Приключения Пиноккио – 2, или Тайна золотых монет
Впрочем, теперь все, кто нуждался в медицинской помощи, могли беспрепятственно получить ее. Приободрившиеся заложники, движимые чувством сострадания и из гуманных побуждений взяли на себя заботу о всех, кем бы они ни были, пострадавших. Вернее, о тех, к которым они могли приблизиться. И к которым, к сожалению, как раз и не принадлежал всеми брошенный и покинутый Раджан Кгхишта…
Увидев, что Мадавати выбросила свой пистолет, Джессика последовала ее примеру. Но она не стала бросать «Узи» в фонтан. Она просто положила автомат на пол и подальше отодвинула его от себя ногою.
– Теперь смотри и слушай, – заговорила Мадавати, глядя прямо в глаза Джессике. – Смотри и слушай… Сейчас ты увидишь то, чего тебе больше никогда не увидеть… Не увидеть нигде и никогда…
Тактика выжидания, к которой в определенных случаях прибегала Джессика, вступая в схватку, очень часто оправдывала себя. Позволяя ей выйти из поединка с кем бы то ни было, с, так сказать, минимальными потерями и имея неплохой результат. Но сейчас, ожидая нападения экстремистки и готовясь дать ей отпор, она неожиданно для себя обнаружила, что слова Мадавати, слова, которые та произносила медленно, растягивая их, и громким шепотом, и загадочные пассы той, выполняемые плавными движениями рук в ее сторону, начинают оказывать на нее, Джессику, какое-то странное воздействие.
Молодой женщине показалось, что освещение в зале Банка вдруг стало менее интенсивным, чем оно было еще минуту тому назад. И что с каждой прошедшей секундой оно продолжает ослабевать…Стараясь отогнать наваждение, Джессика провела рукой по глазам. Но нет, наваждение не исчезло. Наоборот, темнота по-прежнему продолжала наступать, и при этом как-то неприродно быстро.
Джессика не могла понять, в чем дело и откуда это все, но она чувствовала с каждой секундой возраставшее давление на нее какой-то неведомой силы… Силы, подавляющей волю и мешавшей ей сконцентрировать свое внимание на происходящем. Молодая женщина опасалась, что если так и дальше будет продолжаться, то она, чего доброго, скоро не сможет адекватно реагировать на него…
Между тем свистящий шепот Мадавати, ее голос, который теперь и шепотом-то нельзя было уже назвать, звучал все громче и громче. При этом, несмотря на попытки Джессики всячески сопротивляться ему, все глубже проникая в ее мозг и туманя ее разум…
Вдруг Джессика увидела, что там, где только что находилась Мадавати, очертания черной фигуры которой, ранее четкие, теперь были какими-то неясными и размытыми, – теперь там движется, оторвавшись от пола и плавно покачиваясь над ним, многорукое и извивающееся всем корпусом хвостатое существо…
Сверкая очами и кружась перед молодой женщиной в странном, не виданном ею доселе танце, существо это, то наплывало на нее, то, словно подхваченное схлынувшей волной, отступало назад; беспрестанно извиваясь и шевеля, казалось, лишенными костей, похожими на щупальца конечностями…
А зал тем временем продолжал погружаться в темноту. Темноту, уже ставшую почти непроглядной, проникавшую во все его углы так быстро, как если бы чья-то невидимая рука накрыла его тончайшей материей из темного газа… И теперь, доводя начатое дело до конца, ловкими и хорошо выверенными движениями одергивала и расправляла ту материю…
– Если развалины древних храмов Затерянного Города, здесь, неподалеку, и верхушки пальм озарятся сейчас бледным светом луны, то я, пожалуй, не стану удивляться этому, – подумала про себя, невесело усмехнувшись, Джессика. – Да, это и в самом деле явилось бы прекрасным дополнением к общей картине…
В надежде, что наваждение исчезнет, Джессика на миг закрыла глаза. Но, открыв их, увидела, что в окружающем ее пространстве ничего не изменилось. В вязких сумерках перед ней по-прежнему извивалось странное существо, а ночное светило, на восход которого она все же втайне рассчитывала, так и не появилось.
Вместо него в помещении, в котором теперь оставались лишь Джессика и то, чем сейчас стала Мадавати, один за другим с негромкими хлопками… вспыхнули факелы… Пламя которых осветило дно и уходящие высоко вверх стены огромного каменного колодца. С лоснящиеся ликами надменных и грозных бронзовых божеств на них…
– О, Мать-Кобра, – услышала Джессика шипящий голос существа, которое мы условимся по-прежнему называть Мадавати, обращавшегося к бронзовой, со сверкающими бриллиантами вместо глаз огромной кобре, распустившей свой капюшон на невысоком постаменте посреди колодца. – О, Мать и Королева Змей! О, ты, учившая меня усыплять своим взглядом разум! Благодарю тебя за то, что ты услышала мой зов! Обрати же свой царственный взор на эту несчастную, что перед тобой. Дерзнувшую стать на пути твоей верной и истовой служительницы и жрицы! Посмотри на нее! И по тому, что станется с ней сейчас, скажи, достойна ли твоей похвалы я, твоя последовательница и ученица! – О темные демоны и духи, о злые силы глубоких мрачных подземелий! – продолжала взывать к теперь уже представителям потустороннего мира, распаляясь, и приходя в неистовство, Мадавати. – Та, что принадлежит вам и телом и душой, та, чье сердце переполнено черной кровью, заклинает вас словами, открытыми ей Повелевающей вами! Сделайте так, чтобы разум этой несчастной покинул ее! Отправился в дальний путь, за моря и земли, которых не было никогда, как и нет сейчас, ни на одной карте! Ни на одной из всех существовавших когда-либо карт! И никогда бы – никогда! – не отыскал дороги назад! Клянусь самыми злобными из всех в диване рокшасов и дэвов, она уже почти готова к тому, чтобы расставаться с ним! Она уже почти готова!
Пытаясь противостоять воздействию насылаемых на нее Мадавати чар, чар, притупляющих чувства и туманящих сознание, Джессика крепко сжала руками виски и снова на миг зажмурилась. И, тут же открыв глаза, увидела, что факелы на стенах каменного, размером с арену цирка какого-нибудь провинциального древнеримского города, колодца, теперь горят не таким ярким огнем, как раньше; а сами те стены стали полупрозрачными…
– Ха-ха-ха! – услышала Джессика злобный смех Мадавати. – Ха-ха-ха! Ты, кажется, чем-то не на шутку обеспокоена? Оставь, для беспокойства нет причин! Как нет и никакого смысла сопротивляться…
– Все идет как надо, и конец будет таким, каким он и должен быть, – снова перешла на громкий свистящий шепот Мадавати. – Ты должна смириться со своей участью…
– Смириться? Пожалуй, нет, – сказала Джессика, всматриваясь в лицо коварной, силившейся подчинить себе ее волю Мадавати. – И вообще… Что мне делать, я буду решать сама. Скажу лишь, что твое представление и этот твой эффектный выход – все это действительно производит впечатление. Поздравляю тебя! Тебе по-настоящему удалось сжиться с выбранным тобою образом!
– О, да, да! – прошипела Мадавати, соглашаясь с Джессикой и самодовольно улыбаясь. – Спасибо… Я рада, что ты, несмотря на свое нынешнее состояние, все-таки сумела оценить по достоинству мою способность к перевоплощению…
– Да уж, – кивнула головой Джессика, стараясь воображаемым щитом отгородиться от злой, волнами исходящей от Мадавати, разрушающей энергии. – Вот где пропадает настоящий талант! Думаю, все Великие Маги современности сочли бы за великую честь посещать один с тобой клуб! Открытый тобою же, на средства, снятые со счетов в этом Банке командой Волков Генджера. Ты могла бы назвать его «Террариум». А что? На мой взгляд, это емкое и очень подходящее название полностью отражало бы суть основателей того самого возможного закрытого клуба. Да… А в перерывах меж заседаниями, в обществе удавов и других членов клуба, подобных тебе существ, ты стала бы поглощать кроликов. Только делать это нужно с умом. Потому что чрезмерное чревоугодие может привести к несварению желудка. А я, откровенно говоря, как не пытаюсь, никак не могу представить себе тебя сидящей в этом необычном виде на, извини меня, ночном горшке…
Мадавати ничего не ответила Джессике. Презрительно фыркнув и сверкнув очами, она двинулась по кругу, плавно скользя в воздухе в полуметре от пола. С явным намерением обойти молодую женщину, чтобы оказаться у нее за спиной. И теперь Джессике не оставалось ничего другого, кроме как все время поворачиваться, чтобы не упускать Мадавати из виду. И не дать той напасть на нее сзади.
Но длиннохвостое шипящее и размахивавшее своими руками-щупальцами существо с каждой секундой двигалось вокруг Джессики все быстрее и быстрее. И вскоре наступил момент, когда она уже не могла постоянно держать его в поле зрения…
Теперь молодая женщина, перед глазами которой все кружилось и плыло, и проваливалось куда-то, стояла неподвижно, безвольно опустив руки и глядя в одну точку перед собой. Трудно сказать, что видела она, в этот момент находясь в состоянии какого-то странного оцепенения, что чувствовала, о чем думала… При этом, казалось, совершенно не подозревая о том, что Мадавати уже тянется к ней своими щупальцами, находясь у нее за спиной, и абсолютно никак на это не реагируя…
Трудно пояснить нам и то, как могло получиться так, что, как вскоре выяснилось, раненый охранник Джон, в отличие от некоторых, был в курсе последних событий. Может быть, душа его, почувствовав, что Джон, которому она, опять же, всей душой принадлежала, дал слабину, – возможно, почувствовав это, она как раз раздумывала над тем, покинуть ли его навсегда, или же остаться с ним еще ненадолго? И, так и не определившись с этим до конца, витала над всеми, неприкаянная, и не видная в свете колышущегося пламени горевших в бронзовых креплениях факелов? Наблюдая за происходившим сверху? И, сопереживая тем, кто ей нравился, и к кому она была неравнодушна, решила все-таки вернуться к Джону, чтобы принять активное участие в их судьбе? А может быть, раненый охранник просто вовремя пришел в себя, как перед этим вовремя пришла ему на помощь молодая женщина? Так или иначе, но Джон и в самом деле очнулся. И сделал он это, нужно сказать, как нельзя кстати.
– Ну, и куда ты там уставилась, могу я узнать? – закричал Джон, приподнявшись на локте и обращаясь к стоявшей без движения и, казалось, ничего не видевшей и не слышавшей Джессике. – Что такого интересного ты там увидела, глупая ты девчонка?! Будь я попроворнее, я бы отвесил тебе сейчас увесистый шлепок! Да, да, ниже пояса! Не знаю, понравилось бы тебе такое обращение с тобой, но это наверняка привело бы тебя в чувство! Ну, что ты увидела там в самом-то деле, а?! Обернись! Посмотри, что делается у тебя за спиною!
Громкий, прерывающийся от волнения голос Джона, взорвав в ушах Джессики вязкую, сковывавшую движения тишину, подействовал на нее, словно ледяной отрезвляющий душ. Словно водопад, внезапно обрушившийся на нее с высоты десятка метров и своими холодными, хрустально-чистыми струями смывающий обман с ее очей и пробуждающий разум…
Очнувшись от навеянного на нее Мадавати нездорового сна, развеявшегося тут же вместе с растворившимся в воздухе фантомом, ею же и вызванным, Джессика быстро обернулась и, защищаясь, выставила вперед руки.
Острое, как бритва, лезвие ножа в руке экстремистки, скользнув по плечу молодой женщины, и распоров блузку, прошло мимо, оставив на нем лишь глубокую царапину. Увидев это, Мадавати с перекошенным от злобы лицом тут же занесла нож для повторного удара. На этот раз он пришелся на две скрещенные руки Джессики. Мгновенно перехватив сжимавшую нож руку экстремистки за запястье, и развернув холодное оружие лезвием к ней, молодая женщина с силой двумя руками толкнула его от себя…
И прежде чем Мадавати успела понять, что произошло, лезвие ножа в ее руке, уже окрашенное кровью ее соперницы, с сочным, неприятным для слуха шлепком впилось ей в грудь…
– Я сожалею, – сказала еще секунду назад собиравшейся нанести ей смертельный удар в спину, а теперь медленно оседавшей на пол экстремистке, Джессика. – Мне очень жаль, – повторила она, мягко опуская ту на каменные плиты пола. – Я должна была действовать быстро, не раздумывая долго. – Извини…
– Да, я понимаю… – Мадавати говорила тихо, с трудом шевеля вдруг пересохшими губами. – Ничего не поделаешь… Ты оказалась сильнее меня. Было большой ошибкой с моей стороны недооценивать свою соперницу. Я поняла это слишком поздно…
Негромко вскрикнув, Мадавати выдернула из своей груди вонзившийся в нее нож с рукоятью из рога носорога, и, закрыв глаза, затихла. Ею сразу же занялись бывшие заложники. Для них, клиентов и служащих Банка, все тревоги теперь были позади. И они, пережившие немало неприятных минут, с готовностью оказывали помощь всем тем, кто в ней нуждался.
Так завершилась операция по освобождению захваченных экстремистами в Банке заложников. Операция, в которой пришлось участвовать нашей героине, Секретному правительственному агенту Джессике. Молодой женщине, чью фамилию, из вполне понятных соображений, мы здесь называть не станем. А все остальное, как верно заметил, общаясь с инспектором Брауном, все тот же теперь лишившийся своего пульта Раджан Кгхишта, было делом техники. И спецслужб, «клиентом» которых ему вместе с остальными его «соратниками» уже очень скоро предстояло стать. И стать очень надолго.
Остров зла
Глава первая. Крестный отец. Первое и неожиданное появление Карло
До срабатывания механизма активации Матрицы остается девять лет, три месяца, два дня.…Дом был истинной страстью Джеффри. Страстью, пусть и не единственной, но!..
Выстроенный в строгом классическом стиле, но, вместе с тем, не лишенный деталей, придававших ему некую романтичность, он весь, от фундамента и руста, от цокольного этажа и до лепных украшений на карнизах и крыше, был частью его самого, его души, был его идеей и его мечтой.
Бассейн и площадка для гольфа при доме являлись неотъемлемой частью этой мечты. А строгих, геометрических форм изумрудные газоны, вычурно подстриженные кусты, деревья и другие декоративные растения, бывшие результатом стараний искусного дизайнера-садовника, фонтан и яркие островки цветников, – все это вместе взятое позволяло Джеффри, пусть, быть может, и с некоторой долей самообольщения, но говорить о своих владениях, как о его «маленьком Версале»…
От кованных, напичканных электроникой, ворот, извиваясь меж газонов и цветников, к дому вела усыпанная мелкой галькой из розового кварца дорожка. В ясные, безоблачные ночи она, как, впрочем, и другие дорожки, смотрелась особенно эффектно. И казалась сделанной из сахара. Или из застывшего сгущенного молока…
Серебристо-голубого, без декоративной подсветки, цвета дом, темные проемы окон, огромный диск луны в небе, дорожки, искрящиеся в ее ярком свете, близкие звезды над головой, аромат распускающихся ночью цветов, смешивавшийся с ароматным же дымом дорогой сигары… В такие моменты он, Джеффри, как никогда ясно понимал, что это значит, быть в гармонии как со всем, что его окружало, так и в гармонии с самим собою. И что такое настоящее человеческое счастье…
Минуты, проведенные Джеффри в подобной обстановке, доставляли ему истинную радость. Он наслаждался ими, очень ценил их, и, собственно, ради них он и жил. Возможно, кто-нибудь мог назвать все это его причудой. Но это был его, Джеффри, мир, мир, созданный его руками, им населенный и ревностно им оберегаемый. И защищать его он готов был яростно, подобно царю Итаки, защищавшему свой дом и свою честь от посягнувших на святое для него наглых развратных недругов.
И вот сейчас Джеффри шел к дому, тяжело ступая по тихо шуршавшей под его ногами мелкой розовой гальке, и с удивлением отмечая про себя, что идти ему становится все труднее и труднее. И что его ноги отказываются слушаться его. И потому для того, чтобы сделать следующий шаг, ему приходится прикладывать все больше и больше усилий…
Джеффри недоумевал. Он пытался, но никак не мог понять, что случилось, и что такое с ним происходит. Но где-то в коре его мозга, в затаенных глубинах подсознания, подобно светящемуся в ночи неоновому огоньку цепляющегося за насквозь промокший куст светлячка, пульсировала предательская мысль о том, что идти уже, собственно, некуда… Да, наверное, и незачем…
И все-таки Джеффри шел. Сжав зубы, и не на секунду не останавливаясь, шел, потому что привык доводить любое начатое дело до конца. Шел, понимая, что должен идти, и что лишь собрав всю свою волю в кулак он может выйти из передряги, в которую непонятно как попал… И во всем затем разобраться.
Три последние, показавшиеся ему очень высокими гранитные ступени, Джеффри преодолел уже на пределе своих физических возможностей. И в изнеможении остановился у входа, опустив голову и тяжело дыша.
Затем, упершись рукой о бронированное стекло стальной двери, скрывавшей непривлекательность металла под резной обшивкой из мореного дуба, он отыскал глазами панель идентификатора и приложил к ней свою трясущуюся ладонь. Джеффри надеялся услышать негромкое гудение электромотора и приятный для слуха щелчок, означавший, что запоры зафиксированы в положении «открыто». Вернее, он представлял себе, что именно так все и произойдет. Но этого как раз и не случилось…
– Так вот значит как, – сказал тогда Джеффри тихо. – Вот значит как…
В этих его словах было все. Констатация того, что его тревога, как подсказывало ему его шестое чувство, была не напрасной… Что наихудшие опасения, которые не покидали его с недавних пор, подтверждались; что он невероятно, смертельно устал, но что, несмотря на все это, он все еще пытается контролировать ситуацию и должен постараться справиться с не просто возникшей, а прямо-таки свалившейся на его голову проблемой…
– Хорошо, что хоть голова все еще цела, – криво усмехнулся сам себе Джеффри, растянув потрескавшиеся губы в болезненной улыбке. – Только вот, опять же… К нашему большому сожалению, это совершенно не меняет дела…
…Яркая, до боли в глазах, вспышка света, блеснув молнией перед Джеффри, на какое-то время ослепила его, задернув все вокруг серой пеленой… Впрочем, способность видеть он потерял совсем ненадолго. И уже в следующий миг его вниманием полностью завладела красавица-яхта… Белоснежная, словно чайка, с наполненными ветром парусами, компьютером на борту и до блеска начищенными и пускающими повсюду на воду «солнечных зайчиков» медными частями…
Мощный двигатель, навигатор и зависший где-то высоко в небе спутник уводили его, Джеффри, яхту в открытое море… Между тем как он оставался на берегу. И мог лишь наблюдать за тем, как от него уходит то, чем он так дорожил, то, что было частью его самого и его свободы. И Джеффри стоял, глядя яхте вслед, понимая, что не может ни изменить ничего, ни что-либо предпринимать, чтобы помешать этому. И кусая губы от сознания собственного бессилия и от отчаяния…
…Очнулся Джеффри от досады и боли. Действие препарата, инъекцию которого он сделал себе накануне вечером, кончалось, и в голове у него прояснялось. Боль же в ноге, развороченной выше колена разрывной пулей «тум-тум», напротив, подступала вновь. Впрочем, она никогда не оставляла Джеффри совсем. Не оставляла с тех пор, как с ним случилась эта… эта неприятность…
Джеффри опять начинало казаться, что нога его вновь лежит на жаровне, со всех сторон обложенная углями, и кто-то, чьей целью было сжить его со свету, доставив ему при этом как можно больше мучений, опять принимается за свое. С изуверским увлечением раздувая жар огромными мехами, и копаясь в его конечности раскаленными щипцами.
Наступило утро, и сквозь стоявший в джунглях сумрак все явственнее проступали краски зарождавшегося дня. Ночные тени нехотя отступали, прячась в темные норы и расщелины скал, волоча за собой тайны ночных драм и туда же уводя за собою посвященных…
Лучи солнечного света, пробиваясь кое-где сквозь густую листву деревьев и кустарников, пронизывали пространство подобно лучам театральных софитов, поторапливая тем самым с выходом новых героев нескончаемого, захватывающего, продолжающегося тысячи лет действа. Голоса любви и торжества, тревоги и смертельной тоски, – звуки теперь уже дневных, в режиссерской версии самой природы, спектаклей – драм, мистерий, комедий и трагедий, вновь постепенно наполняли джунгли.
Начинался день… Который, судя по его началу, как думал все еще находившийся под впечатлением от ночных видений Джеффри, вряд ли принесет с собой что-нибудь хорошее для него. Очевидно, этот день будет малоблагоприятным для принятия важных решений… Но, тем не менее, одно, и, пожалуй, самое важное в жизни решение Джеффри все-таки предстояло вскоре принять…
Дело в том, что программа «Автономное обеспечение», по которой на этот раз должен был действовать именно он, Джеффри, сегодня могла быть полностью завершена. С выполнением ее последнего пункта, носившего название «Самоуничтожение»…
– Очень жаль, – думал Джеффри, анализируя произошедшее и все больше склоняясь к мысли о том, что его игра сыграна. И что его «воспоминаниям» о, на самом деле, не существующих доме и яхте, «воспоминаниям», явившимся ему во сне, в итоге суждено остаться не нашедшей воплощения мечтой. Мечтой, прекрасным видением, картинкой, предложенной ему для просмотра его больным, воспаленным воображением…
Джеффри осторожно пошевелился, пытаясь понять, насколько ограничена свобода его действий, и не смог сдержать стон. Да, придать удобное положение израненному телу было не так-то просто. Острая боль в плече, дававшая о себе знать при малейшем движении, указывала на то, что проклятая «тум-тум» была пусть и самым значимым, но не единственным из воздействовавших на Джеффри извне неблагоприятных факторов. Ко всему прочему «Червяк», служивший Джеффри ночью удобным «креслом», теперь немного мешал ему…
«Червяк», в котором было, как прикинул Джеффри, не меньше метров девяти, явился под вечер. Как раз тогда, когда начиналось действие болеутоляющего препарата. Двигаясь с завораживающей неспешностью, но, вместе с тем, чрезвычайно целенаправленно, огромный питон бесцеремонно вторгся на территорию, занимаемую находившимся в полубессознательном состоянии Джеффри, полностью заполнив при этом небольшое пустовавшее пространство у замшелого ствола, о который тот так неловко опирался спиною. Действуя мягко, но с настойчивостью и силой мощного домкрата, питон чуть приподнял Джеффри, свернулся кольцами, осторожно поместив свое тело под его раненное плечо, и, положив свою голову ему на колени, закрыл глаза.
Фатальная несвоевременность произошедшего, полное отсутствие возможности хоть как-нибудь влиять на события, сама выглядевшая насколько нереальной и драматичной, настолько же и комичной, ситуация, а самое главное – то, что теперь лежать Джеффри стало намного УДОБНЕЕ, – все это вызвало у него приступ нервного смеха. Тут же перешедшего в болезненный кашель, который он постарался поскорее унять, чтобы не беспокоить чуть приподнявшего голову и, как показалось Джеффри, удивленно посмотревшего на него питона…
Сбившееся, было, с ритма сердце Джеффри теперь билось ровнее. Да, его застали врасплох, но… Но в данном конкретном случае снова нажимать на курок ему уже совсем не хотелось. Вчера и так было пролито много крови. Крови «пятнистых», крови бойцов его команды и его собственной в том числе…
– Ну-ну, – сказал, немного расслабившись и глядя на питона Джеффри. – Если так… Думаю, тебе вряд ли нужна моя кровь. И мои переломанные ребра тоже. Мы с тобой покладистые парни, правда? И у нас нет абсолютно никаких претензий друг к другу. Я правильно говорю, Каа? – И Джеффри по-дружески похлопал огромное пресмыкающееся по его толстому, чешуйчатому и узорчатому боку.
Почувствовав прикосновение руки Джеффри, питон открыл глаза, внимательно посмотрел на него, а затем, просканировав пространство трепещущим, раздвоенным на конце, длинным языком, снова закрыл их.
– Я, пожалуй, тоже вздремну немного, – сказал тогда Джеффри, не без трепета в душе поглядывая на подозрительное утолщение посреди мощного туловища питона. – Вздремну немного, – повторил он, чувствуя, что не в силах больше противиться действию препарата, инъекцию которого он сделал себе незадолго перед появлением Червяка.
И Джеффри погрузился в забытье. Имея надежду на то, что питон славно пообедал и что на полный желудок ему не приснится охота…
Наступившее утро, а за ним и день, не внесли каких-либо изменений в по-прежнему остававшееся сложным и, более того, критическим положение, в котором оказался Джеффри. Его состояние не улучшилось. Да и как оно могло стать лучше, если он, весь израненный, оставался без медицинской помощи, помощи, в которой так нуждался? И, ко всему прочему, теперь против него играло само время. Время, очень сильный и напрочь лишенный каких бы то ни было чувств и эмоций игрок…
Натренированное, мускулистое, сильное тело Джеффри по-прежнему отказывалось служить ему. Это было невыносимо для него, – чувствовать себя полностью беспомощным и не способным не то что на энергичные действия, которым он всегда отдавал предпочтение, а на какие-либо действия вообще. И от этого Джеффри испытывал огромные душевные муки. Муки, с которыми, пожалуй, могла сравниться лишь донимавшая его сейчас острая физическая боль.