Эпоха стального креста

Я пообещал не предать. Захарий мне не поверил. Тем не менее, фолиант отдал.

Отодрав от стены кельи фанерный щит, я уложил книгу между каменной кладкой и обшивкой, приставил обратно фанеру, затем расколупал отверстия от гвоздей, дабы те свободно входили и выходили, после чего прикрепил все это на место. Конспирация была обеспечена. В довершение ко всему, извлекая книгу из тайника, я всегда надевал на нее суперобложку от Святого Писания – черную, с тисненым золотым крестом, – и теперь всяк случайно забредший ко мне надзиратель мог удостовериться, что молодой кадет и в свободное от учебы время исправно постигает вечные истины Книги Книг. А настоящая-то истина и скрывалась как раз под чужой личиной...

Паоло Бертуччи знал, что потомки не поймут названия многих вещей его времени, поэтому старался пользоваться только доступными выражениями. Но даже с учетом этого я не уверен, что вник абсолютно во все главы «Хроник...». Для лучшего усваивания я по нескольку раз перечитывал каждое предложение, каждый абзац, и вот наконец более или менее ясная картина прошлого встала у меня перед глазами...

К середине двадцать первого века развитие цивилизации было на несколько порядков выше, чем сейчас. Наверняка мы тоже когда-нибудь придем к такому – кто знает? – но все равно даже в голове не укладывается: полеты во все концы Земли на стальных машинах с крыльями; умопомрачительные виды связи; электричество везде – от дворцов до захудалых сараев; железные дороги и сильнее всего поразившие меня думающие машины, которые, если Бертуччи не лгал, за минуту могли найти ответ на все задачи, решенные мной в течение пяти лет учебы! А также оружие. Оружие, способное в одно мгновение сровнять с землей огромные города той эпохи.

И все это закончилось. В один день...

Мне трудно вообразить такое, но у людей прошлого было ночное светило – так называемая Луна. Считалось оно естественным спутником Земли и вращалось вокруг нее по орбите диаметром в четыреста тысяч километров (я прикинул – от Ватикана до пограничного города Ватиканской епархии Турина и обратно мне пришлось бы для покрытия подобной дистанции проехать триста тридцать три раза!). Бертуччи приводил чертежи и расчеты, каким образом это светило можно было наблюдать в различные дни месяца, да и сама длина месяца, как выяснилось, тоже рассчитывалась из движения Луны. Когда она виделась целиком, отражаемый ею по ночам солнечный свет «мягко окутывал Землю» и «создавал картины неповторимой красоты». Безногий итальянец, очевидно, являлся в душе поэтом, потому что у меня не получилось бы так живописно вспоминать об отнявшем у тебя все: детей, здоровье, спокойную старость, привычный мир, наконец.

Он не мог сказать ничего особенного о том дне – день как день. Только вдруг к полудню небо из голубого стало ослепительно белым и взгляды на него вызывали в глазах непереносимое жжение. Люди выходили из домов, недоуменно кричали и показывали вверх пальцами. Грешили на солнце, но вскоре все это исчезло, и оно оказалось на своем положенном месте. А западное побережье ни с того ни с сего захлестнула невысокая, но движущаяся со страшной скоростью волна, хотя отлив по времени еще и не закончился. Она обрушилась на берег, снося дамбы, выбрасывая из моря легкие суда и круша портовые доки. В радиоэфире появились первые нотки паники – что-то случилось с Луной. Я пишу «радиоэфир», но это только тот вид связи, о котором мне известно абсолютно точно – он был и он есть сейчас. На самом деле в прошлом преобладали некие более совершенные способы: какое-то «видение» и какая-то «глобальная сеть». Ученые дьяконы утверждают, что запаянные стеклянные колбы, что в изобилии попадаются искателям, предназначались именно для этого.

До вечера произошло еще много событий: умолкло птичье пение; собаки все как одна подняли ужасающий вой, и успокоить их было нельзя; дикие животные выскакивали на улицы городов и деревень и там, не замечая людей, метались между стен и заборов. Некоторых убивали, некоторые убегали восвояси. Рыбаки уверяли, что и рыба под водой вела себя подобным образом.

Общая тревога передалась и людям. Собираясь небольшими группами, они глядели на безоблачное небо, негромко переговаривались и ждали официальных заявлений от ученых мужей. С противоположной стороны Земли доходили различные – успокаивающие и наоборот – новости, но поскольку все они противоречили друг другу, то доверия особого не вызывали. Ученые же будто сговорились хранить обет молчания.

Наконец наступил вечер, и кроваво-красное солнце скрылось за горизонт, не предвещая ничего хорошего...

Представшее пред жителями Европы зрелище не поддавалось никакой логике: яркая, еще сутки назад находившаяся во всей красе полнолуния, владычица ночи отсутствовала на строго определенном ей участке небосклона. Вместо нее треть неба занимало огромное, рваное, матово фосфоресцирующее облако...

Ночью кое-где еще работали предприятия и транспорт, но, как записал Бертуччи, «вся планета замерла в молчании, ожидая Страшного Суда».

Судья на заседание не явился. Явился Палач...

С каждой минутой облако увеличивалось в размерах. Через два часа оно накрыло более половины небосклона, становясь при этом темнее и прозрачнее. Сверкнули несколько метеоров, но отныне ни одному желанию не суждено было сбыться.

Паоло Бертуччи не знает, где упали первые «капли» Каменного Дождя. В единый миг небо взорвалось огненными трассерами и рухнуло на землю...

«Я не астроном, хотя и прочитал много книг по этой теме, – писал итальянец. – Я могу произвести лишь приблизительные вычисления. Наиболее вероятная версия: в невидимую сторону Луны врезалось некое космическое тело. Его размеры и скорость были настолько чудовищны, что земная спутница показалась ему не прочнее яблока. Очевидно, телом этим была одна из не замеченных обсерваториями космических скиталиц – миниатюрная комета. Ледяное ядро кометы согласно законам физики из-за мгновенного давления в связи с ударом немыслимой силы моментально перешло из ледяного состояния в газообразное. Это привело к мощному взрыву. Луна разлетелась на сотни миллионов осколков, самый крупный из которых был чуть более десяти тысяч тонн. Адское облако, растягиваясь в пространстве, ринулось в сторону Земли. Первые, самые легкие, осколки Луны настигли планету через пятнадцать часов и на скорости около восьми километров в секунду вошли в атмосферу...»

Трудно представить, что переживал Бертуччи, когда вновь заставлял себя вспоминать случившееся. Апокалипсис на древних гравюрах выглядел куда как привлекательнее, чем то, что довелось лицезреть этому бедняге...

Со всех сторон взметнулись клубы пыли, и ударная волна сбила его с ног. Бертуччи лишь успел заметить, как три находящихся невдалеке от него здания обвалились, брызгая стеклами и вспыхивая огнем. Контуженный Паоло пытался ползти, но что-то тяжелое лежало на его ногах, не давая сдвинуться с места. А земля под ним содрогалась...

Очевидно, большая часть жителей восточного полушария погибла в первые часы бомбардировки. Миллионы тонн пыли подняло на несколько километров. Люди задыхались, гибли от осколков, горели в своих разрушающихся домах... Взрывались арсеналы и склады топлива. Специалисты того времени утверждали, что сверхразрушительное оружие не способно сработать само, однако кое-где это случилось. В других местах действительно не сработало, но выбежавшая из него незримая смертельная энергия заразила гигантские территории. Рушились плотины, пробуждались вулканы, в океанах сталкивались титанические волны, начисто смывая острова и архипелаги. А Земля в своем извечном вращении подставляла под удары все новые и новые площади...

Спустя двадцать часов после начала Конца Света настала пора завершающего аккорда этого реквиема. «...Последние четыре-шесть часов, вероятно, падали самые крупные осколки Луны. В большинстве своем их поглотил Тихий океан. Скорее всего материка Австралия, как и островов Индонезии с Новой Зеландией больше не существует. Тихоокеанское же побережье других материков просто-напросто смыло в бездну...»

Паоло Бертуччи уверен, что погибло около семидесяти процентов населения Земли. Но, вероятно, гораздо больше. Голод, холод, болезни, тонны пыли и психологический шок убили еще многих и многих. Сам безногий итальянец тоже умер до того, как первый увидавший свет после Каменного Дождя и огласивший криком мрачные серые руины ребенок остался в живых.

«...И все же нам повезло. Во-первых, Луна спасла Землю, хоть и искалечила ее на долгие годы. Космический убийца мог ударить и по нам, не оставив человечеству вообще никакого шанса. Во-вторых, каменное облако разлетелось на огромной площади и мимо пронеслось куда больше обломков, нежели попало в цель. В-третьих, те, что попали, были мизерными по понятиям Космоса, разреженность их являлась высокой, а скорость все же не оказалась для Земли смертельной. К примеру, скорость изученных наукой метеоритов в три, в четыре раза больше... Глупо, конечно, считать это везением, но, если вдуматься, никто из вас никогда бы не прочел эти строки, будь наша катастрофа ужаснее...»

История подтвердила, что Паоло Бертуччи был прав. И ничего бы не являлось в его трудах таким уж крамольным, если бы он не сопроводил свою книгу столь богоненавистническим послесловием, по современным меркам тянущим не иначе, как на Очищение Огнем. Вот только выдержка из него:

«...Ни один грех в мире, ни совокупность этих грехов не заслуживают такой бесчеловечной кары. Дети мои, если Господь сотворил такое, значит, не он наш отец. Отрекитесь от него, ибо он отрекся от вас первым. Если же это дело рук Дьявола, все равно отрекитесь – вам не нужен этот немощный Бог, бросивший на произвол судьбы тех, кого обязан был оберегать и защищать. Или это и есть его безграничная к вам любовь? Будьте сами себе хозяевами, полагайтесь только на свои силы...»

Сейчас за подобные речи Бертуччи не дожил бы до старости. Так что неудивительно, что его «Хроники...» разом пропали из всех библиотек – суровые слова свидетеля и жертвы Каменного Дождя никак не вписывались в наше святоевропейское настоящее...

Да простят меня многоуважаемые авторы кадетских учебников по новой истории, далее я буду ссылаться не на них, а на книги, носящие в правом верхнем углу обложки штамп «Только для служебного пользования Главного магистрата». Дьякон Захарий, узревший в моем лице весьма благодатный финансовый источник, продолжал за небольшую мзду таскать интересующую меня литературу. Со временем он осмелел настолько, что стал заимствовать материалы действующих фондов. Дабы не отвлекать и без того по горло загруженную работой машину правосудия на ничтожного дьякона при его вероятном провале, эти книги я добросовестно ему возвращал, за что польщенный старик в долгу не остался и сделал мне довольно солидную скидку. Теперь я снова мог позволить себе по выходным захаживать в ярмарочные конфетные ряды. Я также предложил Захарию вернуть и списанную литературу (разумеется, из сугубо корыстных целей – а вдруг он хоть немного скостит свои расценки), но ее смотритель брать назад отказался:

– Негде хранить, молодой человек. А не дай Бог найдут – буду до конца жизни библиотекарем где-нибудь под Киевом...

Как ни прискорбно, но пришлось смириться с неизбежным и предать огню на городской свалке содержимое стенного тайника, что подрывало мою репутацию отличника Семинарии (да, на втором курсе меня угораздило им стать – палка наставника сыграла-таки свою роль!). Я стоял посреди гор мусора, смотрел на обугливающиеся пожелтевшие страницы и плакал, ибо что могло быть для меня печальнее в тот период жизни, чем горящие «Хроники Паоло Бертуччи»? Однако я отвлекся...

Век Хаоса – самое темное пятно нашей истории. Сын Бертуччи по неизвестной причине дело отца продолжить отказался, других летописцев еще не появилось, а наши имели об этом отрезке времени весьма приблизительное понятие. Можно только предполагать, что делалось, когда осела пыль, унялся огонь и успокоились вулканы. Но известно абсолютно точно – ни одно государство как объединяющая людей сила не сохранилось. Люди сбивались в группы, хоронили мертвых, собирали уцелевшие вещи и продовольствие, уходили из мест, зараженных невидимой смертельной энергией, строили новые укрепленные поселения, восстанавливали наименее разрушенные старые, безусловно, воевали из-за пропитания, техники и пригодных для жизни территорий.

Помимо желания выжить всех сплачивала и еще одно: психика оставшихся на планете жителей претерпела колоссальные изменения. Пережитое, похоже, надломило людские души. Но вопреки всему, даже тому, что смертность продолжала оставаться катастрофической, на изувеченной воронками земле начали рождаться первые дети. Забрезжила новая надежда.

Именно надежда и послужила причиной становления нашей эпохи в том виде, в каком она пребывает теперь...

К концу Века Хаоса на нынешних пространствах Святой Европы проживало около восьми-десяти процентов населения от того количества, которое встретило Каменный Дождь. Люди по привычке тянулись к большим городам и столицам исчезнувших стран. Там еще можно было разжиться кое-какими вещами, найти сносный кров, оружие, единомышленников. Появились крупные племена с присущей им иерархией.

Местами обнаруживались неразрушенные хранилища топлива, а кое-где нефть научились перегонять сами, получая довольно сносный продукт переработки – бензин. Ремонтировалась не окончательно разбитая техника. Народные умельцы собирали совершенно неправдоподобные, но с грехом пополам функционирующие агрегаты и автомобили.

Борьба за электричество была самой нелегкой, однако практически во всех крупных городах по старым чертежам из старых комплектующих сооружались маленькие электростанции для нужд лесопилок и прочих ремесленных предприятий. Часто они переходили из рук в руки в результате кровавых столкновений племен и кланов. Дошло до того, что захватывать друг у друга эти жизненно важные ценности стало хорошим тоном. Жизнь человеческая на фоне этого потеряла всякую стоимость...

Вера в Господа как Отца, Повелителя и Покровителя всего сущего, само собой, выжила и под Каменным Дождем. В Век Хаоса лишь тлея, теперь она охватила пожаром всю Европу, обрела немыслимое число приверженцев. Слабые, униженные, отчаявшиеся люди легко впитывали слова новоиспеченных священников, вооруженных древними общечеловеческими истинами, существовавшими еще задолго до канонизировавшего их Моисея.

Повсеместно стало твориться то же, что и во все времена из века в век: тот, кто умел работать языком, предпочитал не мозолить руки. Так, совершенно естественным путем, появилось первое поколение пророков, вскармливаемых, одеваемых и защищаемых верной паствой в обмен на гарантии прелестей Рая после смиренной и праведной (читай: беспрекословно подчиненной пророческим прихотям) жизни. А много ли надо для счастья унижаемым и гонимым людям?

Но вернемся несколько назад.

Несмотря на разрушительную мощь, Каменный Дождь пощадил достаточно малых и средних городов. Приняв на себя удары одного-двух камней, они в основном пострадали от последующего разграбления оставшимся за их пределами выжившим населением. В это число входил и Ватикан. Единственный полуторатонный булыжник разнес здесь площадь св. Петра, обрушил фасады прилегающих к ней зданий и поджег Сикстинскую капеллу. Было завалено обломками и сгорело в огне много высших церковных чинов, швейцарских гвардейцев, а также туристов-паломников, бросившихся спасать бесценные памятники культуры. Но еще больше полегло их в тот момент, когда воды горного озера Браччано хлынули в реку Тибр. Несколько многотонных разогретых осколков довели озеро до температуры кипения, а один разбил изолирующую его рельефную преграду. Горячая вода ворвалась в Рим с Ватиканом, потушила пожары, однако сварила заживо большую часть граждан древнего города, включая и мирно сосуществующих с ними Господних слуг.

В дополнение ко всему на Рим рухнули еще три небесных убийцы, безжалостно похоронив под собой практически всю столицу древней Италии, но по чистой случайности не повредив строения Ватикана. Выжившие братья по Вере усердно молились на протяжении всей последующей смуты, образовав нечто вроде монастырского братства, питаясь и одеваясь, чем пошлет Бог да пожертвуют сердобольные римляне, и без того влачившие жалкое существование. Монахов неисчислимое количество раз грабили и убивали, но они продолжали взывать ко Всевышнему, иногда принимая в свои ряды новых членов ради поддержания жизни дряхлеющей религии. Позже, поняв, что одними молитвами желудок не обрадуешь, монахи обзавелись натуральным хозяйством, ведя полукрестьянский-полумонашеский образ жизни на ниве духовного бытия.

Именно такими и застал их Пророк Витторио в начале взлета своей головокружительной карьеры...

Пророк ничем не выделялся среди ему подобных, но, видимо, Витторио посчастливилось родиться в нужное время и в нужном месте. В молодости острый на язык и невероятно смышленый юноша досконально изучил наследие пророков Ветхого и Нового заветов и усвоил одну интересную в психологическом плане закономерность: если регулярно и настойчиво нести при большом скоплении народа облеченную в живописные литературные рамки абракадабру, а также выплескивать из себя со страстью театрального артиста общие, по сути ничего не значащие фразы, обязательно среди слушателей отыщется тот, кто так или иначе свяжет их с каким-либо глобальным событием будущего. «Смотрите, а ведь он говорил! Он знал! Он предупреждал!» – согласно кивая головами тут же подхватит толпа и впадет в суеверный трепет подобно той группе неприкаянных, которая некогда ступала след в след страдавшему от отсутствия еще не изобретенного компаса, а потому рисовавшему по пустыне замысловатые зигзаги Моисею. Так что рано или поздно, но перед именем твоим имеет все шансы появиться приставка «пророк», а при более удачном попадании из прошлого по будущему даже «святой», со всеми вытекающими: популярность, слава, уважение и, разумеется, власть!

Проверка теории на практике не заставила себя долго ждать.

«Вижу, вижу я, граждане Рима, тот день, когда будете вы есть землю из-под ног ваших, ибо не покаялись предо мной, устами Господа вещающим! Не исповедались, нечестивцы, во грехах ваших, не искупили их жертвою малою либо великою, от размера прегрешения зависимою! Так падет же на вас суровая кара небесная и не обрящете вы спасение свое! – выпучив глаза и воздев руки к небу, стенал молодой Витторио, преклонив колена в жаркий летний полдень на ярмарочной площади. А после катался по земле, истошно завывая: – Прости их, Отец, прости, если еще сможешь!..»

Через год на едва взошедшие посевы откуда-то из Африки налетели стаи саранчи. Плодилась она там в геометрической прогрессии – безлюдные пространства в немалой степени этому способствовали, – и кое-где в Европе уже были зафиксированы единичные случаи ее появления. Не сказать, что урон от налета насекомого-агрессора получился тотальным, но тем не менее урожай по осени собрали скудный, и крестьяне, опасаясь в первую очередь за свои семьи, не горели желанием везти его на продажу в Рим. В городе запахло голодной и безрадостной зимой.

Как обычно, паника в несколько раз преувеличила реальную угрозу, и самым ярым ее возбудителем послужил вживавшийся в свой новый образ молодой амбициозный горожанин, прозорливо уяснивший, что Удача только что вложила хвост прямо в его цепкие руки. Уж он-то не дал о себе забыть!

«Наш пророк Витторио!» – только так именовали его теперь горожане, большей частью представлявшие собой обыкновенных набожных обывателей. И пускай проблема голода никуда от этого не исчезла, для Витторио она более не являлась актуальной. Отныне в Риме было правилом делиться с божьим человеком последними крохами, чтобы тот замолвил словечко за тебя и за твоих близких пред высоким своим покровителем, чем он с превеликим удовольствием и занимался, уединяясь на Капитолийском холме. Обращенные к небесам молитвы Витторио обычно сочетал с занятием менее возвышенным – поеданием втихомолку крестьянских и прочих даров, которыми он вообще-то обязан был умилостивить разгневанного Господа.

Скептически настроенная часть граждан стала со временем замечать за пророком одну интересную тенденцию – когда подаяния ему по какой-либо причине скудели, а то грозили иссякнуть и вовсе, мрачнее становились и выдаваемые им прогнозы, но если молоко в его кувшинах успевало прокисать невыпитым, а хлеб плесневеть несъеденным, то счастье и благополучие должны были ожидать подающего. Однако остальная масса обожавшего Витторио населения была абсолютно слепа в своей любви, а потому просто-напросто не обращала внимания на подобные мелочи. Для всех для них он олицетворял талисман удачи, посланный на землю не иначе как свыше. Сам Витторио, понятное дело, никого никогда в этом не разубеждал.

Слава о пророке снежным комом прокатилась по Риму и окрестностям, обрастая по пути все новыми, порождаемыми людским воображением, домыслами. Последователи у него отыскались даже в среде властей предержащих – дон Джакомо, чей клан считался в пределах Рима правящим, сделал Витторио вхожим в свое окружение, за что впоследствии горько (но, правда, недолго) жалел. Вскоре пророк уже имел личный автомобиль, а в его постепенно теряющую убогость хижину провели электричество, и с тех пор сверхредкое сокровище того века (да и нашего вообще-то тоже) – лампочка – освещало вечерний покой Божьего Слуги сказочно-неземным светом.

Независимые историки и аналитики, к чьим мыслям мне, едва начавшему сбривать со щек юношеский пушок кадету, довелось прикоснуться, утверждали примерно следующее: да, именно выход в высшее общество подвигнул Витторио на дальнейшие действия. Природные чутье и приспосабливаемость к окружающей обстановке тоже немало помогли ему в разработке плана захвата власти. Пророку претила сама мысль о том, чтобы остановиться на достигнутом, когда у него имелись все шансы отхватить не кусок сладкого пирога, а прибрать тот до последней крошки. И помощниками ему в этом стали те самые Братья по Вере, что обитали по правому берегу древнего, как само мироздание, Тибра.

Однажды утром, постучавшись в ворота ватиканской обители, Витторио скрылся за ними и словно в воду канул, исчезнув из жизни города и его будней. Несколько дней о нем ходили слухи один невероятнее другого. Поговаривали уже о досрочном вознесении пророка на небо, но прилюдно клявшиеся свидетели сего действа были разом опозорены, когда Витторио, целый и невредимый, вышел на порог монастыря в сопровождении загадочно улыбающихся новых своих сподвижников. Осталось за семью печатями то, о чем так долго шла речь в стенах сей юдоли скорби, но несомненно – братия, усмотрев в предложении о сотрудничестве с пророком для себя хорошую выгоду, заверила его в полной поддержке.

Стоял погожий денек, когда народ, топчущий ярмарочную площадь, расступился, оставив посреди освобожденного пространства своего Пророка и двенадцать окруживших его ватиканских монахов.

«Возлюбленные чада мои! – заблажил Витторио, чья голова по самые глаза, несмотря на жаркую солнечную погоду, была укрыта капюшоном монашеского балахона. – Свершилось великое чудо, и мне милостию Отца нашего дана обязанность донести до вас благую весть! Не далее, как на той неделе посетил я обитель смиренных Слуг Божиих, где имел с ними беседу о спасении душ ваших. И когда преклонили мы колени в совместной молитве, как снизошел на нас столп света и глас Господень возвестил: «Раскройте же глаза, о слепцы! Как можно не видеть того, что творится у вас под носом! Куда бредете вы, уткнувшись взглядом себе под ноги? И это благодарность мне за то, что я пощадил обитель сию в день Страшного Суда? Разве ради этого отвел я от нее десницею своею потоки огненные, с небес льющиеся?» – «О, Отец, – возопили мы, – прости нам невежество наше! Прости и не сочти за труд просветить заново верных служителей и провинившихся детей своих!» – «Ну хорошо, – ответил Создатель, – прощены вы, ибо милостив я, а посему слушайте и внимайте. Дабы вновь не скатился мир сей в пропасть, и не пришлось мне опять карать его жестоко, основываю я здесь, среди греха и порока, форпост свой, крепкостенную цитадель, обязанную служить ориентиром всем заблудшим, а вместе с тем являться грозным предупреждением для тех, кто отвернулся от ока моего – я вечен и я спрошу с них за все! Имя сей цитадели – Ватикан, а не Рим, страшными пороками себя унизивший! И быть отныне ей Центром Мира, его великою главою и первым городом Земли! Тебя, верный мой слуга Витторио, нарекаю я правителем этого города, и даю тебе право быть истинным Пророком моим, доносящим Глас мой и повеления мои до всех живущих здесь. А единоверцев твоих, что стоят одесную тебя, в благодарность за то, что сохранили они Святой Крест вопреки всем чинимым Сатаною препонам, нарекаю Апостолами твоими, и число их двенадцать будет! И говорю я – да случится так! Аминь!» А после наложил персты огненные на чело и мне, и братьям моим и... о узрите, сыны и дщери!»