– Климат холоднее, сельскохозяйственный период короче…
– Ну, еще?
– ?
– А еще… – продолжил Иван Иваныч, – земля в основном покрыта лесами, чтобы ее обрабатывать, надо пилить деревья, корчевать пни, а времени летом мало. Как правильно заметила Светлакова, летний период обработки земли совсем короткий. Отсюда что? Получило развитие коллективное, а не индивидуальное землевладение, все надо было сделать быстро, а значит, помогать друг другу. Вот откуда наша щедрость и стремление помочь ближнему. Но отсюда же – торопливость, поверхностность, привычка хвататься за все сразу, не доводя ничего до конца, низкое качество работы. А теперь представьте себе: вот такая страна на огромной территории. Как ею можно было управлять в тех исторических условиях, когда еще не было явления экономической интеграции? Да, конечно, путем жесточайшей централизации всей жизни, иначе страна растечется, как жидкое варенье с куска хлеба. Вот откуда склонность к авторитарной системе правления и коллективному хозяйствованию, а, значит, к идее социального равенства в сочетании с жесткой вертикалью власти. Зная это, начинаешь понимать, как в нас с вами уживается душевная доброта и допустимость лжи и жестокости власти. Не надо забывать и того, что страна наша развивалась в сложных геополитических условиях: с одной стороны напирала Европа, с другой стороны – Азия: все хотели отхватить кусок от русской земли. В нас течет кровь как европейцев, так и кочевников, мы восприняли как культуру Европы, так и культуру Азии, наша территория – материк Евразия. Вот и судите сами, кто мы: европейцы или азиаты? Да то и другое сразу! Нельзя говорить, что у нас самобытный характер, а у европейцев универсальный. На самом деле у них и у нас самобытные характеры, просто вся Европа, все ее страны, развилась примерно в одних социально-экономических, климатических условиях, а мы на своей огромной территории – в других. И не им нас и не нам их учить не надо, каждый прошел свой исторический путь. Другое дело, что в этой нашей совместной истории были трудные страницы, политые кровью. Никто еще ничего не забыл. Доверие придется пестовать столетиями новой жизни, если кто-то опять не решит переделать мир на свой лад.
– Ну и каков же вывод? – встрял скептически улыбавшийся до этого Вениамин.
– Выводы делать вам самим, – сказал Игорь Иваныч.
– Это слишком удобный ответ, беспроигрышный, – возразил Вениамин. – Почему в стране получает развитие национализм? Почему мы не хотим взять все лучшее у них, а им предложить свои лучшие качества. Почему суверенитет для нас был всегда выше всего? Пусть дерьмо, но свое? Так, что ли?
– Суверенитет не дерьмо, – вежливо возразил историк. – Он важен не только для нас, он важен для всех. И для Европы – тоже. Независимая политика и патриотизм – неотъемлемое явление и европейской жизни.
Вениамин вдруг криво усмехнулся:
– Да патриотизм надо корчевать как заразу! Самое страшное изобретение земной цивилизации – чувство национализма – патриотизма. Европа и Америка эту проблему, кстати, успешно решают: там гордятся реальными достижениями. А у нас рвут рубаху на груди: «Еду я на Родину, пусть кричат „Уродина!“, хоть и не красавица, но она нам нравится…» В общем, сами жить не будем и другим не дадим.
Вот это да… Мы притихли. Переводим взгляд с новенького на историка. Что теперь будет? Надо отдать должное Иванычу, хоть и не любил я его за скупые оценки (выше четверки мало кому ставил), но держать удар он мастак. Ни один мускул не дрогнул! Внимательно на Веньку этого смотрит, даже с некоторым любопытством (еще бы, редко такие экземпляры попадаются), говорит:
– Вы считаете, что идеальным следует считать человека, лишенного любви к своей Родине?
А Вениамин в раж вошел, шпарит, как по писанному (откуда всему нахватался?!):
– Родина, – говорит, – там, где тебе хорошо. Вы же не будете любить родственника, который сам вас терпеть не может, который принес вам или другим вашим близким горе, страдания. Как и за что можно любить «уродину»? Я не желаю любить «уродину»! Вот когда она станет лучше, гуманнее, добрее и терпимее, тогда – да! А сегодня мне больше нравится, например, Норвегия. Правда, к ней я никакого отношения не имею, к сожалению. А вообще, я люблю весь мир, пусть весь мир будет открыт для меня, для других, вот тогда и можно будет говорить об искренности чувств. Я – человек мира!
В классе кто-то из девчонок даже хлопнул пару раз в ладоши. Новичок кого-то уже очаровал… А Вениамин, между прочим, закончил очень даже миролюбиво, наверно, чтобы обстановку разрядить, хитрый:
– Игорь Иванович, да проблема разрешится сама собой, вы же о климате начали говорить? Он, по-вашему, первопричина? Так глобальное потепление все на места и расставит, всех примирит! У них в Европе, да и в Америке, похолодает, айсберги ж растают, температура теплых океанских течений упадет, уже сейчас у них морозы бьют, а у нас наоборот – теплеет, мы от океана меньше зависим. Поэтому наши национальные характеры выровняются, станут похожими, плюс экономическая интеграция – и никакого национализма!
В этот момент я глянул на историка, и стало мне не по себе: он чуть прищурил глаза и долго изучающее смотрел на Веньку, как будто спрашивал его: «Ты, вообще, откуда такой взялся?»
Вот такой случай… Да если бы один! Вот другой пример Вениаминовых «вторжений» в наше «тихое болотце». Когда, например, обществовед на уроке выразил отрицательные суждения по поводу глобализации экономики, Вениамин негромко заметил:
– Назовите мне хотя бы одну проблему, которая на Земле не носит глобальный характер? Может, экологическая проблема или СПИД, или наркомания?
– Алкоголизм! – засмеялся мой друг Родион Заболотнов. – Он чисто российский!
– Ерунда, – возразил Вениамин. – Алкоголизм распространен во Франции, в Испании, много пьют немцы, американцы. А украинцы? Разве этим грешим только мы?
– Откуда ты знаешь, где сколько пьют, ты что, там жил? – возмутился Родион.
Но Вениамин заявил:
– У меня есть цифры, статистика. Я могу их показать, если надо.
– Тебе че, делать нечего: всякую ерунду изучаешь?!
– Интересно.
– Впервые такого придурка вижу. Все, блин, ему интересно…
– Так вот, – продолжил упорный Вениамин Левитин. – Раз многие проблемы носят глобальный характер, разве не глобальная экономика их может решить? Без координации здесь не обойтись. В будущем все будет одно: экономика, язык, культура, даже антропологически будет единый народ (он усмехнулся) – черный и узкоглазый.
Все грохнули от смеха: вот так перспектива, вот так народ! Кто-то, не помню кто, тогда заметил:
– А что, на ТВ сидит же ведущий Василий Зайцев, негритос, и на «Фабрике звезд» скоро половина афрорусов будет!
На уроке английского этот чертов Левитин совершенно свободно говорил с англичанкой на настоящем английском, чем привел ее в эйфорическое состояние, а на физкультуре играл в баскетбол как Майкл Джордан – одни трехочковые и двадцать пять подборов за игру! Такого игрока в нашей школе еще не было! Зверь! Наш физрук Потапыч за голову схватился, а потом долго держал вверх большой палец. Вот так подарок школе перед чемпионатом города! А еще по школе ходили разговоры (я, правда, сам не видел, но зря говорить не будут), какого-то «выпендрона», который у «мелких» деньги отбирал, Левитин так саданул по морде, что сразу – нокаут. Молоток наш парень! Основа крепкая, пацанская, а с остальным потом разберемся.
Я и Венька становимся дружбанами (вот это да!)
Наше соседство с Левитиным за одной партой не приводило к каким-либо взаимным откровенностям. На уроках мы не разговаривали, вне школы тоже не общались. У меня нет привычки кому-то навязываться в друзья. Если человек не проявляет ко мне особого любопытства, то и мне «по барабану». Но вот однажды как-то с пацанами играли в футбол на школьном стадионе. Веньки с нами не было, играли на деньги, так что матч получился жестким. Нам, с трудом, но удалось выиграть. Не скрою, пришлось немного ребятами поуправлять, расставить их, кому-то что-то подсказать, как сказали бы профессионалы: поставить игру в нужный момент. Когда все закончилось, и мы, посчитав рубли, пошли в раздевалку, меня окликнул Левитин. Он, оказывается, смотрел игру, сидя на лавочке за деревьями так, что если специально не обращать на него внимания, и не заметишь. Я настороженно остановился: чего это он? Когда Венька подошел, на лице его была довольная улыбка, будто он эту игру выиграл.
– Хорошо у вас получилось.
– Нам патриотизм помог, – не глядя на него, поддел я.
То, что ему не нравится патриотизм, не понравилось мне и многим моим друзьям. Это не по-нашему. Мы выросли во дворах, в небольших коллективах, где все держались друг за друга. Принять такие высказывания мы не могли в душе никак.
– В данном случае это не патриотизм, а командный дух, Славка, это не одно и то же, – добродушно, без тени свойственной ему иронии, возразил Вениамин. – Командный, корпоративный дух, дух организации – это великое дело. Мне понравилось, как ты «рулил» игрой. Парни тебя слушают, у тебя есть лидерские качества.
– Да какие там качества! – отмахнулся я смущенно (хотя не скрою, замечание Левитина мне польстило).
Но Венька был настойчив, как будто старался убедить в своей искренности:
– Нет-нет, ты зря, лидерские качества и интуитивное знание человеческой психологии у тебя есть. Ты мог бы работать менеджером в компании, ну, может быть, не первым лицом, но вторым точно. Или на государственной службе, да, я точно представляю тебя на государственной службе: заместителем министра, например…
Мы оба посмеялись над этой шуткой. Но тут улыбка постепенно сползла с Венькиного лица, он сказал:
– Славян, тут идея есть одна, пойдем в кафэшку сходим, поболтаем?
– А куда?
– Ну, в «Три слона» давай, тут рядом.
– У меня, конечно, деньги есть после этой игры, но… их не хватит, наверно.
Вениамин усмехнулся, хлопнул меня по плечу:
– Оставь их себе, я угощаю.
Я пожал плечами, мол, как знаешь, и мы отправились в кафе «Три слона». Заказали горячее, кофе «капуччино», коктейль молочный. Я обалдел от того, сколько это может стоить, но Вениамин успокоил: ничего, мол, заказывай, деньги есть.
– Ты что, сможешь за все это расплатиться? – спросил я.
– Нет проблем.
