есть, сэр.

– А теперь, черт побери, я что-нибудь на себя надену.

Хорнблауэр наконец осознал, что больше часа простоял на шканцах голый. Если бы он две минуты назад дал волю порыву, то высадился бы на «Мэгги Джонс» в чем мать родила.

Капитана и двух помощников проводили в коммодорскую каюту, и Хорнблауэр с Бушем, разложив на столе карту Балтийского моря, принялись с жаром выспрашивать у них новости.

– Изменник сообщил вам правду, сэр, – сказал капитан. – Мы действительно уже десять дней шли от Мемеля к Бельту, когда нас атаковал приватир – большой, по десять пушек с каждого борта, гладкопалубный. Название «Бланшфлер». То, что лягушатники зовут корветом. Под французским флагом. Оставили у нас на борту призовую команду во главе с перебежчиком – его фамилия Кларк, сэр. Думаю, когда вы нас перехватили, он держал курс на Киль. Нас заперли в лазарете. Боже, как же мы орали, надеялись, вы нас услышите!

– Мы услышали, – сказал Буш.

– Как обстояли дела в Мемеле, когда вы оттуда уходили? – спросил Хорнблауэр.

Капитан наморщил лоб; если бы он был французом, то пожал бы плечами.

– Все как всегда. Русские порты по-прежнему для нас закрыты, но лицензию дают всякому, кто попросит. То же самое и со Швецией.

– Что насчет войны между Россией и Бонапартом?

На сей раз капитан действительно пожал плечами:

– Все о ней говорят, но пока ничего определенного не происходит. Солдаты повсюду. Если Бони нападет, русские будут худо-бедно готовы.

– А вы думаете, нападет?

– Спросите кого-нибудь другого, сэр, я не знаю. Но Кларк сказал вам правду. Царь скоро встречается с Бернадотом. Я простой человек, мне это ничего не говорит. Вечно у них всякие встречи, конгрессы и конференции.

Значит, все по-прежнему: Швеция и Россия – номинальные враги Англии, номинальные союзники Бонапарта, якобы воюют, якобы мирятся на манер, вошедший последнее время в моду. До сих пор непонятно, решится ли Бонапарт на войну с Россией. Его не понять. Казалось бы, самое разумное – довершить войну в Испании и попытаться захватить Англию, прежде чем начинать военные действия на востоке. С другой стороны, если быстро нанести решительный удар по России, можно будет не опасаться могучего соседа, чьей дружбе Бонапарт не слишком-то доверяет. Он покорил все европейские государства – за исключением Англии, – и Россия едва ли сможет противостоять его натиску. После победы над ней у него не останется врагов на материке, и Англии придется бороться с ним в одиночку. Все-таки хорошо, что Англия не поддержала Финляндию, когда Россия на нее напала, иначе на союз с Россией рассчитывать было бы труднее.

– Теперь расскажите мне подробнее про «Бланшфлер», – сказал Хорнблауэр, склоняясь над картой.

– Он напал на нас у Рюгена. Засниц был на пеленге зюйд-вест, в восьми милях. Понимаете, сэр…

Хорнблауэр внимательно слушал объяснение. Двадцатипушечный корвет под командованием французского капитана – серьезная угроза для балтийской торговли. Сейчас, с началом навигации, первая задача эскадры – захватить его или блокировать в порту. Такой корвет в силах дать серьезный бой даже шлюпу, и в кильватерной погоне «Несравненной» его не догнать, а значит, хорошо бы заманить «Бланшфлер» в ловушку. Он отправляет призы в Киль, откуда, избавившись от пленных и набрав в команду французов, они пускаются в опасный путь вдоль датского побережья: Бонапарт строит военные корабли во всех портах от Гамбурга до Триеста и отчаянно нуждается во флотских припасах.

– Спасибо, джентльмены, – сказал Хорнблауэр, – не буду вас больше задерживать. Капитан Буш, теперь мы поговорим с пленными.

Однако от захваченных моряков ничего толком узнать не удалось, хоть их и приводили для допроса поодиночке. Четверо были французы: Хорнблауэр разговаривал с ними сам под восхищенными взглядами Буша – тот уже позабыл немногие французские слова, выученные за время вынужденного пребывания во Франции. Двое оказались датчанами, еще двое – немцами. Переводить их вызвали мистера Брауна. Все четверо были опытными моряками и, насколько Хорнблауэр мог судить, пошли на «Бланшфлер», чтобы избежать принудительной вербовки в армию или на флот Бонапарта. Французы отказались служить в британском флоте и предпочли отправиться в тюрьму, даже понимая, что, возможно, пробудут в ней до конца дней. Остальные согласились сразу, как Браун перевел им это предложение. Буш довольно потирал руки: его хронически недоукомплектованная команда пополнилась четырьмя бывалыми моряками. На «Бланшфлере» они немного научились говорить по-французски, на «Лотосе» или «Несравненной» быстро начнут понимать английский: линек в руках опытного унтер-офицера – лучший учитель.

– Уведите их и включите в списки, мистер Херст, – сказал Буш, вновь потирая руки. – А теперь, сэр, может, глянем на этого треклятого изменника?

Кларк лежал на главной палубе, куда его талями подняли со шлюпки. Над ним склонился врач. Выстрел, которым Кларк хотел себя убить, всего лишь разнес ему челюсть. Кровь была на синем сюртуке и на белых штанах, голову скрывали бинты, раненый корчился на куске парусины, на котором его подняли на корабль. Хорнблауэр глядел на него сверху вниз. Лицо Кларка было так бело, что загар казался пленкой грязи. Черты – правильные, изящные, безвольные: тонкий нос, впалые щеки, карие женственные глаза, опушенные редкими рыжеватыми ресницами. Волосы, там, где они проглядывали между бинтами, тоже были редкими и рыжеватыми. Что заставило этого человека изменить родине и пойти на службу к Бонапарту? Отвращение к плену? Хорнблауэр знал, что это такое, – он сам был узником в Ферроле и в Росасе. Однако тонкое, чересчур правильное лицо вроде бы не говорило о сильной натуре, которую заточение доводит до умопомешательства. Может быть, тут замешана женщина, или он дезертировал с флота, чтобы избежать наказания; интересно, нет ли у него на спине шрамов от девятихвостой кошки? А может, он ирландец, из тех фанатиков, кто в своей ненависти к Англии не видит, что Бонапарт, случись ему захватить Ирландию, станет притеснителем куда хуже англичан.

Так или иначе, в сообразительности ему не откажешь. Как только Кларк увидел, что путь к бегству отрезан, он предпринял единственно возможный шаг: двинулся к «Несравненной», как ни в чем не бывало, и очень ловко соврал про оспу.

– Он выживет? – спросил Буш врача.

– Нет, сэр. У него множественные оскольчатые переломы мандибулы – я хочу сказать, челюсть вдребезги, сэр. Максилла местами тоже раздроблена, а язык – и вообще вся глоссофарингеальная область – в клочьях. Кровотечение может оказаться фатальным, хотя я этого не жду. Однако гангрена в этой части организма немедленно дает летальный исход. В любом случае он умрет от истощения – в смысле от голода и жажды, даже если некоторое время мы сможем поддерживать его ректальными впрыскиваниями.

Гадко, но необходимо было улыбнуться напыщенности врача и ответить беспечно:

– Коли так, сдается, ничто его не спасет.

А ведь они обсуждают человеческую жизнь!

– Надо повесить его, сэр, пока жив, – сказал Буш, поворачиваясь к Хорнблауэру. – Мы можем собрать трибунал…

– Он не сможет защищаться, – возразил Хорнблауэр.

Буш развел руками в жесте, который для него был более чем красноречив.

– Что он сумел бы сказать в свою защиту? Все необходимые свидетельства у нас есть. Факты налицо, остальное сообщили пленные.

– Возможно, он опроверг бы свидетельства, если бы мог говорить. – Хорнблауэр сам понимал нелепость своих доводов. Вина Кларка не оставляла сомнений – и попытка самоубийства доказывала ее окончательно, – однако Хорнблауэр прекрасно понимал, что не в силах повесить человека, который физически не может ответить трибуналу.

– Если мы будем ждать, он от нас ускользнет.

– Ну и пусть.

– Но пример для матросов…

– Нет, нет, нет! – вспылил Хорнблауэр. – Хорош пример – вешать умирающего, который даже не понимает, что с ним делают!

Ужасно было видеть игру чувств на лице Буша. Буш – славный человек, любящий брат и сын, однако сейчас он явно жаждал крови. Нет, так не совсем честно. Буш жаждет не крови, а мщения – мщения предателю, вставшему на сторону врага.

– Это научило бы матросов не дезертировать, сэр, – упорствовал Буш.

Хорнблауэр по двадцатилетнему опыту знал, что дезертирство – постоянный кошмар каждого британского капитана, который половину бодрственного времени гадает, где взять матросов, а вторую половину – как сделать, чтобы они не сбежали.

– Возможно, – ответил Хорнблауэр, – однако сильно в этом сомневаюсь.

Он не мог придумать никакой пользы (зато легко мог вообразить вред) от того, что матросов заставят смотреть, как беспомощного человека, не способного даже стоять на ногах, просовывают в петлю и вздергивают на рее.

Буш не мог смириться с тем, что повешения не будет. Доводы свои он исчерпал, но лицо хранило прежнее выражение, и протесты готовы были сорваться с языка.

– Спасибо, капитан Буш, – сказал Хорнблауэр. – Мое решение окончательно.

Буш не понимает и, возможно, никогда не поймет, что слепая месть ради мести всегда бессмысленна.

«Бланшфлер» почти наверняка притаился у острова Рюген. Мыс Аркона – самое подходящее место, чтобы подстерегать купеческие суда, идущие из русских и финских портов; здесь они будут зажаты между сушей и Адлергрундской мелью. Французский капитан еще не знает о появлении британской эскадры и о том, что освобождение «Мэгги Джонс» так быстро его выдало.

– Надеюсь, господа, вам все понятно? – спросил Хорнблауэр, обводя взглядом капитанов, собравшихся в его каюте.

Послышался согласный гул. На лицах обоих капитан-лейтенантов – Викери с «Лотоса» и Коула с «Ворона» – читалась суровая решимость. Каждый надеялся, что именно его кораблю выпадет схватиться с «Бланшфлером»: успешный одиночный бой с почти равным противником – самый верный путь к повышению. Викери молод и горяч – это он командовал шлюпками при захвате «Севра», Коул – сутул и сед. Маунд с «Гарви» и Дункан с «Мотылька» – оба молодые лейтенанты. Фримен с тендера «Моллюск» – смуглый, с черными, как у цыгана, длинными волосами, куда больше похож на контрабандиста, чем на капитана британского военного корабля.

Следующий вопрос задал Дункан:

– Скажите, сэр, нейтральна ли Шведская Померания?

– Уайтхолл был бы рад услышать ответ на ваш вопрос, мистер Дункан, – с улыбкой произнес Хорнблауэр. Ему хотелось выглядеть суровым и недоступным, но с такими милыми юношами трудно все время держаться сухо.

Они заулыбались; со странным щемящим чувством Хорнблауэр осознал, что подчиненные его уже полюбили. Он виновато подумал, что просто они не знают о нем всей правды.

– Еще вопросы, господа? Нет? Тогда вы можете вернуться на свои корабли и занять ночные позиции.

На заре, когда Хорнблауэр вышел на палубу, над морем висела дымка. Западный ветер улегся, холодное течение из Финского залива, где сейчас таяли льды, остужало воздух, влага конденсировалась в облака.

– Видал я туман гуще, но редко, сэр, – проворчал Буш.

Со шканцев была видна фок-мачта, но не бушприт. Ветер дул с севера, очень слабый, «Несравненная» шла на фордевинд, почти не качаясь на гладком море. Тишину нарушало только поскрипывание такелажа и перестук блоков.

– В шесть склянок я приказал бросить глубоководный лот, – доложил Монтгомери. – Девяносто одна сажень. Серая глина. Это должна быть Арконская мель, сэр.

– Очень хорошо, мистер Монтгомери, – ответил Буш.

Хорнблауэр почти не сомневался, что Буш, сухо отвечая своим лейтенантам, копирует его манеру.

– Пробираться ощупью по лоту, – с отвращением проговорил Буш, – словно какая-нибудь рыболовная посудина на Доггер-банке. А помните, что пленные сказали про «Бланшфлер», сэр? У них там лоцманы, знающие здешние воды как свои пять пальцев.

Большие двухпалубники строят не для того, чтобы пробираться в тумане по мелководью, однако «Несравненная» в этой кампании ценна другим. По эту сторону Зунда не много кораблей, способных помериться с ней мощью; под ее защитой эскадра может курсировать где угодно. У датчан, шведов, французов и русских много мелких судов, но теперь, когда «Несравненная» в Балтике, им ее не остановить.

– Простите, сэр, – сказал Монтгомери, козыряя. – Это не пушка сейчас выстрелила?

Все прислушались. В густом тумане слышались только корабельные шумы да стук капель – это влага сгущалась на такелаже и стекала на палубу. И тут все различили глухой хлопок.

– Пушка, сэр, или меня зовут не Сильванус Монтгомери!

– Со стороны кормы, – сказал Хорнблауэр.

– Простите, сэр, но мне показалось, что с левой раковины.

– Черти бы побрали этот туман! – воскликнул Буш.

Если французы поняли, что их преследует британская эскадра, то «Бланшфлер» просто исчезнет, как иголка в стоге сена. Хорнблауэр послюнявил палец, поднял его и взглянул на нактоуз.

– Ветер северный, – сказал он. – Может, северо-северо-восточный.

Это успокаивало. Под ветром, куда, скорее всего, поспешит «Бланшфлер» – так это Рюген и Шведская Померания, Лони всего в двадцати милях отсюда. Если «Бланшфлер» не выскользнет из расставленной англичанами сети, то окажется заперт.

– Прикажите бросать лот, мистер Монтгомери, – распорядился Буш.

– Есть, сэр!

– Еще выстрел! – сказал Хорнблауэр. – С левой раковины, теперь уже точно.

С мачты донесся пронзительный крик:

– Парус! Парус прямо по курсу!

В том направлении туман редел. Всего в четверти мили впереди различался призрачный корабль, скользящий сквозь дымку.

– Прямые паруса, гладкая палуба, – сказал Буш. – «Бланшфлер», даю руку на отсечение!

Корабль исчез в следующем сгустке тумана так же внезапно, как появился.

– Право руля! – заорал Буш. – К брасам!

Хорнблауэр был у нактоуза, торопливо брал пеленг.

При слабом ветре капер с его высокими мачтами будет идти куда быстрее громоздкого двухпалубника. Все, что они могут, – это оставаться в наветренной позиции, чтобы отрезать «Бланшфлеру» путь в открытое море.

– Свистать всех наверх! – крикнул Буш. – Все по местам!

Застучали барабаны, матросы бросились занимать места по боевому расписанию.

– Выдвинуть пушки! – продолжал Буш. – Один бортовой залп – и ему крышка!

Взревели катки под тремя тоннами металла. У каждого орудия столпился взволнованный расчет. Медленно тлели фитили.