Домовые, перегруженные сообщениями Фили, вскоре напрочь запутались в сторонах света и боевых сводках – кто кому объявлял войну, кто заявлял о нейтралитете, какие колонии и части света вливались в противоборствующие союзы, и ради чего вообще творилось неслыханное смертоубийство. Только Гоша из опустевшей Академии Генштаба да несколько воинственных казарменных духов принимали участие в пересудах на тему военных действий.
– Что там, на фронтах? – вслед за жителями Петрограда, сбитыми с толку недомолвками в газетах из-за военной цензуры и невероятными слухами, выясняли друг у друга домовые с приближением зимы. – Скоро ли войне конец? Сколько людей всех сословий бессмысленно, жестоко покалечено и убито! В скольких домах слёзы и траур! А ещё поговаривают о предателях и шпионах, даже и при дворе, и среди генералов, и оттого, мол, у нас такие огромные потери на германском фронте. Сама-то царица – немка, и она будто бы, за сепаратный мир. Что говорят военные, что правительство?
– Война до победного конца. Вот только конца не видать, – разводил лапками Гоша. – Военным людям не положено рассуждать о политике, но и среди них такое же разочарование, как в обществе. Рассказывают о плохом снабжении войск, на фронте не хватает боеприпасов, снаряжения, медикаментов; всюду у них такая неразбериха….
Филя располагал относительно достоверными сведениями из обсуждений в Думе и некоторых бумаг, в какие случалось заглянуть:
– Правительство говорит, что довоенные запасы вооружений истощились, и принимает меры, чтобы срочно наладить военное производство, привлечь частные заводы; а что можно, закупить за границей. Союзники в феврале начинают десантную операцию по захвату проливов, и Россия боится опоздать, но вынуждена отложить операцию на Босфоре, пока соберётся с силами, а…
Гоша подпрыгнул:
– Если союзники первыми захватят проливы, то вряд ли для того, чтобы удовлетворить притязания России. И что будет, когда народ увидит, какие непомерные жертвы принесены напрасно?
Филя озадаченно продолжал:
– Власти почему-то считают, что общество только и мечтает о черноморских проливах. В Думе министр иностранных дел Сазонов говорил, что решение вопроса о будущей судьбе Константинополя и проливов примирит общественное мнение с огромными жертвами в войне. Перед тем он от имени царя обратился с памятной запиской к послам Франции и Великобритании, изложил притязания России на город Константинополь, западный берег Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, также, по стратегическим соображениям, на прилегающие части Турции, на острова Мраморного моря. Он заверил союзников, что интересы Франции и Англии в этом районе будут тщательно соблюдаться, и что их планы по разделу азиатских владений Турции встретят сочувствие со стороны императорского правительства. Послы также ответили памятными записками, и в общих словах выразили согласие своих правительств, при условии, конечно, доведения войны до победного конца…
– Понятно, они-то согласны, чтобы Россия не выходила из войны, готовы воевать до последнего русского солдата, – мрачно вторил Гоша. – А если судьба Константинополя и проливов решится иначе, и для России не найдётся там места? Вина опять падёт на правительство и царя, начнётся смута, а союзники просто умоют руки.
Война расколола ряды социалистов. Поначалу даже леворадикальные российские деятели поддержали патриотов, или оборонцев; их возмутила война, которую развязала Германия. Они заявляли, коль скоро идёт речь о защите отечества, оппозиция должна воздержаться от антиправительственных выступлений, и классовая борьба сменяется сотрудничеством во имя победы над опасным врагом. Да и охранное отделение поработало с подпольными социалистическими организациями, так что их деятельность практически затухла. Европейские социалисты разделились на патриотов и пацифистов; последние опасались, что озлобление на фронтах расколет единство мирового пролетариата, приведёт к ещё большему обнищанию масс; они призывали правительства не голосовать за военные бюджеты и стремиться к скорейшему заключению мира. А большевики, или пораженцы, напротив, из эмиграции радовались военным неудачам и потерям России в расчёте на рост недовольства в народе, приветствовали войну как пролог к революционной войне против царизма. Они призывали пролетариат превратить империалистическую войну в гражданскую против правительств собственных стран, чтобы в итоге добиться победы мировой революции и построить новый мир, ибо, согласно учению основателей коммунистической доктрины, у пролетариев нет отечества.
Лидер большевиков, Ленин, перед войной отдыхал в австрийской Галиции. Когда началась война, его было арестовали как подданного враждебной стороны и едва не отправили в лагерь. Австрийские товарищи вовремя пришли на выручку, заверили местные власти, что Ленин – злейший враг царя, и дело закончилось высылкой. Он перебрался в Швейцарию в Берн и, хотя не бедствовал, времена благополучия от экспроприаций и пожертвований «фондов солидарности» прошли – война перекрыла прежние источники. Перебивался партийным жалованьем, мелкими гонорарами за доклады в эмигрантских кругах; случалось, мать-старушка высылала вдовью пенсию, вполне, впрочем, приличную – чин покойного мужа приравнивался к генеральскому. Ленин не надеялся дожить до следующей революции на родине, скорее, ожидал революции в одной из промышленных европейских стран, а не в отсталой России, где доля пролетариата от всего населения была ничтожной. Он утомился от склок с политэмигрантами, даже подумывал перебраться в Америку.
Благодушествуя и восхищаясь достижениями разума, изнеженная декадентская Европа вроде как ненароком докатилась до оборотной стороны технического прогресса, в ход пошли невиданные доселе вооружения – бомбовая авиация, подводные лодки, отравляющие газы, танки. На страданиях и крови народов набирали силы подрастающие демоны грядущего мира, чтобы в удобный момент отправить в тартар дряхлеющих великодержавных предков. В предвкушении решающего драматического момента они подпитывали своей энергией корысть, амбиции, умопомрачение человекоорудий, усилиями которых раскачивались устои империй.
По странному, почти мистическому стечению обстоятельств именно с берегов Босфора, из древнего Константинополя протянулись тайные нити к некоторым ключевым персонажам и эпизодам драмы Российской империи.
Ветер с Босфора
Незадолго до вступления Турции в войну состоялся примечательный разговор. В фешенебельной резиденции на Принцевых островах по просторной гостиной расхаживал господин массивного телосложения, одетый в домашний халат. В октябре на Мраморном море довольно тепло, но день выдался дождливый, и в том направлении, где находился Стамбул, висела сырая дымка. Из противоположного окна открывался вид на невысокие холмы и мокрые пальмы вокруг дома. У господина была большая, как котёл, голова, высокий лоб с залысиной, чуть навыкате чёрные глаза на одутловатом лице с коротким толстым носом и бородкой-эспаньолкой. Ему было лет пятьдесят, хотя, может, он казался несколько старше своих лет из-за явной склонности к излишествам. Размахивая руками, наклонив бычью шею с нависающей складкой двойного подбородка над запахнутым воротом шелкового халата, он короткими ногами в туфлях с загнутыми носами ступал по мягкому ворсу ковра, словно впечатывая в ковёр каждую фразу, внушительно говорил по-немецки:
– Вы помните, мой дорогой Энвер-паша, я говорил вам ещё в августе, что это будет более длительная и разрушительная война, чем рассчитывала кучка европейских монархических родственников. Для нас это подходящий случай, чтобы уничтожить реакционное русское самодержавие ради демократии и блага прогрессивной Европы. Цель будет достигнута лишь в результате поражения России, ибо Германия является носительницей более высокой культуры, родиной социал-демократии. Захватническая война должна перерасти в гражданскую против царизма внутри России, а после гражданской войны эта тюрьма народов неминуемо распадётся на несколько государств – вот, пожалуй, реальный способ справиться с левиафаном. Социалистам всего мира следует забыть о мелком национализме, отказаться от шовинизма и заключить союз с германским правительством для свержения царского режима, в том числе посредством революции – это в интересах европейского социализма. Но и тогда воинственные варвары-московиты могут угрожать Европе. Достаточно будет оставить им небольшое центральное ядро, и таким образом обезопасить Европу от оплота деспотизма и реакции. А коль скоро поражение Российской Империи в мировой войне на руку революции, в этом отношении намерения социал-демократов полностью совпадают с германскими интересами в войне. Германия сейчас вынуждена воевать на два фронта. Будет очень кстати начать военные действия на Кавказе. Скорейшее вступление Турции в войну в союзе с Германией и Австро-Венгрией и в ваших интересах, кои также заключаются в разделении Российской империи на национальные государства. Освобождение тюркских народов Кавказа, Крыма, Поволжья, Средней Азии позволит собрать их под знамёна единой пантюркской панисламской Туранской империи. Ваше правительство что говорит по поводу вступления в войну?
Его собеседник, изящный красавец-турок с густыми чёрными бровями и шикарными кайзеровскими усами, в картинной позе полулежал с кальяном на диване. Его щегольский военный мундир был непринуждённо расстёгнут; они явно были на короткой ноге с хозяином. Дипломат, германофил, – он служил военным атташе в Берлине, – стал одним из первых лиц в партии реформаторов-младотурков, до генеральского чина дослужился в тридцать лет. Он недавно женился на представительнице султанского рода и теперь занимал пост министра обороны и главы генштаба.
– Согласен, эфенди, у нас с вами великие цели, и, хотя разные, но достижение одной цели поспособствует и другой. Однако вы знаете, что большинство членов нашего правительства, в том числе, великий визирь, ещё колеблется. С одной стороны, наша армия истощена после недавних войн на Балканах. С другой стороны, нас тревожат притязания Антанты на проливы. Я могу как министр обороны и глава генштаба подтолкнуть события в нужное русло, скажем, объявить Антанте священную войну, и я рассчитываю на поддержку мусульман на русской стороне… Наши германские друзья заверяют, что готовы всемерно содействовать и поучаствовать в разработке военных планов.
– У меня тоже возник план, отчасти связанный с протестными движениями по национальным окраинам. Мы как-то коснулись этой темы в разговоре с общим другом, доктором Циммером; как вам известно, он облечен полномочиями германского и австрийского посольств по делам национальностей. Я намерен просить его устроить приватную встречу с послом Германии. Не сомневаюсь, мой план вызовет сочувствие у господина посла, который, как я рассчитываю, сообщит в Берлин военному командованию.
– Я подумал бы, дорогой доктор Гельфанд, что вы невероятно самоуверенны, – с коротким смешком ответил турок, – когда бы не знал вашей способности просчитывать ситуацию на много ходов вперёд и не видел ваших талантов в действии. Кто, как не вы, настолько осведомлен о положении дел в ваших краях! Считайте, вы и меня убедили, жребий брошен!
Доктор Александр Гельфандxvi действительно был уроженцем Российской империи, от рождения носил имя Израиль Гельфанд и происходил из белорусского местечка, из семьи еврея-ремесленника со средним достатком. Изя пошёл учиться в гимназию в Одессе, куда семья переехала от погромов: в старших классах начал посещать кружки народовольцев на конспиративных квартирах. Живущая в его крови идея мессианства и борьбы с царской дискриминацией приобрела определённое направление. В возрасте 19 лет он уехал учиться за границу по гранту еврейской общины; поступил в Базеле в университет на специальность «Экономика и финансы» и, перезнакомившись в Цюрихе со старыми русскими революционерами-эмигрантами, увлёкся учением Маркса. Хотя университетские профессора никак не симпатизировали марксизму, он защитил с третьего раза диссертацию на тему «Техническая организация рабочих в аспекте эксплуатации масс», получил учёную степень доктора философии.
По окончании учёбы он не заинтересовался карьерой банковского служащего, ещё меньше желал возвращаться в Россию, а подался в Штутгарт на юге Германии, где жили виднейшие представители социал-демократического движения. Стал вхож к ним в дома, влился в ряды партии и, будучи человеком способным, взялся писать в левых газетах, кроме того, стал выпускать собственное обозрение мировой политики; иногда подписывал материалы псевдонимом Александр Парвус. Довольно скоро за сомнительную деятельность его выслали как «нежелательного иностранца»; он подался в Дрезден и в 30 лет стал редактором рабочей газеты, которая резкостью тона раздражала даже левых социал-демократов. Парвус слыл компетентным экономистом и прозорливым политиком. Так, предсказывал войну между Россией и модернизирующейся Японией почти за десять лет до того. На рубеже веков по подложным документам бывал в России, собирал материалы для книги по экономике. Из Саксонии Парвуса тоже выслали, он обосновался в Мюнхене; там в просторной квартире было достаточно места и для одесских родственников, и для встреч с товарищами по партии.
Молодой Владимир Ульянов в ссылке просил близких высылать ему все произведения видного европейского марксиста, который был всего на три года старше. После трёхлетней ссылки Ульянов получил разрешение выехать за границу, в Германии, наконец, лично познакомился с автором. Захаживал с женой в гости, перезнакомился со многими западными революционерами, в том числе, с его близкой подругой Розой Люксембург, пользовался книгами из личной библиотеки. Первый номер «Искры» готовили у него на квартире, и на страницах газеты вполне проявился талант блестящего публициста. В серии статей в «Искре» он назвал русско-японскую войну «кровавой зарёй предстоящих великих свершений», предсказал поражение России и, как результат, назревающую революцию, притом «русская революция расшатает основы всего капиталистического мира, и русскому рабочему классу суждено сыграть роль авангарда в мировой социальной революции». Не случайно с началом революционных выступлений в 1905 году Парвус снова объявился в Петербурге. Вместе с Львом Троцкимxvii они начали издавать «Русскую газету», продавали её за символическую копейку и довели до миллионного тиража. Оба участвовали в деятельности Совета рабочих депутатов. После подавления волнений Парвус мило провёл некоторое время под арестом – заказывал себе в тюрьму дорогие галстуки и костюмы, пользовался тюремной библиотекой, фотографировался с друзьями, принимал посетителей; к нему приезжала повидаться Роза Люксембург. Суд приговорил его к трёхгодичной административной ссылке в Туруханский край; в пути конвоируемый сбежал по беспечности охраны. По подложным документам переправился в Германию, где его тотчас ввели в члены Центрального комитета германской социал-демократической партии. Однако предприимчивая натура нуждалась в размахе. Две заветных цели вели его по жизни – свержение самодержавия и обретение богатства. Продвинутый партиец считал, что его таланты заслуживают адекватного финансового воздаяния, и по случаю, вместо того чтобы передать гонорар автору и часть доходов в кассу партии, использовал деньги от постановок в Европе пьесы Горького «На дне» – около 130 тысяч марок – для поездки с подругой по Италии. После этакого конфуза товарищи объявили ему анафему, отказались общаться, все, кроме Ленина и большевиков. Многосторонне одаренный жизнелюбивый толстяк не особенно расстроился и решил на время податься в Турцию, а в итоге прожил там пять лет. Ему очень пригодился дар публициста, осведомлённость в вопросах экономики и мировой политики – Парвус пописывал статьи в журнал младотурок, которые мечтали провести в Османской империи либеральные реформы. Он удачно обзавелся новыми связями, сделался политическим и финансовым советником правительства младотурок. Во время Балканских войн наконец-то нажил вожделенные миллионы на поставках продовольствия и немецкого оружия, в этой связи преобразился в пламенного сторонника рейха. Парвус предвидел, что грядёт великая война, и, едва она началась, разразился публикациями, в которых призывал социал-демократов всего мира способствовать поражению деспотической реакционной России в интересах европейской демократии.
Пока правительства Антанты тайно делили турецкие ближневосточные территории, готовили планы относительно турецких проливовxviii с высадкой десанта для захвата Стамбула, Парвус в январе 1915 года во время встречи с послом Германии в Стамбуле в беседе с глаза на глаз выразил глубокую симпатию к Германии и представил план выведения России из войны. Он заявил, что российская социал-демократия считает именно царское правительство ответственным за войну и выдвигает требования – свержение правительства и быстрое заключение мира. Скорейшая победа Германии, равно как и революция в России, говорил он, наиболее реальны в результате перерастания войны в гражданскую против царизма внутри страны. Но и в этом случае опасность для Германии со стороны Российской империи сохранялась; последнюю следовало расчленить на национальные государства и сократить до относительно небольшого центрального ядра. Потребуется один год срока для исполнения плана и пять миллионов марок для начальных мероприятий. Парвус ссылался на старые партийные связи и опыт борьбы с царизмом в революции 1905 года. Его похождения в общих чертах были известны спецслужбам, однако несмотря на сомнительную репутацию автора, а, может, именно благодаря ей, германские дипломаты, памятуя его заслуги перед рейхом, проявили интерес и способствовали поездке Парвуса в Берлин, чтобы он лично представил план в Министерстве иностранных дел, а также перед командованием.
В Берлине 9 марта 1915 года Парвус представил «Меморандум д-ра Гельфанда», отпечатанный на двадцати страницах. Сначала план предусматривал подготовку к весне массовой политической забастовки на заводах Петрограда, на железных дорогах в центрах с крупными рабочими коллективами, ослабление страны изнутри с целью создания революционной ситуации, вследствие которой начнётся крушение гражданского и военного порядка. В той части программы, которая касалась анализа оппозиционных сил, главная роль отводилась социал-демократам. Этих следовало финансово поддержать и наладить контакты с лидерами в Швейцарии. Как вождь радикальной фракции большевиков, уже ведущей всеми средствами борьбу против абсолютизма, упоминался Ленин. Далее план предлагал созвать в Швейцарии или в какой-либо другой нейтральной стране съезд лидеров русских революционеров – в случае, если будет достигнута предварительная абсолютная договоренность о начале немедленных выступлений против царизма. Для этого требовалось скоординировать деятельность меньшевиков, социалистов-революционеров, националистических сепаратистских движений на окраинах империи – от Кавказа и Украины до Польши и Финляндии, а также повести массовую кампанию в мировой прессе для создания благоприятного общественного мнения в нейтральных странах. План предусматривал подрывную работу на флоте, в угледобывающих районах, на нефтяных промыслах, на Кубани, Урале… Особое внимание предлагалось уделить Сибири, где слаб административный аппарат. Можно политических ссыльных, которые имеют большие связи и пользуются авторитетом, направить в агитационные центры в промышленные районы страны и в Санкт-Петербург. Для этого требовались только деньги. В рукописных дополнениях Парвус предлагал снарядить экспедицию с богатыми средствами в Сибирь для организации взрывов железнодорожных мостов и переброски политических ссыльных в центр страны. Подрывы на железных дорогах по всей стране вынудят царское правительство использовать большие военные контингенты для защиты мостов, станций. Кроме того, если одновременно дела на фронтах пойдут плохо, то движение против режима может принять небывалые размеры, и царизм будет вынужден сконцентрировать вооруженные силы внутри страны, прежде всего в Петербурге и Москве. Стачки, голодные бунты, нарастающая политическая агитация – все это приведет к всеобщей смуте и распаду административного аппарата.
Германский Генштаб, в сотрудничестве с военной разведкой, одобрил мероприятия; сам кайзер дал согласие на финансирование. Немцы сознавали авантюрную составляющую плана, но, если на Восточном фронте принудить Россию к сепаратному миру, шансы на победу существенно возрастут, военное бремя для экономики многократно облегчится. Игра стоила свеч. Берлин отменил все ограничения на передвижения Парвуса и выдал для начала миллион марок на революционную пропаганду в России. Тот распорядился перевести деньги на счета в Копенгагене, Цюрихе и Бухаресте, затем с новым импульсом ринулся в Швейцарию восстанавливать связи с русской эмиграцией и старым партайгеноссе Лениным, на которого делал ставку.
Нищие эмигранты отнеслись к сказочно разбогатевшему Парвусу холодно, как к ренегату и немецкому агенту. Архиосторожный Ленин не пожелал дискредитировать себя в глазах соотечественников и союзников, их прилюдная встреча с Парвусом в дешёвом ресторане прошла холодно. Как они поговорили на квартире у Ленина, доподлинно не известно. Последний уверял, что дело закончилось ничем, однако дальнейшие события показали иное. Той же весной из Швейцарии, Вены и Парижа в Министерство внутренних дел в Петроград полетели донесения агентов об активизации русскоязычных изданий революционного, пораженческого, сепаратистского направления; подрывная литература заметными партиями проникала в Россию. От информаторов Охранного отделения поступали сообщения, что среди эмигрантов левого направления тайно вербуют агитаторов для пропаганды в армии и в лагерях для русских военнопленных – понятно, не без содействия немецкой стороны. Почва была подходящей; русская армия отступала, это усиливало брожение в умах.
В мае Италия, заинтересованная в займе у Англии и территориальных приобретениях за счёт Австрии, объявила войну империи Габсбургов, но это мало повлияло на общую обстановку на фронтах. После успешного начала войны в Галиции русская армия уже вступила было в Венгрию, но осталась без боеприпасов и, чувствуя себя преданной, безоружная, деморализованная, отступала. Летом оставили Львов. На германском фронте отступали из Польши, Литвы. Русское командование совершило очередную роковую ошибку, поощряя массовый уход жителей с территории, куда наступали немцы. Люди срывались из родных мест, бросали жилища, а для их переселения ничего не было подготовлено. По дорогам навстречу неизвестной судьбе потащились обозы беженцев. Они наводняли прифронтовую полосу, затрудняли передвижение войск. Толпы измождённых голодных людей без средств к существованию несли вглубь страны нищету, болезни, детскую беспризорность.
Через год после начала войны, в августе 1915 года, Николай II, рассчитывая на всплеск всенародного воодушевления, решил принять командование армией на себя. Приближённые отговаривали его, ссылались на сложную ситуацию в столице, кроме того, за ним не знали полководческих талантов. Великого князя Николая Николаевича он отстранил от поста Верховного главнокомандующего и отправил наместником в Тифлис, командовать Кавказским фронтом. Армия приняла известие спокойно, как должное; правда, царь слыл в народе несчастливым. Впрочем, войсками фактически командовал начальник штаба Ставки генерал Алексеевxix.
Той порой в солнечный сентябрьский день тридцать восемь орнитологов со всей Европы отправились в швейцарскую горную деревушку Циммервальд на международную конференцию. Все орнитологи оказались по убеждениям левыми социалистами, в том числе, с десяток разномастных политических эмигрантов из Российской империи. Собственно, для всех социалистов Европы хватило нескольких пролёток. Во многих воюющих странах выступления против войны приравнивались к государственной измене, поэтому даже в нейтральной стране требовалась конспирация. Орнитологи обсуждали своё видение мироустройства после войны. На конференции Ленин заявил цель большевиков – превратить империалистическую войну между народами в вооруженную классовую борьбу против своих правительств, то есть, в гражданскую. Ленинская идея удивительным образом совпадала с первоочередными мероприятиями тайного плана Парвуса. Основная часть социалистов, однако, Ленина не поддержала, в их числе Троцкий, и в итоговом манифесте остались не столь радикальные тезисы – о мире без аннексий и контрибуций, о самоопределении наций.
В октябре на стороне германского блока вступила в войну Болгария и участвовала в захвате Сербии – снова оправдались опасения Филиппа относительно братьев-славян, – но конца войне всё не предвиделось.
Осенью 1915 года Россия потеряла Курляндию, часть Польши, Белоруссии и Галиции, но при этом фронт стабилизировался и выпрямился в линию от Балтийского до Чёрного моря. Вот когда вспомнили солнечное затмение, что в начале войны наблюдалось практически по той же полосе. Правительству, однако, уже удалось наладить военное производство и заграничные закупки; улучшилась ситуация со снабжением армии, с вооружениями. На Кавказском фронте против Турции русские войска вышли в Северную Персию. А союзники по Антанте занимались эвакуацией остатков своего десанта с полуострова Галиполи. Они ещё в феврале начали Дарданельскую морскую операцию с высадкой 80-тысячного десанта на берегах полуострова с целью захвата проливов и продвижения к Стамбулу. Турки стояли насмерть. Никакие попытки союзников удержаться на берегу не увенчались успехом, так что перед наступлением зимы пришлось завершить операцию. По всему миру, даже в заокеанских доминионах Британской империи, в Австралии и Новой Зеландии, куда от века не заглядывали великие тени европейской истории, семьи оплакивали десятки тысяч молодых мужчин. Воины из заморских английских колоний примирились с турками в братских могилах Галиполи и навеки остались в Европе.