Осенней пестрой краской наполнен полумрак,
Вечернею загадкой колдует старый парк,
А листьев пожелтелых не счесть со всех сторон,
И наша встреча вечером – нелепый, сладкий сон.
Я не пытаюсь добавлять в сценарий краски,
Не строю сцен влюбленности, страстей,
Но почему-то оказался в сказке, во власти обаяния и красоты твоей.
Но мне друзья твердят уже давно, что времена Аленушек прошли,
Что только в сказках торжествует правда и добро,
А в жизни – лицемерие, и нет любви.
И каково же было восхищенье, увидеть Вас, Аленушка, в ХХ веке!
Ведь в наше время редко видишь воплощенье античных идеалов
в человеке.
И милая улыбка, обаяние лица, певучий голосок и мягкий взгляд
Пленили в древности влюбленного стрельца,
Пленят сейчас всех молодых ребят.
Впервые в жизни не могу найти ответ на мучивший меня вопрос:
Остаться верным старому сюжету, и той тоске,
К которой сердцем так прирос,
Или отвлечься от былых раздумий, влюбиться, словно в детстве
в красоту,
В девичью неприступность, робость поцелуев,
В таинственное, тихое: «Люблю»?
Пишу, и сам себе смеюсь.
Мечты, мечты! Где ваша сладость!
То, что ушло, назад уж не вернешь.
Теперь влюбленность превратится только в шалость.
Как жаль, однако же, как жаль, что мне сегодня не шестнадцать.
В душе тоска, не возвратить мальчишечью мораль,
Когда все в прошлом, и когда за двадцать.
Эти стихи были написаны в день нашего знакомства. Такого удивительного человека, как Андрей в моей жизни еще никогда не было, и я очень ценила эти отношения. Меня любили, я позволяла себя любить. Все мои мысли были о том, с кем так радостно было провести даже школьную перемену, а здесь, в клубе заполнялось вечернее временное пространство до начала нового школьного дня. Немного непривычным казалось это странное чувство блаженства, осознание того, что тебя просто любят, и ничего не хотят взамен. Все так красиво: стихи, вздохи, признания…
Часть 5
В декабре военную часть, где служил мой отец, перевели в другой гарнизон, а я оставила часть своей души в двух близких мне людях – Александре и Андрее. Расставание проходило тяжело. Как мне не хотелось уезжать из любимого городка! Сколько всего было с ним связано – прогулки, вылазки в новые места, летние заработки сбором клубники. Мы собирали яблоки, черешню, груши, а на заработанные деньги обязательно покупали обновки. Осенью и весной мы ездили на Лейпцигские ярмарки, известные во всем мире, – меняли русские сувениры на импортные ручки, пакеты, жвачки и другие товары. Уезжать не хотелось, и даже то, что многие одноклассники переезжали вместе с нами, меня не радовало. Здесь оставалась часть меня. Долгие годы потом мне будет сниться наш городок, школа, стадион, клуб, друзья, любимые и близкие люди. Андрей посвятил моему отъезду следующие строки:
Как мне сегодня грустно, отчего?
И этот снег какой-то сумасшедший,
гитары звук плаксивый, безутешный.
Как мне сегодня грустно! Отчего?
Всего лишь миг назад все было просто и занятно,
всего лишь миг назад…
Но что произошло? И струны стонут от аккордов,
гитара издает тоску,
И за окном все дребезжит от ветра и моторов,
Слеза печально капает на тонкую струну.
И в зале лишь зажжен дежурный красный свет,
И сцена в полумраке кажется бездонной
И я сейчас пою для тех,
кто не поймет моей печали томной
Нет! Песню не для них пою,
А для тебя, которая не слышит, которую люблю,
Но быть с которой вместе не могу,
и за которой вслед не побегу…
В твоем я взгляде прочитал: «Прощай, я уезжаю»…
В последний раз я взглядом провожаю,
Как ты уходишь по ночной аллее
подобно милой, удаляющейся фее.
Не обернешься ты, и не пойду с тобою я,
Не подарю цветы, и ты не скажешь: «Я твоя».
Мы разминулись в этой жизни быстротечной,
Так же нелепо, как познакомились при встрече.
И не создавшийся роман, ни по твоей, ни по моей вине
Оставил мне лишь только сладостный дурман,
и память о счастливом дне,
Который свел нас вместе в этом мире,
и дал вдохновение к забытой лире,
Оставил мне бумагу и перо, тоску о том,
что все ж таки не написал его.
Прощай! Хоть не было меж нами ничего,
и быть-то ничего и не могло,
Прощай! Но что-то сердце обожгло,
и что-то в нем произошло.
Оба моих кавалера писали мне письма. Конечно же, письма Андрея впечатляли своим содержанием. От Александра письма стали приходить все реже, и в итоге переписка сошла на нет. Андрей потом демобилизовался в Союз, еще писал с гражданки, но жизнь в Самаре закрутила его, и мы потеряли связь. В последние дни перед отъездом, когда было очень грустно, мы часто разговаривали с мамой. Я делилась с ней самым сокровенным, и она всегда находила время выслушать меня, побыть со мной рядом. Иногда мы ходили вдвоем в лес за ягодами или грибами. Собирали ежевику, потом, исцарапанные колючими ветками, шли домой с полными ведерками ягод. Первые весенние цветы ветреницы устилали весь лес, который превращался в настоящую сказку, я любила всей душой эти красивейшие пейзажи. Часто в детском садике, где мама была заведующей, проходили праздники. Садик находился в большом немецком доме, вроде загородного коттеджа. Иногда я бродила по его комнатам, витым лестницам, и представляла, что я в своем загородном доме. Он был огромный – два этажа и мансарда. Воспитываясь в коммунальных квартирах или хрущевках, о такой роскоши можно было только мечтать. Расставаясь со всем этим, я уезжала с болью в сердце и чувством искреннего протеста той новизне, которая меня ждала. Мы переехали в современный городок под названием Альштедт, находившийся в трех часах езды от Лейпцига, ближе к западной границе. Нам дали современную квартиру на пятом этаже с необычной планировкой и евроокнами. Тогда мы понятия не имели, что это за конструкция, когда поворотом ручки можно открывать окно под любым углом. В квартире было две комнаты и кухня, в которой можно было только готовить. Ели мы в зале, так как вчетвером на кухне невозможно было разместиться. Вместо ванной была душевая кабинка, но мне очень понравилась новая квартира. Большинство домов были новыми, их только что сдали для нашей военной части вместе с современной школой и новым спортивным залом. Появление небольшой, но очень яркой компании девочек-девятиклассниц не осталось не замеченным в новой школе, это было событием года. Симпатии распределились в нашу сторону, и начался период бурных ухаживаний за нами местных мальчишек. Новый период моей жизни скоро вытеснил все старые воспоминания и тоску. К счастью, я сразу же влилась в школьную жизнь, избежав тяжелого и долгого процесса адаптации. Новые учителя были хорошими специалистами, но все-таки интерес к предметам во многом зависел от преподавателя. К примеру, учительница физики была первоклассным педагогом. Она так объясняла материал, что все схватывалось на лету, была справедлива, умна и всегда находилась в центре всех школьных и классных событий. Она никогда превозносила свой предмет, преподавала отлично и с нас спрашивала по совести. Мы очень любили учителя физкультуры. Он умел интересно организовать урок. Никто не прогуливал, ссылаясь на плохое здоровье, скорее наоборот, старались всегда приходить. Вместо клуба у нас теперь был большой, просторный спортивный зал, и мы с удовольствием посещали секции волейболу и баскетболу. Праздники и чаепития устраивали у подруги Гали всем классом. Один раз собирались даже у меня, хотя было тесновато. Чаще всего мероприятия проходили непосредственно в школе. Мою новую любовь звали тоже Олег, он был одним из самых заметных парней нашего класса. Приехавшие девушки не могли не привлечь внимание мальчиков, поэтому отношения с одноклассницами по началу у нас не ладились, но потом мы подружились. Мы с подругой Натальей заняли руководящие места в дружине и пользовались, если не всеобщей любовью, то уважением точно. Новая школьная жизнь целиком захватила меня, я все меньше скучала по старому городу. Зимой играли в снежки, катались с горы на санках. Даже несмотря на теплый климат, снега хватало насладиться зимними забавами. Свидания с Олегом проходили в подъезде или дома. Мы сидели на последней парте, держась за руку и думая скорее о наших нежных чувствах, чем об учебе. Хорошо, что это не сказывалось на успеваемости. Подарком на окончание девятого класса была поездка в Берлин, которую я проспала. Это было ужасно! Мало того, что родители не услышали звонка будильника, так еще и подруги не зашли, они просто позвонили по домофону, и побежали на автобус. Когда я пришла, все уже уехали, меня никто не стал ждать. Весь день я ревела от обиды и не могла дождаться их приезда.
Хорошо зарабатывать в гарнизоне могли только жены офицерского состава (мало того, что их мужья получали больше моего отца раза в два-три), а женам прапорщиков и технического персонала платили очень мало. Скоро выход был найден: женщины съездили в ближайший городок и договорились с немцами на сезонные работы. У нас была бригада из семи человек взрослых с детьми. Отправляться на работу было опасно и потому увлекательно. За нами приезжал вахтовый автобус, останавливался в лесу, и мы сползались туда со всех домов, как партизаны. Вставали очень рано, чтобы в шесть утра быть уже на работе. Нас привозили на объект, где мы начинали в прямом смысле этого слова, пахать. Сначала прополка, потом в зависимости от сезона – сбор ягод, вишни, яблок, огурцов и так далее. Заканчивали часов в двенадцать, после чего нас кормили горячим вкусным обедом, выдавали зарплату и развозили по домам. Детям платили наравне со взрослыми, по тридцать марок в день. Получалось так, что мы с мамой зарабатывали больше папы. Конечно, отца вызывали в политотдел, предупреждали, что из-за этой подработки, мы можем выехать досрочно. Работа у немцев считалась недостойной народа победителя. Сперва, конечно, нас, нарушителей, нужно было поймать с поличным, а это было непросто, и вскоре на наши вылазки попросту закрыли глаза. Работа нравилась еще тем, что она была не такой тяжелой, и тем, что отношение к нам было уважительным, ведь работали мы на износ и качественно. Днем я отсыпалась и скоро была готова к другим подвигам, уже личного характера. Мы ездили загорать и купаться в немецкую деревню, в искусственный бассейн, где отдыхали и знакомились, используя полученные в школе языковые навыки. Проработали мы все лето. Мама купила себе и мне по натуральной шубе, немного заграничных вещей и даже спальный гарнитур. Нам очень не хотелось уезжать, но отец только и мечтал о скорейшем возвращении в СССР. В ызов пришел нам в конце осени, когда я училась в десятом классе. Пока оформлялись документы нашего сменщика, я мечтала доучиться и побывать на выпускном бале вместе со своим классом. Попасть за границу хотели многие, поэтому документы не заставили себя долго ждать. Мы с мамой плакали и видели сны, как остаемся там или возвращаемся за границу: так не хотелось уезжать. И снова мне приходилось оставлять часть себя с друзьями и школой, которую я так сильно любила.
Часть 6
Мне пришлось вернуться в ту самую школу, из которой пять лет назад я уехала с таким удовольствием! Можно было переехать в любой другой город страны, кроме Москвы или Петербурга, но папа выбрал историческую родину. То, что довелось мне испытать по возвращении домой, сложно передать словами. 1987 год. Карточная система. Отсутствие на прилавках магазинов даже необходимых товаров. Километровые очереди за любым выброшенным дефицитом. Складывалось такое впечатление, будто из рая мы попали в настоящий ад. Ненавистная школа с учителями-самодурами, недалекие одноклассники, отставшие в своем развитии лет на пять, грязный гарнизон, отрезанный от города, и огромный душевный дискомфорт. Я была обижена на весь мир: на большое начальство отца, что отправило нас обратно, на руководство страны которое довело экономику до полного упадка, на людей, не видевших в жизни красоты и потому не умеющих вести себя иначе, чем серая безликая толпа. Я ненавидела все вокруг. Мне предстояло привыкнуть к новым преподавателям, которые вели наш класс уже более двух лет. Я вернулась в свой бывший 10 А класс, где половина ребят были мне уже незнакомы. К счастью, в мой класс вернулась девочка, прожившая пять лет с родителями в Венгрии, с ней я и подружилась. С другими мне было сложно найти общий язык. Парни отставали в развитии, девчонки были продвинуты в другом: курево, выпивка, мат, секс. На их фоне мы казались белыми воронами, существами, прилетевшими с Луны. Учителям ничего не было нужно – они устали от старшеклассников, которых интересует все что угодно, кроме учебы. Кто-то из преподавателей просто отчитывал урок по учебнику, другие старались вызвать хоть какой-то интерес к теме. Одна же особа отличалась редким самодурством. Она преподавала как в вузе – что успел записать, то и твое. В то же время ответ она требовала полный, соответствующий ее лекции Свое мнение высказывать было нельзя, так как оно априори считалось неправильным. У нее были любимчики, в основном, мальчики, посещавшие ее театральный кружок, только они имели приличные оценки. Остальные ученики для нее просто не имели лица и уж тем более не могли претендовать на свое мнение по какому-либо вопросу. Благодаря ей, в аттестате у меня появилась единственная тройка по литературе. С физкультурой также возникли трудности – нужно было сдавать кросс на лыжах, а я на них лет пять не стояла, ведь за границей у нас не было никаких норм ГТО. Остальные дисциплины не вызывали особых проблем. Отношения с одноклассниками так и не установились – я так и осталась для них чужой, но опускаться до их уровня, я не собиралась. Когда пришло время выпускного, я искренне радовалась, что все закончилось и мне больше не придется общаться с одноклассниками. Друзья из Альштедта прислали мне фотографии и письма, рассказав в них, как здорово прошел их выпускной. Мне же оставалось грустить и жалеть о том, что меня не было рядом с ними. Дни в моей памяти, наполненные радостью и счастьем, моментально стирались бытом и неустроенностью советского режима. Привыкнув к хорошей пище и вещам, я тосковала и во сне видела свое возвращение домой, за границу. Если одежды еще хватило на несколько лет, то с едой дела обстояли хуже. Талонов, выделенных в месяц на четырех человек, с трудом хватало на два дня, после чего опять наступала тоска и голод. Я просто мечтала о колбасе, вспоминая огромные прилавки с разнообразием деликатесов, и быстро возвращалась к реальности, наблюдая в магазинах голые полки с зелеными трехлитровками помидоров. Мое желание наесться было настолько сильным, что Бог послал нам мамину подругу, работавшую в мясном цехе. Мы покупали у нее колбасу и каждый раз с нетерпением ждали очередной. Даже тогда, когда я чем-то отравилась и мне нельзя было употреблять в пищу ничего жирного, я все равно набросилась на мясо, отсрочив свое выздоровление еще на день. Очереди в магазинах были за всем. Люди отстаивали в них многие годы своей жизни: за сгущенкой, тушенкой, венгерскими компотами… Плотно прижимаясь друг к другу, они двигались к заветной, съедобной мечте, и не дай Бог, если она заканчивалась! Мысли о еде занимали почти все время, но нужно было думать, куда пойти учиться после школы. Особых пристрастий в плане профессии у меня не было, оставалось смотреть на выбор других и следовать чужому примеру. Сначала я посещала курсы. Мы несколько раз в неделю ездили с одноклассницей в политехнический институт на физику. Но очень скоро я поняла, что это не мое. В то время я дружила с парнем с Западной Украины. Он часто приходил ко мне домой, познакомился с родителями. Правда, я очень стеснялась отца, так как вечерами он чаще всего был нетрезвым, и ему всегда хотелось в эти минуты с кем-то поговорить. Однажды Сергей просто перестал приходить, отвечать на мои звонки и, вообще, попадаться мне на глаза. Я не знала истинной причины, поэтому переживала и мучилась, пока не поняла, что он просто пользовался выгодной ситуацией: теплый прием каждый вечер, ужин, трепетное отношение. Еще много времени уйдет у меня на переживания и мысли о том, что мне не везет, потому что я и моя семья не такие, как все. Я долго не могла осознать, что если нравишься ты, то не будут смотреть на родителей, дом, в котором ты живешь, а просто будут любить тебя такой, какая ты есть. Если человек думает, что он самый лучший, и все, что его окружает, – верх совершенства, то и результаты, окружение, отношения станут неординарными, исключительными. В первую очередь нужно очень сильно полюбить себя. Если же копаться в себе, выискивая недостатки, то и другие будут видеть только негатив и относиться соответственно. Выбирая специальность, я решила остановиться на экономике. Несмотря на отличные знания по математике и геометрии, все предметы я сдала на тройки. Пришлось идти в экономический техникум, где работала наша знакомая. С ее помощью сдала экзамены на «хорошо», и была зачислена на специальность «бухгалтерский учет». Последнее лето перед взрослой жизнью мы проводили праздно: ездили каждый день загорать на озеро, отдыхали, развлекались. Обычно из городка я выезжала только с родителями, но приехавшая в гости сестра, уговорила выбраться на дискотеку в город. Одевшись соответственно случаю (яркие юбки, начес на голове, колготки, каблуки), мы отправились в один из городских районов. Добраться до парка, в котором проходило мероприятие, мы не успели. Нас схватили какие-то отморозки и потащили в машину. Сестра пыталась сопротивляться, и тут же ее ударили в живот. Меня схватили за волосы, и я в ужасе подчинилась, даже не пытаясь постоять за себя. Я никогда не была в такой ситуации: ужас буквально парализовал меня. Эти отморозки оказались местными бандитами, наводившими ужас на весь город. Нас они везли на какую-то квартиру, надеясь порезвиться. Оставаясь девочкой в свои восемнадцать лет, я была жутко напугана, не знала что предпринять. Быть избитой мне казалось страшнее, чем изнасилованной. Судьба сжалилась над нами, у бандитов внезапно появились дела и им пришлось взять нас на встречу. Сначала я пыталась внушить одному из бандитов, что я еще девчонка, и это чревато последствиями. Когда я поняла, что он мне не верит, перешла к другой тактике. Я начала вести себя «по-свойски», хотя страх сковывал тело. Я предложила не спешить и позже, встретившись, провести вместе день в более расслабляющей обстановке. Он мне поверил, и мы договорились о встрече. Почувствовав, что опасность миновала, я посмотрела на этого человека совсем по-другому. Похоже, этот парень весь состоял из комплексов, решая при помощи агрессии свои проблемы. Если на первый раз все обошлось, то второго мы уже не допускали, ездили только в центр, и всегда небольшими компаниями, так было более безопасно. Как-то в автобусе я познакомилась с боксером. Вот он мне понравился! Такие парни в девяностых были самыми популярными. Он наводил ужас на любого, с ним нигде не было страшно. Одет по последнему слову моды: крутой спортивный костюм, бейсболка, футболка «Lacoste». Он сам продавал одежду, фарцевал и работал в нашем городке сверхсрочником. Мы встречались каждый день по вечерам, а строгая мама сразу навела справки и через общего знакомого узнала, что он был женат и у него есть дочь. Этот факт послужил основанием запрета на встречи с ним. Мол, сделает мне ребенка и оставит одну. Мама очень боялась за меня, считала, что мужу я должна достаться девочкой. В общем, она добилась своего, и вместо того, чтобы открывать в себе женщину, я все больше прятала свои ощущения. Мне очень нравился Артем, он был нежен, обходителен, но я так боялась отдаться ему, что не разрешала предпринимать никаких действий. Возможно, он и сам это понимал, а потому берег меня. Однажды, собираясь на свидание, я надела свое лучшее белье. Мы долго целовались, но не более того. Дома же меня ждал настоящий скандал по поводу отношений с Артемом. Доказывать обратное, если тебе не верят, было бесполезно, и только моя решимость пойти с мамой к врачу убедила и ослабила ее натиск. Так мы встречались до самой осени, когда я уже начала учебу в техникуме. Ездить приходилось очень далеко, на дорогу уходило полтора часа, но учиться мне нравилось. Атмосфера техникума сильно отличалась от школы. Уважительное отношение со стороны преподавателей (совсем на равных), свободная форма одежды, что позволяло демонстрировать собственный стиль.
Часть 7
Мне всегда нравилось красиво одеваться. Я до сих пор не могу понять, почему не выбрала другое направление в жизни, возможно, со временем превратилась бы в известного дизайнера. Тогда же я просто стала одной из главных модниц нашего техникума. Классный руководитель была худенькой, подтянутой и стильной женщиной с безупречным макияжем и прической. Она стала для нас эталоном женственности и очарования. После уроков информатики, которые она преподавала, мы часто беседовали о стиле, одежде, о том, какой должна быть женщина. Как-то она сказала нам «Девочки, купите на стипендию весы и следите за весом. Легче сбросить двести граммов, чем три килограмма лишнего». Тогда для меня это стало правилом жизни, я всегда стремилась совершенствовать себя. Учеба не вызывала трудностей, все давалось легко, и скоро я стала старостой группы. Мероприятия внутри техникума носили празднично-женский характер. Это были конкурсы красоты и показы мод. Многие девчонки жили в общежитии, и я иногда оставалась у них ночевать. Попасть в общежитие было не просто, приходилось заходить большой гурьбой и в какой-нибудь знакомой для вахтерши одежде. В общаге мне нравился дух сплоченности, единства, когда, например, все вместе жарили картошку и так же вместе ее съедали.
Брат одной из моих подруг учился в автомобильном училище, куда мы ходили знакомиться, даже несмотря на конкуренцию со стороны городских девушек. Встречи с Артемом стали редкими. Пожалуй, только запрет мамы поддерживал наши отношения. Мы договаривались с ним о встрече заранее, и когда что-то менялось, он отправлял ко мне посыльного. Однажды, Артем попросил заглянуть ко мне знакомого курсанта, чтобы он предупредил меня о времени встречи.
В это время у меня во всю шла уборка, и я с тряпкой в руках открыла дверь. Какого же было мое удивление, когда я увидела красивого, высокого парня в кадетской форме. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, а потом он передал просьбу Артема. Курсант мне очень понравился. Он был по-мужски красив и обаятелен. После этого мы не виделись, но я постоянно думала о нем. Артем все чаще уезжал куда-нибудь по делам, и мне приходилось развлекать себя самой.
В один из субботних вечеров я встретила знакомого курсанта на очередной дискотеке: это был наш шанс. Мы провели вместе вечер, и он спросил, можно ли ему прийти ко мне в гости. Я согласилась. Так начались отношения, подогреваемые старанием сохранить тайну. Я стала избегать встреч с Артемом. Он заподозрил неладное. И однажды все открылось. Он стал выслеживать меня, встречать после техникума, писать в записках угрозы. Даже родители были вынуждены вступиться и попросили его оставить меня в покое. Тем временем отношения со Стасиком набирали обороты. Мама была довольна. Конечно, он мне нравился, но о замужестве я совсем не думала. Мама часто напоминала мне, как тяжело я всегда переживала расставания, предупреждала, что когда начинаешь выбирать, рискуешь остаться в девках или выйти за первого встречного. Парень был самый подходящий.
Стас отлично относился к моим родителям, особенно хорошие взаимоотношения сложились у него с мамой. В это время приближался конец учебы в техникуме, мы выходили на диплом, нужно было строить дальнейшие планы. Я сообщила ему, что остаются в городе только те, кто замужем, остальные разъедутся по нашей многострадальной Родине поднимать ее экономику. Это сработало, и он предложил пожениться. Его родителям о своем решении мы сообщили по телефону. Они порадовались, хотя их смутило то обстоятельство, что он тогда учился на третьем курсе военного училища и не был готов содержать семью. Мама была счастлива, что отвадила меня от прохиндея Артема и что я выхожу замуж, да еще за такого красавца.
Свадьба была назначена на 26 февраля. Все было расписано и запланировано заранее. Особая справка, выданная молодоженам, обещала священное право пользования магазинами для новобрачных, поэтому обручальные кольца посчастливилось купить быстро. По той же справке, «брачующимся во времена тотального дефицита» отпускалось шампанское (не больше ящика!) и дежурные улыбки ударников социалистического труда, стоявших за полупустыми прилавками.
«Ольга, не хорошо это, не к добру…», – участливо вздыхала мама. Она не была суеверной, в церковь, как и положено нормальному советскому гражданину, не ходила, да только было что-то пугающее в моем решении одолжить платье на свадьбу у подруги. Родители привезли жениху костюм, и усилия семьи по экономии средств позволили заказать кафе на пятьдесят человек, да еще с обильным столом.