NVR 4EVR

Ну, а про клавишника, как я и думал, враньё! Не было у них раньше никакого клавишника.

Лёха

Я позвонил Сашке накануне репы. Сказал, чтобы приехал на десять минут пораньше, лучше на пятнадцать.

На точке он, видать, чутка моросил. Глаза по полтиннику. Я купил ему пива. Времени было мало, надо было всё ему донести, пока остальные не пришли. Поэтому я сходу объяснил ему чо да по чём. Не хотел я его типа запугивать. Получилось, как получилось в общем. Заметил, как он сразу поник. Это, конечно, не доказывает, что у него к Марго какие-то чувства. Просто поди понял, что я ему не доверяю.

Всю репу он батхëртил. Прям мерзко было на него смотреть. Может, я и правда перегнул палку? Короче, вину я свою чувствовал за эту атмосферу нерабочую.

Ещё и Марго после репы сказала, что какой-то утырок с работы за ней заедет, потому что она якобы забыла форму рабочую, чтобы дома постирать. И что он, утырок этот, подкинет её до дома, раз приехал уже. Ссссука! Я посмотрел, какая у него тачка. Он даже не вышел, рожу свою не высунул в окно. Сссссука!

А Макс остался со своей тёлкой ещё побухать на точке. Сам Бог велел, с Саньком эту тему закрыть. Я был злой, клянусь! Этот разговор мне больше нужен был, чем ему. Очень хотелось успокоить нервишки. Короче, вдвоём вышли с точки. На улице темень! Я сказал:

– Слушай, бро, ты только не обижайся. Я не наезжаю, ничо! Пойми, капец как тяжело, когда коллектив вокруг девчонки строится. Ты же знаешь этих баб, чуть только на горизонте помаячил какой-нибудь хер и начал по ушам ездить, типа нахер ты этим занимаешься, давай ты лучше мне время уделять будешь… Вот это вот всё дерьмо. И всё! И баба сливается. И нет у нас ни вокалистки, ни гитаристки и вообще!

Я на него посмотрел. Но понимания в глазах не обнаружил.

– Слушай, – я решил помягче с этого места. – Я правда хочу, чтобы у нас получилась такая тема, ну типа семья. Чтобы ни у кого ни к кому никаких претензий. Чтобы музыка между нами, понял, ничего другого? И чтобы музыка на первом месте. На первом, сечёшь? Если есть траблы, подошёл и сказал, – всё разрулим, да? И никакой шелухи лишней. У тебя братья, сёстры есть?

Он отрицательно помотал головой.

– У меня тоже нет. Но можно представить, что мы как братья и сестра. А?

Мы уже подходили к моей машине.

– Подбросить тебя?

Он опять помотал головой.

– Без обид, братан? – я протянул ему руку.

Он вяло пожал её в ответ. Я его притянул к себе и обнял одной рукой и постучал по спине так, по-братски. Не знаю уж, как ещё надо было!

Он слабо улыбнулся:

– До четверга.

– Давай, братан!

Сашка быстро зашагал в темноту. Думаю, я что мог, то сделал. Побесится себе чутка и успокоится. Всё-таки надо взрослеть, принимать правила игры. Так? Надо вообще допетрить каково это! Каково мне, строить все эти сраные бастионы, редуты, гермодвери вокруг одной единственной девчонки! Третий год уже. А ещё он тут нарисовался, с клавишами своими. И я же вижу, как он на неё смотрит. Я ж не дебил.

Я закинул в машину бас и сел за руль.

– Вокруг одной единственной, – повторил я вслух.

Ещё и такой красивой и охуенно сексуальной! Сукааа! Я раза три долбанул со всей дури руль и выдохнул весь воздух из лёгких, что лобовик запотел. Нихуя он всё равно не поймёт, сопляк! Не поймёт! Я и сам себя не понимал.

Лёха

Я не особый любитель клубов. Но иногда полезно посмотреть со стороны, как другие играют на сцене. Если что-то более-менее приличное намечалось в нашем городе, я сразу вытягивал ребят потусить. И в этот раз была просто вечеринка, по случаю не помню чего, но список групп на афише хотя бы не вызывал блевотный рефлекс.

Особенно, насмотреться как народ в живую играет, надо было Саньку. У меня очко сжималось каждый раз, как я думал, что нам с ним скоро на сцену выходить, а он зелёный совсем.

Короче, в тот вечер мы все собрались в клубе. Макс притащил свою тëлку, хотя она уже всех нас начала бесить. Меня так уж точно. Хотя плюс в этом был: можно было доставкой его туши до хаты не париться, когда он нашпигуется по полной. А он это сделает, я его знал.

Марго приехала последней, как всегда. Я подождал её у гардероба, помог раздеться. Она была в чёрных кожаных брюках и чёрном корсете. А ещё при полном боевом раскрасе. И мне это не понравилось. Это значило, что мне нужно будет в оба следить весь вечер. А я уже и так устал от всего, просто пиздец! Не расслабишься теперь.

Слишком много народу было. Мы нашли только три стула у стойки по периметру зала. Сашка сказал, что постоит, а Максова баба убежала плясать под дискачный какой-то тыц-тыц. Он же сразу заказал пиваса и начал закидываться. Я не пил, потому что за рулём. Только курил. Сашка тоже взял пива. Выглядел он, конечно, как типичный слоупок. Особенно, когда на него девки заглядывались. Он кажется, и не вдуплял даже, что его хотят. Смотрел в свой стакан с пивом и всё. Так и хотелось ему всечь реально, чтоб в себя пришёл. Сказать: чо ты виснешь, как укурыш, бери любую, они же из трусов повыпрыгивали уже!

Настроение совсем грохнулось об пол, когда я понял, что вот это вот всё меня больше не вставляет. Ещё пару лет назад я дико серьёзно относился к музыке, планировал зарабатывать ею на жизнь. Нет, даже не так! Я планировал стать великим фронтменом легендарной рок-группы. Мне снились толпы фанатов, концертные залы битком и туры по всему миру. Секс, драгс, рок-н-ролл и вот это вот всё.

Что со мной стало? Теперь я смотрел на себя как бы со стороны. Сижу, здоровый взрослый мужик, которому утром на работу вообще-то, трезвый, потому что за рулём, смотрю как толпа безмозглых макак трясется под какой-то попсовый шлак на танцполе, и жду не пойми чего. Стопэ! – сказал я себе, эти макаки мои будущие поклонники. Надо поуважительней. Но всё равно, какое-то поганенькое чувство зудело, ощущение, что я трачу свою жизнь на какую-то хренотень ненужную. И даже элементарно не могу расслабиться и потусить, как раньше. Походу, я неожиданно для самого себя вырос и стал взрослым. Я осмотрелся, не заметил ли этого кто ещё?

Наконец, какие-то панки вышли на сцену и стали зазывать народ. Рита махнула Сашке, чтобы он сел на её место, а сама отправилась на танцпол. Всегда в такие моменты мне хотелось ломануться за ней, расставить руки пошире и никого не подпускать, да и прописывать в бубен каждому, кто только попробует до неё дотронуться. Но я сдержался. Как обычно.

Мы немного послушали панков. Восторгов у публики они не вызвали (кто б сомневался). Разогреву никогда не достаётся оваций. Зато после них стали выходить ребята с материалом покруче, звуком позабористей, текстами поосмысленней, и толпа уже начала стекаться к сцене. Я потерял Риту из виду и это меня напрягало. Санёк, как будто тоже потеряв её, решил двинуть в зал. Макс уже второй раз уходил со своей куклой в сортир. И не возвращался оттуда как минимум полчаса. Извращенец грёбаный!

Я всё никак не мог сосредоточиться на музыке. Каждая последующая группа казалась копией предыдущей. Никакая мелодия не запоминалась, как и названия всех этих " Колбасных обрезков" и "Снов шакала" или как их там. Музыка просто фоном меня обтекала. Не вставляла, не трогала. Я слышал, как лажают музыканты, как шубой по печке орёт вокалист, мимо кассы, как собака резаная, глотает окончания и нихера по тексту не понятно. Косяки оборудования тоже слышал.  Бесило и то, как спиной к народу стоят в паузе эти вот хвалёные «звезды» и чего-то там с листочка читают. Профи ëпта! А на сцену в грязных штанах это вообще норм? А в носу ковыряться, прикрываясь микрофоном? Хоть кто-то кроме меня это видит!?

Когда Макс в очередной раз вернулся со своего сортирного порева, я ему сказал, что хочу свалить. Он только руками развёл, типа иди, кто тебя держит. Но Риту я бы здесь не оставил. Я её должен был до дому довезти в целости и сохранности.

Когда и Макс со своей ускакали слэмить, я остался один. Сидеть и бздеть, как старпëр какой-то. Как папаша, который детей на детскую площадку вывел и пасёт, чтобы другие спиногрызы у них игрушки не отмутили.

Только это чувство собственной отстойности меня и вытащило к сцене. Пришлось хорошенько поработать локтями, чтобы добраться до своих. Сашка и Рита прыгали, как одуревшие. Вместе. Я втиснулся между ними и с умным видом стал смотреть на музыкантов, как, блин, в консерватории. Рита ещё пыталась некоторое время меня растормошить, но потом плюнула и закружилась вокруг меня, размахивая руками, так что чуть грудь не выпрыгивала из корсета. Я следил внимательно.

В маленький перерыв между песнями, я сделал знак ей, что пора бы отсюда. Она сморщила носик. Но держалась рядом. Ударил гитарный залп, она повернулась к сцене. И тут слева от меня Сашка будто споткнулся обо что-то и стал оседать, как подстреленный. Я подумал, что его таранул какой-нибудь любитель моша, и уже развернулся выдать кому-нибудь за то пизды. Но парня никто не трогал. Он просто потёк тихонько-тихонько на танцпол. И отрубился. Я прям почувствовал ногами, как его голова чугунно об пол треснулась.

Рита моментально бросилась к нему, попыталась растолкать. Я тоже. Заорал ей, перекрикивая музыку:

– Помоги мне его выволочь! Щас затопчат к херам!

Гривотрясы уже обступали, и их говнодавы с железными чашками и шурупами в подошвах приземлялись в опасной близости от Сашкиной башки. Мы с Ритой подхватили его и потащили к выходу. Я подумал, какой-то он лёгкий для своего роста. Когда возле туалета я Сашку припер к стене и похлестал по щекам, он всё ещё был в отрубе. Лицо цвета извёстки, башка болтается, как отрезанная. Макс подскочил.

– Звони в скорую! – я ему заорал. Стал щупать Саньке пульс. Я в этом нихерашеньки не смыслил.

Рита сказала:

– Дай я.

Мы уложили его на скамейку у выхода. Набежали работники клуба, стали причитать. Советы непрошеные свои совать. Лишь бы полицию не вызвали, лишь бы не накатали на них за условия не соответствующие. Потом вообще опомнились и давай: а совершеннолетние ли мы? Как будто контроль на входе мы не проходили с паспортами! Придурки!

Скорая приехала, кстати, довольно быстро. Мигалки, сирены, всё по-взрослому. Сашка уже открыл глаза, но был как зомби. И весь зелёный. Мы его в машину повели. Сначала его хотели увезти, но Сашка стал лепетать, что не надо. Что он в норме уже. Его уложили, в зрачки посветили. Рита всё врачам описала, сообщила свои данные, дала им свой телефон. Родакам Сашкиным звонить не стали.

– Употреблял? – гаркнула на нас тётка врачиха, пока медбрат что-то там Саньку по вене пускал.

– Только пиво.

Тётка сжала губы недовольно и записала. Тем временем Сашка уже оклемался и удивлённо вертел головой.

– Ладно, свободен, – сказал медбрат, после того, как измерил ему давление.

Я помог Саньку освободиться из этой раздроченной колымаги, а Рита спросила врачей:

– А что с ним вообще?

– Анемия, – булькнул медбрат и захлопнул заднюю дверь.

– Анемия? У мужчин тоже бывает анемия?

– Кроме того, что пить, надо ещё и закусывать! – каркнула врачиха и водрузила свой огромный зад на переднее сиденье. Скорая укатилась, громыхая и чихая двигателем, а мы стояли на холоде в полном ахере.

– Отвези нас домой, Лёша, пожалуйста, – сказала Рита очень-очень устало.

Само собой, возвращаться в мясорубку и духоту я не собирался. Макс принёс из гардероба нашу одежду и остался с подружкой. А мы поехали домой.

– Давай ко мне, – сказала Рита.

Я в принципе, хоть и удивился, но понимал, что в таком состоянии Санька домой везти не стоит.

В лифте поднимались втроём. Сашка всё ещё бледный, шатался и вздыхал. А Марго всё сюсюкала и сюсюкала с ним, как с малышом. Мы вышли на площадку перед Ритиной квартирой. И тут меня осенило!

– Дальше сами, да, Ритуль? Я до дому, – сказал я и вставил ногу между дверями лифта.

– Зачем? – она даже не повернула ко мне голову, одной рукой придерживая Сашку за локоть, другой ковыряя ключом замок. – Переночуй у меня.

– Не, мне на работу рано. От меня всяко ближе. От тебя через центр придётся пилить по пробкам.

Створки лифта сомкнулись на моей ноге и стали опять разъезжаться.

– Ладно, – Рита толкнула дверь в квартиру. Заорали её коты с порога. Она запела им в ответ.

А я зашёл в лифт. «Пока!» – послышалось мне. Хотя, может, действительно, послышалось?

Ехал я вниз и думал всякое. Всякое очень нехорошее. Но остаться было бы ещё хуже. Как третий лишний. Как вампир, которого не пригласили в дом, и он не может теперь через порог перешагнуть. Нет, нет! Такое же тупое чувство непричастности что ли, как было в клубе.

Надо было избавляться от этого внутри себя. Взрослеть, так уж взрослеть. Прямо сейчас, с этого момента.

Я вышел из лифта и расчухал наконец, что это за чувство. Я вообще-то не нуждался в заботе, в опеке. Мне не нужна была вписка, потому что у меня своя хата, без родаков, без отчётности. Поэтому свалил. Смотреть, как Рита будет подкладывать сопляку подушечки и подтыкать одеяло, мне видеть было бы как-то не по кайфу. Она меня, кстати, ни разу к себе не приглашала. Вот просто так. В гости. Никогда. Я Саньку завидовал. Я блин ревновал. Вон оно чо… Я это понял. И мне стало больно. Я сел в тачку и закурил.

Да, вот так и становятся взрослыми. Через осознание себя пустым местом. Через осознание своей непричастности к тому, к чему очень хочется быть причастным. Через банальную человечью боль. И одиночество.

Саша

У меня хоть и муть была в голове, но я запомнил каждую секунду той ночи. Я был в квартире Риты! Этого я даже нафантазировать бы не смел. Озирался, как дикий зверёныш впервые в человеческом жилье. И вообще боялся к чему-либо прикасаться, чтобы не испортить. Эта была однушка с гостиной-кухней и спальней. Вокруг было всё какое-то нереальное, слишком аккуратное, слишком новое, как в рекламе мебели. Рита посадила меня за остров, столик такой, отделявший гостиную от кухни. Она мне налила чай. Достала хлеб и стала намазывать его маслом.

– Как-то мне не удобно, – я потер лоб в полном, полнейшем просто смущении. Не понятно было мне, от обморока так плохо или от стеснения.

– В смысле? – она удивлённо вскинула брови.

– Ну, – я повёл головой, вроде говоря, я тут посреди ночи у тебя собрался есть твою еду и спать в твоей постели, и мне стрёмно, что я такой жалкий. Думаю, она всё правильно поняла.

И разозлилась. Мне это так показалось. Но на самом деле, конечно нет.

Она сказала, продолжая делать бутер:

– Вот ты тоже! Я не думала, что ты такой эгоист. А может, я люблю заботиться о людях. Может, забота о людях – это мой личный сорт героина. Может, если я не позабочусь о ком-то за день, хоть разочек, то мне плохо становится, и я плачу всю ночь в подушку. Может, я заботливый вампир, мне нужна доза заботы о ком-то каждый Божий день. А ты не даёшь мне о тебе позаботиться. Жадничаешь. Потому что ты – эгоист! Неудобно ему, видите ли.

Она с трудом скрывала улыбку. Я рассмеялся. Было правда смешно и мило, и я почувствовал опять, как хочется её обнять, прижать к себе, окунуться в её тепло. И стало горько на душе. Потому что нельзя.

Потом она протянула мне какие-то таблетки.

– Это что? – я почему-то подумал, что это наркота какая-то, и первым порывом было отказаться.

– Это железо, – сказала она. – Я тоже такие пью.

Я уставился на таблетки, как баран на новые ворота. Никогда не видел ничего подобного. И этот обморок дурацкий… Стыдно как-то. Даже в голову не пришло бы связать его с тем, что я последние месяцы питался одним хлебом и водой. Мне просто есть не хотелось, да и дома появляться в принципе.

– Да ты что! Это не яд, – Рита взяла ещё одну таблетку из баночки и закинула себе в рот, потом запила водой из бутылки. – Вот видишь. Я жива. Пей давай. Врач же сказал, у тебя анемия.

Я проглотил таблетки, немного прифигевший.

– Ешь, ешь, – она махнула ручкой и уселась напротив. – Я тебя поставлю на ноги. Ты нам нужен здоровым, братишка. Всем нам.

Она по-кошачьи улыбнулась. Глазами. Они у неё стали как два полумесяца рожками вниз. Как у кошек, которых рисуют в манге. Я перестал жевать. Я думал, что сейчас пущу слюну. И буду как дебил опять. Стал жевать усерднее и сосредоточеннее. А она болтала. Обо всём: о своём факультете, о квартирке своей классной, о дурацких соседях, которые стукачат хозяйке по любому поводу (и про меня настукачат, сто процентов). И хорошо, что Лёха не остался, он очень громко смеётся, тогда соседи точно прибежали бы долбить в дверь или сразу вызвали бы ментов.

А потом мы пошли спать. И у меня свело живот от нервов. Я снова почувствовал, что сейчас отключусь. В голове запульсировало, и ноги стали подкашиваться. Рита мне сказала идти в ванную и умыться, и дала мне зубную щётку, новенькую, не начатую, в упаковке. Я стоял и драил зубы, как робот. Смотрел на себя в зеркало и понимал, что я с ней наедине в её квартире. Прямо сейчас. И это не сон. И она там, стелет мне постель. И будет спать рядом со мной!

Тут в ванной были её вещи. Тюбики всякие, косметика. Я их все потрогал. Как вор. С замиранием сердца. Я вдохнул запах полотенец, они пахли ванильным кондиционером. Я залез в её халат, понюхал ворот. И чуть не чокнулся. Я бы украл этот халат и спал бы с ним каждую ночь. Он пах её духами, её кожей. Её духами на её коже. Я представил, как мягкая пушистая ткань скользит по её голой груди. Пришлось ещё с минуту поливать себя ледяной водой, чтобы остыть.

Рита уже постелила мне на диванчике. А себе на кровати. Между нами было метра два. Целая пропасть. Большая комната оказалась. Стало как-то грустно даже. Она ушла в ванную. А я разглядывал комнату, жадно шарил взглядом по всем деталям. Хотелось всё-всё увидеть, запомнить. Здесь висела её гитара. Стойка стояла, микрофон, наушники. Под кроватью коврик для йоги, гантельки. На спинке стула свитер, синий. Много чего ещё. И книги. Много книг. Очень-очень много книг. Целый шкаф. И было тут всё уютно, по-женски как-то, тепло. По-домашнему.

Тут она зашла в комнату, вся домашняя тоже. В халатике и тапочках, с повязкой розовой на голове. И включила ночник.

И сказала тихо:

– Ложись.

Я лёг и накрылся. Постель пахла цветами.

– Ты, кстати, не храпишь? – спросила она.

– Не знаю. Мне не говорили.

– Как раз проверим. Я если что, не храплю.

Я подумал, откуда она знает, что не храпит.

– И не пугайся, если коты придут и залезут на тебя. Они любят на людях спать.

Я посмеялся и подумал, на каких таких людях? И часто у неё люди ночуют? И щётка эта зубная, не распакованная, тоже никак не выходила у меня из головы. Кто покупает щётки впрок, если не ждёт случайных гостей? Заткнись, сказал я себе, за-ааа-ткнись! Не порть всё!

За окном завывал ветер. Свет от автомобильных фар крестил время от времени потолок. Я пытался заснуть изо всех сил. Но ни в какую. Старался не ворочаться, чтобы Риту не разбудить. Она тихонько сопела. А я слушал. Так было тихо. Так тепло. И я думал, что хочу, чтобы это длилось вечно. Чтобы это было навсегда. Я не хотел возвращаться домой. Не хотел в свою халупу, к ненавистной родне, в хрущёвку эту облезлую, в лапы к чудовищу, которое притворяется моим отцом. Я хотел остаться с Ритой. В её маленькой уютной квартирке. Хотел спать с ней в одной кровати, пить с ней чай, читать, играть музыку, хотел целовать её, трахать её. Хотел её. Хотел быть частью её жизни. И чтобы она никогда не узнала, как живу я.