– Что ж ты делаешь, изверг! – рявкнул я и зашагал к мужичонке прямо по пашне. Хм, ну, пашней это глинистое болото мог назвать только очень большой любитель земледелия. – Совсем с ума съехал?!
– Э, э… – Тот живо отскочил от плуга и вытащил из-за пояса топор. – Чего надо? Кто таков?
– Последнего разума лишился, что ли? Додумался – верховую лошадь в плуг запрячь! – До землепашца мне дела не было, я пробрался к коню, свесившему голову и тяжело поводившему боками. – Как он у тебя еще копыта не отбросил!
В порыве праведного негодования я начисто позабыл, что к лошадям мне приближаться не стоит. Правда, этому коню явно было все равно – он меня подпустил и даже позволил взять себя под уздцы. А доводилось видать, как самые доходящие одры взвивались на дыбы, стоило мне протянуть к ним руку! Похоже, крестьянин уходил этого красавца мало не насмерть…
Первым порывом было попросту срезать упряжь, но я тут же сообразил: за ущерб придется платить, да и лишних обид учинять не следует.
– Распрягай, – велел мужичонке, опасливо топтавшемуся поодаль. Он и сбежать не мог, бросив коня и плуг, и подойти боялся – вид у меня был достаточно грозный. – Кому говорю? А то сейчас напластаю сбрую на мелкие кусочки, как чинить будешь?
– Да это… ну, того… – пробормотал он.
– Не трону я тебя, – пообещал я, поняв причину его колебаний. – На кой ты мне сдался? Руки пачкать…
– Ну! – неопределенно сказал мужичонка и живо распряг своего доходягу.
– Откуда он у тебя? – спросил я, осторожно выводя коня на более-менее ровную поверхность. – Спер, поди?
– Чего-о?! – оскорбился он. – Чего это сразу – спер?
– А откуда бы у тебя взяться такой лошади? – Тут я заметил, что бедолага прихрамывает на переднюю левую ногу.
– Сам прибег, – сказал крестьянин и вытер нос рукавом. – Приковылял, стало быть.
– Угу, у таких, как ты, все само прибегает и к рукам прилипает, – согласился я.
– Да правду я говорю, – окончательно оскорбился он. – По зиме дело было…
Из его путаного сбивчивого рассказа выходило, что в начале зимы где-то неподалеку случилось очередное побоище. Случилось и случилось, главное, хутор не спалили и вообще мимо прошли, а кто именно, того мужичок знать не знал. Целы остались, и ладно.
А через пару дней, отправившись в ближайший лесок за хворостом, он и нашел этого вот гнедого. У того, видно, убили хозяина, если судить по окровавленной и уже задубевшей попоне. Сам конь хромал на трех ногах, однако же умудрился выйти к человеческому жилью, даже волки его не съели.
«Какие волки! – подумал я. – Где хозяйские оборотни хоть раз появлялись, волков в ближайшие десять лет не жди, они не самоубийцы!»
Сперва мужичок хотел коня прирезать: перелом не залечишь, а так – хоть мяса на всю семью хватит! Потом присмотрелся и сообразил, что на больную ногу гнедой все-таки наступает, позвал кого-то, кто побольше смыслил в лошадях, и стало ясно, что перелома нет, так что на всех четырех конь еще сможет бегать.
Тут включилась крестьянская смекалка заодно с крестьянской же жадностью. Во-первых, если гнедого вылечить, его потом можно дорого продать. Во-вторых, его же можно подпустить к своей кобылке, авось жеребенок получится справный. Наверно, было что-то «в-третьих» и «в-четвертых», но это не столь важно. Главное, гнедой остался зимовать в хуторской конюшне. Правда, на скудном пайке он здорово отощал, но зато к весне уже нормально ходил.
А как начал таять снег, случилась беда: пала кобыла. Ну и что оставалось делать бедному хуторянину? Небось, не оставь он этого дармоеда, своей лошадке доставалось бы побольше корма, дотянула бы до пахоты, не оставила хозяина без подмоги! Вот и пришлось впрягать гнедого. Только проку с него – шиш да маленько. В упряжи ходить не умеет, только под седлом, а как все же в плуг впрягли, мороки меньше не стало: слабосилен оказался, на своих домашних и то больше вспашешь!
– Зимой еще его резать надо было, – завершил мужичок свою печальную повесть. – Хоть какой бы толк вышел! А теперь что? Кожа да кости…
– Ты не горячись, дядя, – сказал я. – Покажи лучше, где у тебя конюшня.
– Зачем еще? – всполошился тот. – Ты человек прохожий, случайный, вон, оружный, как тебя на двор пустить? А ну – вор?!
– Я заплачу, – пообещал я и побренчал медяками в кармане. Хорошо, что камешки ссыпал туда же, звона вышло больше.
– Жрать самим нечего, – сказал мужичок, по-моему, шевеля ушами в попытках пересчитать монеты на слух.
– Свое, – похлопал я по тощей сумке (ее я тоже подобрал там, на поле боя, не в карманах же таскать добычу?). – А переночевать не откажусь, надоело в чистом поле…
– Не откажется он… – пробурчал тот, получив медяк. – Тебя как звать-то, парень?
– Север, – ответил я, вовремя сообразив переделать свое имя на местный лад. В истинном своем виде оно звучало бы слишком странно.
– Ну а я тогда Сивый, – хмыкнул мужичок. – Ты от коня-то отцепись, отцепись, не твое – не лапай!
– Иди уже, хозяин рачительный, – подтолкнул я его в спину. – Про коня мы с тобой попозже потолкуем…
– Только ночевать будешь там же, на конюшне, – снова остановился он. – В дом не допущу! У меня там жена и вообще!
– Нужна мне твоя жена… Ладно, только дай воды наносить – коню и себе, сам видишь, в какой я грязи!
– Это пожалуйста, – согласился он, подумав. – Это сколько угодно. Колодец – вон он, ведро там же стоит. Как управишься, скажи, я ворота снаружи на засов заложу, а то смоешься еще и гнедого уведешь!
– Куда я его уведу, – пробормотал я, – если он на ногах еле стоит. Где, говоришь, колодец-то?
До вечера я таскал воду. Для начала как следует вычистил коня (хозяин явно занимался им спустя рукава, думал, может, что время терять – все равно падет), кое-как разобрал ему хвост и гриву. Хорошо еще, они некогда были подстрижены по-кавалерийски, иначе осталось бы только обрезать, такие там оказались колтуны. Гнедой, отдохнув и напившись, немного ожил и начал поглядывать на меня косо, фыркать и прядать ушами.
«Ну нет, родной, так дело не пойдет», – подумал я и засыпал ему двойную порцию того, что здесь именовалось кормом. Об овсе даже мечтать не приходилось. И как он умудрился протянуть всю зиму на… вот не знаю, как назвать? Живучий оказался, разве только благодаря этому. Или везучий.
«Везение нам пригодится», – решил я и занялся собой. Стирать одежду, ясное дело, не стал: по такой погоде ее только у печки сушить, а в дом меня пускать не собирались. Так, выколотил уже присохшую грязь из куртки и штанов, сапоги помыл и с огорчением понял, что они в еще худшем состоянии, чем я предполагал. Ну, и с себя смыл, что смог. Сойдет пока что…
Когда я возился у колодца, в низких окошках дома мелькали любопытные лица домочадцев Сивого. На двор, однако, никто не показывался. Да оно и к лучшему: меньше народу запомнит мою физиономию.
– Запираю, – сказал Сивый, когда я уже устраивался в конюшне. Ну, запах, что ж теперь? Можно пережить. – Огня не вздумай разводить!
– На кой тут огонь? – спросил я. – Крыша дырявая, луну видать.
– Это… – он переступил с ноги на ногу. – Тебе, может, овчину кинуть укрыться? Ночами-то еще того… холодно.
– Я привычный. А скажи-ка, Сивый, ты о волках что-то говорил, верно?
– Ну?
– А нельзя ли волчий хвост раздобыть? Или просто шкуры клок?
– Тебе на что?
– Нужно, – ответил я коротко. – Так найдется или нет?
– Ну, от шубы могу отрезать, – пожал он плечами. – Только он потертый уж.
– Ничего, сойдет, это мне без разницы. А скажи еще, Сивый, за сколько у вас тут можно лошадь купить? – Я увидел, как у него разгорелись глаза, и быстро поправился: – Обычную крепкую крестьянскую лошадь, чтобы и пахать на ней, и… что вы там еще делаете?
Мужичонка подумал и бухнул неслыханно.
