Бумажные призраки
– Все будет хорошо, – отвечаю я.
– Десять дней – не так уж и мало, как кажется. Еще раз повторяю: не забывайте давать ему лекарства от трясучки. У него иногда случаются приступы. Но редко. – Она показывает пальцем на прозрачный пакетик с лекарствами, который я держу в руках. – Он вам будет врать, учтите. Вечно все забывает. Пропуск лекарств ни к чему хорошему не приведет, вы сами видели на прошлой неделе. Сколько вам лет, еще раз? По-моему, вы слишком молоды, чтобы быть ему дочерью. Девятнадцать? Двадцать? Маловато. Надо бы вывести вас на чистую воду…
Так давай, говорю я мысленно, выводи. Останови меня. Кто-то, наверное, должен.
– …но я, так и быть, вам поверю. Вижу, что сердечко у вас доброе. Только не забывайте наш уговор. Обойдемся без бюрократии. Не хватало еще, чтобы нам сократили финансирование – эти скряги из комитета каждый месяц приходят с проверками и всех пересчитывают. Государство думает, раз у нас «дом на полпути», так и денег нам нужно вполовину меньше. – Она любит эту фразочку, то и дело с противной ухмылкой вворачивает ее в разговор. – …только они никак не поймут, что шесть полупсихов – хуже, чем двенадцать полноценных. Одна половина головы у них соображает как надо. Хитрые черти! Мечтают удрать отсюда за пончиками и текилой. А вторая половина витает бог весть где, в далеком прошлом. Забот с ними не оберешься. Верно, мистер Фельдман?
Я в который раз молча выслушиваю ее разглагольствования. Карл сворачивает рулончиком рождественский галстук и прячет его в угол чемодана, рядом с нижним бельем. Слава богу, не надел! Нам лучше не привлекать лишнего внимания.
Час назад (Карл думал, я увлечена беседой с хозяйкой и не слежу за ним) он закопал свои десятифунтовые гири на заросшем сорняками огороде. Куда он дел остальные сокровища – понятия не имею. Разберусь потом.
Нож, чтобы вспарывать кожу, точно листок бумаги, и пускать клубничный сироп. Длинные красные эспандеры, чтобы накинуть на шею и задушить. Зажигалка с буквой «Н», которая до сих пор горит: прежде чем спрятать ее обратно, я полюбовалась голубым огоньком.
Фотография девушки в пустыне, от которой у меня пересыхает в горле.
– Уж не знаю, чем вы будете заниматься в этом своем путешествии, – говорит миссис Ти, – но не ждите, что оно поможет вам укрепить семью.
– Папа склонен к насилию? Нападал здесь на кого-нибудь? – спрашиваю я. Карл стоит в шести футах от меня, и я хочу, чтобы он это слышал. Слово «насилие» не встречалось мне ни в одном из ежедневных отчетов миссис Ти – по крайней мере в тех, что она мне показывала.
– Вы же сказали, что ознакомились с историей! – Она вытащила меня в коридор, и теперь на ее лице отражается лихорадочная работа мысли. – Так, слушайте. До конца месяца я сдала его комнату племяннику. За деньги.
Ага, насчет таинственного копа можно не волноваться. Если к Карлу действительно ходит какой-то полицейский, у миссис Ти есть свои веские причины его не пустить.
Она продумывает, как выкрутиться из сложившегося положения. Боится, что я дам задний ход. Я ведь любопытная, вечно всем интересуюсь. На что пойдут вырученные деньги, миссис Ти? Уж точно не на мебель фабрики «Гудвил», не на тушенку, бобы и самую дешевую арахисовую пасту, не на две уборные с ржавыми поручнями для инвалидов и не на «Ридерз дайджест», приклеенный скотчем к стене.
В этом доме новыми и крепкими выглядят только замки на входной двери и на шкафчиках с медикаментами. Телевизор покупали недавно, но он без торговой марки, работает четырнадцать часов в сутки и непрерывно издает предсмертный вой. Мне хочется подать на миссис Ти жалобу, однако лишние проблемы сейчас не нужны. Я планирую незаметно проскользнуть в ее жизнь и так же незаметно выскользнуть обратно.
Да и куда денется старуха в фате? Кто будет ее обнимать?
– Мы едем точно, – заверяю я хозяйку. – Мне просто интересно, не нападал ли он здесь на кого-нибудь с тех пор, как поступил.
– Смотря, что вы имеете в виду. Для этого сброда я планку не завышаю. Не обо всем докладываю, понимаете? Но с Карлом здешние обитатели почти не ссорятся. Чуют, что с ним шутки плохи. Да и его странных дружков никто не любит. – Она хихикает.
Опять новости! Какие еще дружки? Ни Карл, ни миссис Ти раньше не говорили, что у него бывают другие посетители. То есть его могут хватиться? Нет, сейчас нельзя об этом думать.
Карл достает из-под подушки что-то блестящее и металлическое, тут же прячет это в чемодан и захлопывает крышку.
– Я готов!
На нем «ливайсы», синяя рубашка, потертый кожаный ремень и тяжеленные сапоги-костоломы. Самая дорогая его вещь (уж я-то знаю, я обыскала эту комнату вдоль и поперек). Желание Карла произвести впечатление одновременно пугает меня и радует.
Он даже не пытается скрыть, что с нетерпением ждал поездки.
Ну да ничего. Я подготовилась.
– В последний день месяца чтобы были здесь как штык, – повторяет миссис Ти и поворачивается к Карлу: – А вы, мистер Фельдман, губу не раскатывайте: свобода вам больше не светит. Считайте, из гостиницы миссис Ти вас отпустила первый и последний раз.
Она провожает нас к выходу. Там уже выстроилась шеренга из бывших преступников: двое мужчин и три женщины. Одна фата, одна бейсболка «Чикаго Кабс», пара пушистых розовых тапочек, один голый торс, одна гавайская рубашка с пальмами. Двое убийц, один поджигатель, один педофил, один насильник. Все психически неуравновешенные или с диагнозом «деменция»: я изучала в Интернете информацию о судебных слушаниях по их делам, звонила социальным работникам, сплетничала после отбоя с поддатой миссис Ти.
Самая приятная из ее подопечных – в розовых тапочках. Она застрелила зятя через пять дней после того, как он жестоко изнасиловал и избил ее дочь. В семьдесят четыре она вышла на свободу, но к тому времени дочь уже лежала в могиле – некому оказалось застрелить ее очередного нерадивого муженька.
Миссис Ти наклоняется и, обдавая меня жарким дыханием, тихонько шепчет на ухо:
– Он будет клянчить у вас фотоаппарат. Вы ведь понимаете, что это плохая идея? В экстренном случае пусть примет таблетку из пузырька с красной крышкой. И передайте от меня привет Флориде.
Она накрепко запирает за нами дверь. Дело сделано.
Бесконечное бирюзовое море. Соль во рту и на коже. Никаких часов.
Вот только планы у меня совсем другие. И Карлу это известно.
Он уже обогнал меня футов на пятьдесят и одобрительно присвистывает, разглядывая наш черный «Бьюик». Я не говорила, что взяла машину в аренду (и что очень скоро мы сдадим ее обратно). Когда все закончится, Карл не сумеет меня выследить ни при каких обстоятельствах. Я стану лишь одним из миллиона перышек в его голове, которые он все ловит, ловит, но никак не может поймать.
Открываю багажник и нагибаюсь за чемоданом. Карл, даже глазом не моргнув, сам поднимает чемодан и закидывает его в багажник. Захлопывает дверцу. Я не удивлена. Он очень сильный и уже стал на пару дюймов выше, чем казался у миссис Ти. Выше и грознее. В отчете о приеме жильца миссис Ти указала его рост: пять футов одиннадцать дюймов. В старых полицейских отчетах стоят цифры 6’3”. И там, и там говорится, что через неделю ему исполнится шестьдесят два.
Карл открывает заднюю дверь и напоследок окидывает взглядом тюрьму миссис Ти – двухэтажный викторианский дом, покрытый, словно чешуей, облупленной серой краской. Соседские дома похожи на вылизанные дочиста рыбьи скелеты.
В одном из окон на втором этаже открывается ставня.
Карл жизнерадостно салютует двумя пальцами.
Паралич левой руки. Признаться, я очень рассчитывала на эти убедительные слова из медицинского заключения. Но Карл только что легко и непринужденно отсалютовал кому-то левой рукой. До сих пор в моем присутствии он все делал правой – и ею же он сейчас придерживает дверь машины.
Я подхожу, захлопываю заднюю дверь и открываю переднюю.
– Назад тебе нельзя, поедешь впереди. Сюда… – чуть не добавила «пап». Сюда, пап. Нормально я вошла в роль.
– Да я просто из вежливости.
Карл садится вперед, опускает стекло, с одобрением отмечает его мягкий и бесшумный ход. Снова поднимает. Опускает. Будто пробует свободу на вкус.
Затем кладет на консоль знакомый желтый листок.
– Это список условий. На случай, если ты забыла.
– Не забыла и не забуду.
Завожу машину. Трогаюсь. Полжизни я готовилась к встрече с Карлом, но теперь меня охватывает ужас: вдруг десяти дней окажется мало?
5
Рейчел врала маме.
– Я же пообещала, мы никуда не пойдем! – Каждое слово туго набито яростью.
Моя сестра вынуждена торчать дома из-за меня. Ее не отпустили к подруге с ночевкой, потому что родителям срочно понадобилось посетить свадьбу близкого (дважды разведенного) друга, а оставлять меня одну нельзя.
И вот, как и следовало ожидать, началась гроза.
Когда родители уезжали, небо было ясным и светлым.
Как только сестра завязала шнурки на побитых жизнью «найках», я поняла, куда она собралась – к огромной подземной трубе рядом с ближайшим ручьем, где она частенько искала «сокровища». Паводки приносили туда всякий мусор. Четырнадцать прыжков по торчащим из ручья валунам – и ты в трубе. Чего мы там только ни находили! Старинную бутылку, серебряное кольцо, даже кошелек с пятьюдесятью размокшими долларами.
Мы уже почти спустились к ручью, когда на воде показались первые круги от дождя – и гнев моментально покинул Рейчел.
– Зря пришли. Идем домой.
Тут мы услышали крик. Внизу, в сотне ярдов от нас, в ржавой подземной трубе стоял и размахивал руками мальчик. Дождь лил стеной, ручей кипел и пенился. Вода в рукотворной пещере поднялась мальчику по колено (обычно там пара дюймов грязи, не больше), и он явно боялся выбираться на берег по камням.
Рейчел властно схватила меня за плечо. Никто не умел так чувствовать мой страх, как она.
– Жди здесь. Ни шагу. Поняла? С тобой ничего не случится, я никогда, никогда этого не допущу.
Не успела я ответить, как она рванула к ручью и в считаные секунды вышла на берег. Я стояла на месте и неотрывно наблюдала за сестрой: та выделывала опасные пируэты, прыгая с камня на камень. Вот только самих камней было не видно, они полностью ушли под воду. Рейчел прыгала по памяти.
Знаю, они с мальчиком перебрались через ручей очень быстро. Но мне казалось, что прошла целая вечность. В какой-то момент мальчик оступился и упал в воду, и остаток пути они прошли вброд. Вода была ему по шейку.
Мы вместе выбрались на дорогу, притихшие и мокрые насквозь. Рейчел шла посередине и держала нас за руки. Мы проводили мальчика домой – он жил неподалеку – и даже не спросили, что он скажет родителям. На прощание он крепко обнял Рейчел и сказал «спасибо». С тех пор я его больше не видела.
Мы с сестрой оставили тот случай в тайне. Домой мы пришли задолго до возвращения родителей, Рейчел сразу же забросила меня в душ, сварила какао, выдала мне одну из своих мягчайших футболок и сунула меня под одеяло.
– Спишь? – спросила я ночью черную пустоту между нашими кроватями.
– Да, – сонно ответила Рейчел. – Что такое?
– Я думала, ты умрешь. Пожалуйста, не умирай. – Я сдавленно всхлипнула.
Рейчел залезла ко мне под одеяло и крепко обняла. По сей день, сворачиваясь в клубок, я ощущаю на спине тепло ее тела.
Наверное, с каждым в детстве случалось что-то подобное. Беда в тот раз прошла мимо. Может, ручей был не такой уж глубокий и бурный, расстояние между камнями не такое уж и большое, и Рейчел ничто не угрожало.
Одно я знаю точно: в тот вечер моя сестра ходила по воде.
6
Я аккуратно разложила фотографии на письменном столе гостиничного номера: по пять в ряд. Широко раскрытые глаза и закрытые. Детские ножки и желтые зубы. Отрезанные головы и бегущие ноги. Некоторые снимки не имеют отношения к делу; я подложила их нарочно, чтобы отфильтровать заведомую ложь. Другие – молчаливые свидетели страшных дел. Один лишь Карл способен развязать им язык.
Это его первое испытание. Проведя пару часов в машине, он нетерпеливо ерзает в кресле перед телевизором – видно, мечтает в кои-то веки посмотреть любимые передачи в спокойной обстановке, не препираясь с другими жильцами.
Всего на столе лежит двадцать фотографий. Никаких художеств, простые снимки без затей. Еще штук пятьдесят ждут своего часа в ярко-зеленом пластиковом контейнере фирмы «Таппервер» в багажнике моей арендованной машины.
Семейные пикники и дни рождения, сочельники и пасхи, выпускные и свадьбы. Когда я вижу счастливые лица на фотографиях, то сразу представляю, как под красивым внешним слоем копошатся черви. Папаши-драчуны, неверные жены, подарки для галочки. Тухлые яйца.
– Вот я. – Показываю Карлу девочку, с наслаждением вдыхающую кукурузный аромат двух щенят, которых папа разрешил нам взять из приюта. Я назвала мальчика Крекером, потому что он был цвета печенья, и Рейчел тут же окрестила девочку Подливкой.
Карл даже бровью не ведет. Я отодвигаю блокнот с рекламной брошюрой мотеля (на которой без тени смущения написано: «Долларовый мотель Уэйко: хоть на минуту, хоть на месяц!») и нарушаю идеальные ряды фотокарточек.
– Это ты в колледже. – Показываю ему фото с пятью парнями в футболках братства «Каппа Альфа» и с бутылками светлого «Будвайзера» в руках. – Ты крайний справа.
Он недоуменно заглядывает мне в глаза. Я нагло вру – понятия не имею, что это за парни.
Беру со стола еще один снимок.
– Это дядя Джим и тетя Луиза во дворе своего дома. – Правда. На обратной стороне карточки кто-то вывел карандашом: Дядя Джим и тетя Луиза.
– Паршивый у них дом, – замечает Карл. – Они умерли? Если нет, то наверняка мечтают поскорее сдохнуть.
Скоро десять вечера – не лучшее время для начала работы над моим «проектом», особенно если у Карла сейчас начнется «закат», как пишут в медицинских учебниках. Бесит это слово! Деменция не имеет ничего общего с красивым закатным небом. Это туманная мгла на берегу океана, бесконечная полуночная пробежка по пляжу и маньяк, который крадется за тобой по песку. Самое меткое слово для обозначения подобных состояний – «стивенкингство».
Но сегодня мне очень хочется разворошить осиное гнездо. Мы уехали от миссис Ти только в шесть вечера и потеряли почти целый день. По пути из Форт-Уэрта, где находился реабилитационный центр, до самых окраин Уэйко Карл спал (или притворялся спящим). Потом он молча умял огромный ужин в «Дейри куин» (только пожаловался, что сладкий чай на вкус напоминает воду из ручья, перемешанную с кленовым сиропом).
А ведь я точно знаю, что он любит стряпню «Дейри куин». Посещение этой закусочной шло под номером 4 в его списке условий. Пока я делала заказ малолетней худышке за стойкой, Карл сидел и пялился на меня. Не просто смотрел, а сверлил ледяным расчетливым взглядом. Оценивал, прикидывал – строил планы, короче.
Он принимается складывать карточки в ровную стопку.
– Не мотель, а дыра.
– Дареному коню в зубы не смотрят! – огрызаюсь я. В учебнике это было под строгим запретом.
Два дня назад я сняла со своего счета четыре тысячи долларов. Тогда эта сумма казалась мне целым состоянием. Две тысячи из них свернуты рулончиками и спрятаны в запаске, еще пятьсот баксов я засунула в запертый на кодовый замок чемодан, в сетчатый карман с нижним бельем. Остальное лежит у меня в бумажнике, рядом с кредитками на мое настоящее имя. Пользоваться ими в этой поездке я не планирую, разве что совсем припрет.
Но я уже волнуюсь. Мысленно считаю расходы. 12,62 доллара мы оставили в «Дейри куин» – за сэндвич с жареным цыпленком, картошку фри и чай со льдом. 100,29 доллара за два почти пустых номера в мотеле с колючими синтетическими простынями и бежевыми пластиковыми вкладышами в ванных. 38,66 доллара за бензин (я взяла себе за правило никогда не садиться за руль, если бензобак не заполнен хотя бы наполовину; полбака – это мой абсолютный минимум).
Еще три тысячи долларов со счета я потратила несколько дней назад в Хьюстоне. Отдала наличные стильному студенту, с которым встретилась на задворках индийского ресторанчика в районе Райс-Виллидж. В жизни он производил совсем другое впечатление: эдакий студент-отличник престижной бизнес-школы или медицинского университета, которого не переплюнуть даже молодым азиаткам (между прочим, это самая настоящая мафия в современных медах).
Нашла я его в даркнете, где тараканы мировой паутины обстряпывают свои темные интернет-делишки. За три минуты я скачала специальный поисковик, открывший мне дверь в подпольное царство и позволивший скакать, подобно школьнице, среди террористов, торговцев оружием, либертарианцев и юных предпринимателей.
Год назад одна парикмахерша по имени Тиффани, у которой были «проблемы с парнем и кредитками», рассказала мне о нелегальном сайте, где она собиралась купить себе новую личность (по имени Лола или Франческа). Мы испытывали новый (иссиня-черный) оттеночный шампунь, так что слушала я вполуха.
В тот салон я больше не ходила, зато благополучно ввела упомянутый парикмахершей пароль («pamperzzz») на сайте mommyzhelper.com. Для такой осмотрительной девушки, как я, это был большой риск – пойти по наводке некой Тиффани. По другую сторону экрана меня мог ждать кто угодно: похититель младенцев или маньяк, которого хлебом не корми – дай подрочить на грязный подгузник. Как я могла быть уверена, что все сигналы, посылаемые в даркнете, действительно скачут от сервера к серверу, будто кузнечики под кайфом, и отследить их нельзя?
Практически в ту же секунду на экране выскочило диалоговое окно: «Привет, я Том – ваш техасский помощник. Поменять вас?» Каламбур со сменой подгузников/личности я поняла только спустя несколько дней, уже после того, как сделала три выстрела в темную паутину. Мне сказали, что забрать товар можно в Хьюстоне.
На встречу я привезла полиэтиленовый пакет из «Сабвея»: внутри были рулончики двадцаток и сэндвич с ветчиной, салатом, майонезом, маслинами, зеленым перцем, халапеньо и швейцарским сыром – по заказу Тома. В обмен на это он дал мне крафтовый конверт с тремя поддельными водительскими правами, тремя карточками «Мастеркард» и тремя новенькими техасскими номерными знаками. Три – мое счастливое число.
– Кинул вам туда «Ларри Джи». На дорожку. – Том показал пальцем на конверт. – Маленький комплимент для любимых клиентов. Если пустите слушок – буду благодарен.
Я не знала, что такое «Ларри Джи» – какой-нибудь комикс для взрослых или CD с заунывной музыкой? У меня и так накопилось к Тому немало вопросов. Как же ты не боишься загреметь в тюрьму? Неужели не понимаешь, что можешь все испортить навсегда? Впрочем, те же самые вопросы я постоянно задаю самой себе.
Не успела я подкинуть парню немного пищи для размышлений, как он тронул меня за плечо и посоветовал:
– Если заметите, что вас заподозрили во вранье, – не паникуйте. – Он вновь показал пальцем на конверт. – Фотка, где вы блондинка, – самая неправдоподобная.
От прилива нежных чувств и благодарности к этому небезразличному человеку у меня тут же вспыхнули щеки. Мимолетная близость – как с врачом, который видит тебя в одноразовом больничном халате и ласково кладет руку тебе на плечо, но при встрече ни за что не узнает. Тепло держалось еще долго, пока Том не скрылся среди стоящих в пробке машин.
Уже спустя несколько часов я благополучно воспользовалась первым набором липовых документов: водительскими правами и кредиткой на одно и то же имя. Арендовала машину у легкомысленной агентши «Ависа» в аэропорту Далласа/Форт-Уэрта. Подозреваю, одурачить полицию будет не так легко. Никогда не превышай скорость – еще одно мое правило в этом путешествии.
Номера я поменяла чуть позже, на парковке «Уолмарта», по пути из аэропорта к миссис Ти. Первую липовую кредитку я разрезала на несколько острых кусков с неровными краями, а потом, с перерывами в тридцать секунд, стала по очереди выбрасывать их в окошко. Да, я параноик, ну и что? Мне еще хочется пожить после того, как все это закончится. Через десять дней – хотя нет, уже через девять.
Нам придется покупать бензин, еду и каждую ночь снимать два гостиничных номера, сколько бы они ни стоили – спать с ним в одной комнате я не буду ни при каких обстоятельствах. Придется включить в список трат несколько вещей, о которых я не подумала заранее. Карлу надо постричься, купить кроссовки, туалетные принадлежности и так далее. В последний момент он добавил в свой список несколько новых условий. Ну, и нельзя забывать про «Разное».
Всякий раз, когда в детстве я составляла какие-нибудь сметы и бюджеты, папа обязательно напоминал про пункт «Разное». Интересно, что это будет на сей раз? Взятки? Дополнительные пули? Повязки? Лопаты? Красные лакричные конфеты и подсолнечные семечки со вкусом маринованных огурчиков, которые он захочет покупать в каждом придорожном киоске «Бакис»?
Фотографии вновь лежат аккуратной стопкой. Карл почти и не смотрел на них, только разложил по размеру – от самой большой до самой маленькой. Наверху оказалась прямоугольная – аккурат с окошечко в бумажнике – школьная фотография мальчика с сонными глазами и неровным пробором. Александр Лакински, сын Николь Лакински. Именно за похищение этой женщины из городского парка Уэйко Карла и судили. Маленький Александр остался один в парке, причем со сломанной рукой. Говорил, что упал с качелей. Свою мать он с тех пор не видел.
Карл встает.
– Можно мне в свою комнату, мэм? – Он уже почти дошел до двери, которая будет разделять наши спальни этой ночью.
– Ты обещал, Карл.
– Что обещал?
– Попытаться. Ты обещал попытаться! Сказал, что не помнишь содеянного, но хочешь вспомнить. Что моя идея тебе по душе… Ладно, забей. Только обязательно прими таблетки, ладно? Я сейчас принесу, они у меня в сумочке.
Он теребит дверную цепочку с моей стороны, ласково водя ее из стороны в сторону. Оценивает. Строит планы.
– Ты должен принять таблетки, Карл. Мы договорились. Не будешь пить лекарства – мигом вернешься к миссис Ти смотреть передачи про насекомых на «Дискавери».
– А ты знала, что комнатные мухи жужжат в тональности фа? – осведомляется он. – Таблеточки приму с удовольствием!
Снизошел. И на том спасибо. Карл отлично знает, что я вру: сдаваться в первый же день поездки не входит в мои планы.
Как-то раз он сказал, что мои серые глаза ему кого-то напоминают. Дым и зеркала – что у одной, что у другой. Хрен прочитаешь ваши мысли. У Рейчел были зеленые глаза с золотинкой.
Я заметила, что Карл умен и совершенно нормален в большинстве случаев: будь то за игрой в шахматы, в закусочной «Дейри куин» или на заднем дворе у миссис Ти за стаканчиком чая со льдом, который напоминал по вкусу «триаминик» (понятия не имею, что это такое).
Раньше Карл был прекрасным актером. Его глаза напоминают мшистое болотце с одной из его собственных фотографий. Полиция неоднократно проводила там раскопки (там и еще в нескольких местах), пытаясь доказать причастность Карла Фельдмана к исчезновениям девушек в штате Техас. Но копы очень быстро сдались.
Карл знает, что я наврала ему об истинной цели нашей поездки. Он ни на йоту не поверил в сказку о неизвестно откуда взявшейся дочке-сыщице, которая мечтает разгадать черные тайны своей наследственности. А когда разгадает – просто уйдет. Ну-ну.
Карл по одной заглатывает таблетки, не запивая, хотя я предложила вскрыть пачку одноразовых стаканчиков с комода и налить воды из-под крана.
В принципе я могла бы рассказать всю правду – о нестерпимом зуде, который вызывает его лицо в моем мозгу. О том, что лишь по вине этого зуда я считаю его убийцей сестры. Рейчел обещала заплести мне французский «колосок», когда вернется. И еще она собиралась стать знаменитой актрисой. Когда-нибудь у меня должна была родиться племянница по имени Софрония.
Не поддавайся чувствам.
Пусть его разум попляшет.
Все-таки Карл – любопытный человек.
И пусть вопрос «почему» будет ниточкой, которая заставляет его разум плясать.
Он уже по ту сторону двери и начинает что-то напевать себе под нос.
7
Я слегка приоткрываю дверь. Из моей комнаты в его комнату, словно хлорка, проливается немного света. Лучик ползет по полу и забирается на полосатое покрывало.
Скоро полночь. Я боюсь, что если открою дверь чуть шире, свет упадет ему на лицо и разбудит его.
В самом ли деле он проглотил розовую таблетку снотворного? Или спрятал ее за щеку, а потом выплюнул? Глупо относиться к нему, как к ребенку… Но именно так мне советовала миссис Ти: Относись к нему, как к ребенку.
Я просачиваюсь в щель, задевая животом дверную ручку. Прикрываю за собой дверь, чтобы она не щелкнула. Я совершенно неподвижна, даже не дышу – привыкаю к темноте. Шторы плотно задернуты, и мне почти ничего не видно. Кондиционер под окном тарахтит, как трактор при смерти. В нос ударяет запах плесени и грязных носков, эдакое «пошли все на» от здешних горничных, которым платят за работу сущие гроши.