На этот раз все по-другому. Я наблюдал за Греем достаточно долго, чтобы понять, что он взвешивает каждое слово.
– Если леди Лилит сказала, что это наш последний шанс, то, если вас убить, вас ждет настоящая смерть, а не новое начало.
– Я знаю.
– Я клялся защищать вас, – говорит командор. – Вы не можете приказать мне нарушить мою клятву.
– Могу, – огрызаюсь я и тут же морщусь, поскольку моему телу все еще больно совершать резкие движения. – И прикажу.
– Вы оставите свой народ без правителя.
Я хочу бросить стакан в пол.
– Мне некем управлять сейчас, Грей. Если это наш последний сезон, то я не стану рисковать жизнями своих подданных. Я не согласен на такое.
Грей ничего не отвечает.
– Ты это сделаешь, – говорю я.
– Я могу завести чудовище в лес. Я могу держать его как можно дальше от людей. У нас получалось на протяжении многих сезонов.
Грей говорит так, будто мы оба не понимаем, на что способно чудовище. На что я способен.
– Черт побери, Грей. Ты готов вечно уводить меня от людей? – Я указываю на окно в направлении залитых солнцем конюшен. – Ты готов загонять лошадь до смерти каждую ночь до конца своих дней?
Грей ничего не отвечает.
– Ты готов умереть, Грей? – требовательно вопрошаю я. – Потому что именно смерть будет ждать в конце этого пути. Я уверен. Изначально не предполагалось, что проклятие будет снято. Оно всего лишь смертный приговор. Самое настоящее проклятие то, что мы верили в возможность найти выход и спастись.
В глазах Грея мелькает что-то похожее на вызов.
– Мы еще можем найти выход.
– Если у меня ничего не получится до того, как я начну меняться, то тебе придется меня убить, Грей. Это может произойти внезапно, поэтому я отдаю тебе этот приказ сейчас. И освобождаю тебя от клятвы.
– Так вы сокращаете свой последний сезон? На сколько? Шесть недель? Восемь?
– Если я не сниму проклятие к этому времени, то вряд ли будет надежда, когда мной завладеет чудовище.
– А потом что мне делать? Есть ли у вас еще приказы? – холодно спрашивает Грей. Он явно раздражен.
– Начни новую жизнь. Забудь Эмберфолл.
– Должно быть, это просто, я уверен.
– Грей! – Я ставлю стакан на прикроватный столик с такой силой, что его основание откалывается, а осколки со звоном рассыпаются по мраморному полу. – Это мой последний шанс. Я не могу предложить ничего другого. У меня едва ли осталось королевство, чтобы править. У меня нет жизни, чтобы жить. Ничего нет. Я могу предложить тебе страх, боль или смерть; или я могу дать тебе свободу. Понимаешь?
– Понимаю, – отвечает Грей, явно не впечатленный моим выпадом. – Но вы мне ничем не обязаны. И вы играете ключевую роль. Только вы можете снять проклятие. Вам нужно найти женщину, которая вас полюбит. Вам, не мне. Если леди Лилит снова захочет надо мной поиздеваться, то я бы попросил вас не вмешиваться.
– Я не буду просто смотреть, как она наносит тебе еще больший ущерб, Грей.
– И снова у леди Лилит получилось найти очередную вашу слабость.
Я смотрю в сторону. Было время, когда я бы наказал его за такие слова, но сейчас мне просто стыдно.
Небо постепенно темнеет. Я поднимаю взгляд на Грея:
– Ты исполнишь приказ, командор.
– Как скажете, милорд, – отвечает он без промедления. Свое мнение Грей уже выразил.
Я вздыхаю. Как же я устал от всего этого.
Остался последний сезон.
Я бросаю расколотый стакан в камин. Там он разбивается на тысячу осколков, которые вспыхивают и исчезают.
– Я переоденусь к ужину. Сыграем в эту игру в последний раз.
Глава 8
Харпер
Я лезу в окно.
И пытаюсь не думать об этом, потому что если об этом думать, то я запаникую и передумаю.
Со стороны улицы деревянная шпалерная решетка на стене не выглядела такой высокой, но с этого ракурса я уже вижу свое будущее в гипсе. Или в гробу.
Цветы и плющ обвивают клеть решетки на одинаковом расстоянии от окон. Окна в своем большинстве располагаются слишком далеко друг от друга, так что меня они не интересуют, ведь я не три метра ростом, чтобы дотянуться от них до плюща. А вот окна ванной и гардеробной расположены довольно близко друг к другу, поэтому до решетки между ними я, кажется, могу дотянуться.
Я двигаюсь по подоконнику и не смотрю на землю. Это самое безрассудное, что я когда-либо делала.
Хотя погодите. Самое безрассудное, что я делала, – это атаковала ломом незнакомца на улице. Полагаю, сейчас еще все в порядке.
Я нашла сумку в шкафу и положила в нее запасной свитер и все, что было из еды на подносе. Однако все это будет напрасно, если я не смогу выбраться из этой комнаты.
А если я не выберусь, то тем двоим станет очевидно, что именно я планировала сделать, и в следующий раз они запрут меня где-нибудь, откуда у меня не будет шанса сбежать.
Дыхание становится поверхностным и быстрым. Между моей рукой и решеткой остается еще сантиметров пятнадцать. Я могу прыгнуть на пятнадцать сантиметров.
Сердце бьется и говорит мне, что я не смогу преодолеть это расстояние. Оно также говорит, что падать с высоты десяти метров на землю будет больно и что я дура уже потому, что подумала об этом.
Если бы Джейк мог меня видеть, он бы точно сошел бы с ума.
А затем я думаю о матери, которая сейчас, возможно, умирает в одиночестве в своей спальне.
Кажется, я плачу. Этот день был слишком длинным. Шансы на то, что все обойдется, невелики.
Так, мне нужно собраться. Я вытираю рукавом лицо. Пятнадцать сантиметров – это единственная пропасть, которую мне нужно преодолеть, чтобы увидеть брата и маму, а я просто стою тут и плачу? До полной темноты осталось минут пятнадцать, поэтому мне следует поторопиться.
Я проверяю ремешок сумки, собираюсь с духом и прыгаю.
Мои руки хватаются за дерево и спутанную лозу. Сумка сваливается с моего плеча, а правая нога не может найти то, за что можно зацепиться.
Нашла! Испытываю приятный прилив облегчения, утыкаюсь лицом в плющ и практически плачу. Спасибо.
Дерево под моими ногами трескается.
С криком я падаю и пытаюсь за что-нибудь зацепиться, но затем моя нога находит опору в виде декоративного каменного выступа, который выпирает из стены замка всего сантиметра на три.
Я сумела остановиться в трех метрах под окном, ухватившись за деревянную решетку. Мои пальцы горят, словно я их подожгла, а колени сильно ударились о каменную стену. Боль означает, что я жива.
Перед глазами у меня пляшут звезды, и на ужасающую секунду я думаю, что я могу потерять сознание. Нет, я не могу. У меня нет времени, поэтому мое тело должно функционировать.
Дерево трескается. Решетка опять не выдерживает и ломается.
Я продолжаю цепляться, стараясь удержаться, но мои мышцы не успевают среагировать достаточно быстро. Дерево продолжает ломаться. Костяшки содраны, бицепсы горят, повсюду занозы. Плющ царапает мне щеки. Я вот-вот разобьюсь о землю и умру.
Нет, не умираю. Я ударяюсь о землю, и это больно. Я не могу дышать.
О, это была впечатляюще плохая идея.
Я лежу в траве очень долго, размышляя, что же хуже: умереть или быть найденной этими двумя. Все же через некоторое время воздух находит путь в мои легкие, и вместе с воздухом проясняется сознание. Мне больно, но, кажется, ничего не сломано. Треснувшая решетка замедлила мое падение. Это похоже на падение с лошади, а с лошади я сегодня уже падала – и ничего серьезного.
Наконец у меня получается перекатиться на живот и встать на четвереньки. Почти стемнело, и время не на моей стороне. Мне нужно добраться до конюшни до того, как обнаружится, что я сбежала.
У меня получается снова отыскать постройку. Уилл ржет, когда я протягиваю к нему руку.
– Привет, приятель, – шепчу я, чувствуя себя лучше, когда его теплое дыхание щекочет мою ладонь. – Как насчет еще одной прогулки?
В тусклом свете конюшни я седлаю коня и вдруг замечаю кое-что, чего не заметила ранее: огромную карту на противоположной стене от пола до потолка. На самом верху крупным курсивом написано «Эмберфолл». Я закидываю уздечку на плечо и иду по проходу. Мои пальцы пробегают по поверхности карты, скользя по засохшим чернилам, которыми выведены названия городов: Терновая Долина, Хатчинс Фордж, Черногорье. В центре карты рядом с Лунной гаванью искусно нарисован замок.
Карта совсем не похожа на карту Соединенных Штатов, это точно. За моей спиной Уилл бьет копытом землю. Он прав. Нам нужно идти.
В лесу ориентироваться достаточно просто, в частности, потому, что конь и так знает дорогу. Темнота скрывает тропинку, прохладный ветерок шепчется с деревьями. Я продолжаю бросать обеспокоенные взгляды обратно на замок, но не вижу никакого движения и не слышу никаких криков позади. Из-за выброса адреналина я прилагаю все усилия, чтобы не пустить лошадь галопом. Мы сделали это. Мы сбежали.
Внезапно начинает идти снег.
Я резко вдыхаю и тяну за поводья, останавливая Уилла. Снежинки кружат в воздухе вокруг нас. Мое дыхание вырывается изо рта облачками пара. Мозг отказывается признавать такое внезапное изменение, но я не могу отрицать внезапный холод на щеках и снежинки, оседающие на лошадиной гриве. Снег укутывает деревья вокруг нас, а тропа впереди покрывается белыми, сверкающими в лунном свете кристаллами.
Я оборачиваюсь и вижу ту тропу, по которой мы только что прошли. Она тоже засыпана снегом. Падают крупные снежные хлопья.
Такого быть не может.
Я разворачиваю Уилла и направляю его в сторону замка. В одно мгновение снег испаряется. Тепло успокаивает мое замерзшее лицо. Снежинки превращаются в капельки на гриве Уилла.
Замок маячит вдали, подмигивая светящимися окнами сквозь деревья.
Проклят.
Мое дыхание становится быстрым и поверхностным. Музыкальные инструменты могли бы быть искусным трюком, но я точно никогда не слышала о такой резкой смене погоды. Даже генератор снега не смог бы опустить температуру воздуха до нуля.
Уилл мотает головой, пытаясь бороться с поводьями и умоляя определиться с направлением.
Проклятые или нет, а те двое все-таки меня похитили. Так что двигаемся в сторону снега.
Из-за изменения температуры я снова перестаю дышать, а потом еще и осознаю, что одета совершенно не по погоде. Ветер продувает тоненький свитер насквозь, заставляя меня дрожать. Уилл начинает пробираться через сугробы, и через минуту я его останавливаю, чтобы найти в сумке свитер потеплее. Пальцы трясутся от холода.
Деревья постепенно редеют, сменяясь полями. Огромная белая луна висит в небе, превращая обширные нетронутые сугробы в зимнюю сказку. Снег простирается на километры, и нигде не видно никаких огней, как и других признаков цивилизации.
Снег становится более плотным, указывая на то, что когда-то люди здесь проходили. Я подстегиваю Уилла перейти на рысь, но мое тело уже наполовину замерзло, поэтому такой широкий аллюр выкидывает меня из седла. Я пускаю коня легким галопом.
Холод начинает сковывать мышцы. Мы скачем и скачем, а я до сих пор не встретила даже намека на… кого-нибудь. Я сбежала от двух вооруженных мужчин из проклятого замка, но скоро умру от переохлаждения.
Как только я начинаю задумываться о том, чтобы вернуться назад, вдалеке появляется оранжевый огонек. Мой нос чует запах дыма.
Это не что иное, как признак жизни после бесчисленных километров снега, залитого лунным светом. Надежда согревает меня изнутри. Я направляю Уилла вперед, но мне не дает покоя предупреждение Рэна о проклятии и отсутствии солдат, патрулирующих Королевскую дорогу. По мере того как мы приближаемся к источнику света, мои мысли начинают виться вокруг сказок о блуждающих огнях и людях, которые последовали за ними и пропали без вести.
Свечение превращается в явные языки пламени, выбрасывающие черноту дыма в небо. На секунду мне кажется, что это огромный костер, но затем я слышу крики и плач ребенка.
Это дом. Дом в огне.
Я натягиваю поводья и пускаю Уилла галопом.
Снег падает с неба, превращаясь в капли из-за жара пламени. Перед горящим сооружением трое детей пытаются спрятаться за женщиной, держащей хныкающего младенца. Все они в тонких ночных рубашках. Дети стоят босиком на снегу.
Мужчина средних лет стоит перед ними с мечом, направленным на женщину.
Я тяну поводья на себя и останавливаюсь, пока меня еще скрывает темнота.
Мужчина глумится над женщиной. Он говорит с сильным акцентом, сильно отличающимся от акцента Рэна и Грея. Я едва его слышу сквозь рев пламени.
– Ты думаешь, что можешь запретить нам войти? Эта земля скоро станет собственностью короны.
– Убей детей, Дольф. Забери женщину, – выкрикивает со стороны пылающего дома еще один мужчина.
– Нет! – кричит женщина, отступая назад и волоча за собой детей.
Мужчина следует за ней до тех пор, пока острие меча не упирается ей в грудь, как раз над плачущим малышом на руках. Женщина продолжает пятиться.
– Вы не можете так поступить. Вы не можете так поступить.
– Я делаю то, что мне велено. Кто знает, может, тебе это понравится.
– Оставь девчонку тоже! – кричит второй мужчина. – Люблю молоденьких!
Той девочке на вид лет семь.
– Надеюсь, чудовище придет за твоей семьей. – Женщина плюет на Дольфа.
Он поворачивает лезвие меча, и рыдания малыша превращаются в душераздирающий крик.
Я вонзаю пятки в бока коня. Понятия не имею, что мне делать, но Уилл реагирует незамедлительно. Земля разлетается под его копытами. Глаза женщины округляются, когда она видит мчащегося на них коня. Я почти не замечаю, как кто-то из детей кричит: «Смотрите! Лошадь!»
Мы с Уиллом врезаемся в мужчину. Столкновение практически скидывает меня с коня, но зато я получаю удовольствие, наблюдая, как этот негодяй падает. Его сверкающий стальной меч летит по дуге и приземляется слева от меня. Я с трудом выпрямляюсь в седле и разворачиваюсь для повторения маневра.
Мужчина уже поднимается с земли. Из раны на его виске течет кровь. Он спотыкается. Отлично.
Я вытаскиваю кинжал и поворачиваю его острием вниз с намерением нанести удар на ходу. В моей голове звучит дурацкий голос Грея, который повторяет: «Если продолжите махать кинжалом, как мечом, то вскоре останетесь без руки». Скорее всего, я лишусь не только руки. Мои пятки проходятся по бокам Уилла, но он и так уже пустился галопом. Мужчина приготовился лучше меня. Когда я наклоняюсь, чтобы нанести удар, противник ныряет, хватает меня за ногу и стаскивает с лошади. Я весьма признательна сугробу на земле, который смягчил мое падение, но затем мужчина наваливается на меня сверху. Каким-то образом я умудряюсь не выронить кинжал. Я поднимаю его, чтобы вонзить лезвие в…
Бум.
Вижу звезды перед глазами. Мне требуется секунда, чтобы понять, что противник ударил меня рукой в лицо. Еще секунда уходит на то, чтобы почувствовать боль и кровь во рту. Мужчина отводит руку, чтобы снова меня ударить.
Я заношу руку и вонзаю кинжал ему в спину. Мужчина дергается, и его рука опускается.
Я его ранила. Я его ранила.
Часть меня хочет разрыдаться, а другая, более темная, хочет праздновать. Я сделала это. Я спасла себя.
Лицо мужчины разглаживается, он валится на бок и падает в снег.
Я смотрю вверх. Женщина стоит надо мной, ее светлые волосы выбились из косы, а частое дыхание вырывается облачками пара в ночной воздух. Она подобрала меч и выглядит так, словно готова прикончить неприятеля, если я еще этого не сделала. Девочка держит младенца, завернутого в одеяло, на котором расцвело кровавое пятно.
Возможно, дело было в крови, в теле на снегу или же в ужасе на лицах детей, но внезапно реальность всего происходящего наваливается на меня.
Все это по-настоящему.
– Малыш в порядке? – спрашиваю я.
– Одеяла толстые. – Женщина кивает. – Там всего лишь царапина.
Крики мужчин становятся ближе.
– Дольф! Дружище, что происходит?
– Их много, – торопливо говорит женщина. – Они увидят. Мы должны бежать.
Она протягивает мне руку, которую я хватаю и поднимаюсь на ноги, а точнее, пытаюсь подняться. На улице мороз, и моя левая нога отказывается подчиняться. Я едва могу встать на колени.
– Уходите, – выдыхаю я. – Бегите!
– Эй! – кричит мужчина.
Несмотря на сгущенный дымом воздух, голос раздается где-то поблизости.
Женщина подхватывает младенца и встает передо мной, закрывая меня своим телом вместе со своими детьми.
Если эта женщина может быть такой отважной с ребенком на руках, то я могу встать. Я заставляю свою ногу работать и встаю рядом с женщиной.
Четверо мужчин направляются к нам с мечами. Их одежда отделана зеленым, черным и серебряным. Двое из них достаточно молоды, явно ненамного старше Рэна и Грея. А вот двое других постарше.
Один из них держит моего коня, который трясет головой и брыкается в попытке освободиться.
Позади нас дети дрожат и обливаются слезами.
Самый старший из всех смотрит на меня, и его глаза сужаются.
– А ты откуда взялась?
– Из твоего худшего кошмара, – огрызаюсь я.
Он смеется так, словно ему действительно смешно, а затем поднимает меч.
– Это можно исправить.
Сердце громко стучит у меня в голове. Вот и все. Я умру здесь.
Ветер гудит, и я слышу свист. В груди мужчины вдруг появляется стрела, а затем еще одна, прямо под первой.
Неприятель падает к моим ногам, кровь пачкает снег и мои сапоги. Я вскрикиваю от неожиданности и отскакиваю назад.
– Вы должны немедленно покинуть эти владения, – говорит не так давно знакомый мне голос. – Это приказ наследного принца Эмберфолла.
Рэн и Грей на лошадях появляются прямо за мной. У Рэна в руках лук, в нем очередная стрела.
Женщина издает судорожный вздох и пододвигается ближе ко мне. Внезапно ее рука хватает мою. Ее пальцы трясутся.
Мужчины кричат и двигаются так, будто готовы броситься в атаку с мечами.
Рэн выпускает стрелу, которая попадает стоящему в центре прямо в плечо, а следующая вонзается ему в ногу. Все происходит слишком быстро. Незнакомец вскрикивает и падает. Остальные замирают в нерешительности.
– У меня достаточно стрел, чтобы убить вас всех по два раза, – предупреждает Рэн, и очередная стрела уже готова оттянуть тетиву.
Один из мужчин сжимает зубы и делает шаг вперед по направлению к женщине. Она вскрикивает и пятится назад, отталкивая детей за себя.
Свист стрел. Две из них вонзаются в грудь мужчины, и он падает. Это действует, и оставшиеся убегают, спотыкаясь на ходу.
Наступает мертвая тишина, нарушаемая лишь обрывистым дыханием напуганных детей.
Я смотрю вверх на Рэна и Грея. Их лица озарены желтым светом от все еще полыхающего огня. Оба они в ярости.
У моих ног лежат мертвые тела, дети плачут на снегу. Вот-вот мой мозг осознает, что же произошло, и я разрыдаюсь.
Вместо этого я выдаю единственное, что приходит мне на ум:
– Спасибо.
Глава 9
Рэн
Я задаюсь вопросом, как бы повело себя проклятие, если бы мы появились минутой позже и обнаружили мертвое тело Харпер.
Я настолько зол, что мне хочется выпустить еще одну стрелу и узнать ответ на этот вопрос.
Языки пламени взвиваются в небо, противясь ветру и снегу. Я смотрю на Грея:
– Проверь павших. Узнай, кто они.
Грей соскакивает с лошади.
Я прикрепляю лук к седлу и спешиваюсь более осторожно. Мои внутренности все еще болят, и погоня за Харпер не дала мне времени на восстановление.
Боль также не способствует улучшению настроения. Не только она, но и сама Харпер, которая смотрит на меня так, словно лишь я один повинен во всем произошедшем.
Грей останавливается рядом с одним из мужчин и ногой переворачивает его на спину.
– На одежде этого человека есть герб, – говорит командор, – но я его не узнаю.
Неудивительно, ведь мы нечасто покидали пределы Замка Железной розы. Да, Грей чаще бывает за стенами, но лишь затем, чтобы увести чудовище подальше от людей.
Грей перемещается к другому мужчине и, откинув отворот куртки, достает у него из-за пояса нож.
– Неплохое оружие. Лучше, чем у простых воров, я думаю.
Младенец справа от меня капризничает, и босоногая женщина бледнеет, пытаясь успокоить его, когда я оборачиваюсь. Женщина сжимает руку Харпер. Обращаю внимание на их одежду и худобу; у этой семьи нечего было брать до пожара, а сейчас и того меньше.
Как только я подхожу к ним, женщина судорожно вдыхает и падает в снег на колени.
– Дети, – шипит она.
Дети тут же повторяют за матерью, прижавшись к ней как можно ближе. Самый младший хватается за плечо женщины, его огромные темные глаза смотрят на меня снизу.
Женщина тянет Харпер за руку.
– Он наследный принц, – шепотом говорит она. – Вы должны склониться.
Харпер встречается со мной взглядом. Она смотрит с опаской и вызовом.
– Он не мой принц.
Я останавливаюсь перед девушкой. Снег оседает на ее темных локонах. На Харпер неподобающая одежда для такого путешествия. Руки испачканы засохшей кровью. На губе тоже кровь; щека припухла. Я прищуриваюсь, глядя на девушку, и поднимаю руку, чтобы коснуться ее подбородка.
– Вы все еще настаиваете на том, что не ранены, миледи?
Женщина судорожно выдыхает и отпускает руку Харпер.
– Миледи, – шепчет она. – Простите меня.
Харпер отводит мою руку от своего лица.
– Я в порядке.
Рядом с нами у маленького мальчика перехватывает дыхание, и он дрожит в снегу рядом с матерью. Я смотрю на женщину:
– Поднимись. Я не могу позволить детям стоять на коленях в снегу.
Женщина колеблется, но затем встает с земли, не поднимая головы. Каждый раз, когда она косо смотрит на горящее здание позади меня, ее дыхание содрогается.
– Мы у вас в долгу, – говорит женщина. – Возьмите все, что у нас есть.
– Я не беру у тех, у кого нечего взять, – говорю я ей. – Как тебя зовут?
– Фрея. – Она сглатывает; ее глаза огромные, словно блюдца. – Ваше Высочество.
– Фрея, кем были эти люди? Что они хотели от тебя?
– Я не знаю, – отвечает она дрожащим прерывающимся голосом. – Ходят слухи о вторжении на севере, но… Моя сестра и ее муж мертвы. Это все… Все, что у нас было…
Двое детей начинают плакать, цепляясь за юбки матери.
Харпер подходит к Фрее.
– Все будет хорошо, – мягко говорит девушка. – Мы что-нибудь придумаем.
Ее строгий взгляд перемещается на меня.
Очевидно, именно я должен что-нибудь придумывать.
– Когда-то здесь неподалеку на севере был трактир, – говорю я. – Знаешь его?
Женщина решается взглянуть на меня.
– «Кривой Вепрь»? Да, верно, но… – Она смотрит на бушующее пламя. – У меня ничего нет. Ни денег, ни… Мне нечем расплатиться.
Фрея прижимает младенца крепче к себе и дрожащей рукой стирает слезу со щеки.
Девочка придвигается ближе к матери.
– Но мы же вместе, – говорит она сквозь собственные слезы. – Ты говоришь, что все хорошо, если мы держимся вместе.
Судя по всему, вместе они просто замерзнут насмерть. Даже если я смогу довести их до трактира, то они не смогут остаться там навсегда. Я вспоминаю об угрозах Лилит и задумываюсь о том, будет ли милосерднее убить их всех сейчас, до того, как чудовище начнет за ними вечную охоту.
Женщина и ее дети очень худы. Мое королевство загибается от нищеты, и я ничего не могу с этим поделать. Это напоминание о том, что даже если у меня и получится снять проклятие, то я все равно останусь ни с чем.
– Если просто смотреть на них, это никак не поможет. – Харпер испепеляет меня взглядом.
Я представляю, как она критикует моего отца в такой же манере. Затем представляю, как он дает ей за это пощечину.
Будь мой отец здесь, он бы и мне пощечину дал за то, что я позволяю Харпер так со мной разговаривать.
Она пробыла здесь всего один день, а я уже ощущаю себя невероятно уставшим.
– Миледи, – сдавленным голосом говорю я. – Могу ли я поговорить с вами наедине?
– Хорошо. – Харпер отходит, прихрамывая. Мне остается только следовать за ней.
Шагов через десять я хватаю ее за руку и поворачиваю к себе.
– Кем ты себя возомнила? – Я смотрю на нее с возмущением.
– А ты кем себя возомнил? – парирует она. – У тебя огромный замок с сотнями комнат. Не можешь выделить им хотя бы несколько?
– А, так ты сбегаешь из замка, но другую женщину можешь просить обречь на подобное? – Я вскидываю брови.
– А ты хочешь оставить их замерзать на снегу? Каков принц! – Девушка отворачивается от меня, но я хватаю ее за рукав ее шерстяной блузы, чтобы удержать на месте.
– Ты знаешь, почему эти люди приходили за ней? – Я указываю на тела, лежащие на снегу. – А знаешь, что они действительно хотели тебя убить? Хочешь пригласить еще больше таких ребят?