Особый контроль
«Расклеился от одного взгляда совершенно посторонней женщины! Чего ради я так разнервничался? Неужели остался какой-то след? И под слоем пепла дремлют угли догоревшего костра, как говорил поэт? Старая сказка… Я отрезал Аларику раз и навсегда, у нас две разные жизни. Что я знаю о ней? Она не одна, вот и все. И все! Хватит об этом… Я играл, кажется, неплохо. До стрессовой отдачи, до сих пор ноги ватные…»
В коридоре Филиппа догнал Солинд, несколько шагов прошел рядом молча, потом сказал с неожиданной грустью:
– Ты играл сильно, Филипп! Я не знаю второго такого игрока ни в одной сборной Системы. А ведь ты способен на большее, я-то вижу.
Филипп сжал зубы.
– Но?.. Я отчетливо слышу «но».
Солинд остановился.
– Никакого «но» нет, просто… не забывай, что победы делают нас счастливее, а поражения – человечнеe. Древний тезис, но он и сейчас не устарел. – Тренер легонько подтолкнул Филиппа в спину. – Ты поймешь это позже. Ну, иди, потом поговорим.
Филипп не разобрался до конца в смысле намеков тренера, лишь гораздо позже он вспомнил это странное напутствие и понял его настоящий смысл. Теперь же он только кивнул и свернул в раздевалку. А у дверей все еще улыбающийся Гладышев подвел к нему троих.
– Это к тебе.
Рослый длиннолицый мужчина в куртке «ночь» и черных брюках блеснул цепкими глазами, бросил коротко:
– Простите, – и протянул сильную руку. – Май Ребров.
Филипп только теперь узнал его – это был тренер сборной Земли по волейболу. И рядом – Аларика! Неужели он – ее муж?! Или мужем является второй ее спутник?
Ошеломление прошло не сразу, и Филипп еще раз пережил мгновенное чувство утраты и зависти к незнакомым людям, знавшим Аларику, вероятно, ближе, и ему снова показалось, что не было между ними пяти лет времени и пространства, а был только странный сон, и стоит лишь тряхнуть головой – и Аларика засмеется и протянет руки…
Он уловил насмешливые искры в ее глазах, очнулся и назвал себя.
– Аларика, – подала руку девушка, тонко уловив его колебания. Молодой спутник Реброва, на голову ниже его, только слегка наклонил светловолосую голову:
– Леон.
Ребров взял Филиппа под локоть и отвел в сторону.
– Много говорить не буду, вы, наверное, уже догадываетесь, по какому поводу я пришел. Я знаю вас уже два года… да-да, не удивляйтесь, два года. Солинд мой друг, и потому я знаю все об игроках сборной Русских равнин. Начинали вы…
– В «Буревестнике».
– Да, в «Буревестнике», потом вторая молодежная сборная континента, потом первая… Вы спортсмен настроения. Это плохо, это большой недостаток для спортсмена экстра-класса, каковым вы, несомненно, являетесь. И несмотря на этот недостаток, я приглашаю вас в сборную Земли. Во-первых, потому что, когда пик формы совпадает у вас с пиком настроения, вы способны на великолепную отдачу. Во-вторых, верю – вдвоем мы сможем устранить ваш недостаток. Конечно, мое мнение еще не есть решение Земного спорткомитета, но и оно достаточно веско. У вас будет неделя отдыха, во вторник следующей недели прошу на тренировку.
– Но Валентин… – начал Филипп.
Ребров усмехнулся.
– Солинда беру на себя. Он вырастил не одного выдающегося спортсмена, и это во всех отношениях были люди с большой буквы. Я верю в вас, иначе не было бы этого разговора. От вас зависит превратить мою веру в уверенность. Ну, до связи.
Ребров дружески стиснул плечо Филиппа, подмигнул и широким шагом вынес свое крепкое тело из теснины коридора. Филипп, опустив голову, постоял с минуту в задумчивости и не заметил, что Аларика оглянулась на повороте и окинула его не менее задумчивым взглядом.
Сзади послышались голоса, шаги – возвращались игроки, и он поспешил к своим.
– Я рад, что «прошел» Реброва, – сказал Гладышев, искоса посматривая на задумчивое лицо Филиппа.
Они стояли на верхней смотровой площадке спортивного комплекса, шпиль которого возносился на шестьсот метров над уровнем зеленого океана – над панорамой Москвы двадцать третьего века. Зеленые волны рощ, парков и заповедников не могли скрыть белых шатров, плоскостей и полированного пластика зданий, но с высоты бросалась в глаза сочная рассыпчатая зелень лесного массива. И лишь потом в этой зелени начинали сверкать жемчужины зданий.
«С решением проблемы транспорта исчезла и проблема городов», – вспомнил Филипп чью-то фразу, не слушая товарища. Посмотрел на недалекий тонкий силуэт Останкинской башни – Музея телевидения двадцать первого века – и повернулся к Ивару.
– Мне почему-то жаль Солинда. Конечно, мы не уходим от него навсегда, но все же словно теряется что-то в душе…
– Ребров очень похож на Валентина.
– Разве? По-моему, они совсем разные. Солинд сухой, жесткий и шершавый, как ветер пустыни, а Ребров холоден и тверд, как северный камень.
– О, заговорил, как поэт. Они разнятся только внешне. У обоих одна общая черта, которая сближает их больше, чем сблизили бы родственные узы. Это их твердая уверенность в том, что доминанта человека – доброта. Именно поэтому они так требовательны к себе и другим.
У Гладышева пискнул зуммер личного видео. Он повернул руку браслетом вверх, из прозрачно-фиолетового глаза на черном квадратике приемника изображений возник тонкий лучик света, развернулся в плоскость и приобрел цвет и глубину. На друзей смотрело лицо жены Ивара.
– Я уже давно освободилась, Ив, – сказала она сердито. – Игру твою не видела, можешь хвастаться как тебе вздумается, но дома!
Гладышев виновато покосился на товарища.
– Я с Филиппом, Кира, буду через полчаса… ты к нам, Филипп?
– Нет, – покачал головой Филипп. – Я к себе, надо кое-что обдумать до завтра.
– Надумаешь – будем рады, – сказала Кира, шутливо погрозила мужу пальцем. Изображение растаяло.
– Я пошел? – сказал Гладышев. – Счастливо. Прилетай, если захочешь, мы ждем гостей, а ты был у нас всего два раза, это мало.
Он улыбнулся своей обычной доброй улыбкой и стал спускаться к лифту. Филипп остался стоять, рассеянно вертя в руках браслет своего видео. Потом вдруг сорвался с места:
– Ивар, подожди.
Они снова сошлись.
– Забыл спросить… Ты знаком с… ну, в общем, с Аларикой?
– Я знаком с двумя Алариками.
– С той, что была с Ребровым.
– А-а-а. – Гладышев лукаво прищурился. – Аларика Консолата. Это жена брата Реброва. Кстати, я удивлен ее присутствием на матче, насколько я знаю, она терпеть не может волейбола.
«Я тоже знаю», – подумал Филипп, но промолчал.
– Ее телекса я не знаю, – продолжал Гладышев, – но его знает, должно быть, Ребров. Дать тебе его телекс?
– Какой ты догадливый, – пробормотал Филипп. – А почему у нее фамилия другая, не Реброва?
– Сергей Ребров погиб два года назад при ликвидации аварии на подводной ферме. Консолата – девичья фамилия, она ее не меняла.
Филипп непонимающе уставился на Гладышева.
– Погиб?! Ребров погиб? Муж Аларики… Значит, сейчас она одна?
– Ну, этого я не знаю. Что, задело? Позвони ей. – Ивар засмеялся и помахал рукой. – Могу при случае познакомить. Ладно, до связи. Да, телекс Реброва: три единицы сорок семь тринадцать эс-бэ. Он живет где-то на Курилах, точного адреса, увы, не скажу.
Филипп постоял с минуту, щурясь на солнце, вздохнул глубоко, записал телекс на видео и тоже поспешил к лифту.
Поздним вечером он выключил в комнате освещение, походил из угла в угол в полной темноте, потом убрал стену и стал смотреть на бархатное одеяло неба, вспоминая однажды прочитанные строки:
В ночи небесную стрехуТермиты тьмы проели.И видно звездную труху,Что сыплется сквозь щели[5].Вспомнился вдруг разговор с тренером, тогда он был еще во второй сборной Русских равнин.
«Ты прекрасный конструктор, я слышал это от Травицкого, – сказал Солинд. – Но ты еще более способный волейболист. Я далек от того, чтобы считать волейбол венцом спорта, как и Кирилл Травицкий от того, чтобы считать работу конструктора ТФ-аппаратуры вершиной творческой работы, но когда-нибудь тебе придется выбирать…»
– Выбирать, – вслух повторил Филипп.
Он не хотел выбирать. Хотел быть и конструктором, и игроком, спортсменом высшего класса, и не видел причин бросать то или другое занятие. Да, современный волейбол требовал таких нагрузок и отбирал столько времени, что многие из игроков могли заниматься только спортом, и ничем иным; творческим, ищущим, но спортом. А Филиппа брала тоска, если он три дня кряду не надевал на голову эмкан и не «бросался» очертя голову в глубину очередной проблемы, испытывая при этом необъяснимое удовлетворение, снимающее любую физическую усталость и боль.
Выбирать… нет, это время еще не пришло, и дай Бог, чтобы оно не пришло совсем. С другой стороны, Филипп понимал, что будь Травицкий или Солинд понастойчивей, то выбор мог бы уже состояться, причем не в пользу предлагающего.
Филипп некоторое время любовался небом, вспоминал «самостоятельный» визит «зеркала» (чья же это все-таки шутка? Кажется, в глубоком детстве он уже встречал такую шутку, но тогда она не казалась таинственной – зеркало и есть зеркало, что в нем необычного для ребенка?), потом сел перед панелью домашнего координатора. Над фиолетовым глазом виома встала световая нить, развернулась в плоскость и приобрела глубину. Напротив возникла другая комната, почти такая же, как и у Филиппа: одна стена в ячеях кристаллобиблиотеки, у второй – стол, два кресла, из третьей выросла кровать, четвертая – сплошное окно в начинающееся утро.
Прямо перед Филиппом сидел Май Ребров и выжидательно смотрел на него, ничем не выражая своего удивления или нетерпения. Филипп почувствовал, что краснеет.
– Доброе утро.
– Добрый вечер.
– Извините, что беспокою… я, собственно…
– Хотите поделиться мыслями о прошедшем первенстве?
– Да… н-нет! Дайте мне, пожалуйста, телекс Аларики, – бухнул Филипп напрямик.
Ребров продиктовал номер и снова посмотрел на молодого человека, все такой же ровный и спокойный, с плавными и точными движениями игрока в волейбол.
– Все?
Филипп кивнул, и тотчас же виом стал белым как молоко, Ребров выключил канал связи со своей стороны.
– Ф-фу! – выдохнул Филипп и с облегчением засмеялся. – Кремень, а не человек! Ничем его не удивишь. Но и я нахал! Для чего мне ее телекс? Что я ей скажу? Рика, привет, как дела? Не забыла, как мы с тобой?.. Тьфу! Что бы она ответила на мой вопрос? Пять лет – и ни голоса ее, ни изображения, только все реже, и реже, и злее – вскрики воспоминаний в сумбурных снах под утро, когда явь путается с бредом и тянет душу не заживший в подсознании шрам на памяти… Как отрезал! И уже два года она без мужа!.. Черт! Мне-то что за дело? Все было выяснено пять лет назад, срок достаточный, чтобы излечить любого. Но отчего вдруг барометр настроения повернул стрелку на деление «Ожидание»? Отчего так нестерпимо хочется увидеть ее, поговорить?..
Филипп поскреб щеку и набрал телекс Станислава Томаха. Это был единственный человек, с которым он мог позволить себе быть таким, какой он есть в собственных глазах, с которым можно было поделиться горем, радостью, сомнениями или тревогой.
Глава 2 СЕЗОН «ЗЕРКАЛЬНЫХ ПЕРЕВЕРТЫШЕЙ»
В три часа ночи Богданов встал из-за пульта вычислителя, снял с головы эмкан и кивнул Станиславу Томаху, сидевшему рядом в одних шортах.
– Порядок. Причина ошибки во втором ряду комплексного переменного. Рагимантас надеялся на свой гений математика, и… даже автомат не успел бы пройти все этапы решения задачи за то время, что оставалось у него до взрыва.
– Я рад и не рад, – хрипло ответил Станислав, вставая и потягиваясь мускулистым атлетическим торсом. – Жаль, что так случилось, и хорошо, что бремя вины не ложится на работников управления. Скверно, если аварии случаются вопреки всем принятым мерам, но уж совсем плохо, когда они случаются по вине спасателя. Может быть, поспим здесь? Все равно до утра времени кот наплакал…
– Нет. – Богданов накинул рубашку. – Жена будет волноваться. Я обещал, что буду сегодня… то есть вчера вечером уже.
– Тогда и я пойду.
Станислав запросил диспетчера вычислительного центра, сообщил, что машина освободилась, и не успел выключить виом, как изображение в нем сменилось: открылась темная комната, внутри которой угадывалась раскрытая постель, а в светлом конусе передачи стоял хорошо сложенный молодой человек. Лицо у него было открытое, слегка скуластое, глаза дерзкие, карие, губы большие, но твердые. Портила это лицо только нерешительная полуулыбка.
– Простите, что так поздно, – быстро сказал молодой человек: это был Филипп. – Не помешал? Я искал Станислава, и мне дали этот телекс.
– Знакомьтесь, – повернулся Томах к Богданову. – Это Филипп Ромашин – конструктор ТФ-аппаратуры. Я говорил тебе о нем.
– Никита, – назвался Богданов, разглядывая Филиппа, подумал: красивый юноша, однако чего-то ему недостает… уверенности, что ли? – Собственно, я удаляюсь, – продолжал он, надевая куртку и собираясь уходить, – а вы поговорите. В восемь ко мне, Слава.
– Если проснусь, – отозвался Томах. – Ну, что нового, Филипп? Что-то в последнее время я тебя редко вижу. Где пропадаешь? Ты, кажется, должен был играть за Континентальный кубок? Прости, не смог тебе позвонить…
Дальнейшего разговора Богданов не слышал. Выйдя из вычислительного центра, он вызвал пинасс и, чувствуя усталость во всем теле, сделал несколько упражнений дыхательного йога-тренинга. Усталость отступила.
Свет в парке был выключен, громада центра едва угадывалась на фоне ночного неба, но Богданов знал, как обманчива эта наружная спокойная неподвижность огромного здания, постоянно включенного в непрестанное тревожное бдение аварийно-спасательной службы, связанного неизмеримой сетью с десятками станций, баз и патрулей УАСС[6], с отделами одной из обширнейших – увы, но это так – служб человечества. Тем не менее миллиарды людей спокойны в своих поисках, стремлениях, экспериментах, рискованных действиях именно потому, что УАСС – действенная, оперативная и всюду успевающая служба, работа которой видна не всегда и не всем, но результативность не требует доказательств. Сколько же их, всматривающихся в черноту эмканов, глубь виомов, зелень индикаторов на пультах, мчащихся в патрульных машинах над Землей, в пространстве, у всех освоенных планет? Сколько их, близких по мысли и сердцу людей?
Богданов запрокинул голову, окидывая взглядом серебристую вуаль Млечного Пути, пробормотал:
– Легион!..
Подошел пинасс, мигнул зрачком индикатора, открывая колпак. Богданов сел, тут же запищал зуммер видео на руке. Над браслетом встало облачко света и превратилось в тяжелую голову Керри Йоса, начальника отдела безопасности Управления аварийно-спасательной службы. Богданов машинально отметил время – без десяти три ночи, перевел его на среднесолнечное. Получилось без десяти пять по ССВ. Не одному Станиславу звонят посреди ночи, мелькнула мысль.
– Не спишь? – осведомился Йос скрипучим голосом. – Что-то я тебя плохо вижу. Где ты?
– Только что закончил со Славой цикл расчетов по аварии на сто третьем спутнике. Ты был прав – Рагимантас сделал ошибку, не дав сигнал на СПАС[7]. Ближайший оперативный когг мог успеть, но…
– Я говорил.
– А мы проверили. Я сейчас выбрался из ВЦ[8], в парке нет света. Что случилось?
– Жми в управление, сколько тебе надо времени?
– Минут двадцать пять, если срочно.
– У нас не бывает не срочно. Даю тебе сорок минут. Кстати, у тебя нет знакомого специалиста по ТФ-связи?
– Нет… впрочем, погоди. – Богданов вспомнил недавнее знакомство с Филиппом Ромашиным. – Есть один специалист, конструктор ТФ-аппаратуры.
– Годится. Хватай его, где бы он ни был, и тащи в управление. Все.
Виом погас. Богданов немного посидел, чувствуя холодок тревоги, заползающий в сердце, потом вызвал сто семнадцатую комнату вычислительного центра, откуда только что вышел. К счастью, Станислав еще был там.
– Слава, тут такое дело: вызывает Керри, а что случилось, не говорит. Вероятно, что-то серьезное, иначе он не стал бы нас тревожить ночью. Еще ему нужен специалист по ТФ-связи. Твой Филипп хороший инженер?
– Он инженер-синектор[9].
Богданов уважительно прищелкнул языком.
– Неплохо! Охарактеризуй его вкратце.
– Тридцать один год, мастер спорта по волейболу, холост. Родители погибли во время первой разведывательно-контактерской экспедиции на Орилоух. Вот и все, если коротко. Могу добавить, что я его знаю с детства, жили в одном доме.
– Неплохо, – повторил Богданов. – Вызывай его немедленно, только не пугай. Где он живет?
– Живет-то он недалеко, в Басове, восьмой круг Москвы, минут десять лета до ближайшего метро, но неужели Керри не нашел специалистов в техническом секторе?
– Не знаю, значит, не нашел. Дай координаты управления твоему Филиппу и добирайся туда сам, сроку у тебя сорок минут, а я на минуту заскочу домой, предупрежу жену. Чует мое сердце, что освобожусь не скоро.
Богданов закрыл колпак, вскрыл запломбированную крышку спидометра ключом, имеющимся только у работников аварийно-спасательной службы, и отключил ограничитель скорости. Пинасс задрал нос и со свистом пошел в небо. А в следующее мгновение Богданов увидел летящий навстречу, прямо ему в лоб, такой же каплевидный аппарат с алой мигалкой. Он успел врубить экстренное торможение (Какого лешего?! Ненормальный он, что ли, встречный киб-водитель?!) и растопырился в кресле, упираясь ногами в переднюю стенку, ожидая страшного лобового удара. Но ничего не произошло! Шедшая навстречу машина врезалась в пинасс неощутимо, как призрак, и растаяла, будто ее и не было. Зато богдановский пинасс оказался почему-то развернутым носом к парку.
– Что это было? – спросил Богданов у киб-водителя, вытирая вспотевший лоб. – Почему ты не затормозил?
– Не было приказа.
– А движущийся навстречу аппарат – не приказ?!
– Пространство впереди было свободно на глубину радарной видимости.
– Как это свободно?! А этот… «призрак»?
– Мы пересекли слой воздуха, отражающий все предметы, как зеркало. Шедший на нас аппарат был моим отражением.
Богданов посидел с минуту, растирая ушибленное колено, и скомандовал поворот. «Чертовщина какая-то, – подумал он уже спокойно. – Или я плохо знаю физику атмосферы? Что-то не припомню, чтобы кто-то описывал явления «зеркального воздушного слоя». Придется запросить информарий физиков, некомпетентность для безопасника недопустима…»
Богданов еще больше бы удивился, если бы узнал, что его часы с этого момента стали отставать от эталонов точного времени на пятьдесят минут.
Сопровождаемый Томахом, продолжая недоумевать по поводу неожиданного вызова, Филипп шагнул в дверь и остановился. Кабинет начальника отдела безопасности УАСС представлял собой в данную минуту поляну в глубине тропического леса. Сложно и сильно пахло зеленью, тиной, цветами и еще чем-то терпким и незнакомым, но дышалось легко и свободно, совсем не так, как в настоящем тропическом лесу.
Томах смело двинулся через всю «поляну» к группе людей, обступивших какой-то прозрачно-хрустальный шар. Филипп не решился идти за ним, хотя все это тропическое великолепие было иллюзией, созданной аппаратурой видеопласта.
Один из стоящих у шара обернулся, тотчас же лес вокруг исчез, а за ним и половина людей, из которых остались трое; появилась обстановка кабинета: гнутые янтарные стены, с искрами в глубине, висящий над черной бездной пола пульт видеоселектора, прозрачный шар с роем золотых пчел внутри, семь кресел у стола.
– Проходите, – сказал хозяин кабинета, на виске которого иногда словно сам собой шевелился розоватый, едва заметный косой шрам.
Филипп, испытывая неловкость, прошел вслед за Томахом и сел рядом. Пока Керри Йос разговаривал с кем-то по виому, он исподволь осмотрел кабинет, шар, гадая, что это за устройство, и, осваиваясь со своим новым положением, стал изучать руководителя одного из самых легендарных отделов Управления аварийно-спасательной службы.
Керри Йос среди других ничем особым не выделялся – таково было первое впечатление. Невысокий, с плечами разной высоты; лицо тяжелое, с массивным подбородком, близко посаженными не то серыми, не то карими глазами; нос картошкой, прямые губы. «Красавцем его не назовешь, и кого-то он мне напоминает…» – подумал Филипп.
Станислав, очевидно, понял его состояние, хмыкнул, наклонился к уху соседа, которого Филипп видел впервые. Тот еле заметно улыбнулся и неожиданно подмигнул Филиппу, отчего конструктор снова почувствовал себя не в своей тарелке: как-никак в отдел безопасности его приглашали в первый раз.
Керри Йос закончил разговор и выжидательно посмотрел на присутствующих.
– А где Никита? Слава, разве он был не с тобой?
– Он ушел раньше, потом позвонил из кабины такси. Собирался на минуту заскочить домой…
– Понятно, подождем минуту. А пока давайте знакомиться. Меня зовут Керри, я начальник отдела безопасности.
– Это Филипп Ромашин, – представил Филиппа Томах. – С ним мы знакомы давно, практически с детства.
– Тектуманидзе, – представился улыбчивый сосед Томаха, судя по загару и чертам лица – грузин.
– Бассард, – коротко представился четвертый незнакомец.
– Филипп – конструктор ТФ-аппаратуры и мастер спорта по волейболу планетарного класса, – добавил Томах.
– Неплохо, – с уважением сказал Керри Йос, – весьма неплохо. У нас будет время познакомиться поближе. Где же все-таки Никита? – Он наклонился к столу и вытащил из него «бутон» микрофона. – Андр, созвонись с Богдановым…
– Не надо, – раздался с порога голос заместителя начальника отдела. – Товарищи, со мной произошла любопытная история. – Никита прошел к столу.
Теперь Филипп мог разглядеть его лучше, чем давеча во время знакомства. Замначальника отдела был худощав, среднего роста, с неторопливыми движениями, полной уравновешенностью мимики и жестов и с пронзительными глазами ясновидца. И голос у него был глубокий и хорошо поставленный.
Богданов закончил рассказ о «столкновении» с «зеркалом», и Филипп тут же вспомнил свое недавнее приключение. Но рассказать об этом постеснялся.
– Все ясно, – сказал Керри Йос, – и не такое бывает с безопасниками ночью. Но я не понял, почему ты задержался.
– Как задержался? – удивился Богданов. – Я был в пути всего двадцать минут, причем включая крюк домой.
– Да? – в свою очередь удивился начальник отдела. – А где ты был еще пятьдесят минут?
– Пятьдесят минут? – Никита поднял руку с браслетом видео, вызвал отсчет времени и показал присутствующим. – Путаете вы что-то, друзья, вот, пожалуйста, двенадцать минут четвертого.
Керри Йос включил командный отсчет, киб-секретарь сообщил:
– Поясное время четыре часа две минуты сорок секунд.
Богданов побледнел.
– Чепуха какая-то!
– И я так думаю, – сухо сказал Йос. – Если это неизвестное науке явление, то его назовут твоим именем. Найдешь причину задержки – доложишь. Это действительно странно. Но к делу. Вызывал я вас вот по какой причине: три дня назад к системе звезды Садальмелек был послан транспорт с грузом. На финише транспорт не появился.
В комнате стало совсем тихо.
– Второй случай, – тихо обронил взявший себя в руки Богданов.
– Верно, второй, но главное – оба произошли в диаметрально противоположных точках пространства. Вы помните первый случай – не прошел ТФ-посыл к гамме Суинберна. Средний радиус стационарной ТФ-связи пятьдесят парсеков. До Садальмелека – сто десять. Первая и вторая промежуточные станции просигнализировали, что груз прошел нормально, но на финише не появился. То же было и в случае посыла к системе Суинберна: до гаммы Суинберна сто восемьдесят парсеков, все три промежуточных передатчика дали «добро» и… груз к месту назначения не прибыл!
– Может быть, транспортники сорвались с трассы? – спросил Бассард, шевеля косматыми бровями. – Ведь был случай лет пять назад…
– Нет, – покачал головой Филипп. – В результате срыва летят и сами ретрансляторы – взрываются генераторы поля. Здесь же у вас станции отработали нормально… – Он прервал речь и недоверчиво посмотрел на Керри. – Но это же нонсенс! Для приема ТФ-передачи нужен как минимум ТФ-приемник. Иного просто не может быть!
– Да? – холодно бросил Йос. – Тогда где-то существуют ТФ-приемники, установленные… – он помолчал, – установленные не людьми.
Наступила тишина. Ее через минуту нарушил Богданов:
– Накладок нет?
Керри Йос, чуть прищурясь, покосился на него.
– Технический сектор в отличие от нашего ошибается редко. Эксперты перерыли все ТФ-станции в контролируемой нами области космоса – грузы исчезли бесследно. Но если верить словам Ромашина… – Начальник отдела запнулся. – Простите, Филипп, я оговорился, просто неудачный оборот речи. Я хотел сказать, исходя из вашей информации, следует сделать вывод, что грузы ушли к чужим станциям.
– Теперь понятно. – Богданов переглянулся с Томахом. – Значит, мы вышли на передовые посты чужой цивилизации, так?