Что хотел сказать автор? Фокализация в книге Руфь

Представьте себе, что вы только что завершили чтение какого-то захватывающего детектива. Вы перевернули последнюю страницу, закрыли глаза и какое-то время, сидя неподвижно, как бы остаетесь в мире только что прочитанного повествовательного текста. Вы прокручиваете в голове все ключевые моменты истории, неожиданные повороты, яркие суждения персонажей, еще раз оцениваете их поступки и характер.

Если книга, которую вы прочитали, написана талантливым автором, то, скорее всего вы не найдете в ней ничего лишнего. К подобранному материалу ничего не нужно добавлять, и от него ничего нельзя отнять. Новые персонажи всегда появлялись в свое время, ни раньше, ни позже, а тайны раскрывались лишь тогда, когда вы были готовы… нет, когда вы уже не могли дальше терпеть.

Все эти характеристики хорошего повествования рождаются благодаря тому, что авторы (сознательно или подсознательно) пользуются приемом «фокализации», фокализируют имеющуюся у них нарративную информацию.

Понятие фокализации было первоначально введено французским ученым Жераром Женеттом в книге «Фигуры» в 1972 году. В этой книге он предложил совершенно новый целостный подход к анализу повествовательного текста[3]. С тех пор понятие фокализации вошло в обиход нарратологов. Более того, современная нарратология рассматривает ее как один из основных инструментов, используемых рассказчиком для передачи информации читателям. Значимость этого понятия неоднократно подчеркивается многими учеными. Не будет ошибкой сказать, что в любом современном введении в теорию нарратива (или нарратологию) глава или хотя бы раздел, посвященный понятию фокализации, является обязательным. Например, автор Cambridge Companion to Narrative Манфред Ян начинает главу о фокализации с того, что подчеркивает центральное место, занимаемое этим понятием в современной теории нарратива:

Если бы нарратологию – структурную теорию и анализ повествовательных текстов – можно было бы разделить всего на две основные части, то наррация и фокализация были бы очень подходящими кандидатами. Наррация – это рассказ истории таким образом, чтобы одновременно уважать потребности и заручаться сотрудничеством аудитории; фокализация – это подчинение (потенциально безграничной) повествовательной информации фильтру перспективы[4].

Мики Баль, первый критик теории Женетта, также подчеркивает важность самой концепции, утверждая, что фокализация

…занимает главенствующее положение по отношению к другим аспектам [нарратива]. Значимость некоторых аспектов не может быть рассмотрена, если они не связаны с фокализацией. Более того, фокализация – это… самое важное, самое проникающее и самое тонкое средство манипуляции[5].

Другой известный ученый Шломит Риммон-Кенан, на работы которой ссылаются многие современные исследователи и которая значительно дополнила идеи Женетта, также объясняет важность идей Женетта:

[М]ногие исследования точки зрения… рассматривают два связанных, но разных вопроса, как если бы они были взаимозаменяемы. Кратко сформулированные, это вопросы – «кто видит?» и «кто говорит?» Очевидно, что человек (и, по аналогии, нарративный посредник) способен и говорить, и видеть, и даже делать то и другое одновременно – что порождает путаницу между этими двумя видами активности. Более того, почти невозможно говорить, не выдавая своей личной «точки зрения», хотя бы через сам используемый язык. Но человек (и, по аналогии, нарративный посредник) также способен взяться за рассказ о том, что видит или видел другой человек. Таким образом, говорить и видеть, рассказ и фокализация могут, но не должны принадлежать одному и тому же посреднику. Разграничение этих двух видов деятельности является теоретической необходимостью, и только на его основе можно точно изучить взаимосвязи между ними[6].

В одном из последних исследований, посвященных фокализации, Манфред Ян говорит о прогрессивности понятия фокализации, несмотря на всю критику теории Женетта:

[Теория Женетта] устанавливает и укрепляет различие между тем, «кто говорит», и тем, «кто видит»; она позволяет избежать категориальной ошибки (известной Буту и другим), когда фокальных персонажей путают с рассказчиками; и она допускает полную комбинаторную свободу в том смысле, что все типы и особенности фокализации могут сосуществовать (по крайней мере, в принципе) со всеми другими аспектами повествования[7].

Наконец, по мнению Г. Портера Эббота, фокализация обогащает наше понимание и эстетический эффект от чтения:

[Фокализация] может внести богатый вклад в то, как мы думаем и чувствуем во время чтения. Точно так же, как мы улавливаем различную интенсивность мыслей и чувств от голоса, который слышим, так же мы улавливаем мысли и чувства от глаз, через которые видим. И как голос, который мы слышим, может быть либо персонажем повествования, либо рассказчиком, находящимся вне его, так и наш фокализатор может быть персонажем внутри или рассказчиком вне[8].

Одним словом, сегодня всесторонний анализ повествовательного текста практически невозможен без рассмотрения понятия фокализации.

Исследователи Ветхого Завета, хотя и с большим опозданием, все чаще обращаются к рассмотрению концепции фокализации. Это становится особенно очевидным с тех пор, как вопрос фокализации стал появляться на страницах книг, не предназначенных для специализированной аудитории. Среди тех, что рассчитаны на широкую аудиторию, – книга Даниэля Маргера, Марселя Дюррера и Ивана Буркина «Как читать библейские истории: введение в нарративную критику»[9], которая довольно точно передает идею концепции Женетта. Вторая – книга Стивена Д. Мэтьюсона «Искусство проповеди по ветхозаветным повествованиям»[10], предназначенная для проповедников. Мэтьюсон считает, что концепция фокализации вполне заслуживает отдельного раздела.

Тем не менее, исследование применения этой концепции к ветхозаветным повествованиям далеко не завершено. Об этом свидетельствует, например, тот факт, что на специальной сессии по перспективной критике, проведенной Канадским обществом библейских исследований в июне 2014 года, члены сообщества перспективной критики составили список аспектов изучения точки зрения, нуждающихся в дальнейшей работе. Отдельный пункт в этом списке посвящен понятию фокализации. Составители списка признают, что

[в]то время как была проделана значительная работа над смежным понятием «фокализации»… методология анализа фокализации, освещающая интерпретационное значение выбора одной стратегии фокализации над другой, нуждается в дальнейшей разработке[11].

Это свидетельствует об актуальности дальнейшего изучения концепции фокализации в ветхозаветных повествованиях.

Почему именно Книга Руфь?

Во второй части книги я исследую фокализацию применительно к ветхозаветной Книге Руфь. Эта книга была выбрана в качестве объекта нарратологического анализа отчасти из-за размера, который делает ее подходящей для иллюстративных целей, и отчасти из-за повествовательного совершенства истории. Состоящая всего из четырех глав (в общей сложности 85 стихов), эта книга, тем не менее, является полноценной короткой историей, обладающей всеми необходимыми атрибутами хорошего повествования, такими как увлекательный сюжет, проработанные персонажи и глубокий смысл.

Кроме того, в последние годы Книга Руфь стала объектом пристального внимания исследователей Ветхого Завета. В 2015–2016 годах были опубликованы два комментария к Книге Руфь, написанные Дэниелом Хоком[12] и Джереми Шиппером[13]. Обе работы я использовал в этой книге. Во введении к своему комментарию Шиппер отмечает, что «пространство не позволяет полностью исследовать поэтику повествования Руфи»[14], и поэтому ограничивается лишь отдельными замечаниями о выборочной репрезентации и повествовательной двусмысленности в Книге Руфь. Моя книга в некотором роде исходит из этих вопросов и продолжает дискуссию, начатую Шиппером в его комментарии.

Изучение Книги Руфь с точки зрения фокализации оказалось непростой задачей. Существующие исследования фокализации, как правило, рассматривают в основном описательные повествовательные отрывки, где точка зрения и пространственный аспект фокализации проявляются наилучшим образом. Однако Книга Руфь организована как диалогическое повествование, и некоторые стандартные методы изучения фокализации не всегда применимы к ней. Но поскольку большинство ветхозаветных повествований построены одинаково, этот вызов оборачивается важными задачами, которые могут повлиять на изучение фокализации во всем корпусе повествовательных книг Ветхого Завета.

Что касается текста Книги Руфь, то я использовал в основном текст Biblia Hebraica Stuttgartensia (BHS). Однако еврейский текст в цитатах помещен без кантилляционных знаков, чтобы повысить его читабельность. В качестве перевода Библии в основном использовался Синодальный перевод. Все цитаты из книг, не изданных на русском языке, приводятся в моем собственном переводе.

Обзор исследования Женетта

Вы когда-нибудь думали о том, что у любого рассказа есть три стороны: реальная история (то есть реально происшедшие события), повествовательный текст или нарратив, который описывает эти события и процесс повествования или наррация, которая зависит от посредника, передающего нам это повествование. Эти три стороны истории находятся в отношениях друг с другом и называются нарративным дискурсом. По мнению Женетта, проанализировать нарративный дискурс – значит выяснить, в каких отношениях находятся эти стороны нарративной реальности. Но как это сделать?

Начнём с того, что любой рассказ, будучи продуктом лингвистики, можно представить как некое действие или набор действий, а действие можно метафорически интерпретировать как «расширение глагола»[15]. То есть, говоря проще, любой рассказ – это своего рода глагол. А что если пойти дальше и исследовать рассказ «в соответствии с категориями, заимствованными из грамматики глагола»[16]. В частности, Женетт выбирает три характеристики, определяющие любой глагол: время, наклонение и залог, а затем метафорически (с некоторым расширением) применяет их к нарративному дискурсу. Эти характеристики помогают ему определить, в каких взаимоотношениях находятся реальная история, нарратив и наррация.

Возьмем, например, историю (реальные события) и нарратив (письменный текст, который повествует об этих событиях). Текст (в плане времени) далеко не всегда соответствует истории. Иногда события, которые в реальности происходили долгие годы, в тексте умещаются в краткий обзор, а минутное переживание может описываться на нескольких страницах. То есть отношения между реальной историей и нарративом можно адекватно объяснить, изучая такие характеристики, как порядок, длительность и частота событий в повествовании в сравнении с событиями реальной жизни. Другими словами, отношения между историей и повествованием могут быть изучены в рамках глагольной категории времени.

Отношения между наррацией и реальной историей, а также между наррацией и нарративом можно (опять же метафорически!) объяснить с помощью категории глагольного залога. У глагола различают действительный (он остановил машину), возвратный (машина остановилась) и страдательный (машина была остановлена) залоги[17]. «Залог» нарративного дискурса связан с так называемым агентом или посредником повествования – тем, кто, собственно, излагает факты повествования (или тем, кто говорит). Нарративный агент может занимать различную временную позицию и, следовательно, говорить о событиях прошлого, настоящего или будущего. Более того, один нарративный агент может передать свою функцию другому, так что у повествования могут быть разные уровни[18].

Далее, повествовательный агент может оставаться внутри повествования как один из персонажей или находиться вне нарратива, иными словами, иметь разные степени присутствия[19]. Наконец, нарративный агент может выполнять различные функции (повествовательную, режиссерскую, коммуникативную, эмотивную и идеологическую). Таким образом, категория залога охватывает проблемы точки зрения в нарративе и определяет, как раскрывается в нарративе процесс повествования.

Однако, по мнению Женетта, личность говорящего (или агента повествования) должна быть дополнена двумя другими характеристиками повествования: формой и степенью репрезентации. Эти две характеристики определяют то, что Женетт по аналогии с наклонением глагола называет «наклонением» нарратива. «Наклонение» нарратива показывает отношение между нарративом и реальной историей, то есть насколько нарратив (то есть текст рассказа) отличается от реальных событий. Степень репрезентации зависит от включения деталей; репрезентация может быть более или менее дистанцированной, если воспользоваться метафорой Женетта. Форма репрезентации описывается перспективой, которую Женетт называет фокализацией. Дистанцирование – это количественная модуляция («сколько (деталей)?»), а фокализация – качественная модуляция («по какому каналу (мы получаем информацию о деталях)?»)[20].

Самая, пожалуй, интересная находка Женетта состоит в том, что все эти характеристики нарратива (время, залог и наклонение) могут существовать независимо друг от друга. Изменение одной характеристики не обязательно влечет изменение остальных. Это, например, позволяет изучать «наклонение» нарратива отдельно от его «залога». Или если перейти от теории к практике можно отделить перспективу (того, кто видит происходящие в рассказе события) от действующего лица (того, кто действует или говорит). Это означает, что в нарративе тот, кто повествует, не выражает имплицитно свое восприятие, но может передавать восприятие (например, перспективу) кого-то другого. Этот вывод заставляет Женетта подвергнуть критике господствовавшую в то время концепцию повествовательной точки зрения. Поскольку эта концепция остается популярной и ныне, мы должны понять, в чем же состоит недостаток

Досадная путаница

Изучение субъективности нарративного дискурса было одним из ключевых вопросов нарратологии на протяжении примерно ста лет до появления концепции фокализации. По словам Уоллеса Мартина, «теоретическая база, используемая большинством английских и американских критиков при обсуждении точки зрения, была полностью разработана к 1960 году»[21], а систематическое изучение точки зрения стало «наиболее часто обсуждаемым аспектом нарративного метода»[22]. По мнению Роберта Скоулза, который рассматривает развитие точки зрения в исторической перспективе:

Период становления романа как литературной формы был также периодом действительно больших экспериментов с техникой управления точкой зрения и ее развития… Это замечательное развитие в значительной степени является результатом проблем и возможностей, открывшихся перед художниками-повествователями, стремящимися достичь эффективного сочетания эмпирических и фикциональных техник повествования[23].

Отметив, что его предшественники уже достигли значительного прогресса в вопросе повествовательной перспективы, Женетт оценивает существующие классификации повествовательной точки зрения, предложенные такими учеными, как Перси Лаббок, Джордж Блин, Клинт Брукс, Роберт Пенн Уоррен, Ф. К. Штанцель, Норман Фридман, Уэйн Бут и Бертил Ромберг. Исследование приводит его к выводу, что все эти типологии «страдают от досадной путаницы»[24].

Причина путаницы в том, что концепция точки зрения изначально была продуктом романистов XIX и XX веков (а не литературных критиков), которые пытались «преодолеть ограничения авторского повествования и повествования от первого лица»[25], чтобы сделать свои истории как можно более реалистичными. Неудивительно, что писатели предлагали достичь этой цели как писатели, а не как критики, и использовали для этого привычные термины. Соответственно, можно ограничить влияние автора и сделать историю более реалистичной[26]:

Подавив использование в повествовании местоимения «я».

Отказавшись от комментариев и заменив их по возможности драматическим изложением.

Обращаясь к сознанию только одного персонажа и используя визуальную перспективу этого персонажа.

Таковы инструменты письма, с которыми экспериментировали авторы, начиная с Генри Джеймса, чтобы приблизить свое повествование к жизненному опыту. Поэтому классификации, которые изначально проводились писателями и для писателей, отражали ход мыслей писателя и были эвристическими по своей природе (например, повествование от первого лица против повествования от третьего лица).

Женетт подходит к проблеме точки зрения теоретически (не как писатель, а как литературный критик) и находит пункт 3 в приведенном выше списке проблематичным. Проблема «точки зрения» как характеристики повествовательного текста заключается в ее определении. Что мы понимаем под «точкой зрения»? Существует как минимум два разных понимания этого термина. Когда мы говорим о чьей-то точке зрения, мы можем подразумевать либо перспективу, либо мнение, что уже создает путаницу. Мартин утверждает, что «доступ к сознанию» имеет два значения: рассказчик от третьего лица может заглянуть в сознание персонажа, а может посмотреть на мир его глазами. В первом случае рассказчик является воспринимающим, он считывает сознание персонажа. Во втором случае рассказчик транслирует восприятие самого персонажа[27]. Вольф Шмид делает следующее дополнение:

Доступ к внутреннему миру персонажа и принятие его перцептивной перспективы, как бы часто их ни смешивали в теориях перспективы (как указано выше), – это две совер-

шенно разные вещи. В первом случае персонаж, точнее, его сознание, является объектом восприятия рассказчика, во втором персонаж – это субъект или призма восприятия, через которую рассказчик видит повествуемый мир[28].

Любая попытка объяснить все сложности нарративного текста вариациями одной простой характеристики, такой как точка зрения, неизбежно приводит к путанице. Более того, тот факт, что повествователь не обязательно выражает свое мнение или говорит о своем видении, еще больше усложняет проблему. Изначально идея фокализации Женетта была направлена на разрешение именно этой путаницы. Сначала он показал, что более ранние типологии точки зрения классифицировали бы обе ситуации как повествование от третьего лица, хотя очевидно, что «говорить» (повествование) и «видеть» (видение или мнение) относятся к разным категориям активности. Затем он убедительно доказал, что проблема не может быть решена без разграничения и отдельного анализа наклонения (кто воспринимает) и залога или голоса (кто говорит).

Согласно Женетту, основополагающим принципом анализа нарратива должна быть не идентификация голоса или воспринимающего, будь то персонаж, рассказчик или гипотетический наблюдатель, а чисто визуальный/перцептивный аспект: до какой степени ограничена информация, которой рассказчик делится с читателем. Диапазон информации измеряется в соответствии с «соотношением знаний между рассказчиком и персонажем»[29].

Это ограничение информации можно было бы назвать по-старому «видением», «полем» или «точкой зрения», но Женетт использует абстрактный термин «фокализация», чтобы «избежать слишком специфически визуальных коннотаций этих терминов»[30].

Определение термина