Зеркало Кассандры

Враги, возможно, учат нас лучше, чем друзья.

Пападакис пощелкал по стакану, где билась пчела.

– Мне тогда было девять лет. Вместе с другими ребятами я завтракал в саду, полном цветов. И вдруг на наш сладкий пирог села пчела и принялась им лакомиться. Ребята перепугались, закричали, боясь, что пчела их укусит. И тогда один мальчик, который хотел вызвать у всех нас, и в особенности у девочек, восхищение, воспользовался моментом, когда пчела переползла на крошку, и накрыл ее стаканом. Точно так же, как я сделал сейчас.

Пападакис опять пощелкал по стакану, мгновенно возбудив беспокойство пчелы.

– Наш товарищ, заточив пчелу в стакан, решил, что это слишком ничтожное для нее наказание. Он взял ложку и стал бить по стакану. Резкий неприятный звук, должно быть, был в стакане еще оглушительней. Пчела обезумела, а я…

Филипп Пападакис сильно забарабанил пальцами по стакану. Пчела заметалась.

– Я подумал, что не надо мучить пчелу, нужно отпустить невинное создание на свободу.

Директор смотрел на Кассандру и ангельски улыбнулся:

– Слово не разошлось с делом, я поднял стакан. И что же? Пчела тут же набросилась на меня и пребольно укусила в руку. Еще хуже было пчеле. Как вам известно, в отличие от шершня у пчелы на жале есть зазубрины. Когда, укусив, она собирается улететь, застрявшее жало вытягивает из нее внутренности.

Эти слова звучали очень горько.

– Мучилась пчела. Мучился я. И все потому, что я проявил великодушие. Пчела поступила глупо, она укусила руку, которая ее освободила. Пчела поплатилась за свою глупость смертью. У меня боль прошла, но благодаря ей я хорошо усвоил полученный урок.

Директор пошарил рукой среди вещей Кассандры, лежавших на стуле.

Только бы не забрал мои часы «Пробабилис»!

Он вытащил книгу «Проклятие Кассандры».

– Неблагодарность – вот главная беда этого мира. Беда Кассандры троянской в том, что она не пожелала отблагодарить Аполлона. Беда несчастной пчелы в том, что она не сумела быть мне благодарной за свободу. И вы тоже укусили меня, когда я желал вам только добра. Разве не так?

Директор отвернулся от Кассандры и посмотрел в окно лазарета.

– В истории множество подобных примеров. Возьмем хотя бы Людовика Четырнадцатого. Он разорял страну, строив себе дворец в Версале, ведя дорогостоящие и бесполезные войны, большую часть которых проиграл. Он утопал в немыслимой роскоши и презирал своих подданных. Народ голодал, страна обнищала. Однако Людовик Четырнадцатый считается замечательным государем, «королем-солнце». Он сам себя так называл, и историки охотно с ним согласились. Его наследник, Людовик Пятнадцатый, обнаружив, что казна пуста и страна корчится в агонии, пальцем не пошевелил и передал все проблемы своему сыну, ставшему Людовиком Шестнадцатым. Этот Людовик решил, что нужно все-таки залатать пробоины, нанесенные дедом. Людовик Шестнадцатый стал принимать меры, которые могли бы улучшить жизнь народа. Он решил обложить налогами аристократов, которые до этого их не платили. Он ввел «Тетради жалоб», где каждый его подданный вне зависимости от сословия имел право сообщить о своих личных обидах и нуждах. Он первым в мире заинтересовался мнением народа. Но никто не увидел в нем новатора, каким он являлся на самом деле, а его прозорливость и щедрость расценили как слабость и уступчивость. Он закончил свои дни, как известно, на эшафоте. Ему отрубили голову при всеобщем одобрении того самого народа, которому он так хотел помочь.

Директор выглядел очень огорченным.

– Неблагодарность правит миром.

Филипп Пападакис взглянул на стакан с жужжащей пчелой.

– Как нам поступить с этой пчелкой? Конечно, я мог бы опять ее выпустить на свободу, но теперь я знаю, что по невежеству и неблагодарности она укусит меня, причинит мне боль и погибнет сама. Что ты думаешь об этом, Кассандра?

Он обратился ко мне на «ты».

Девушка с большими светло-серыми глазами ничего не ответила. Директор покачал головой, потом приподнял стакан. Но прежде, чем пчела успела улететь, он раздавил ее с хрустом на тумбочке у изголовья кровати. Кончиками ухоженных пальцев он приподнял полосатое, черное с желтым, существо и поднес его к глазам Кассандры. На лице у него появилась гримаса, и он стал еще больше похож на актера Дональда Сазерленда.

– Вот, что я должен был сделать в самый первый раз. И это единственное правильное решение. Прекратить страдания пчелы. Я считаю, что не должно вторгаться в существующий миропорядок и спасать других вопреки их воле.

Пападакис взял в руки книгу «Проклятие Кассандры» и задумчиво посмотрел на обложку.

– Стало быть, я сумел пробудить в тебе интерес к твоей античной тезке. А ты знаешь, как кончилась ее жизнь? Кассандра хотела помешать своему брату Парису жениться на Елене. Но Елена была так хороша собой, что троянцы возгордились тем, что Парис привез такую красавицу.

Директор внезапно приблизил свое лицо к лицу Кассандры почти вплотную. Девушка с отвращением отпрянула.

– Я люблю трудности, – объявил Пападакис с улыбкой. – А ты ведь трудная девушка, не так ли? И это естественно. Когда знаешь, кто ты на самом деле…

– Кто я? – спросила Кассандра.

– Наконец-то ты подала голос! Как пчела, что забилась о стекло. Знаешь, Кассандра, твое имя лишь первый намек, позволяющий приблизиться к твоей тайне. Чтобы двигаться дальше, нужно заглянуть в твое прошлое.

Директор положил книгу на тумбочку и раскрыл свой кейс.

– Я заинтересовался всерьез твоим весьма необычным случаем. Вполне возможно, ты совсем не случайно владеешь этим своим, как бы это сказать, даром. Нет, вовсе не случайно. Может быть, некий Аполлон пожелал, чтобы у тебя возникали видения? Бог или человек, обладающий властью, решил подарить тебе редкий талант? Но ты об этом забыла. Или кто-то пожелал стереть это из твоей памяти.

Теперь Кассандра жадно слушала директора, а он поглаживал ее плечо, потом шею.

Он нарушил зону моей безопасности. Но я удержусь, стисну зубы. Я хочу узнать…

Кассандра сдерживалась изо всех сил.

– До чего же ты горда, маленькая пчелка! И это мне нравится. Несмотря на боль, которую ты мне причинила, – тут директор показал на свое все еще забинтованное ухо, – я буду с тобой добр. Дам тебе то, чего ты так жаждешь: следующее указание.

Я слушаю.

Директор бросил на пол мертвую пчелу и раздавил ее каблуком.

– Но… я задам тебе вопрос. Слушай меня внимательно: ты знаешь, кем были твои родители?

В эту минуту в лазарет вошла медсестра, увидела, что директор утомил больную. Суровым тоном она попросила завершить свидание. Филипп Пападакис тут же поднялся.

– Завтра мы будем спокойнее и пойдем дальше, – пообещал он.

Медсестра смерила его подозрительным взглядом.

– Попрощайтесь с ней, месье, ей пора отдыхать, – произнесла она настойчиво и положила прохладную руку на лоб Кассандры.

Директор направился к двери, но тут его внимание привлек зеленый пластиковый пакет.

– А это что такое? – осведомился он.

Он достал из него часы, внимательно осмотрел и с усмешкой прочитал надпись.

– «Вероятность смерти через 5 секунд 21 %». Штучка из посылки, которую я тебе передал, не так ли?

Девушка замерла и не сочла нужным отвечать. Пападакис колебался. Ему очень хотелось забрать у Кассандры часы, но немигающий взгляд сестры мешал ему это сделать. Он опустил часы обратно в пакет.

– По моему мнению, они приносят несчастье. До завтра.

Он вышел из лазарета, оставив приоткрытой дверь. Кассандра слышала его шаги, удаляющиеся по коридору.

– Развяжите меня, – попросила Кассандра.

– Давайте будем рассудительны, мадемуазель Каценберг. Вы поранили вашу соученицу, лишили мочки уха директора, нанесли ущерб больнице, в которой лежали. Я уверена, что в настоящее время самое важное для вас это покой.

Сестра измерила ей пульс, положила в рот таблетку и поднесла стакан с водой, сказав, что лекарство поможет уснуть. Потом она погасила верхний свет, оставив гореть ночник, и сказала:

– Спокойной ночи, мадемуазель.

Медсестра вышла.

Кассандра, решив, что достаточно выспалась днем, выплюнула успокоительное. Она лежала на спине с привязанными руками и смотрела на потолок. Ей бы очень хотелось посмотреть на часы, чтобы знать, что ей грозит. Но подарок брата снова затаился на дне пакета, и она никак не могла его достать.

Теперь без своих часов она чувствовала себя беззащитной.

Во власти непредвиденного.

Время тянулось медленно. Неожиданно дверь стала медленно приоткрываться. Нет, это не Пападакис и не медсестра. Меньше ростом, тоньше.

Виолена.

Кассандра могла бы защититься, но она была привязана. Она хотела закричать, но Виолена затолкала ей в рот тряпку и вытащила скальпель.

– Око за око, зуб за зуб, – объявила Виолена.

Кассандра различала у нее на щеке и на шее глубокие царапины. Они так и не зажили. Острое лезвие приближалось к ее щеке. Кассандра опустила занавес ресниц.

Странно, что время от намерения до действия тянется очень медленно. Сколько же времени дотягивается скальпель до моей щеки? Или у меня изменилось восприятие времени? И я проживаю настоящее в замедленном темпе?

Нет, не Виолена действует медленно, это я думаю очень быстро. В ускоренном темпе.

Мне пора действовать. Дать ей второй урок.

Хотя она никогда мне не скажет «спасибо».

Все произошло в мгновение ока. Зрачки Кассандры сузились и выбрали цель.

Она сбросила простыню и одеяло, ноги оказались на свободе. Она зажала между коленок голову Виолены и резко опрокинула ее назад. Отпрянув, Виолена выронила скальпель на кровать. Кассандра сжимала противницу все крепче, та отбивалась, стараясь высвободиться. Кассандра, воспользовавшись длиной ремня на правой руке, дотянулась до скальпеля. Не отпуская Виолены, она разрезала ремень на левой руке. Потом освободила правую руку. Теперь она уже обеими руками схватила противницу, прижала ее к кровати, сунула в рот кусок простыни, чтобы не кричала. Кассандре удалось заломить ей обе руки и связать их теми ремнями, которыми она была связана сама, хотя Виолена брыкалась и отбивалась. Кассандра замотала ее в простыню, потом отрезала шнуры от жалюзи и крепко привязала Виолену к кровати. Она хотела быть уверена, что та раньше времени не поднимет тревогу.

Еще раз проверила кляп.

– Ничего личного, – объявила она Виолене. – У меня просто важные дела, и мне пора ими заняться.

Виолена судорожно дергалась, но ничего не могла поделать. Из-под кляпа слышалось жалобное мычанье.

Виолена не исключение, люди в большинстве своем вовсе не злые, они просто не понимают, что на самом деле происходит, и не ставят себя на место другого человека.

– Будешь сильно брыкаться, шнурки сдерут тебе кожу. Мне жаль, что они такие тонкие и жесткие. Но других я не нашла.

С другой стороны, кто бы мог поставить себя на мое место и почувствовать то, что чувствую я?..

Кассандра поцеловала в лоб поверженную противницу, но та пришла от ее поцелуя в бешеную ярость.

С именем, где насилие сочетается с ненавистью[4], судьба не может быть легкой. В общем-то, прав, наверное, Пападакис, имя скорее всего запускает тайную программу, заложенную у нас в мозгу.

Кассандра с удовольствием надела на руку свои часы и посмотрела на циферблат: «Вероятность смерти через 5 секунд 19 %».

Оставив Виолену на постели в лазарете, Кассандра в пижаме проскользнула в школьное помещение интерната. Девять часов вечера, в школе ни души. В коридоре горит только лампочка сигнализации. Осторожно, на цыпочках Кассандра отправилась в кабинет директора.

Прямо за дверью в кабинете находится шкаф с личными делами учеников. Кассандра перебрала папки и нашла свою. На обложке большими буквами написано «КАССАНДРА КАЦЕНБЕРГ», а внизу буквами помельче: «Эксперимент 24». В правом углу обведенная квадратом цифра 9 и два восклицательных знака.

Кассандра увидела и еще одну папку, тоже с фамилией Каценберг, но имя стояло – Даниэль. Внизу: «Эксперимент 23», а цифра была 7 и один восклицательный знак.

Мой брат тоже здесь учился. Эксперимент 23 и эксперимент 24. Мы с братом, значит, подопытные? А что означают цифры 7 и 9?

Кассандра взглянула на часы. 20 %. Процент увеличился, наверное, из-за сердцебиения, она разволновалась.

В личном деле никаких интересных сведений не оказалось. Зато она нашла адрес родительского дома, который напрочь позабыла.

В этом же шкафу она нашла еще жестяную коробку и открыла ее с помощью ножа для разрезания бумаг. В коробке лежали деньги, 170 евро. Кассандра забрала их и сняла со спинки кресла куртку директора, надела ее и с теми же предосторожностями вернулась в лазарет.

Взглянула на кровать, Виолена лежала и молчала. Кассандра вылезла в окно на улицу. Побежала по тротуару. Махала проезжавшим такси, пытаясь остановить.

Шоферы проезжали мимо, босая девчонка в пижаме и куртке казалась им лунатиком или сумасшедшей. И все же один остановился, заскрипев тормозами. Водитель опустил стекло и спросил без церемоний.

– А как у вас с деньгами?

Кассандра показала пятьдесят евро. Шофер открыл заднюю дверь, и Кассандра уселась в машину, потом назвала адрес дома своих родителей, который списала себе на бумажку.

Со вздохом облегчения она откинулась на спинку. Зрительница, вокруг которой наконец-то задвигались декорации.

Интересно, что я там увижу?

Почему я не помню своего детства?

Что же случилось с моим братом? Все же нужно быть человеком из ряда вон, чтобы прыгнуть по своей воле с башни Монпарнас, рассчитывая на коллегу, который в последнюю минуту смягчит падение!

Инспектор сказал, что высота башни двести десять метров.

Кассандра вспомнила урок физики и формулу, по которой рассчитывается время свободного падения тела.

Время равняется квадратному корню из дроби, где в числителе удвоенная высота, а в знаменателе ускорение свободного падения. Значит, Даниэль падал шесть целых и пятьдесят четыре сотых секунды. Практически семь. У него было семь секунд на размышление. Наверняка он смотрел на часы, где все время менялись проценты. Кажется, времени мало, но на самом деле вечность.

Процент повышался с каждым этажом. За семь секунд можно пожалеть о своем решении, можно испугаться, можно умереть от страха.

Но Даниэль не боялся. Если он отважился на такой прыжок, значит, он бесстрашный.

Даниэль летел со скоростью триста километров в час.

Ему, наверное, было холодно. Встречались птицы. На него смотрели люди, которые стояли у окна и любовались Парижем.

И конечно, он думал, будет ли его коллега на нужном месте в нужную минуту.

Водитель посмотрел в зеркало заднего вида на свою босую пассажирку в пижаме. Она, похоже, задумалась.

– Простите меня, милая барышня, я принял вас за бомжиху. Но вы, скорее, студентка, не так ли?

Шофер был седым усатым мужчиной в потертой вельветовой куртке. В машине у него висела иконка Святого Георгия, ветка приморской сосны, остро пахнущая смолой, и фотография некрасивой женщины с бородавками и немецкой овчаркой с высунутым языком.

– С тех пор, как в моду вошло рванье, не отличишь барышню от бомжихи. Да и бомжи сильно помолодели. Лично меня тошнит от босяков. Они для меня как грязь и фекалии, которые портят наш Париж в глазах туристов. Хотите знать, что я про все про это думаю?

Нет, совсем не хочу.

– Нам нужно набраться храбрости и избавиться от всех бомжей. Хотя по взглядам я левый, член профсоюза и на выборах голосую за коммунистов.

Шофер поправил зеркальце, чтобы лучше видеть Кассандру.

– Но я предпочитаю смотреть правде в глаза. Бомжи – это отбросы, они вредны для нации, они переносят болезни, они агрессивны…

Кассандра углубилась в свои мысли, и шофер продолжал говорить в пустоту.

Болезнь. Интересное слово. Раньше говорили «болесть». Этимологически – боль есть. Нищие чувствуют боль постоянно. Как они могут выздороветь?

Шофер был страшно доволен, что нашел слушательницу.

– Я побывал в Москве в эпоху Сталина, когда Россию крепко держали в руках. И могу вам точно сказать, в ней не было ни одного бомжа. Их всех отправили в трудовые лагеря в Сибирь. И знаете, милая барышня, я считаю, что и во Франции было бы совсем неплохо отправить всех лентяев на работу. Например, куда-нибудь в деревню. У нас в деревнях не хватает рабочих рук, а эти паразиты просиживают скамейки в городских парках. Да я уверен, что они почувствовали бы себя счастливыми. Распорядок дня. Начальник. Задание.

Кассандра молчала. Ей не терпелось добраться до места.

Они выехали из Парижа, миновали окружную и попали в восточное предместье. Стеклянные здания Дефанс уступили место обычным многоэтажкам Курбевуа, потом свои права заявила природа, и машина покатила по лесопарковой зоне.

Оставив позади окружную, они ехали сначала по национальному шоссе, потом региональному, потом коммунальному, пока не свернули на грязный проселок. Выцветший указатель обозначил название деревни.

– Вы уверены, что хотите выйти именно здесь, милая барышня? Здесь, знаете ли, диковато. Если хотите, я отвезу вас в приличную гостиницу, здесь неподалеку.

Кассандра не ответила и протянула шоферу 50 евро. Он отдал ей сдачу и протянул руку за чаевыми. Кассандра открыла дверцу, вылезла из машины и невольно вздрогнула, почувствовав, босыми ногами холодную землю.

– А на чай? Или с человеком по-собачьи?

Этимологически «чаевые» от чая. Они для того, чтобы пить чай. Думаю, тебе, дяденька, никакой чай не поможет. Не подобреешь.

Кассандра двинулась вперед, даже не оглянувшись. Водитель, прежде чем уехать, крикнул ей вслед: «Скупердяйка!» Кассандра не обратила на него внимания. Она рассматривала дом, перед которым стояла.

Значит, это здесь.

Почему я ничего не помню?

Даже пытаться не стоит: не помню, и все.

Не помню этого дома. Не помню брата. Не помню родителей.

Помню только Египет. И взрыв. Можно подумать, что это и есть момент моего рождения.

Наверное, я пережила шок. Катастрофа стерла всю мою жизнь до тринадцати лет.

Темный дом при лунном свете выглядел зловеще. Его окружала высокая, теперь ржавая ограда. Судя по табличке с молнией, она когда-то находилась под током. Но не теперь.

Чтобы так серьезно охранять свой дом, нужно очень бояться грабителей. Почему их боялись мои родители?

Прежде чем двинуться вперед, Кассандра внимательно осмотрела ограду. Увидела еще одну табличку: дом продается и телефон агентства недвижимости. Табличка покривилась, покрылась грязью и мхом. Можно подумать, что агентство в незапамятные времена сильно завысило цену. Или дом отпугивает покупателей?

Кассандра стала вглядываться в калитку, силясь хоть что-нибудь припомнить. Но старалась напрасно. Постояла у почтового ящика с надписью «Семья Каценберг». Из ящика торчало несколько выцветших проспектов с липкими следами улиток.

Кассандра вспомнила обитателей свалки.

Орландо. Напраз. Ким. Эсмеральда. Я же на самом деле не могла им рассказать, кто я…

Кассандра пошла вдоль решетки и за изгородью из кипарисов увидела очень красивый суперсовременный дом, смотрящий на парк огромными окнами. На белой волнистой крыше возвышалась башенка-многогранник.

Ржавчина сильно разъела решетку, и Кассандре ничего не стоило расширить дыру руками, чтобы в нее пролезть. Ей невольно вспомнилось, как она пробралась на свалку. И вот она уже в парке среди столетних деревьев на лужайке, заросшей травой. В свете луны поблескивает в стороне пруд с камышом.

Я не могла сказать им правду, потому что она для меня недостижима.

Кассандра закрыла глаза и глубоко вздохнула, стараясь отыскать путь в прошлое, нитку клубочка, который привел бы ее туда: запах, привкус, ощущение…

Пустота. Она смотрела в бездну.

У меня украли мои воспоминания. Украли память. Детство. Но кто? Кто их украл? Я хочу знать, кто же я. Я пойду до конца! Я узнаю!

Она опять глубоко вздохнула и подошла к пруду, серебряному в свете луны, с камышами и кувшинками. Казалось бы, она могла запомнить такую красоту, но нет. Она видела его словно в первый раз. Кассандра обошла дом, надеясь, что память откликнется на какой-то поворот, деталь, подробность. Но вспоминала она одно и то же: собственный отчаянный крик, мертвые искалеченные тела среди пекла, ее папа, ее мама… Это случилось четыре года назад. Ей тогда было тринадцать лет.

Картины пережитого ужаса вновь заслоняли собой прошлое. После теракта больница. Затем самолет. Во Франции социальные службы. Все чиновники старались заставить ее заговорить. Ей задавали вопросы, но Кассандра не понимала их, ей нечего было на них ответить. А потом появился человек, который считал, что сможет ей помочь. Это был Филипп Пападакис, директор интерната «Ласточки». Слова, с которыми он обратился к ней, звучали успокаивающе.

– Я близкий друг ваших родителей. Долгое время я работал с вашей мамой. Считайте меня своим дядей. Мы постараемся вместе справиться с вашими трудностями.

Потекло время, и капля за каплей застывший разум Кассандры стал понемногу оттаивать. Филипп Пападакис как-то сказал ей.

– Вы как будто родились заново. Сознание пробуждается вместе с рождением ребенка. Вы появились на свет в тринадцать лет. Никогда не поздно родиться.

Кассандра без труда представляла себе лицо Пападакиса, похожего на Дональда Сазерленда, но когда она думала о родителях, то видела только взрыв и кровавое месиво…

Кассандра обошла дом вокруг. Входная дверь была заперта, но она нашла невысокое окно. Взяла камень, бросила, разбила стекло, просунула руку в дыру и открыла шпингалет.

Подтянулась и оказалась в туалете. Пахло протухшей водой. Потом она попала в большую темную комнату. Стала искать выключатель, но не нашла. При слабом лунном свете увидела на столике канделябр с тремя свечами, рядом нащупала спички. Зажгла. Теперь можно было оглядеться. Выключатель нашелся возле входной двери. Она повернула его, и откуда-то снизу послышалось тихое гудение, свет зажегся.

Что-то еще здесь работает.

Дорогая красивая мебель подобрана с большим вкусом. На всем толстый слой пыли, повсюду паутина.

Мама с папой были состоятельными людьми.

Кассандра взглянула на часы: «Вероятность смерти через 5 секунд 23 %».

Ни одной видеокамеры. Или они отключены. Значит, «Пробабилису» известно только мое местонахождение и частота моего пульса. Десять лишних процентов свидетельство моего волнения в родительском доме, в доме моего детства. Или предупреждение о ненадежности крыши.

Кассандра провела рукой по пыльному кожаному дивану, стоявшему напротив телевизора. Уселась в глубокое овальное кресло и вслушалась в тишину.

Мне нравится это ощущение. Можно подумать, я отрезана от всего мира.

Она поднялась и начала рассматривать гостиную, как будто никогда в жизни ее не видела.

Одну из стен этой изысканной и стильной комнаты украшала старинная картина. Табличка с позолоченными буквами гласила: «Брейгель. Притча о слепых. 1568».

Впечатляющая картина. Шесть слепцов идут, держась друг за друга. Первый уже свалился в яму, второй потерял равновесие, третий чувствует, что впереди что-то происходит и пытается понять, что именно, четвертый ощущает беспокойство предыдущего. Два последних спокойны и доверчивы, их ничего не тревожит.

Кассандру заворожило возникшее перед ее глазами видение, оно показалось ей исполненным смысла.

Кассандра поднялась по лестнице из дымчатого стекла на второй этаж.

Площадка. На нее выходят три двери. Первая комната, вполне возможно, спальня ее родителей. На стене фотография в рамке. Кассандра стерла пыль рукавом и наконец-то увидела лица родителей.

Вот они, значит, какие, мои мама с папой…

Кровавые лоскуты, которые она собирала после теракта, слились воедино и снова стали людьми, лица которых она забыла.

Значит, этот странноватый господин – мой папа…

С фотографии смотрел немолодой мужчина в очках с тонкими холеными усиками. Он смотрел прямо в объектив и улыбался.

Похож на Чарлтона Хестона из «Планеты обезьян», только с усами и в очках.

Мама была хрупкой и маленькой. Она тоже носила очки и была необыкновенно серьезной, поэтому улыбка на ее лице выглядела немного искусственно.

Значит, эта худышка – моя мама?.. Похожа на Одри Хёпберн.

Кассандре родители не показались ни красивыми, ни приятными.

Наверное, если знаешь родителей с младенчества, они становятся эталоном красоты и обаяния, а если познакомишься сильно после, то люди как люди.