Сборник рассказов. Избранное

Пролог

– Ну, как себя чувствуешь, солдат? – с такими словами обратился ко мне врач на утреннем обходе в госпитале.

– Спасибо, доктор… Все нормально, но пальцы сильно болят…

– Пальцев уже нету… К сожалению…

– Ни одного!?..

– Нету всей кисти… Крепись… На войне так случается… Сестра запишите: два кубика обезболивающих и снотворное на ночь…

***

У меня начались фантомные боли. Об этом мне сказала на перевязке медсестра. Я не мог уснуть без уколов. Отсутствующие пальцы правой руки ныли нестерпимой болью. Засыпал каким-то поверхностным сном, в котором вся моя короткая жизнь мелькала, как в калейдоскопе. Снились мои отец, мать, дедушка и бабушка, боевые друзья, но чаще всех моя Акеми… Снилось всё, что со мною было, но я не знал того, что мне ещё придётся пережить…

Позывной «Серафим»

Когда мне исполнился один год, мои родители инженеры-ядерщики, работавшие на АЭС в Смоленске, уехали работать по контракту в Японию на АЭС в городе Фукусима, а меня оставили на воспитание дедушке и бабушке. Они были уже пенсионерами и не работали. Дедушка, Серафим Яковлевич, в свое время работал на шахте горным инженером, или, как он сам говорил – маркшейдером. Бабушка всю трудовую жизнь проработала в детском саду воспитательницей. Когда меня к ним привезли, дедушке было 70 лет, а бабушке, Ольге Ивановне – 65. В детский сад я не ходил, а всё время проводил, играя с ребятнёй двора их многоквартирного дома в пригороде Донецка, недалеко от аэропорта.

Моим воспитанием занималась, в основном, бабушка. Она всю любовь к своим детям – сыну, моему отцу и дочери, тёте Гале, живущей в центре Донецка, перенесла на меня. Занималась моим развитием не хуже, чем в детском саду. К пяти годам я уже мог читать и писать печатными буквами. Помню, в бабушкином письме моим родителям сделал приписку: «Папа и мама, я очень скучаю по вам».

К нам очень часто приезжала в гости тётя Галя со своей дочерью Валей, которая была старше меня на два года. Мы с ней дружили. Она выдумывала разные игры по мотивам детских сказок, где главную роль брала себе, а мне доставались второстепенные персонажи. Но однажды я сыграл роль Серого волка в сказке про Красную Шапочку. Мне очень понравилось, и я каждый раз просил её поиграть со мной в эту сказку.

Новый, 2001 год мы отпраздновали очень весело. Дедушка был Дедом Морозом, а тётя Галя – Снегурочкой. Нарядная ёлка в нашей квартире светилась разноцветными гирляндами. А мы с Валей, взяв под ёлкой подарки, читали стихи… Мог ли я подумать, что это был последний Новый год, когда я встречал его вместе с дедушкой и бабушкой…

Отец и мать, окончательно устроившись в Японии, меня в пятилетнем возрасте решили забрать к себе. Помню, с каким восторгом я смотрел на огромный самолет, на котором мы должны были лететь в Японию и с таким же восторгом смотрел в иллюминатор в самом начале полёта на землю, на малюсенькие машины и речные пароходы. Но когда сплошные белые облака закрыли землю и самолёт начал врезаться в них, как в молоко – мне было уже неинтересно, и я заснул…

Родители считались квалифицированными специалистами. Пользовались большим уважением на атомной электростанции и имели высокую заработную плату, что позволило им купить домик в городе. Дом этот был типичным японским городским домиком, без прилегающего к нему двора. Поэтому я часто играл с другими детьми прямо на улице. Поскольку отец и мать были постоянно заняты на работе, а работали они по 9—10 часов в сутки с одним выходным днём в неделю, то наняли домработницу для ведения всех хозяйственных дел и готовки еды. Помню, по утрам она открывала окна и двери для проветривания всех уголков дома. Особенно большое внимание она уделяла кухне, тщательно перемывая и перетирая всю кухонную утварь. Благодаря её стараниям всюду царил блеск, аккуратность и порядок.

Естественно, для того, чтобы определить меня в школу, а обучение в Японии начинается с шести лет, мне предстояло пройти подготовку. Для этой цели был нанят репетитор высшей категории. Это был пожилой японец, считавший себя потомком известного рода самураев. Его родители-дипломаты долгое время жили в России, что помогло ему в совершенстве изучить русский язык.

Учитель очень ревностно относился к своей работе. Он был не только моим педагогом, но и духовным наставником. Изучать японский язык мне с ним было легко и интересно. Помимо изучения японской слоговой азбуки катакана и хирагана, мы с ним играли в разные игры, из которых мне очень нравилась интересная и увлекательная игра го, развивающая внимательность, усидчивость и концентрацию ума. Кроме того, он очень осторожно, ненавязчиво прививал мне основы Бусидо – свод правил, рекомендаций и норм поведения в обществе.

К моменту поступления в начальную школу, а это происходит в Японии в апреле месяце, мне пошёл седьмой год. Я уже владел основами арифметики, умел читать и разговаривать на японском. Но особенно мне нравилось рисовать японские иероглифы. Их около двух тысяч. Учитель мне давал словесное задание, а я должен был нарисовать иероглиф. Эти уроки проходили в игровой форме, и я легко осваивал это непростое дело.

Учитель старался мне привить черты настоящего самурая, самыми главными из которых является честность и храбрость. Он неоднократно мне повторял: «Юноша должен быть бесстрашным, выдержанным и стойким».

В школе у меня дела складывались хорошо. Я обладал исключительной памятью – мог безошибочно повторить всё услышанное или прочитанное, а также мог заметить любое изменение в расположении окружающих предметов. Хороших друзей, а тем более, подруг у меня в классе не было, их мне заменял Учитель. Общение с отцом и матерью у меня было ограниченным. Они приходили с работы поздно, уходили рано. Только один день в неделю, когда у них был выходной, они полностью отдавали мне. Мы совершали поездки к морю, посещали зоопарк, ходили в кино. Иногда мама пекла пирог и мы все вместе наслаждались её искусством за чаепитием.

Всё остальное время у меня занимала школа, выполнение домашних заданий, где Учитель занимал главенствующую роль. Он старался привить мне чувство чести и стыда, учил быть правдивым, дисциплинированным. Вырабатывал во мне хладнокровие, спокойствие и присутствие духа, умение не терять ясность ума при самых серьёзных испытаниях. Такой характер развивался чтением рассказов и историй о храбрости и воинственности легендарных героев. Моё духовное развитие Учитель неотрывно увязывал с физическим. Ежедневно мы с ним отрабатывали приёмы самурайского боевого искусства дзю-дзюцу, делая упор на ведение боя в малых помещениях и ограниченных пространствах.

Когда я перешёл в четвёртый класс, отец определил меня в Академию футбола в ближайшей спортивной школе. Игра мне очень понравилась. Особенно полюбил жонглирование мячом. Мог жонглировать не только одним мячом, но даже двумя. Этот трюк никто в школе кроме меня не мог сделать. Выяснилось, что у меня отменная координация движений и исключительная реакция. Тренеры отмечали ещё и мою способность наносить удары по мячу из любого положения, как левой, так и правой ногами. Все прочили мне блестящее футбольное будущее…

Окончив начальную общеобразовательную школу, я поступил в среднюю школу первой ступени, где надо было учиться с седьмого по девятый класс включительно. В школе с учёбой у меня проблем не было. Легко переходил из класса в класс. В девятом классе, который является выпускным, моё обучение в Академии футбола тоже заканчивалось. В ней я стал «звездой». Меня начали приглашать на тренировки в футбольную команду города…

Мои родители к этому времени получили японское гражданство. Двойное гражданство в Японии запрещено, поэтому им пришлось отказаться от гражданства России. Понятное дело, гражданином Японии стал и я. Всё складывалось великолепно, но природный катаклизм в одночасье внёс страшные коррективы. Землетрясение в пятницу 11 марта 2011 года силой в девять баллов разрушило город, а мощное цунами затопило АЭС «Фукусима—1», где работали мои отец и мать. На станции в этот день пропали без вести два человека. Это были мои родители…

О том, что они погибли было признано значительно позже. Тела их обнаружены не были… Такое короткое слово «погибли» … Но оно означает, что я их не увижу больше никогда. Маму, которая мне пела колыбельные песни, лечила меня домашними средствами от простуды, ласкала, когда мне этого очень хотелось. Из —за её работы я её видел значительно реже, чем этого мне хотелось. Она была на десять лет моложе отца и говорила, что очень хочет, чтобы у меня появился брат или сестра. Погибла, когда ей исполнился всего 41 год. Отца тоже уже не увижу. Он защитил недавно докторскую диссертацию и был весь в науке, но мне старался уделять всё свое свободное время. Он очень любил футбол и сделал всё, чтобы и я приобщился к нему… Учитель мой тоже погиб во время цунами, охватившего побережье после землетрясения.

Мне хорошо запомнился тот день. Я только что пришёл из школы. Даже не успел раздеться, как вдруг сильнейший толчок выбил опору из-под моих ног и наш дом начал складываться, как карточный. От сильного удара в спину потерял сознание. Меня спасатели нашли под обломками дома с травмами спины и ног. В больнице я ожидал отца и маму, но их уже по-видимому не было в живых…

В больнице пробыл недолго и был направлен в детский дом, расположенный в пригороде Токио. Окончилась моя безмятежная жизнь. Теперь все решения мне нужно было принимать самостоятельно. Когда дедушка и бабушка, узнав о гибели моих родителей предложили мне вернуться в Донецк и жить у них, я, к большому их огорчению, отказался. Они на меня вначале страшно обиделись, но мне удалось их уговорить, выдвинув основную причину моего отказа: желание закончить среднюю школу по совету отца.

За месяц до землетрясения наша семья отмечала моё пятнадцатилетие. Тогда папа сказал, что мне необходимо закончить вторую ступень средней школы и поступить в высшее учебное заведение. Выпускные экзамены в средней школе за девятый класс я сдал. Далее предстоял выбор: или продолжать учиться и закончить двенадцатый класс, или поступать в колледж. Половина моих одноклассников выбрали второе, а я решил продолжать обучение.

Вступительные экзамены в старшую школу второй ступени я сдал без особого напряжения и стал обучаться в десятом классе. Мальчишки и девчонки обучались вместе. Наших детдомовских в классе было около десяти человек. И тут меня настигла первая любовь. Предметом моего обожания стала самая красивая девочка не только в классе, но и во всём нашем детдоме. Её родители тоже погибли при землетрясении. Звали её Акеми, что означает – «яркая красота». Действительно, она была очень красивой. Мы с ней были одногодки. Даже родились в одном и том же месяце – феврале.

Она была отличницей. Писала хорошие стихи о природе, о любви. Очень тяжело переживала гибель родителей. В отличие от меня, она осталась круглой сиротой, и её одинокая душа желала пристанища. У Акеми было много поклонников среди учеников школы, по японским меркам даже красавцев, но она ни одному не отдавала предпочтение. Мне тоже ничего пока не светило на этом фронте, но я был на свою русоволосую голову выше всех и сильнее. Быстро оттеснил конкурентов и старался всё время оказываться в поле её зрения. Она стала той девчонкой, которая заполнила всё моё существование. Я не мог прожить и минуты, чтобы не думать о ней. Засыпал и просыпался с её именем…

Мы с ней оба занимались спортом. Меня пригласили в профессиональную футбольную команду второго дивизиона на смотрины, которые я блестяще выдержал. Стал ходить на регулярные тренировки и был зачислен в резерв команды. Акеми была чемпионкой префектуры по стрельбе и её приглашали на первенство страны, где она заняла третье место по стрельбе из малокалиберной винтовки.

Желание быть с ней рядом настолько оказалось велико, что я решил тоже научиться стрелять. Как-то я сказал Акеми об этом и попросил её мне помочь. Она согласилась и познакомила меня со своим тренером – женщиной лет сорока довольно сурового вида. Стал регулярно посещать занятия. Тренер мне сразу сказала, что для идеального выстрела нужны холодный ум и тренированный глаз. Здесь у меня таланта не обнаружилось. Зато обнаружились дефекты, которые были несовместимы со стрельбой. Не хочу их перечислять, но был и положительный момент. Тренер заметила, что у меня винтовка держится в руках намертво. Она не вздрагивает даже от ударов сердца, что очень мешает другим стрелкам. Кстати, регулярные занятия футболом привели к тому, что сердце у меня совершало не более 55 ударов в минуту. Это очень важно для стрелка. Ведь нужно делать выстрел только в паузе между сердечными ударами. И тренер поверила в меня.

Многочасовые тренировки позволили мне выработать хладнокровие и терпение и, самое главное, избавиться от торопливости. Старался перенимать все приёмы маститых стрелков. Увлечение стрельбой оказалось даже сильнее футбола. Стрельба захватила меня так, что я решил с футболом повременить, хотя меня настойчиво приглашали в команду второго дивизиона. Мне хотелось быть рядом с Акеми, дышать с ней одним воздухом, иметь те же интересы, которые были у неё. Я её безумно любил…

Тренер была мною довольна. На ближайших соревнованиях на первенство префектуры по стрельбе из малокалиберной винтовки я занял второе место. Но в скоростной стрельбе из спортивного пистолета мне не было равных. Стал чемпионом префектуры. У меня была исключительная способность запоминать местоположение предметов. Однажды на соревнованиях с разрешения судей продемонстрировал перед зрителями стрельбу из винтовки по мишени с закрытыми повязкой глазами. Произвёл фурор, ни разу не промахнувшись и стал знаменитостью Токио.

В классе Акеми сидела за столом напротив меня и я, порой совсем забывая об уроке и учителе, смотрел в её сторону. Её темноволосая головка с маленькими косичками притягивала мой взгляд словно магнитом. Не знаю, обладал ли я гипнозом, но она каждый раз после моих взглядов поворачивала своё миловидное лицо в мою строну и тогда наши взгляды встречались. Её глаза, как две темные вишенки говорили мне, что я ей не безразличен… Так продолжалось каждый день. Однажды после долгих колебаний, решился написать ей записку. Написал, что она прекрасна, как цветок сакуры и влюбился я в неё сразу, как только увидел и теперь жить не могу без неё. На перемене подошел к её столу и вложил записку в лежащую на нём книгу. Она это видела. Я стал ожидать ответ. Он пришёл на следующей перемене. Свой ответ, по моему примеру, она вложила в мою книгу. В записке было написано всего три слова: «Люблю тебя тоже». Не знаю, как у неё, а у меня такое тепло разлилось в груди, что я насилу дождался конца занятий и подошёл к ней. Школа была в пятнадцати минутах ходьбы от нашего детского дома. Всю дорогу мы шли рядом и разговаривали о чём угодно, но только не о том, что произошло. Она приняла мое признание в любви с достоинством королевы, как нечто само собой разумеющееся. Однако при расставании тихо сказала: «Маттакуши, я тебя люблю очень». Моё имя – Максим, она выговаривала по-японски, что прозвучало для меня нежной музыкой…

Прошло дней десять после первых объяснений в любви, когда я решился привлечь её к себе и прикоснуться своими губами к её губам. Ни я, ни она целоваться не умели, но теперь при расставании всегда это делали. Но однажды она так нежно обняла мою шею своими тонкими, еще почти детскими руками, что я не мог удержаться, чтобы не коснуться рукой её маленькой груди. Это произошло как-то интуитивно. Она вмиг встрепенулась, и я почувствовал, как её губы буквально впились в мои. Мне это понравилось, и я попытался сделать то же самое. Поцелуи стали такими жаркими, что мы уже себя не контролировали. Нам не хватало родительской ласки и все чувства мы переносили друг на друга. Все печали и радости мы делили пополам. И мне, и ей уже шёл восемнадцатый год. Будь у нас соответствующие условия, то всё произошедшее с нами чуть позже, могло произойти даже значительно раньше. Мы с Акеми, решили пожениться, когда достигнем выпускного из детдома возраста, который наступал после 18 лет. Оставалось меньше года, и мы решили не торопить события. По-прежнему целовались, теперь уже довольно страстно, но «границу» не переходили.

Я начал обучать её русскому языку. Она с большой охотой начала учить наш «великий, могучий… русский язык». Известно, что в японском языке очень мало ласковых слов. Поэтому японцам требуется в два раза больше времени, чтобы что-то сказать. Хотя бы только поэтому он не сравнится с нашим языком. Акеми это почувствовала, когда стала немножко понимать мои ласковые слова, обращённые к ней.

Наши отношения с Акеми не были секретом для воспитателей и воспитанников детдома. Администрация приветствовала формирование пар среди выпускников детского дома. Все без исключения воспитанники получали профессиональное образование.

Мы с нею обучались компьютерному программированию, а я видел своё будущее в стрелковом спорте. Но всё это могло случиться ещё не скоро, а пока мы закончили последний класс старшей школы. Акеми уже не выглядела угловатым подростком, а превратилась в стройную девушку очень приятной внешности, а я сильно подрос, да так, что она едва доставала мне до плеча. Нам продлили пребывание в детском доме согласно Закону, до достижения нами двадцатилетнего возраста.

Как призёров последних соревнований по стрелковому спорту, нас с Акеми в первых числах апреля 2014 года пригласили на весенние недельные сборы на спортивную базу в пригороде Токио. Весна в том году была ранней. Природа оживала после довольно холодной зимы. Цвели деревья, проснулись пчёлы, их жужжание слышалось под каждым деревом, пели птицы и на душе у меня было тепло от сознания того, что рядом со мною была любимая девушка. Нам совсем недавно исполнилось по восемнадцать лет, и мы знали, что кроме детских поцелуев существует ещё нечто, более интимное и острое. Мы давно с ней этого хотели…

Стреляли мы с нею хорошо, у тренеров претензий к нам не было. Так получилось, что в комнате на базе я остался один. Мой напарник по комнате был вынужден покинуть сборы по семейным обстоятельствам. Акеми пришла ко мне и осталась со мной на ночь… Случилось то, что случилось. Мы оба с ней потеряли невинность, и эта утрата была такой сладкой, что мы всю неделю пребывания на сборах продолжали её терять…

Возвратились мы в детдом уже не детьми. Нам пошел девятнадцатый год и будущее нам казалось светлым и обеспеченным. На моём счету в банке было 500 тысяч долларов – компенсация государства за погибших на работе моих родителей. У Акеми что-то около 50 тысяч. Квартиру купить мы вполне могли.

В конце апреля мне позвонила бабушка и сказала, что дедушка тяжело болеет и хочет меня увидеть, может быть уже в последний раз. Мы с Акеми решили лететь в Донецк. Мне визу в посольстве Украины выдали на основании вызова родственников, а вот Акеми визу не дали. Это был настоящий удар для нас. Решили мы, что я полечу один. Побуду месяц и вернусь…

В Москве у меня была пересадка на рейс Москва – Донецк. В аэропорту Донецка меня встречала почти вся моя украинская родня: бабушка, сестра моего отца – тётя Галя с дочерью Валентиной. Встреча была очень радостной.

– Господи, как ты, Максим, вырос, – воскликнула бабушка, обнимая меня, – возмужал и стал так похож на отца.

– Вымахал, небось, под два метра? – спросила тётя Галя.

– Нет, только метр восемьдесят пять, – поправил я её, – но, думаю ещё подрасти…

Моему дедушке исполнилось 87 лет. Он лежал в постели. Я его обнял и поцеловал. Он сильно исхудал и был очень слаб.

– Ну, рассказывай, как жилось на чужбине? – спросил он.

– Серафим, дай мальчику прийти в себя с дороги, – взмолилась бабушка, – сейчас поужинаем и тогда он всё расскажет.

Мой рассказ все слушали с большим вниманием. Я рассказал, как погибли отец и мать, хотя, мёртвыми их не видел, а только то, что мне рассказывали в детдоме. Рассказал о своих спортивных достижениях и, конечно, не забыл об Акеми. Сказал, что собираюсь жениться на ней. Дедушка предложил помянуть сына и невестку – мою маму. Ему пить было нельзя, но он пригубил из своего стакана, а я впервые глотнул спиртное и оно мне не понравилось. Однако традиция есть традиция…

У дедушки был рак, и врачи сказали бабушке, что он долго не проживет. Поэтому я решил проводить его последний путь, а затем уже вернуться в Японию.

Город Донецк мне очень понравился, но на улицах было как-то неспокойно. Митинги, протесты… О политической жизни в Украине я ничего не знал, но дедушка кое-что мне рассказал:

– В Киеве голову поднимают националисты и, наверное, начнут свой поход на Юго-Восток… Они хотят лишить нас веры и языка… Ты уезжай, пока не началась заваруха… А нам здесь жить и умирать… Это наша земля…

Мне родители рассказывали о героическом прошлом дедушки. Он мальчишкой, приписав себе лишний год, ушёл воевать. В армии был разведчиком. Дошёл до Кенигсберга, был тяжело ранен и демобилизован по инвалидности.

– Дедушка, ты предлагаешь мне убежать и бросить вас здесь… Ты воевал за эту землю, и я не уеду никуда… Буду тоже, как и ты, сражаться за неё…

– Я рад, что ты вырос таким… Умру спокойно…

В городе был объявлен призыв добровольцев в ополчение, и я пришёл на сборный пункт. Когда я предъявил свой японский паспорт, то вызвал некоторое удивление у секретаря.

– Вы интернационалист?..

Объяснил своё появление в Донецке и рассказал о своих достижениях в спортивной стрельбе. Меня тут же направили в подготовительную школу снайперов.

Позднее, в конце июня, в последний путь мне пришлось провожать не только дедушку, но и бабушку вместе с их пятью соседями. Город тогда был обстрелян «Градами» и случилось прямое попадание в их дом. А я в это время уже месяц проходил трёхмесячный курс молодого бойца в ополчении. Но перед этим дозвонился до Акеми и рассказал ей о причине своей задержки в Донецке. Она плакала и просила меня всё хорошо обдумать, но я настоял на своём. При этом попросил держать всё в строжайшей тайне и никому не рассказывать – где я. Связь держать со мной через тётю Галю, для чего сообщил её адрес и телефон. И тут она мне сообщила, что беременна и решила рожать.

Я её решение одобрил и посоветовал использовать мою генеральную доверенность на распоряжение моим банковским счётом для покупки квартиры. Такую доверенность я нотариально оформил на неё перед моим вылетом на Украину.

Школа снайперов была сформированная из таких же необстрелянных парней и девушек, имевших ранее хоть какое-то отношение к стрельбе. Собственно говоря, это была школа выживания в бою. Курс молодого бойца мы проходили в ускоренном темпе. С утра до позднего вечера, и даже иногда по ночам, нас обучали инструкторы, имевшие боевой опыт в горячих точках: в Афганистане и Чечне. Нас обучали способам маскировки на местности, стрельбе из всех видов оружия, минному делу, рукопашному бою и, конечно, стрельбе из снайперской винтовки. Не только по видимой мишени, но и по скрытой: на звук, на свет, на шорох. Здесь я удивил своих инструкторов умением метко стрелять «по-македонски» – на бегу из двух пистолетов по двум мишеням.

Снайперами смогли стать не все. Был очень жесткий отбор. Я, еще двое ребят и трое девушек, смогли пройти сквозь сито тщательного отбора. С нами уже начал проводить занятия пожилой инструктор высшей категории, прошедший Египет и Афганистан. В школе нам показали советский фильм «Враг у ворот» о борьбе сталинградского снайпера Василия Зайцева с немецким «суперснайпером» Кенингом. Фильм произвёл на меня сильнейшее впечатление, а Зайцев стал моим кумиром…

Тётя Галя прислала мне письмо, в котором рассказала, что наладила связь с Акеми. У неё беременность протекает нормально, УЗИ показало, что у неё родится двойня. Квартиру она купила недалеко от детдома, а детдомовская администрация взяла над нею опеку. Это меня душевно успокоило, но расстраивало то, что нам пользоваться сотовым телефоном категорически запрещалось. Я с блеском сдал все экзамены и был отправлен на передовую с позывным «Серафим», который взял в честь своего деда.

На войне у бойцов сложилось мнение, что снайперы и пулемётчики живут на передовой не очень долго. Это я слышал от пожилых ополченцев, но не верил, что пуля-дура достанет меня в расцвете сил и здоровья. О том, что убивать мне самому придётся людей, пусть даже извергов, я думал пока только теоретически. Практика оказалась жестокой и циничной.

Отряд, куда я прибыл, вёл осаду Донецкого аэропорта, где засела самая оголтелая часть украинской армии. Их почему-то называли киборгами. Командир отряда, пожилой мужчина лет пятидесяти, принял меня очень тепло.