Семь сестер. Сестра луны

Постепенно, по мере того как жители Сакромонте и их многочисленные гости устремлялись по петляющей дороге вниз, к подножью горы, утихал перезвон гитар, смолкал непрерывный топот ног. Мария смотрела вслед этой шумной толпе, растянувшейся красочной разноцветной лентой по всей длине дороги, и пыталась ощутить в себе самой хотя бы частицу радости, приобщиться к этому всеобщему ликованию, но душа ее была мертва. Минувшей ночью Хозе завалился в постель лишь под самое утро, от него сильно разило дешевыми духами. Карлоса Мария тоже не видела со вчерашнего дня. Рядом с ней оставался лишь Эдуардо, всячески помогавший матери в ее хлопотах по дому: то отнести, то подать.

– Мне тоже надо идти, – объявил Хозе, выходя из пещеры на улицу. Он был очень красив в своей белоснежной рубахе, отороченной кружевами, черные брюки, широкий пояс. – Ты знаешь, что нужно делать с Лусией. Только смотри, не опоздайте, – предупредил он жену, перекидывая гитару через плечо, и заторопился прочь, догоняя остальных.

– Buene suerte! Удачи тебе! – напутствовала Мария мужа, но Хозе даже не повернул голову, чтобы ответить на пожелание жены.

– Тебе нездоровится, мама? – спросил у нее Эдуардо. – Вот, попей немного водички. У тебя очень усталый вид.

– Спасибо, сынок. – Она взглянула на Эдуардо с благодарной улыбкой и, взяв протянутую кружку, осушила ее до дна. – Ты Карлоса случайно не видел?

– Видел с самого утра. Торчал в баре вместе со своими дружками.

– Он придет ночевать?

– А кто его знает, – Эдуардо раздраженно повел плечами. – Он был слишком пьян, чтобы начинать с ним разговоры.

– А ведь ему еще только пятнадцать лет, – тяжело вздохнула Мария. – Ступай, сынок, догоняй своего отца. А мне нужно еще помочь Лусии переодеться.

– Она уже дожидается тебя в спальне.

– Вот и хорошо. Уже иду.

– Мама… – Эдуардо замялся на мгновенье. – Ты одобряешь папин план? Ведь сестре едва исполнилось десять лет. А там сегодня вечером соберется толпа народа. Несколько тысяч человек как минимум. Она не опозорится? Не опозорит папу? И всех нас заодно… Будет смотреться на сцене такой дурочкой, и только.

– Эдуардо, твоя сестра никогда не выставит себя дурочкой. А мы все должны верить отцу: он знает, что делает. Что ж, пока, сынок. Увидимся позже, в Альгамбре. Вот одену Лусию и присоединюсь к вам.

– Si, мама.

Эдуардо поспешил на улицу, а Мария вернулась назад в пещеру. Несмотря на яркое полуденное солнце, в кухне царил полумрак.

– Лусия, – окликнула она дочь. – Пора собираться. – Мария слегка отодвинула занавеску и вошла в спальню, утопавшую в кромешной темноте.

– Да, мама, – вяло отозвалась дочь.

Мария нащупала пальцами коробок со спичками и свечу, стоявшую рядом с кроватью. Что-то голосок у Лусии совсем не такой, как обычно.

– Уж не заболела ли ты? – встревожилась Мария, разглядывая свою маленькую дочурку, свернувшуюся калачиком на соломенном тюфяке рядом с кроватью.

– Нет…

– Тогда что случилось?

– Я… я боюсь, мамочка. Там столько людей… Может, давай никуда не пойдем и останемся здесь? Ты приготовишь мне те маленькие пирожные, которые я так люблю, и мы с тобой на пару съедим их целую тарелку. А когда папа вернется домой, скажем ему, что мы заблудились по пути, а?

В тусклом пламени свечи глаза Лусии казались особенно огромными и блестящими, и в них плескался откровенный страх. Мария обняла девочку и усадила к себе на колени.

– Голубка моя, тебе нечего бояться, – проговорила Мария ласково и начала осторожно раздевать девочку. – Какая тебе разница, сколько людей будет смотреть на тебя, когда ты танцуешь? Ты закрой глазки и представь себе, что танцуешь здесь, у себя дома, на кухне, передо мной, папой, твоими братьями.

– А что, мамочка, если ко мне не придет на помощь тот чертенок duende? Что, если я не почувствую в себе желания танцевать?

Мария взяла платьице, которое она смастерила для дочери.

– Не переживай, голубка моя. Уверяю тебя, как только ты заслышишь барабанную дробь и звуки гитары своего отца, в тебе немедленно проснется это желание, и ты тут же забудешь обо всем на свете. Ну, вот! – Мария застегнула последний крючок на худенькой спинке дочери. – Ступай, взгляни на себя в зеркало, милая.

Она сняла дочь со своих колен, и Лусия вихрем помчалась в другую комнату, шлейф взметнулся за ней высоко в воздух, словно голодная акула, приготовившаяся к нападению на свою жертву. Минувшие две недели Мария старательно обучала дочь тому, как надо правильно управляться со шлейфом, чтобы не запутаться в нем. Мало ли что? Вдруг девочка при виде стольких людей оробеет, наступит ненароком и упадет. Вот позору-то будет. Однако, как и во всем остальном, что касалась танца, Лусия схватывала все буквально на лету, тут же приспосабливая полученные навыки к своему таланту. Вот и сейчас Мария увидела, как Лусия профессиональным движением руки приподняла шлейф, чтобы он не мешал ей при ходьбе, и повернулась к матери.

– Как я выгляжу, мамочка?

– Ты сейчас похожа на самую настоящую принцессу. А теперь нам пора в путь. Ты пока спрячь шлейф под накидкой, чтобы его никто не увидел. – Мария наклонилась и потерлась носом о нос дочери. – Готова? – Она подала Лусии руку.

– Готова.

Мария оседлала их мула по имени Пака и посадила Лусию к нему на спину, проследив за тем, чтобы шлейф платья дочери был надежно спрятан от посторонних глаз. Они присоединились к отставшим, примкнув уже к самому хвосту процессии, неспешно двигавшейся вниз по склону горы. Чем ближе они подходили к Альгамбре, чем тяжелее сопел их Пака, преодолевая очередной крутой подъем, тем все радостнее и оживленнее делалась Лусия, беспрестанно маша рукой, приветствуя друзей и соседей. Вот какая-то пожилая цыганка затянула песню, ее слегка хрипловатый голос весело подхватил легкий июньский ветерок, Мария с дочерью стали прихлопывать в такт мелодии, влившись своими голосами в общий хор односельчан, тут же присоединившихся к песне.

Спустя два часа они наконец приблизились к внутренним воротам, ведущим из города в крепость Альгамбра, их еще называют Воротами Справедливости. Люди тоненьким ручейком устремились через узкий проход, похожий на замочную скважину, к главной площади Альгамбры. Мария помогла Лусии слезть с мула, а его привязала поблизости под кипарисом, где, к счастью, имелся и небольшой пятачок зеленой травы.

Несмотря на то что уже было шесть часов вечера, солнце продолжало жарить с прежней силой, солнечные блики скользили по стенам крепости. Повсюду шла бойкая торговля. Продавали кто что может: воду, апельсины, сушеный миндаль. Мария крепко держала дочь за руку, боясь потерять ее в этой разноликой и шумной толпе, они медленно пробирались туда, откуда доносились звуки многочисленных гитар и громкий перестук сотен пар ног, отбивающих чечетку. Величественные крепостные стены из красного камня возле площади Альхибес, где проходили основные состязания, были подсвечены прожекторами, что создало неповторимый по своей красоте фон для всего сценического действа. Мария потащила дочь к Винным воротам, возле которых они должны были встретиться с Хозе. Она глянула под ноги и увидела, что мозаичные полы в крепости сплошь усыпаны бутонами лаванды: это было сделано с одной целью – перебить стойкий запах сотен потных тел, сбитых в одну тесную кучу.

– Мамочка, я хочу пить. Давай присядем на минутку и попьем водички, ладно? – Девочка безвольно опустилась на землю, а Мария принялась торопливо шарить в своей корзине, чтобы найти там железную фляжку с водой, которую она прихватила с собой в дорогу. Мария пристроилась рядом с дочерью, и в этот самый момент раздался гром оваций, оповещавший всех остальных, что на сцену поднялся очередной участник состязания.

– Да ты только взгляни на него! – услышала она чей-то насмешливый голос рядом с собой. – Вылитый покойничек!

Толпа экзальтированно подалась вперед, Мария схватила дочь за руку, и обе они вовремя увернулись в сторону, чтобы не быть затоптанными. Зато сейчас Марии была хороша видна тщедушная фигурка человека с гитарой, стоявшего на сцене. Это был очень древний старик.

– Сам Эль Тио Тензас! – негромко воскликнул чей-то невидимый голос рядом с ними. Старик принялся настраивать свою гитару, и тут же вокруг стало тихо. Даже с такого большого расстояния Марии было видно, как сильно дрожат у него руки.

– Когда-то он был очень знаменит, – прошептала ее соседка.

– Говорят, он добирался сюда пешком, шел целых два дня, – заметил еще кто-то.

– Мамочка, мне ничего не видно! – пожаловалась матери Лусия, дернув мать за подол юбки. Мужчина, стоявший рядом с ними, тут же подхватил девочку на руки.

Между тем старик на сцене тронул струны своей гитары и запел неожиданно сильным и громким голосом. В толпе зрителей сразу же прекратились всяческие смешки и разговоры: все слушали молча. Он пел старинную цыганскую песню, сразу же вернувшую Марию в те далекие времена, когда эту же самую песню пел ее дедушка: печальная и грустная мелодия cante grande. Сколько раз Мария слышала, как поет ее дедушка. Как и все собравшиеся, она внимала каждому слову, больно ранившему душу и проникавшему до самых глубин сердца. Ведь Эль Тензас оплакивал утрату своей возлюбленной, которая была для него любовью всей жизни.

Старик закончил петь, и раздались громкие крики «браво». «Otra! Otra!» – слышалось со всех сторон. Старик снискал ошеломляющий успех, особенно если учесть, какой строгой и взыскательной была собравшаяся здесь сегодня публика.

– Вот ему точно duende помог. Правда, мама? – обратилась Лусия к матери, когда ее снова опустили на землю. Но тут чья-то сильная рука схватила Марию за плечо. Она повернулась и увидела мужа.

– Куда вы запропастились? Я же велел ожидать меня возле Винных ворот. Поторопитесь! Мы выступаем через одного.

– Нас сюда толпой прибило, – стала объяснять Мария, крепко держа дочь за руку, пока они, ведомые Хозе, пробирались сквозь толпу поближе к сцене.

– Но, хвала богам, я вас нашел! Иначе бы наша затея полетела ко всем чертям. Спрячьтесь вон за тот кипарис, и приведи ей волосы в порядок, – приказал он жене. Между тем толпа снова взорвалась криками и аплодисментами, приветствуя очередного исполнителя. – Мне пора. Ну, моя крошка! – Хозе наклонился к дочери и взял ее маленькие ручки в свои. – Делай все так, как мы делали дома. Дождись четвертого аккорда, потом я крикну ‘Ole!’, и ты тут же прямо отсюда мчись на сцену.

– Папочка, я хорошо смотрюсь? – спросила у него Лусия, пока Мария снимала с нее накидку и расправляла шлейф, который дома предусмотрительно подколола к спинке платья.

Но Хозе уже устремился к сцене.

Сердце Марии забилось в такт музыке, звучавшей со сцены, а сама она в этот момент, объятая страхом, думала лишь об одном: уж не сразила ли ее супруга какая-нибудь душевная болезнь? Не сошел ли он с ума ненароком, вообразив, что его план может сработать? Здесь и сейчас. Она глянула на свою маленькую дочурку, понимая, что если у девочки – не дай бог! – сдадут нервы, а потом ее свистом и улюлюканьем прогонят со сцены, то она тут же превратится в посмешище не только в своем родном Сакромонте. Все цыгане Испании станут смеяться над ней.

«Пресвятая Дева Мария, защити мою любимую дочь…»

Как же быстро закончилось выступление очередного участника состязаний. Вот он отвесил поклон публике, принявшей его исполнение весьма сдержанно, и удалился прочь. На сцену поднялся Хозе.

– Жаль, мамочка, что у меня нет башмачков. Тогда бы моя чечетка звучала еще громче, – вздохнула Лусия с сожалением в голосе.

– Зачем тебе башмачки, голубка моя? Твоим ножкам поможет сам duende. Этот чертенок уже ждет твоего выхода.

Как только Хозе начал играть, Мария слегка подтолкнула дочь в спину.

– Беги, Лусия, беги! – крикнула она ей, и девочка пулей помчалась к сцене, придерживая своей маленькой ручкой длинный шлейф.

– Ole! – крикнул Хозе, сделав паузу после четвертого аккорда.

– Ole! – взревела в ответ толпа, а Лусия уже проворно вскарабкалась на сцену и заняла место прямо по центру.

И тут же раздались возмущенные голоса и крики недовольных.

– Уберите ребенка прочь!

– Этой девочке место в колыбели!

Мария в ужасе увидела, как какой-то здоровяк карабкается по ступеням на сцену, направляясь прямо к ее дочери. Между тем Лусия уже стала в начальную позицию, высоко вскинув руки над своей головкой. И вот послышался негромкий звук ритма, который уверенно отбивали ее маленькие ножки. Девочка даже не шелохнулась, даже не взглянула в ту сторону, откуда на нее надвигалась угроза. Она продолжала отбивать свой гипнотический ритм, завораживающий всех вокруг. Здоровяк попытался подойти к ней вплотную и схватить за руку, но был остановлен другим мужчиной. Лусия сделала поворот вокруг себя, все еще сохраняя начальную позицию рук над головой, ножки продолжали уверенно барабанить по сцене. Но вот она снова развернулась к публике лицом и стала хлопать в ладоши в такт движениям своих ног. Подбородок вскинут вверх, глаза устремлены к небесам.

– Ole! – крикнула она, обращаясь к отцу, и тот снова заиграл на гитаре.

– Ole! – радостными криками подбодрили юную артистку собравшиеся зрители, а она все продолжала и продолжала бить свою чечетку. Мария восхищенно наблюдала за тем, как ее дочь, казалось, заполнила собой все пространство сцены, каким волшебно прекрасным был поворот ее головки. Публика тоже замерла в немом восхищении. Мария глянула в глаза дочери. В свете прожектора, выхватывающего ее из сгущающейся темноты, они сверкали словно две звезды, горели каким-то неземным огнем. И Мария поняла, что в эту минуту ее дочь находится далеко-далеко отсюда, в каком-то ином измерении, в том мире, куда ей, ее матери, никак не попасть, пока дочь не закончит свой танец.

Голос Хозе, когда он принялся подпевать дочери, не очень глубокий и не очень сильный, потому как голос никогда не был его преимуществом, на сей раз развернулся во всю мощь легких и буквально грохотал, эхом отскакивая от окружающих скал.

Мария вздохнула в изнеможении, оторвав взгляд от мужа и дочери и переведя его на крепостные башни Альгамбры. Силы оставили ее, Мария почувствовала, как у нее подкосились ноги и закружилась голова, и она безвольно опустилась на землю.

Сегодня, и она это знала точно, она навсегда потеряла и мужа, и дочь.

Но уже через минуту-другую сознание снова вернулось к ней. Вокруг нее грохотали овации, которым, казалось, не будет конца.

– Вам плохо, сеньора? Вот! – Какая-то женщина протянула ей фляжку с водой. – Выпейте немного воды, здесь очень душно.