Консервный нож

– Почему заточены? – поинтересовался Никита. – Разве мечети не имеют входа-выхода?

– В том-то и дело. Мечеть – это ажурная конструкция из костей-досок вудволла, она полая внутри, как клетка. Коммуникаторы назвали эти действия островитян культом бхихора, но никто не знает, за что дайсы чтят бхихоров подобным образом.

Неф снова прошелся над остатками острова Хамфри. По одной из скал ползали люди в оранжевых комбинезонах, сквозь толщу воды был виден диск подводного аппарата и рядом – еще четверо в скафандрах.

– И все же, – нарушил молчание Пересвет, – что здесь произошло? Почему остров взорвался? Это ведь на нем на-шли… э-э… работника отдела коммуникации Нормана Хамфри?

– Да, – сухо сказал Мориц, разворачивая аппарат к лагерю. – Но причины взрыва еще анализируются. Единственное, что я могу сказать, не рискуя выдать тайну расследования, это то, что взрыв не принадлежал к естественным природным процессам, характерным для Дайсонов.

Никита с интересом посмотрел на профиль собеседника: Мориц открывался с иной, жесткой стороны. Он умел казаться изнеженно-томным, «аристократически» снисходительным, как в кают-компании у Хоона, и волевым, независимым, откровенно суровым. В юноше чувствовалась хватка незаурядного руководителя.

Пересвет еще немного полюбовался в бинокль на застывших вокруг мечетей дайсов, похожих на обросшие мехом валуны с глазами, и Мориц повел неф к лагерю.

Прощаясь, инспектор заметил, что молодой командир звена вертит в пальцах знакомый перстень: точно такой же красовался на пальце Флоренс Дженнифер.

– Любопытная штучка. Я уже видел один такой.

Мориц подкинул на ладони перстень, камень сверкнул голубым и зеленым.

– Их нашли на втором Дайсоне в северной зоне около двух десятков. С ними связана интересная загадка: многие пробовали надевать, и я в том числе, но тут же снимали. Они какие-то… неудобные, что ли, холодные как лед и пальцы натирают, а Флоренс – помните? – носит и хоть бы что! Но эстетика перстней не имеет аналогов. Вообще, насколько я уже вошел в курс дела, все, что создавали дайсониане, будь то машины, архитектурные сооружения или предметы искусства, в высшей степени совершенно!

Никита сел в свой пинасс и через полчаса ураганного полета прибыл на базу археонавтов.

Какой-то аппарат попытался увязаться за ним в пределах видимости, но отстал.

В диспетчерском пункте базы Пересвет оставил записку Флоренс Дженнифер, что ждет ее вечером в кают-компании, и вернулся на Д-комплекс. Слова Морица о совершенстве техники дайсониан не шли из головы, была в них притягивающая сила и тайна, и Никита, переодевшись в своей каюте, направился в музей, или, как его называли исследователи, «культ-отстойник», в котором найденные на планетах драгоценные раритеты, памятники искусства и культуры строителей Сферы проходили первое обследование специалистами.

Музей занимал четыре помещения на внешнем горизонте Д-комплекса, там же, где располагались административные и научные отделы исследовательского центра.

Первые три помещения, узкие и длинные, служили складом экспонатов, четвертое – лабораторией с аппаратурой анализа и обработки данных. Музей был открыт круглосуточно.

Никита медленно прошелся вдоль стеллажей с экспонатами в первом зале, в котором хранились предметы культуры и искусства: странные статуэтки, сосуды, обломки скульптур, в том числе и перстни, найденные Уве Хооном. Во втором зале помещались останки машин и механизмов, многие из которых имели вид только что сошедших с конвейера, а третий был полон предметов невыясненного назначения.

Никита остановился возле первого бокса и с любопытством прочитал табличку на прозрачной стенке: «Клеймор».

На полу бокса стояла на торце, ни на что видимое не опираясь, гигантская – метра два в высоту – «бритва» из какого-то желтого металла или сплава. «Клеймор» имел вид именно старинного земного бритвенного лезвия как на первый взгляд, так и на второй.

– Любуетесь? – обратился к инспектору пожилой мужчина с эмблемой археонавта на рукаве, доселе исподтишка за ним наблюдавший.

Никита обернулся.

– Любопытная штуковина. Клеймором ее назвали, очевидно, в шутку?

Пожилой сморщил лоб в улыбке. «Лука Захаров, – шепнул „Вася“. – Археонавт, пятьдесят три года, семь лет экспедиций, три монографии о культуре Зоо».

– Шутников у нас хватает. Клеймор – это обоюдоострый кельтский меч, так что по названиям можете судить и о наличии иронии и юмора. Материал клеймора – бериллиевая бронза, и ни следа коррозии! Древние дайсониане использовали методы биоконсервации за десять тысяч лет до нашего рождения.

Перешли к следующему боксу. «Робот-универсал».

Чудище непонятной формы с десятком гофрированных шлангов-щупалец и пятью выпуклыми глазами.

– Внутри обнаружили нечто вроде потухшего электронно-кристаллического мозга и обширной нервной системы, – опять пояснил гид, – но функциональные характеристики этого монстра остались невыясненными.

Полуметровый серый куб, изъеденный крупными порами, похожий на блок из сипорекса – древнего земного пористого бетона. «Водяной». Почему «водяной»?

– Стоит к нему приблизиться вплотную – и он превращается в фигуру, напоминающую корягу. – Эксперт заулыбался. – Кто-то увидел в коряге сказочный персонаж. Показать?

– В другой раз. Начинку изучили?

– Внутри куба нет никакой начинки – один сплошной кусок студня, желе, не поймешь даже, живое оно или нет. Но биологи отказались признать его живым.

Прошли мимо дерева с неуловимо строгой нерегулярностью расположения металлических на вид ветвей, под деревом была табличка с надписью: «Фракталь».

Клубок черных шлангов: «Осьминог».

Невероятно изогнутый лист из голубого материала с надписью: «Топологическая развертка желудка типичного археонавта». И еще десятки странных предметов, не имеющих иных аналогов среди земной техники, кроме языково-терминологических.

– Вас как зовут? – Пожилой эксперт, вероятно, был рад случайному посетителю музея и не хотел быстро прощаться с должностью экскурсовода. – Пойдемте покажу коллекцию машин, сохранившихся полностью, не фрагментарно.

В торце зала оказалась еще одна дверь. Взору представилось обширное помещение с прозрачными клетками, внутри которых находились машины и аппараты, соответствующие поясняющим табличкам. Даже на глаз эти механизмы вызывали восхищение гармоничностью и совершенством, несмотря на то, что разрабатывались существами, чей облик был далек от человеческого.

Захаров по лицу Никиты понял, о чем он подумал.

– Эксперты тоже все эти аппараты отнесли к классу совершенных. Существуют пределы совершенствования технических устройств, за которыми дальнейшие доработки нецелесообразны, ибо не улучшают характеристик устройства и его эстетического вида. Например, чувствительность аппаратуры при этом определяется лишь естественными шумами самих источников, а не недостатками прибора. Так вот, древние дайсониане этих пределов достигли.

Никита кивнул, соглашаясь.

Остановились возле пульта: изящное кресло, предназначенное явно не для человека, соединенное в одно целое с черной матовой доской, с группой цветных квадратов (сенсорная клавиатура?), усами с черными каплями на концах (микрофоны?) и с коричневыми дисками «наушников». Судя по конфигурации всех элементов «пульта», у существа, работавшего за ним, голова была гораздо больше седалища.

«Устройство адаптивного контроля» – рогатый зеленый шар, похожий на подводную мину середины двадцатого века.

– Применялось дайсонианами для выращивания биомеханических систем и регуляторов третьего класса, – сказал разговорившийся Захаров. – Диапазон применения практически не ограничен. Почти все автоматы обслуживания Д-комплекса выращены с его помощью.

Никита вспомнил электрическую «медузу», встреченную им в первой вылазке в глубины дайсонианской станции.

«Передатчик материи».

Грушевидная белая кабина, дверь в нее по контуру напоминает гриб боровик. Внутри – не то металлический куст, не то проросшее кресло.

– По принципу действия – наше метро, но дайсониане использовали другие диапазоны частот. Энергопитатель, конечно, отсутствует. Мы нашли всего пять уцелевших кабин и несколько обломков, причем все – на одном острове Дайсона-2. Уве предложил гипотезу, что дайсонианские метро, названные «прыг-скоками», не вышли из стадии экспериментальной проверки, но это противоречит остальным фактам. Во-первых, Д-комплекс напичкан устройствами подобного рода, хотя они и совершеннее найденных; во-вторых, без мгновенного перемещения в пространстве невозможно было бы построить такую махину, как Сфера.

Подошли к последнему боксу с надписью «Летательный аппарат». На полу стояла странная асимметричная конструкция – соединение тора с двумя разнокалиберными конусами. С виду аппарат мало походил на летающий, хотя все его обводы были геометрически правильны и плавно переходили из фигуры в фигуру. Но чем больше инспектор рассматривал аппарат, тем сильнее ему казалось, что тот незавершен, недостроен.

– Чего-то ему не хватает, – пробормотал Никита, приблизив лицо к прозрачному листу пластика. – Или я ошибаюсь?

– Интуиция у вас чисто инженерная, – с одобрением проговорил Захаров. – Дело в том, что все летательные аппараты дайсониан обладали свойством изоморфии – в широком диапазоне могли преобразовывать форму корпуса для движения в любых средах. Этот аппарат застыл в момент перехода, когда у него закончилась энергия. Кабина – в большем конусе, там вполне может уместиться экипаж из двух человек. Сколько вмещалось дайсониан – неизвестно.

У Никиты внезапно пропал интерес к технике аборигенов, к тому же замечание собеседника о «чисто инженерной» интуиции заставило его вспомнить, что он эколог, а не инженер и ему следовало бы меньше интересоваться техникой древних строителей Сферы, а тем более разбираться в ней.

Попрощавшись с Захаровым, Пересвет опустился на десятый горизонт, зашел в приемную директора и записался на прием на девять вечера.

Примечания