Чужие игрушки. Часть 3

Пазл 102. Антикварный магазин

Люба тихо проговорила:

– Николай Федорович, вы мне справку и паспорт дайте, я все оформлю.

Общими усилиями сопротивление Николая было сломлено.

Кроме работы Николай был озабочен походом в антикварный магазин. Антикварный магазин возможно был не самым лучшим в своем роде. Но, Николай сразу понял почему Звягинцев любит сюда заходить. Атмосфера необычного обволакивала и поглощала любого человека, от мала до велика. Магазин отличался от музея тем, что посетителя не покидала надежда, что он может приобрести понравившуюся ему вещь. Пусть сегодня ему не хватило денег, но через неделю, когда дадут зарплату, он точно купит эту вещицу. Потом оказывалось, что вещица уже продана. Разочарование и новые желания рождались и умирали здесь постоянно. Придя сюда однажды, хотелось возвращаться сюда раз за разом. Это было как наркотик для любителей прекрасного. Первый его кавалерийский наскок на продавца антикварного не дал результата. Николаю казалось, что стоит ему только заикнутся о волнующей его вещи и продавец ему выложат всю подноготную. Как бы не так, все оказалось значительно сложней. Продавец слушал Николая, а сам говорил мало, стараясь не раскрывать незнакомому человеку тайн своих клиентов. Когда Николай с ним поздоровался, тот благосклонно улыбнулся и ответил на приветствие:

– Здравствуйте. Вас что-то у нас заинтересовало?

– Несколько лет тому назад у вас были выставлены на продажу шахматы, фигуры которых были стилизованы под средневековых воинов.

Николай замолчал ожидая реакции продавца на его слова. Продавец, слегка наклонил голову набок, и с вежливой улыбкой продолжал сосредоточенно созерцать Николая, не произнося ни слова. Когда пауза затянулась, он сдержанно подбодрил Николая:

– Я слушаю вас.

– Вы помните эти шахматы?

– Я помню практически все антикварные вещи, прошедшие через мои руки. Какие шахматы вы имеете ввиду? Через наш магазин прошли шахматы с фигурками, вырезанными из слоновой кости, из черного, зеленого и желтого нефрита. Уточните, о чем речь.

– Нет, фигурки тех шахмат были отлиты из металла, из латуни.

– Конечно помню. Искусная работа старинных мастеров.

– Ну, предположим, это работа не старинных мастеров. Не в этом дело.

– Уверяю вас, это была работа неизвестного мастера начала-середины прошлого века.

– Нет эти шахматы сделал я. Но, это тоже не важно. Меня интересует…

Продавец мягко возразил:

– Вы утверждаете, что вы автор тех шахмат?

– Да, но, это не важно. Меня интересует то, кто их вам сдал на продажу.

– Вы хотите сказать, что те шахматы у вас украли?

– Нет, я этого не хочу сказать. Понимаете, те шахматы я подарил своему другу детства. Я хотел узнать он вам принес их или нет.

– То есть вы не утверждаете, что те шахматы украдены.

– Я ничего не утверждаю. Я просто хочу найти их бывшего владельца и спросить у него.

Николай замялся. Продавец уловил растерянность Николая:

– Что спросить?

– Ну если это мой друг, то почему он их продал. Я уверен, что он не мог настолько нуждаться в деньгах, чтобы их продать.

Продавец устало выдохнул:

– Будем надеяться, что те шахматы не имеют криминального прошлого. Иначе будет брошена тень на репутацию нашего магазина.

– Я не хочу бросать никакой тени на репутацию вашего магазина. Мне важно знать, как найти того, кто принес эти шахматы на продажу.

– Молодой человек, подобную информацию мы предоставляем только по запросу следственных органов в установленном порядке. Частным лицам информацию о продавцах и покупателях антиквара мы не предоставляем.

– Покупателя я знаю. Это Виктор Петрович Звягинцев.

По лицу продавца проползла тень сомнения:

– Я вам этого не говорил.

– Он мне сам об этом рассказал. Еще он сказал, что вы с ним приятели.

– Вы хотите обратится по этому поводу в милицию?

– Зачем? Виктор Петрович и мой приятель и я к нему претензий не имею. Я вообще ни к кому претензий не имею.

Вздох облегчения вырвался у продавца, а Николай продолжил:

– Я просто хочу найти друга детства. Понимаете, он живет в Москве, и я не понимаю почему он сдал на продажу шахматы здесь, а не в Москве. И я не понимаю зачем он их вообще решил продать.

– Вы знаете его московский адрес?

– Знаю.

– Так спросите его сами. Зачем вы меня впутываете в ваши отношения?

Николай печально посмотрел в глаза продавца и направился к двери. Уже взявшись за ручку двери он повернулся к продавцу:

– Скажите хотя бы это был мужчина моего возраста?

Продавец после недолгой паузы промолвил:

– Нет, это была женщина, за ее возраст мне трудно ручаться.

Сердце Николая оборвалось, в голове пронеслось:

– Значит все-таки Клара. Ну почему, почему так жестоко?

Продавец поинтересовался:

– Я вам помог.

Николай вздохнул:

– Да, спасибо.

Всю дорогу до дома Николай размышлял:

– Значит, правильно я не пошел к Никитиным. Ну, я дурак. Дурак упертый. Идиот. Проторчал три лишних года в армии, ради чего. Уперся как индюк – я своих друзей не предам. Вот и не предал. А, кому это было нужно? Никому. Мне ведь по-хорошему говорили, что я там им не нужен, что я там просто мешаюсь. Сейчас бы я такого дурака не свалял как тогда. Что, и приполз бы к Никитиным на коленях и талдычил, что к Кларе никаких чувств не питаю? Да, проще повеситься, чем таким дерьмом оказаться. А может все не так? Может я себя зря накручиваю? Ведь это не Витька сдал шахматы в магазин. Может у него их украли? Может Звягинцев прав. Принесла в магазин какая-то женщина. Почему это должна быть Клара? А кто? Что хочешь сказать, что обнесли квартиру Никитиных и это сошло с рук? А, почему бы и нет? Ведь продали то шахматы не в Москве, а здесь, провинциальном городе, чтобы концы в воду. Ну и чего теперь делать? Ехать к Никитиным? Здравствуйте, я ваша тетя. Как же ждали они меня. Захотели бы сами приехали и навестили нас. Им наш адрес хорошо известен. А, никто из них не приехал, ни тогда, когда я в армии был, ни потом. Значит правильно этот хмырь говорил. Гусь свинье не товарищ. Ну и пусть. Пусть им всем повезет, я за них только рад буду. Не пойду домой! Пойду в какой-нибудь кабак. Напиться хочу.

На утро Николай спускался по лестнице в своем подъезде. В голове бухало и гудело. Вспоминать вчерашний вечер не хотелось, но перед глазами вставали картины, связанные именно с ним. На встречу Хромову попалась Нина Степановна. Николай автоматически поздоровался и стал спускаться дальше. Нина Степановна остановилась и стала смотреть в спину Хромову осуждающе покачивая головой.

– Николаю вспоминались качающиеся стены домов, когда он возвращался домой. Вставали лица его вчерашних случайных собутыльников. Каждый из них что-то рассказывал другим, и каждый из них даже не пытался вникнуть в смысл рассказа другого. Они слышали друг друга только тогда, когда один из них предлагал долить в пивные кружки, стоящее перед ними на высоком столике, водку. На столе лежала газета, подмоченная пролитым пивом. На газете валялись остатки воблы. За соседними столиками картина мало чем отличалась. К потолку поднимался табачный дым. Сюда приходили выговориться. Рассказывать можно было все, как на исповеди. На завтра, никто из тех, кто был здесь накануне, не помнил, ни лиц тех, с кем пил, ни того, что ему рассказывали. Выговорившего не мучало раскаяние, что на следующий день ему кто-нибудь напомнит о его опрометчивых признаниях. Напоминать было не кому, и тем не менее оставалось ощущение, что душу свою человек облегчил.

Выйдя из подъезда Николай как-то резко ощутил, что пользы от него сегодня на работе не будет. Он представил себя сидящим за столом, неспособным не только думать, но просто седеть с чувством собственного достоинства. Он представил, как вокруг него суетятся в рабочем порыве его коллеги. Ему стало стыдно. В голове сквозь туман мелькнула мысль:

– Надо от Светы позвонить на работу, что на сегодня беру отгул. Надо спешить пока она еще не ушла на работу.

Он обогнал, неторопливо поднимающуюся по лестнице, Нину Степановну. Та на ходу что-то ворчала себе под нос. Свету он застал уже в дверях:

– Света, можно от вас позвонить?

– Только быстро Николай Федорович, а то я на работу опоздаю.

Трубку на другом конце не поднимали. Николай посмотрел на Светины ходики, висевшие на стене:

– Ну, конечно, еще из наших в такую рань никто не приходит. Ладно потом позвоню из автомата.

Он положил трубку:

– Извините Света, что задержал. Я пойду.

– Но, вы же не дозвонились Николай Федорович.

– Рано еще, на работе никого нет. Потом, попозже, из автомата дозвонюсь.

– А, вы что, на работу не пойдете?

– Нет, что-то неважно себя чувствую. Спасибо Света, еще раз извините.

– Может вам таблетку дать какую-нибудь?

– А у вас есть?

– Конечно. Вам от чего?

– Голова раскалывается.

– Тогда вам анальгин надо.

Через несколько секунд она ему вручила таблетку. Хромов засунул таблетку в рот и поблагодарил:

– Спасибо Света, извините, что задержал.

Дома Николай безвольно опустился на кухонный стул. Таблетка медленно, но верно начала действовать. Туман из головы стал уползать. Шум в ушах стал стихать. У Николая даже мелькнула мысль:

– Может все-таки пойти на работу. Ну, опоздаю немного, подумаешь.

Но, сознание уже позволило присутствовать еще одной мысли:

– Надо все хорошенько обдумать, чтобы никто не мешал. Что же теперь делать.

Его воля стала тормошить ленивую усталость:

– Поставь чайник. Выпей чаю, легче станет.

Николай устало встал со стула и поставил на горящую конфорку газовой плиты чайник. При этом он про себя машинально отметил, что повторно на работу звонить еще рано. Кто-то в его мозгу противным голосом проверещал:

– Ну и что мы имеем с гуся? Какие свежие мысли нарыли? Никаких? Нет так дело не пойдет. Работа проделана большая, но дальше так дело не пойдет. Так, так дружненько шевелим мозгами. Ну кто? Кто первый? Высказывайтесь, я записываю. Будем делать мозговой штурм. Как в старину, мужчины делали плезир, а дамы танцевали менуэт. Ну-ну энергичней давайте. Думаем, думаем.

Вмешался огорченный голос:

– Какая ерунда, какой бред в голову лезет. Так все успокоились. Никаких порывистых мыслей. Танцевать будем от печки.

Противный голос подытожил:

– От печки – так от печки. Где результат? Кончай дедукцию, давай продукцию.

Николай потер рукой лоб:

– Бредятина какая-то и ни одной нормальной мысли, от которой можно оттолкнутся. Так все. Сначала чай, потом видно будет.

Николай отхлебывал чай из своей большой кружки и смотрел в кухонное окно. В тишине отчетливо было слышно, как в подъезде с небольшими интервалами хлопает дверь. Его соседи шли на работу. По окну метались солнечные тени от качающихся во дворе деревьев. Он опять услышал вкрадчивый голос человека, с которым встретился в кабинете начальника первого отдела своей воинской части. Этот голос навязчиво посещал его много раз. Вместо лица говорившего с незапоминающимися чертами, осталось только белое пятно. Да, оно было и не важно Хромову, важны были слова, которые он говорил:

– Николай Федорович, вам не следует продолжать переписку с Кларой Александровной. Вы ее этим компрометируете перед ее женихом. Их ждет блестящее будущее, совместная работа за границей. А, вы пытаетесь отравить им жизнь. Да и Александру Ивановичу ваша переписка доставляет неприятности. Он достаточно много сделал для вашей семьи. Поимейте совесть. Оставьте Никитиных в покое.

Будка телефон-автомата была через два дома от дома Хромова. Дверца будки противно заскрипела и с грохотом захлопнулась. После гудков голос Олега безмятежно проговорил:

– Вас слушают.

– Привет Олег. Слушай я себя чего-то неважно чувствую. Напиши за меня отгул. Хочу отлежаться.

– Привет Коля. Слушай, тут тебя только что Звягинцев искал. Просил тебя зайти к нему, как только появишься.

– Не сказал зачем я ему нужен?

– Нет, просил просто тебя зайти. Ты если не придешь, позвони ему сам, чтобы я не работал испорченным телефоном. А отгул я тебе оформлю. Ты бюллетень брать не собираешься?

– Нет, у меня просто голова болит. С этим бюллетень не дают. Да у меня там переработок выше крыши. Отлежусь, завтра точно буду. Ну, пока.

– Пока. Звягинцеву позвони.

Звягинцев по телефону отозвался ровным голосом:

– Слушаю.

– Виктор Петрович, это Хромов. Я приболел немного. Можно за меня Прохоров отгул оформит.

– Что-то серьезное Николай Федорович?

– Нет, пустяки, голова разболелась. Мне Олег Иванович сказал, что вы меня искали.

– Искал. Извините за не скромный вопрос Николай Федорович, у вас голова разболелась не из-за посещения антикварного магазина.

– А, вы откуда знаете Виктор Петрович, что я в антикварном был?

– Мне вчера вечером продавец антикварного домой позвонил. Рассказал о вашем визите. Я вас собственно поэтому и искал. Помочь вам хочу. Но это не телефонный разговор.

У Николая мелькнуло в голове:

– А, вот и выход. Чего я сам то не додумался у него совета спросить? Петрович голова, плохого совета не даст.

Хромов с надеждой проговорил в трубку:

– Виктор Петрович, можно я к вам сегодня вечером домой зайду.

– Буду рад. Жду вечером.

Пазл 103. Никитины нашлись

Хромов с надеждой проговорил в трубку:

– Виктор Петрович, можно я к вам сегодня вечером зайду.

– Буду рад. Жду вечером.

Николай нажал на кнопку звонка в квартиру Звягинцева, а сердце его бухало от волнения, как паровой молот. Виктор Петрович, открыв дверь, сделал гостеприимный жест рукой:

– Проходите, Николай Федорович.

Пока Хромов раздевался в коридоре, Звягинцев хлопотал на кухне. Когда Николай заглянул на кухню, то увидел, что кухонный стол был сервирован на славу. Шпроты, в тарелках лежали нарезанные колбаса и красная рыба. На плите ворчала кастрюля, из которой доносился запах вареной картошки. Виктор Петрович извиняюще проговорил:

– Простите старика. Стол без изысков, не успел подготовится, но посидеть нам хватит. Коньячка?

Николай смущенно покраснел и поставил на стол банку с солеными грибами:

– Извините Виктор Петрович, заставил вас суетиться после рабочего дня. Это грибы соленые, брат собирал. Каждую осень присылает.

– Что вы, что вы, Николай Федорович, не извиняйтесь. Мне старику гости в радость. Совсем меня никто не навещает, забыли. А, грибы мы обязательно попробуем. Так, что? Коньячка?

Николай неуверенно посмотрел на бутылку. Вчерашнее возлияние еще свежо было в памяти. Звягинцев продолжил:

– Понимаю, понимаю, но мы без фанатизма. Чувствую, нам сегодня без бутылки не обойтись. Потом чаю выпьем. Все как рукой снимет.

Николай безнадежно махнул рукой и сел за стол. Звягинцев весело произнес:

– Ну, за встречу, по маленькой.

Когда выпили он засуетился:

– Закусывайте, закусывайте, Николай Федорович.

Закусили, Звягинцев продолжил:

– Ничего не хотите рассказать Николай Федорович? Так сказать излить душу.

Николай затравленно посмотрел на Звягинцева:

– Хочу. Хотел у вас совета спросить. А с чего начать не знаю. Сложно все.

– Может еще коньячку, чтобы легче стало?

– Наверное. Правда я вчера перебрал, сегодня повторять вчерашнее не хочется.

Виктор Петрович наполнял рюмки:

– Но, поговорить то нам надо, поговорить придется. Я вчера с продавцом поговорил, и у меня сложилось ощущение, что у вас с Никитиными сложились какие-то очень непростые отношения. Федор Петрович очень тепло отзывался об Александре Ивановиче. А вы, как я понял, с ними уже давно отношения не поддерживаете. Хотя, казалось бы, вы с сыном Никитина в детстве дружили. И адрес их московский знаете. Казалось бы, чего проще у него самого поинтересоваться, что произошло с вашим подарком. Я понимаю, обидно увидеть, что вашим подарком пренебрегли. Но мне кажется, что тут все не так просто, как это кажется. Может я чем-то смогу помочь.

– Вы, как всегда, правы Виктор Петрович. Все не так просто.

– Так расскажите, легче станет, глядишь и придумаем чего вместе.

Николай недоверчиво посмотрел на Звягинцева:

– Я уже вчера рассказывал это все в пивной. Благо, никого знакомых не было.

– Что все так плохо?

Николай пожал плечами:

– Не знаю?

Звягинцев решительно продолжил:

– Скажите, вы хорошо относитесь к Никитиным?

Николай посмотрел на него глазами побитой собаки:

– Очень хорошо, Они хорошие, достойные и добрые люди. Много для нас и для меня лично сделали.

– Поясните. Вы к ним хорошо относитесь потому, что вы им благодарны?

– Ну и поэтому тоже. Но мы с ними дружили по-настоящему. Ну, вы понимаете.

Звягинцев попытался уточнить:

– А, потом они переехали в Москву и дружбе пришел конец.

– Нет. И я к ним в гости приезжал. И Александр Иванович, когда по делам бывал у нас в городе, к отцу заходил. Они всегда очень тепло расставались.

– Тогда что? Что произошло? Я не понимаю.

Николай замялся:

– Понимаете, когда я был в армии мне запретили переписываться с Кларой, дочерью Никитиных.

Звягинцев попытался докопаться до истины:

– Кто запрети? Ваш отец? Никитин?

Николай недовольно проворчал:

– Нет, не они. Другой человек. Я его не знаю. Он сказал, что я своей перепиской наношу вред Никитиным. В общем он из КГБ был.

Звягинцев удивленно выдохнул:

– Дела… И вы перестали переписываться?

Николай попытался объяснить:

– Да, не имел я возможности переписываться. Я даже с отцом переписываться не мог.

– Почему?

– Почта проверялась, как я понял. Просто мне перестали приходить письма, думаю и мои письма до Клары не доходили. На сколько я понял, все письма и от меня, и ко мне проверяли и задерживали. Я определенное время даже до почтового ящика добраться не мог.

– Как так?

– То на губе сидел, то вообще. А, ладно сложно объяснять.

– Ну, а когда вернулись из армии.

– Я вернулся из армии через пять лет. Перед самым моим увольнением мне сказали что Клара вышла замуж.

– Пять лет. На сверхсрочную остались?

– Можно и так сказать.

– А Федор Петрович, вам что сказал, по этому поводу?

– Мы с ним на эту тему не говорили.

– Почему?

– Он тоже думал, что я на сверхсрочной. Он даже обрадовался. Он все время хотел, чтобы я стал военным. Только это была не совсем сверхсрочная служба.

– А, что это было? Дисбат?

Николай обреченно махнул рукой:

– Нет, не дисбат. Меня тогда даже наградили. Отцу письмо благодарственное прислали, он мне показывал.

– Он мне рассказывал, удивлялся очень, почему вы орден не носите. Теперь понятно.

Николай подозрительно посмотрел на Звягинцева:

– Думаете вам понятно? Думаете мне орден дали потому, что я Кларе не писал.

– Не горячитесь Николай Федорович. Я этого не говорил, даже так не думал.

Николай как бы оправдываясь продолжил:

– Мне орден за участие в боевых действиях за рубежом дали. Хотя…

Николай задумался и

– Хотя я так и не понял, за что мне его дали, обещали награждать за каждое ранение. Одно ранение у меня и было.

Звягинцев опешил:

– Как обещали награждать за ранение? Это ни в какие рамки не укладывается. Это цинично. Штрафные батальоны в войну были, но это была вынужденная мера. А, сейчас то зачем?

Николай безразличным голосом подтвердил:

– А, так. Награда только за ранение, ну посмертно тоже награда. Такой контракт. Я вынужден был его подписать.

Звягинцев был совсем ошарашен?

– А, что же это было? Это что же, за контракт, за такой?

Николай поморщился:

– Как-нибудь в другой раз расскажу.

– А почему же вы с отцом не поговорили Николай Федорович?

– Не знаю, не получалось. Мы, когда с вами от отца возвращались, я всю дорогу размышлял, почему я ему все не рассказал. Что я ему тогда сказать был должен? Я подписку дал и не одну, что о своей службе никому не расскажу. Спросить его как поживают Никитины? Так я из разговора с братом понял, что связь оборвалась. Что отцу сердце то было рвать?

– Да, вы Хромовы народ щепетильный, до ужаса. Федор Петрович тоже стесняется вам рассказывать о себе. А, стесняться ему нечего, поверьте. Его биографией гордится надо. Это я вам точно говорю. Ладно. Потом об этом поговорим. Сейчас нам что делать?

– Я поэтому и пришел к вам Виктор Петрович, что не знаю. Думал вы посоветуете.

Звягинцев задумался. Через некоторое время он спросил:

– Вы московский адрес Никитиных помните?

– Конечно.

– Диктуйте.

Когда Звягинцев, нацепив очки на нос, записал адрес, Николай поинтересовался:

– Вы хотите по своим каналам узнать о Никитиных.

– А зачем нам какие-то там каналы? Могу я навестить фронтового товарища? Могу. Сам поеду.

– Виктор Петрович, я вас озадачил своими проблемами.

– Нет, Коля, я сам хочу с Никитиным повидаться, и совсем не потому, что надо в этой истории разобраться. Нет, и поэтому, конечно, тоже. Просто, мало нас осталось на этом свете. Хоть перед смертью свидиться. Может он меня и не помнит. Но, это неважно.

Николай вздрогнул. Звягинцев его в первый раз назвал просто Колей.

Вернулся Звягинцев через несколько дней и вызвал к себе Николая в кабинет. Николай открыл дверь его кабинета, с надеждой в глазах. Когда он вошел Виктор Петрович сказал по селектору:

– Зиночка, меня ни для кого нет.

– Виктор Петрович, вам чая или кофе?

– Спасибо Зиночка ничего не надо.

Звягинцев хмуро посмотрел на Хромова:

– Садитесь, Николай Федорович.

Николай с тревогой опустился на стул, а Виктор Петрович продолжил:

– Запишите новый адрес Никитиных, Николай Федорович.

– Они переехали?

– Они разменяли квартиру.

– Разменяли? Почему?

Звягинцев потянулся под стол и достал бутылку водки и три граненых стакана:

– Умер Александр Иванович.

– Как умер?

Звягинцев уже наливал водку по стаканам:

– Так. Умер. Не молодые мы уже. Инфаркт.

Виктор Петрович посмотрел на Хромова, достал буханку черного хлеба и отрезал от нее складным ножом три ломтя. Один ломоть хлеба он положил на стакан:

– Давай выпьем за него. Пусть земля ему будет пухом.

Не дожидаясь Николая опрокинул свой стакан в рот. Николай тоже опорожнил свой стакан и всхлипывая, стал размазывать слезы по лицу. Один стакан, накрытый ломтем черного хлеба, остался на столе. Звягинцев снова налил в стаканы водки и молча выпил. Помолчал и глядя в сторону продолжил:

– Пришел я по тому адресу, который ты мне дал Николай Федорович, а мне говорят, здесь такие не живут. Спрашиваю, давно не живут. Да уж лет семь как съехали. Новый адрес Никитиных не знают. Подключил свои связи. Узнал, оказывается после смерти Александра Ивановича, Никитиных попросили съехать с квартиры. Дом, в котором они жили, не простым оказался. Ну правда, помогли им с квартирой. Площадь даже больше оказалась, чем в той которой они жили. Но не центр. А, уж потом они ту квартиру на две разменяли. Что не спрашиваешь, кто куда разъехался?