Военные контрразведчики
Известно, что император Александр I, получив донос Шервуда[8], произнес сакраментальную фразу: «Не мне их судить». В общем, можно сказать, что «в деле декабристов» со всей остротой проявилось извечное неумение или нежелание властей должным образом распорядиться полученной от спецслужб информацией. Подобных примеров в истории, и не только российской, не счесть. Но критиковать власти предержащие не принято, сколь бы ни были они порой беспомощны и бездарны. Всегда будут виноваты другие – на другом уровне.
«События 14 декабря и страшный заговор, подготовлявший уже более 10 лет эти события, вполне доказывают ничтожество нашей полиции и необходимость организовать новую полицейскую власть»[9], – в первые же дни царствования Николая I констатировал генерал-лейтенант А. Х. Бенкендорф, начальник 1-й кирасирской дивизии.
Личность эта уже и тогда была весьма примечательна. Отважный боевой офицер, флигель-адъютант императора, Александр Христофорович в 1807–1808 годах находился в составе российского посольства в Париже, выполняя поручения по линии военной разведки. В 1812 году он прославился как командир «летучего» кавалерийского отряда и уже летом заслужил генеральский чин; осенью 1813 года отряд, которым командовал Бенкендорф, освободил от французов Голландию. Теперь генерал вступил на новую стезю, подав императору проект «Об устройстве внешней полиции».
Граф Бенкендорф Александр Христофорович (1781–1844). В службе с 1798 года. С 1803 года участвовал в боевых действиях на Кавказе, в войне с Францией 1806–1807 годов, в турецкой войне 1806–1812 годов, Отечественной войне 1812 года и Заграничном походе, а также в турецкой войне 1826–1828 годов. С 1821 года – начальник 1-й кирасирской дивизии. 25 июля 1826 года назначен шефом Корпуса жандармов, командующим Императорской Главной квартирой и начальником Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Генерал от кавалерии, сенатор, член Государственного совета и Комитета министров.
Оценка императора Николая I: «В течение одиннадцати лет он ни с кем меня не поссорил, а примирил со многими».
Итак, в июле 1826 года Александр Христофорович был назначен главным начальником вновь учрежденной «высшей полиции». Это назначение обессмертило имя Бенкендорфа, отныне – одного из ближайших сподвижников государя, ставшего за свои заслуги и графом, и генералом от кавалерии, членом Государственного совета и Комитета министров, награжденного всеми российскими орденами, вплоть до самого высшего – Святого апостола Андрея Первозванного с бриллиантами, а также ордена Святого Георгия III и IV класса.
«В 1826 году власть получила достаточно эффективный на первых порах инструмент надзора за обществом и своим собственным аппаратом. Круг обязанностей Третьего отделения был, как известно, очень широк – от “распоряжений” по делам высшей полиции до сбора сведений “о всех без исключения происшествиях”. Штат этого учреждения немногочисленный: 20 человек на момент создания и 58 при упразднении, но, исполненный служебного рвения, обладал достаточным опытом для своей работы. Главноуправляющий Третьего отделения А. X. Бенкендорф, будучи человеком светским, все текущие дела доверял директору канцелярии своего ведомства, профессионалу высочайшего класса, М. Я. фон Фоку, который взял с собой большинство прежних коллег по Особой канцелярии Министерства полиции и Министерства внутренних дел, существовавших при Александре I. Помимо Третьего отделения, мозгового центра политического сыска, деятельность которого была строго засекречена, тайная полиция получила и “явный” исполнительный орган – Корпус жандармов»[10].
О личности графа Бенкендорфа, работе Третьего отделения и службе жандармов можно рассказывать немало, но нас интересует только контрразведывательный аспект, который в данной организации отнюдь не являлся главным. К тому же, как мы говорили, спецслужбы по-настоящему умеют хранить свои секреты, а потому документальных сведений об этой работе, о заграничной и внутренней агентуре Третьего отделения почти не сохранилось. Известно, что проживающими в России иностранцами занималась его так называемая 3-я экспедиция и что при Департаменте полиции, к которому в 1880 году перешли функции упраздненного Третьего отделения, было создано специальное подразделение, именуемое «Заграничная агентура». Их возможности в определенной степени использовались для проведения контрразведывательной деятельности, хотя гораздо больше охранные структуры интересовались разного рода революционерами и террористами. Неудивительно – разведывательная служба в те времена пребывала на совершенно ином уровне, нежели это будет в ХХ столетии, и противодействие ей, скорее всего, было достаточно адекватным…
В соответствии с российскими законами государственной изменой считались преступные действия российских граждан – от тайной переписки с неприятелем до предательской сдачи крепостей, – совершенные во время войны. Поэтому как самостоятельное подразделение военная контрразведка в России XIX века возникала лишь во время вооруженных конфликтов, да и то не всякий раз.
Столь одностороннее понимание существа вопроса нередко приводило к весьма плачевным результатам. В частности, отсутствие, говоря современным языком, контрразведывательного обеспечения Польской армии позволило начаться предательскому и кровавому восстанию в Варшаве в 1831 году.
Главнокомандующий Польской армией цесаревич Константин Павлович, как и его брат Александр I, любил поляков, но, в отличие от подозрительного по характеру покойного императора, очень им доверял. Великий князь буквально выпестовал Польскую армию, прекрасно ее подготовил и вооружил, а потому наивно был уверен в ответной любви и преданности к нему поляков. Но в польских полках служило немало офицеров, воевавших под знаменами Наполеона за воссоединение и призрачную независимость своей отчизны и, мягко говоря, не питавших теплых чувств к Российской империи… К тому же личность цесаревича – несдержанного, своевольного, грубого и капризного, да еще и выказывающего полное презрение к конституции Царства Польского, – импонировала далеко не всем. Участники собраний на офицерских квартирах и в казармах не только мечтали о возрождении независимой Польши, но и ругали великого князя, искренне желая от него избавиться…
Вспомните седьмой пункт «интересов» той самой неудавшейся Тайной военной полиции, которую учреждали генералы Васильчиков и Милорадович: «…какие разговоры и суждения имеют место среди офицеров». Если бы Константин Павлович знал про эти разговоры, то не был бы столь доверчив и благодушен.
Всё же отзвуки антиправительственных «суждений» в конце концов дошли до великого князя, но, как и в деле декабристов, власти, которые он представлял в Царстве Польском, «распорядиться» информацией не сумели – можно предположить, что она была не очень убедительной. В результате цесаревич чуть было не поплатился за свою доверчивость жизнью, погибли некоторые из ближайших его сотрудников. Мятеж, созревший в казармах, выплеснулся на варшавские улицы и вскоре охватил буквально всю Польшу… Начавшееся 17 ноября 1830 года восстание было разгромлено только в начале осени 1831-го: 26 августа, в годовщину Бородина, русские войска штурмом овладели Варшавой, а 20 сентября остатки разбитой повстанческой армии бежали в Пруссию, где были разоружены.
И Польша, как бегущий полк,Во прах бросает стяг кровавый —И бунт раздавленный умолк, —писал Александр Сергеевич Пушкин, но от того не легче: восстания вполне можно было избежать…
Про Восточную войну 1853–1856 годов, более известную как Крымская, вообще говорить не хочется… Кажется, из всех наших спецслужб тогда хорошо сработала только «научно-техническая разведка», представленная «косым Левшой» Н. С. Лескова, тульским оружейником, подковавшим блоху и сообщившим, что «англичане ружья кирпичом не чистят!». Увы, и его не услышали! А в остальном – планы и действия союзников, вторгшихся на русскую территорию, были для нашего командования полнейшей неожиданностью, тыловые казнокрады действовали с поразительной наглостью, вследствие чего армия нуждалась буквально во всем… Война в итоге завершилась позорной сдачей Севастополя, гибелью флота, фактической потерей Черного моря и унижением России…
Как сказал В. О. Ключевский: «История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков». Прошло двадцать лет и, как свидетельствуют И. И. Васильев и А. А. Зданович в своем труде «Защита военных и государственных секретов России до начала ХХ века»[11], «когда в самом начале русско-турецкой войны 1877–1878 годов нашему командованию стали известны факты об организуемых извне разведывательно-подрывных акциях против основной Дунайской армии, все свелось к рекомендациям офицерскому корпусу усилить бдительность и по возможности своими средствами противодействовать замыслу противников, действующих в интересах англичан…». В работе этой приводится очень интересное письмо, которое 4 мая 1877 года начальник полевого штаба Дунайской армии генерал-адъютант А. А. Непокойчицкий направил курьером командиру 12-го корпуса генерал-лейтенанту П. С. Ванновскому, кстати, будущему военному министру (1882–1898). Предупредив адресата о коварных планах неприятельской разведки, Артур Адамович делает следующий вывод: «Имею честь покорнейше просить учредить самый бдительный надзор за всеми лицами, не принадлежащими к армии… К сему считаю долгом присовокупить, что желательно было бы, дабы начальники отдельных частей подтвердили своим офицерам о необходимости быть при настоящих серьезных обстоятельствах сдержанными и с посторонними лицами должны уклоняться от разговоров, имеющих военный интерес».
О нравы прекраснодушного XIX столетия! Помнится, когда облаченный во фрак Пьер Безухов болтался по Бородинскому полю, никто не только не заподозрил в нем шпиона, но даже не поинтересовался: «Кто вы, милостивый государь, что тут делаете?», зато все охотно отвечали на его вопросы… И вот теперь, в конце столетия, начальник вышестоящего штаба «покорнейше просит» корпусного командира учредить «бдительный надзор» за всеми праздношатающимися на театре боевых действий, а офицерам рекомендовать «уклоняться от разговоров» с ними! Неужели этому надо было учить?!
Кстати, обратимся к событию, произошедшему ровно за пять веков до Балканской войны: 1380 год, битва на поле Куликовом. Успех ее, как известно, решил «засадный полк», внезапно вступивший в бой в критический момент сражения, что, помимо всего прочего, морально сломило противника. Но о какой внезапности могла бы идти речь, если бы по берегам Дона и Непрядвы невозбранно бродили «лица, не принадлежащие к армии», а русские ратники вели бы с ними «разговоры, имеющие военный интерес»?
Так почему же то, что было понятно всем и каждому во времена великого князя Дмитрия Донского, оказалось забыто при императоре Александре II? Ответа, к сожалению, не найти…
Между тем мир катился к мировой войне. Многоразличные политические события, стремительный прогресс и, в частности, развитие военного дела существенно повысили роль разведки. На заре ХХ столетия, вслед за британской МИ-6[12], возникали как поганки после дождя и другие разведслужбы: германская, австро-венгерская, французская…
Действие рождает противодействие, и в то же самое время, а то и раньше, потому что контрразведка очень часто действует на опережение, стали появляться и органы контршпионажа. В том числе и в России, разведывательная работа против которой проводилась со всех буквально направлений – европейского, азиатского, дальневосточного.
По свидетельству руководителя австро-венгерской контрразведки Максимилиана Ронге, в конце ХIХ столетия в России работало порядка сотни венских агентов. В 1897 году, например, Петербургским охранным отделением была раскрыта резидентура австрийской разведки, которую возглавлял действительный статский советник в отставке Парунов. Его агентами были адъютант коменданта Петропавловской крепости капитан Турчанинов, чиновник Главного штаба армии поручик Шефгет, исполняющий обязанности начальника Четвертого отделения Главного интендантского управления Лохвицкий и даже секретарь при помощнике шефа жандармов Кормилин, а также и другие лица, в большинстве своем близкие к вооруженным силам. В списке особенно интересовавших их вопросов были численность, дислокация и вооружение войсковых частей… Все шпионы были задержаны, изобличены и осуждены – за исключением капитана Турчанинова, который покончил с собой в тюремной камере.
В конце января 1902 года был арестован старший адъютант штаба Варшавского военного округа подполковник А. Н. Гримм, который с 1895 года «инициативно» – то есть он сам предложил свои услуги противнику – работал на германскую и австро-венгерскую разведки из материального интереса. Лишенный чинов и дворянского достоинства, изменник был приговорен к двенадцати годам каторжных работ. Варшавский округ тогда был форпостом, передовым во всех отношениях отрядом Русской армии – его можно уподобить последующей Группе советских войск в Германии, и также вызывал огромный интерес противника.
В 1902–1904 годах в России, а позже – уже со шведской территории, очень деятельно работал японский военный атташе подполковник Мотодзиро Акаси, который не только получал разведывательную информацию от своих агентов, но и занимался подрывной работой. В частности, он немало сделал для финансирования так называемой Первой русской революции – вплоть до поставок оружия и боеприпасов «рабочим дружинам», членов которых тогда официально именовали столь знакомым нам словом «боевики».
Кстати, еще один очень интересный момент. В книге «На службе трех императоров»[13] генерал от инфантерии Н. А. Епанчин писал, что «с января 1900 года в Морской академии начались занятия военно-морской игры с целью проверки нашей боевой подготовки на Дальнем Востоке». Николай Алексеевич вспоминал, как в течение трех месяцев флотоводцы и военачальники отрабатывали сценарий возможной войны, которую адмирал А. А. Вирениус, командовавший «японской стороной», начал внезапным ночным нападением на русские суда, стоявшие на внешнем рейде Порт-Артура. Занятия, по два раза в неделю, продолжались в течение трех месяцев, но за это время в Морской академии ни разу не побывали ни Николай II, по указанию которого проводилась оперативная игра, ни военный и морской министры, ни начальник Главного штаба. Тщательная проработка всех вопросов показала, что к войне на Дальнем Востоке Россия не готова; по итогам оперативной игры был составлен объемный по размеру секретный отчет.
Вопреки предупреждениям военных специалистов российское руководство все равно втянулось в вооруженный конфликт с Японией. Мало того! Напав в ночь на 27 января 1904 года на русскую эскадру в Порт-Артуре, японцы точно повторили план, разработанный адмиралом Вирениусом в 1900 году. «Быть может, секретный отчет об этой игре попал в руки японцев», – предполагал генерал Епанчин.
Что ж, блистательный пример работы разведки: воспользоваться для нападения на противника им же разработанным планом! Но где была военная контрразведка?! Увы! В самом начале века «борьбой с иностранным шпионажем в вооруженных силах, то есть военной контрразведкой, частично занималось Третье (охранное) отделение Департамента полиции Министерства внутренних дел. Основной задачей Третьего отделения являлась борьба с революционным движением в стране и российской эмиграцией за рубежом. МВД ограничивалось лишь периодическим направлением циркуляров, в которых поручало жандармским управлениям и охранным отделениям усилить наблюдение за иностранными разведчиками. При этом какие-либо инструкции по организации и проведению этой работы оно не давало, да и не в состоянии было дать»[14].
Как писал в своих лекциях генерал-майор Николай Степанович Батюшин, стоявший у истоков российской военной контрразведки, она «находилась всецело в руках политического сыска (жандармов), являясь его подсобным делом. Этим и объясняется то обстоятельство, что борьба с неприятельскими шпионами велась бессистемно, шпионские процессы являлись редкостью»[15].
Батюшин Николай Степанович (1874–1957). Окончил Михайловское артиллерийское училище и Николаевскую академию Генерального штаба. Участник Русско-японской войны с 19 октября 1904 года; с 30 июня 1905 года – старший адъютант штаба Варшавского военного округа, возглавлял разведывательную службу. В октябре 1914 года – начальник разведывательного отделения штаба Северо-Западного фронта; с 6 октября 1915 года – генерал для поручений при главнокомандующем армиями Северного фронта. В начале 1917 года возглавлял комиссию по борьбе со шпионажем при штабе фронта. Генерал-майор. С конца 1918 года – в Белом движении; после сдачи Крыма – в эмиграции.
Из служебной аттестации 1899 года:
«Отличаясь воспитанной выдержкой, держит себя с большим достоинством и служебным тактом как в обращении к старшим и начальникам, так и вообще ко всем младшим себя… Здоров, вынослив и неутомим… Самолюбив и чуток к правде и справедливости. Самостоятелен, энергичен, к делу службы относится с любовью и принимает решения на основании здраво-логических выводов, не нуждается в посторонней помощи».
Не имеет смысла уточнять, что у политической полиции своя сфера деятельности, у военной контрразведки – своя, и каждое из этих направлений имеет определенные особенности. Это понимали многие, и в военном ведомстве давно уже вызревала идея создания собственного специального органа для борьбы с иностранным военным шпионажем.
Наконец, 20 января 1903 года военный министр генерал от инфантерии Алексей Николаевич Куропаткин направил на имя Николая II докладную записку, в которой говорилось: «Совершенствующаяся с каждым годом система подготовки армии, а равно предварительная разработка стратегических планов на первый период кампании приобретают действительное значение лишь в том случае, если они остаются тайной для предполагаемого противника; поэтому делом первостепенной важности является охранение этой тайны и обнаружение преступной деятельности лиц, выдающих ее иностранным правительствам. Между тем, судя по бывшим примерам, обнаружение государственных преступлений военного характера до сего времени у нас являлось делом чистой случайности, результатом особой энергии отдельных личностей или стечением счастливых обстоятельств; ввиду сего является возможность предполагать, что большая часть этих преступлений остается нераскрытыми и совокупность их грозит существенной опасностью государству в случае войны…»[16]
После этой пространной преамбулы следовали конкретные предложения по созданию органа, которому будет поручено заниматься контрразведывательной деятельностью в интересах вооруженных сил, и вывод: «Таким образом, деятельность данного органа распадается: на руководящую, намечающую вероятные пути тайной разведки иностранного правительства и устанавливающую надзор за ними, и исполнительную, состоящую в непосредственном наблюдении за этими путями. Для первой деятельности необходимы специалисты военного дела, вполне знакомые с организацией наших военных учреждений, родом и степенью важности подлежащих их ведению тайн; для второй деятельности необходимы специалисты по тайному розыску, т. е. агенты-сыщики.
В соответствии с этим при Главном штабе полагалось бы учредить особое разведочное отделение…»[17]
На следующий день Николай II начертал на полях докладной записки «Согласен», – и тем было положено начало регулярной контрразведывательной службе Главного штаба. Создавалась она негласно, должна была действовать в строжайшей тайне, а потому для конспирации названа была не контрразведкой, но Разведочным отделением, хотя даже и под таким названием в официальной структуре Главного штаба отсутствовала. В общем, взяли и назвали, так сказать, кошку мышкой, думая, что всех обманули: «в России все тайна…»
Изначально в состав отделения помимо его начальника входили «старший наблюдательный агент», «шесть наружных наблюдательных агентов», «агент-посыльный», два агента «для собрания справок и сведений и для установок (выяснение фамилий лиц, взятых по наблюдению)», девять «внутренних агентов» и два «почтальона». «Наружные агенты» осуществляли наблюдение за «объектами» на улице, «внутренние» – «на квартирах, в разных правительственных учреждениях, в гостиницах, ресторанах и проч.».
Поскольку главные центры шпионажа – военные атташаты иностранных государств – находились в столице России и главной задачей новой службы должно было стать противодействие их разведывательным усилиям, то Санкт-Петербург и его окрестности определялись основным районом деятельности нового органа контрразведки. Его руководителем стал ротмистр Отдельного корпуса жандармов Владимир Николаевич Лавров, специалист по тайному розыску, бывший начальник Тифлисского охранного отделения.
Лавров Владимир Николаевич (1869 – после 1911). Окончил 2-е Константиновское военное училище, служил в Забайкальском казачьем войске. В 1897 году окончил курсы при Отдельном корпусе жандармов, служил в Тифлисском губернском жандармском управлении (ГЖУ), занимался организацией оперативно-розыскной работы. С августа 1902-го по конец мая 1903 года – начальник русской секретной полиции в Грузии. 4 июня 1903 года переведен в распоряжение начальника Главного штаба Русской армии, возглавлял Разведочное (контрразведывательное) отделение Главного управления Генерального штаба (ГУГШ). В 1911 году, выйдя в отставку в чине генерал-майора, поселился во Франции, где руководил первой организацией агентурной разведки в Западной Европе – «организацией № 30», действовавшей по Германии. Сведения о его дальнейшей судьбе отсутствуют.
Из послужного списка: «Не имеет недвижимого имущества, родового или благоприобретенного, ни он, ни его жена».
Как и все жандармские офицеры, он окончил военное училище, служил в войсках (срок офицерской службы для будущих жандармов должен был составлять не менее шести лет), а потом, сдав экзамены, поступил на курсы, после окончания которых был зачислен в Корпус жандармов…
Четвертого июня 1903 года Лавров был переведен в распоряжение начальника Главного штаба и приступил к работе. Кстати, в целях соблюдения конспирации все чины Разведочного отделения официально числились как «стоящие в распоряжении начальника Главного штаба».
Об эффективности и направленности работы отделения можно судить хотя бы по тому, что уже в течение второй половины 1903 года под наблюдением оказались: «1. Австро-венгерский военный агент, князь Готфрид Гогенлоэ-Шиллингсфюрст; 2. Германский военный агент, барон фон-Лютвиц; 3. Японский военный агент, подполковник Мотодзиро Акаси; 4. Служащий в Департаменте торговли и мануфактур, коллежский секретарь Сергей Иванов [сын][18] Васильев; 5. Начальник Девятого отделения Главного интендантского управления действительный статский советник Петр Никандров [сын] Есипов».
Австро-венгерский, германский и японский военные агенты являлись официальными представителями основных противников России на то время и в перспективе. А наши соотечественники, попавшие под наблюдение в результате сообщений от «заграничных источников», оказались агентами иностранных разведок: коллежский секретарь (гражданский чин, соответствующий поручику) Васильев продавал чертежи из конструкторского бюро Главного артиллерийского управления, а статский генерал Есипов в одном лишь 1903 году передал в Вену (не бесплатно, разумеется), 440 листов очень подробных, «одноверстовых», топографических карт российской территории. Изменники были изобличены и понесли, как принято говорить, заслуженное наказание.
Особо пристальное внимание военные контрразведчики обращали на деятельность японского военного агента подполковника Мотодзиро Акаси. И небезуспешно: 26 декабря 1903 года, как сообщила «наружка»[19], он получил по почте письмо: «Буду на другой день в то же время. Ваш 1».
Блаженные времена для контрразведки! От такого текста за версту пахнет конспиративным шпионским посланием, и руководство Разведочного отделения поспешило принять соответствующие меры по усилению наблюдения, так что вскоре выяснилось, что квартиру помощника военного агента – капитана Тано регулярно посещает некий русский офицер в чине ротмистра. В военной форме – только так в те времена обязаны были ходить военнослужащие – неизвестный чуть ли не каждую субботу, во второй половине дня, приезжал к японцу и оставался у него примерно на час. Тогда же к своему помощнику приезжал и сам Акаси… Установить личность ротмистра не составило труда: им оказался штаб-офицер по особым поручениям при главном интенданте ротмистр Ивков, который, разумеется, был взят под наблюдение, и вскоре оно принесло еще более неожиданные результаты. Оказалось, что «доверительные» отношения Ивков поддерживает не только с японским военным агентом, но и с его германским коллегой, а также с представителем наших союзников – французским военным агентом. Как видно, офицер любил деньги превыше всякой меры…
Двадцать шестого января 1904 года, в то самое время (учитывая разницу часовых поясов), когда японцы внезапно напали на русскую эскадру в Порт-Артуре, японская военная миссия переехала из Петербурга в Стокгольм, откуда Акаси не только продолжил привычную разведывательную работу против России, но и расширил ее рамки, занявшись поддержкой разномастных террористов.