Убить бога

Памяти нашей вселенной посвящается.

Глава 1

Николай Иванович спокойно смотрел вдаль, хотя с лавочки в сквере на Воробьевых даль представляла собой пространство метров 50 до кустов напротив. Однако это нисколько не смущало преподавателя кафедры психофизиологии факультета психологии МГУ. Мерно покачивая ботинком в знак солидарности с базовыми ценностями галактики, а именно с её излюбленным возвратно-поступательным принципом, Николай Иванович Запольский ждал.

Полуприкрыв глаза от слепившего солнца, иногда он разглядывал проходящих мимо людей и загадочно улыбался непонятно чему. При этом лицо его выражало собой смесь сострадания и безразличия одновременно. Впрочем, нет, ему не было жаль никого. Только придя к глубокому пониманию этого замечательного чувства, Запольский наконец научился радоваться жизни. Радоваться всему, как ребенок…

Он радовался даже своему плохому настроению, усталости, боли, радовался искренне и восторженно. Неожиданно для самого себя он вдруг стал счастлив. С тех пор мир превратился для него в веселую увлекательную игру. В тот момент ему вдруг не стало жаль и самого себя. Он словно сбросил оковы бытия и стал по-настоящему свободен.

Проснувшись сегодня утром, Николай Иванович долго приходил в себя. Казалось, уже руками расталкивая небытие сна, он наконец-таки обнаружил, что опять является профессором московского университета и пора собираться на работу. И только здесь, на лавочке, он окончательно пришел в себя, слушая, как ветер разговаривает с листвой редких деревьев уютного скверика. Ветер залетал за шиворот рубашки, под отвороты штанов и ему казалось, что он парит в воздухе, как старик Хоттабыч, только вместе с лавкой.

Профессору было все равно, сколько ему лет. По человеческому летоисчислению это скорее означало бы лет 20, но фактически ему уже было два раза по 20, однако для Николая Ивановича время как понятие не существовало. Он жил только сейчас. К психологии как науке он уже давно относился без должного уважения. Лет пять назад Николай почувствовал, как его внутренний человек, его дорогое «Я» начало сбрасывать шкуру, словно змея, оно стало тереть и расчесывать больные места. Профессор не спал ночами, ворочался, искал ответы, а тем временем его любимый теплый кокон, в котором было так уютно, уже трещал по швам.

И вот в один прекрасный момент все рухнуло, привычный мир перестал существовать, но Николай Иванович уже «знал». Его сердце пело от восторга, он пнул остатки своего былого жилища и почувствовал себя вылупившимся из яйца невиданным существом, может, даже драконом. Ощущение времени растворилось, как туман поутру. Вдруг пришла вечность, неизмеримая и безграничная, её невозможно было описать и охватить. Она холодком и мурашками бежала по телу, вызывая животный восторг.

Профессор увидел свою жизнь с её ценностями, принципами, желаниями, вещами и событиями как бы со стороны и уже не мог поместиться туда обратно. Психология как наука стала видеться ему чем-то вроде клизмы у ветеринара. И в некотором роде профессор даже устыдился того, что он так серьезно относился к ней до этого. Студентам ничего не говорил – пары, семинары, лабораторные – все как обычно. Университетская жизнь стала для него не больше чем игрой… Но и не меньше. Николай будто пришел в песочницу с новой лопаткой. Он не спешил, теперь все стало иначе, и он подумывал, что неплохо бы что-нибудь такое с «этим» сделать.

Глава 2

Андрей спешил. Его плохо заправленная голубая рубашка не была идеально поглажена. Вернее, одного взгляда было достаточно, чтобы понять – молодой человек провел эту ночь, не раздеваясь. А еще вернее, он даже спал не раздеваясь. Точного ответа Андрей не знал, но судя по глубоким предательским складкам на рубахе, он как минимум пытался. «День рожденья Сереги удалось», – шумело в голове.

Несмотря ни на что, настроение было хорошее. Это было простое утреннее студенческое счастье – бежать сломя голову, не думая ни о чем… Бежать, чтобы вовремя успеть к выглаженному, степенному, строгому «преподу», ожидающему его где-то в тихих кабинетах универа. Сегодня, правда, был необычный день, и бежать нужно было в уютный тихий скверик, что неподалеку от смотровой площадки на Воробьевых.

Наступила весна, и уже почти ничто не напоминало о холодной и мокрой московской зиме. Здесь даже в лютый мороз на дорогах жижа да растаявший от реагентов лед. Пришел веселый добрый месяц май, и лишь кое-где затаились небольшие лужицы, а гравий на тропинках еще не стал сухим и пыльным. Город дышал чистым утренним весенним воздухом, пели птицы.

Николай Иванович любил принимать зачеты на свежем воздухе, когда это позволяла ситуация. Вот и сегодня он, не задумываясь, назначил «пересдачу» одному из своих студентов, Андрею Соломатину, на 9-00, а уже в 10-45 ему предстояло читать лекцию. Андрей особого рвения к учению не выказывал, однако иногда довольно охотно беседовал на семинарах, что, безусловно, льстило Николаю. Впрочем, как и любое другое проявление искренней заинтересованности предметом. Еще это означало, что «препод» не заработался до невменяемости, что он не кукла, его уважают, и с ним можно «просто поболтать». Да… И до сего дня Андрей еще был на редкость пунктуален, как и сам Николай Иванович. Они не раз сталкивались нос к носу в дверях аудитории, приходя к уроку практически одновременно.

Дрюня, как попросту звали его друзья, стремглав выбежал из вагона метро и, петляя, чтобы обогнать идущих спереди пассажиров, вихрем понесся вперед, вправо и наискосок вверх по тропинке заказника «Воробьевы горы». Он бежал, бежал, чуть не выронив в непонятно откуда взявшуюся лужу свой реферат на тему «Структура сознания современного человека». Перед глазами у него стояла Машка. Она загораживала собой дорогу и не отпускала мысли Андрея. Со вчерашнего вечера он четко помнил, что они с Машей долго о чем-то говорили, забившись в уголок огромного Сережиного дивана.

Машка, а точнее Мария Рукавишникова, прославилась среди однокурсников своей необычно странной способностью иногда видеть будущее. Откуда вдруг это знание появлялось, «Рукавичка», как звали ее в компании, не знала. Никто над этим не смеялся, некоторые даже побаивались. Андрюхе же было все равно, он был, как правило, весел, словоохотлив и бессмысленно оптимистичен. Андрюхе Маша нравилась, и он даже решил за ней «приударить». Правда, она училась в параллельной группе, и они еще не были знакомы. А тут как раз Серега со своей «днюхой».

Однако в тот вечер все пошло немного не так. Маша, одевавшаяся всегда со вкусом, вчера была особенно красива. Ее строгое серое в коричневую клеточку платье не могло спрятать точеную спортивную фигуру. Золотистые каштановые локоны падали ей на плечи. И её глаза… Огромные, открытые зеленые глаза девушки в тот вечер как будто не замечали больше никого за столом. В тот вечер она смотрела только на него. Андрей шутил, балагурил, танцевал, смеялся, пил шампанское, а Маша сидела напротив за столом и молча смотрела на него. Только на него…

Было что-то неземное и странное в этом взгляде. Внимание такой девчонки… Однако Андрюха знал себе цену, он не был бабником и никогда никуда не спешил. И тут его будто подменили. В какой-то момент он понял, что тоже замолчал и тоже смотрит только на неё. Вдруг он почувствовал какую-то незримую связь. «Что это?» – мелькнуло в голове. Андрею знания не требовались. Он встал и подошел.

Глава 3

– Классно выглядишь, Маша… эти клетки сводят меня с ума, – сказал Андрей, совсем не солгав.

– Ваши речи очень льстят мне… «Привет, Андрей!» – весело улыбнулась Машка, подразнив его словами одной известной песни. Но тут же посерьезнев, встала и взяла парня за руку: «Пойдем, надо поговорить!»

Её платье серой птичкой порхнуло мимо стола, и уже через минуту они вдвоем с Андрюхой сидели на диване. Народу у Сереги в тот вечер было много, но наступил как раз такой момент, когда все разговоры сливаются в один равномерный гул, никто никого не зовет к столу, тосты сказаны, напитки наполовину выпиты, никто никого не напрягает, и границы непонимания окончательно разрушены. Шум разговоров то тихо нарастал, то спадал, и стало совсем похоже, что это шумит прибой и что ребята остались совершенно одни на берегу бескрайнего моря.

Казалось, жизнь кипела где-то далеко-далеко, а здесь был самый спокойный уголок на земле.

– Андрюш, я должна тебя кое о чем предупредить…

И тут парнишка вспомнил о недавних ощущениях, когда они смотрели друг на друга. В тот момент казалось, что воздух между ними можно было потрогать рукой, и что он связан с Машей тысячами невидимых нитей. И еще то тревожное чувство, что на миг охватило его… Но Андрей Соломатин «не такой» пацан, который принимает в расчет непонятно что. «Мир будет таким, каким я захочу», – всегда с вызовом думал парень. – «И если я не хочу переживать, никто меня не заставит». А переживать не хотелось, ведь жизнь – классная штука. Особенно когда рядом с тобой красивая девушка.

– Подожди, сейчас отключу суперспособности, а то знаешь, когда я супермен, со мной бывает тяжело, – пошутил он, но девчонка улыбнулась едва заметно.

– Ты лучше их включи, а то вообще ничего не поймешь, – быстро и взволнованно заговорила Машка, – ты ведь завтра утром идешь «хвост» сдавать по психологии… к Запольскому Николай Иванычу?

– Ну, да, нормальный вроде мужик, по пустякам не «валит», че ж не сходить, откуда только ты знаешь? Я столько сегодня не пил, чтоб не помнить, что не говорил об этом. Или ты его тайный агент? Прокралась под видом смазливой девчонки и хочешь узнать, готовлюсь ли я к сдаче? Хахаха! – начал было паясничать Андрей, чтоб подбодрить Машу, но не тут-то было – действие оказалось обратным. Мария Рукавишникова вдруг всхлипнула, и по ее красивой щеке покатилась слезинка.

– Просто не ходи туда, Андрей. Не ходи туда.

– Машенька, да что же это такое, ну если надо, то и не пойду, ты, главное, не плачь, – серьезно сказал Андрей и слегка обнял девушку. – Ты знаешь, какой я: если надо, на меня вообще можно положиться… Целиком, – шутливо продолжал он.

Но это была сущая правда. Андрей был воспитан честным, хорошим парнем.

– Ты знаешь, давай выкладывай свои аргументы, посидим, спокойно взвесим, окейно? Маш, ну Маш, – широко и по-доброму улыбнулся пацан.

–Ладно, я просто иногда вижу, знаешь, иногда… и в общем, ну это как бы сбывается, слышишь… ну, скажем, практически все, ну, то есть, вообще все. Понимаешь? – скороговоркой бормотала Маша, – а сегодня я посмотрела на тебя… мы ведь не знакомы толком, да, но у меня такое чувство, что мы были всегда знакомы, но не в этом дело, – девушка замолчала, очевидно, подбирая слова.

– Знаешь… Николай Иванович тебя убьет, прямо там. Здоровенной палкой, – выпалила, наконец, она.

– Да ну на фиг, Маш! – оторопело выдохнул Андрюха. Он старался слушать серьезно, но не до такой же степени! – Ну ты даешь! – Может, мне в полицию пора звонить? Спецназ в кустах, а мне дадут свисток зеленый, – ошалело и бессмысленно продолжал шутить парень. Сознание, очевидно, было не готово к такому повороту.

– Андрюш, и это… не все, – как-то тихо и сдавленно произнесла Маша.

– Как не все? Вот сейчас я вообще не понял, – судорожно и недоуменно пожал плечами Андрей.

– Андрей, я не то чтобы вижу, вроде как чувствую всем телом, понимаешь? Как будто я плыву в океане – вверх-вниз… волна приходит и уходит, и тогда становится видно. Волнами, понимаешь? – очевидно, старалась объяснить Машенька.

– И вот я вижу, как вертолет падает на лужайку, скрежет, взрыв, обломки летят, всюду крики, мост через Москву-реку обрушивается, и поезд метро летит вниз, лязг, дым, сирены, машины вдребезги, здание МГУ разваливается, люди бегут, – быстро лепетала девушка, – ты меня слушаешь, Андрей?

Молчание… Андрей Соломатин завис. Он не знал, как реагировать. Просто не знал, что вообще говорить. Признаков помешательства у Марии он не видел. «Ну, и как верить этому? Ну, знаете ли…», – тарабанила в голове отказывающая логика. Он сидел, не шевелясь, и молчал.

– И все, что ты рассказываешь, стало быть, будет завтра? Во сколько? В 9-00? – собравшись наконец с духом, спросил он.

– Да, Андрюш, – она легонько тронула его за плечо и тихо-тихо, еле слышно произнесла, – и… ты знаешь, это…

– Что, опять не все? – уставший, уже слегка с издевкой спросил Андрюха.

Молчание, казалось, повисло свинцом.

– Да. И у меня такое чувство, что ты… – замялась девчонка, – будешь во всем виноват.

– Все, пошли пить, – как-то спокойно сказал Андрюха, – пошли пить. И чуть покачнувшись, потащил Машу к столу.

Про себя Андрей Соломатин просто решил принять решение утром. А на самом деле он знал, что все равно пойдет.

Глава 4

Уже почти поднявшись на самый верх склона, Андрей обратил внимание на маленькую черненькую в крапинку птичку. Она высунула свою махонькую головку из дупла и, открыв во всю ширь желтенький клювик, издала пронзительный свистящий звук. Тут же проворно села на ветку и уставилась на парнишку. А парнишка Андрюша, остановившись от неожиданности, уставился на птичку. Тихонько он подошел ближе, но птица не улетала. «Ну вот, «скворцы прилетели», – подумал студент. И был совершенно прав. Обладая нешуточной и мгновенной фантазией, он вдруг представил, что скворец – это он, Андрей, а сам Андрей – это Николай Иванович Запольский.

– Ну что? Прилетел наконец, чернявый? – спросил мысленно профессор Запольский.

– Я, товарищ профессор, могу не токмо летать, но еще и свист издавать, почти как скрежет металла, да… Могу разломать Лужнецкий метромост, МГУ, или там вертолет поймать в лапки и на землю шмякнуть. А вообще, товарищ-господин профессор, вы, я слышал, планируете спасти от меня, так сказать, мир. Ну, типа, палкой меня окучить и в заоблачную даль отправить без компаса, правда это, нет?

– А как же, Соломатин, – отвечал Андрей, подражая голосу Запольского, – ежели вы сейчас мне реферат не защитите свой, то просто не оставите мне выбора. Я как честный преподаватель и вообще хороший человек, вас ухандокаю. Березу для этого с корнем вырву молоденькую и по сельсовету вашему пройдусь, вроде как по Питерской. А Вы, вместо того, чтобы скорей отчитаться по задолженности и свалить подобру-поздорову, разговариваете со скворцами…, – опомнившись и придя в себя, сказал вслух Андрей, схватил ноги в руки и побежал со всей прыти наверх.

Птица же, открывшая было в недоумении рот при виде беседующего с ней «школьника», так и осталась сидеть на ветке. И её дальнейшее участие в нашей истории осталось неведомо.

Выбежав наконец из чащи, Андрей с разбегу окунулся в слепящий солнечный свет. Он зажмурился, ему захотелось чихать, и слезы оросили его молодецкие щеки. Все наваждение Машкиных предсказаний испарилось, как утренний туман. Навстречу ему попадались бегущие и красиво одетые в спортивные костюмы девчонки, неспешно прогуливались без дела непонятные люди. «Что они тут делают, интересно, – подумал Андрей, – кто они вообще такие, чем занимаются?». Соломатин всегда и без особого стеснения разглядывал людей и строил догадки. Это было интересно.

Тем временем Николай Иванович тоже проводил время, разглядывая посетителей центра культуры и отдыха «Скверик на Воробьевых» – так он мысленно называл довольно пустынное и безлюдное место, охваченное густыми стрижеными кустами. Это была университетская площадь, что тянулась от смотровой площадки до самого МГУ. Фантазии Иванычу тоже хватало, но человеки были и без того чудны. Это он знал и как преподаватель психологии, и как всякий, случайно озаренный сей гениальной догадкой наблюдатель. Всего таких предметов наблюдения было три. Дама с собакой-болонкой неспешно прогуливалась промеж газончиков. Мужичок азиатской внешности в зеленом полосатом костюме с черной козлиной бородкой и старомодным портфелем на лавке напротив читал газету. И еще две студентки щебетали на лавке справа метрах в десяти от него.

Для себя девчонок-студенток Иваныч определил, как одно целое. Это существо шевелило восемью конечностями и, по сути, являлось живым воплощением Будды, всегда означавшим для профессора самодостаточность. Слышно было, как ручеек их беседы мерно журчал и звучанием своим словно воскрешал бивший здесь давным-давно неподалеку от реки Кровянки родник. Давным-давно здесь – у древнего села Воробьево – была излюбленная резиденция русских царей, кипела суета великокняжеского двора. А сегодняшним солнечным утром здесь не было практически никого. Шум города почти не залетал сюда, лишь изредка с грохотом или гуденьем проносились машины по Университетскому проспекту, что для городского жителя означало практически полную тишину.

Собака, породу которой Запольский определил, как «болонка», выглядела вполне смышленой, в отличие от своей хозяйки. Доброе белое животное семенило от клумбы к клумбе и пускало маленькие смешные фонтанчики на все, что было в пределах его досягаемости. Зоной ответственности смешной собачонки мог стать и Запольский, если бы не упрямый ремешок хозяйки. «Фу, фу!», – прикрикивала дама на своего питомца каждый раз, когда они проходили мимо, из чего профессор сделал совершенно недвусмысленный вывод о том, чем считала его эта леди. Какашкой. И потому Иваныч вынес неутешительный для дамы вердикт – «глупая дура».

Профессор давно заметил довольно странную атмосферу, царившую здесь, в «Скверике на Воробьевых». Место, несмотря на известную смотровую площадку, очень пустынное. Прямо скажем, фактически здесь нет ничего интересного – обычные зеленые кусты, асфальт, панорама Москвы за «Лужей» – стадионом Лужники на противоположном берегу Москвы-реки – и, конечно, возвышающееся в километре от «смотровой» основное здание МГУ. Но ничто здесь не дает душе уюта и спокойствия. Здесь ощущается какое-то тревожное ожидание, и манящая неизвестность обволакивает тебя нитями судьбы. Здесь ощущаешь себя, как перед экзаменом у неумолимого и требовательного, чудаковатого, хотя порою и в доску своего преподавателя.

Даже маленькая старая Троицкая церковь приютилась как-то сбоку и поодаль на самой кромке склона заказника, словно прячась от невидимых неистовствующих космических лучей, что нескончаемо пронизывают здесь землю. Площадка на Воробьевых словно парит не только над городом Москвой, но в мировом космическом океане бытия, в открытой всем ветрам бесконечной мультивселенной. Приходя сюда, чувствуешь себя совершенно голым, незащищенным и целиком предоставленным воле всемогущих сил природы.

С далекого 1453 года стоявшее здесь на «Воробьевых кручах» село Воробьево стало великокняжеской вотчиной и излюбленной резиденцией русских царей. Здесь стоял и не раз перестраивался до самого XVIII века огромный Воробьевский дворец. С течением времени это место было заброшено, и окончательно деревянные хоромы сгорели в грандиозном пожаре 1812 года. И вот спустя еще двести лет именно здесь в 1948 году и началось строительство храма науки – Московского университета, символа просвещения и неизбежности образования.

Тем временем полосатый мужик на лавке напротив громко кашлянул, с хрустом скомкал газету и с размаху бросил её в урну, что, благо, была рядом. Этим своим диким броском дядька бесповоротно вывел Запольского из транса сочленения с вечностью, и, гордо выпятив подбородок, уставился на преподавателя. Николай Иванович направил спокойный, небрежный взгляд на сверхновую «звезду» посиделок и безразлично отвел глаза в сторону. «Еще одним идиотом больше… Наверно, что-то о добром-вечном почитал, – подумал он. – Если быть точным, то здесь, на этом прекрасном бульваре, нормальных людей и нет». Себя профессор не относил ни к кому, и это «ни к кому» давно стало для него самым настоящим осязаемым типом. «Может, наконец-то хоть бы Соломатин что ли уже подошел…».

Полосатый мужичина вдруг как-то натужно крякнул, вскочил, и, бросив негодующий взгляд на профессора, быстро засеменил к выходу из окруженной зеленой изгородью зоны отдыха. Видимо, гражданин вообще имел привычку ненавидеть всех подряд. Мысленно проводив покидающего прекрасный уголок природы отдыхающего, Иваныч сочувственно посмотрел ему вслед и пожелал разного хорошего на всякий случай. Но тут же, как опытный учитель, заметивший ошибку, да и вообще, как просто, внимательный человек, Запольский уставился на забытый джентльменом на лавке старый портфель. «Террорист, не иначе, потому и злой такой», – резюмировал он.

Не успев принять окончательное решение по поводу оставленной «авоськи с бомбой», боковым зрением Николай Иванович поймал летящего на всех парах, в облаке нестабильных кварков, Андрюху Соломатина. Тот, влетев в сквер, даже не замедлил скорость, как водится, чтобы принять благообразный вид – спасти ситуацию уже могло только везение или хорошее настроение педагога. В погоне за временем у него совсем вылетел из головы весь бессмысленный кошмар Машкиных прорицаний. Сердце бешено стучало, рубашка прилипла к спине от пота, дышал парнишка, как загнанная лошадь. «Дрюня» плюхнулся на лавку рядом с Запольским и не нашел ничего лучше, как сказать: «Здр…равствуйте, Ни…кол…ай И…ванович».

Глава 5

Посмотрев на преподавателя, Андрей сразу успокоился – Николай Иванович не выказывал никакого видимого беспокойства насчет его опоздания. Напротив, учитель внимательно и слегка щурясь, разглядывал что-то на противоположной стороне сквера. Пользуясь предоставленной передышкой, Андрюха достал из кармана штанов краешек телефона и украдкой глянул на экран. Когда он уже мчался мимо смотровой площадки, кто-то звонил – это была Машка. «Ах да, Машка, точно…», – в голове мигом пронесся вчерашний разговор. И тут вся серьезность ситуации волной нахлынула на открытого и чистого душой паренька.

Соломатин, несмотря на свою порой бесшабашную решимость, знал, что такое осторожность, и при необходимости умел уворачиваться от ударов судьбы, правда, часто в последний момент. И сейчас, похоже, это умение ему бы не помешало. Если, конечно, предсказания Маши не были плодом её фантазии. В глубине души Андрей искренне не верил ни в бога, ни в черта и, более того, ему, как любому хорошему человеку, было откровенно наплевать, есть они или нет. Он верил в друзей, метрополитен и часы на руке, и еще он верил, что успеет в жизни все, что захочет, и даже может не спешить.

Андрей решил осмотреться на предмет наличия орудия собственного убийства – той самой описанной девушкой палки. Парень перевел взгляд на клумбу напротив, и у него тревожно забилось сердце. Прямо перед ними ровным рядком росли саженцы каких-то хвойных деревьев. То ли это туя, то ли можжевельник, парень не знал, но не это уже занимало Соломатина. Эти еще относительно тонюсенькие маленькие деревца были подвязаны к высоким, толстым, вбитым в землю кольям. «Да ну нафиг!» – вслух вырвалось у Андрюхи. Он мельком глянул на профессора, не собирается ли тот уже идти выдирать эти палки, вернее, палку…

В этот момент учитель, не обращая внимания на своего странно напрягшегося и сжавшегося в комок студента, встал, и, поправив пиджак в синюю клеточку, строго сказал:

– Ждите здесь, Соломатин.

Оптимизма это явно не добавляло. «Может, убежать к чертям собачьим? – пронеслось в голове Андрюхи, – на всякий случай…» Но профессор уже легкой трусцой пересек сквер в направлении выхода, миновав злополучные колья и даже не взглянув на них. Учитель первоначально хотел проигнорировать лежащую «авоську» злобного незнакомца, но, немного помедлив, побежал-таки догонять этого мужика. Оставленный же отдыхать на весеннем солнышке, Андрюха тоже заметил лежащую ничейную сумку.

Сумки не были слабостью парня, он не любил ручную кладь, потому смотрел на сей предмет без должного уважения. Издалека бросались в глаза две большие блестящие железные защелки – они играли на солнце, пуская сверкающие лучики. Андрюха бессмысленно уставился на эти самые железки, и вдруг тишину утреннего покоя пронзил какой-то низкий шипяще-дребезжащий звук, а затем яркая вспышка света, вырвавшаяся прям из левой пряжки портфеля, на миг ослепила парня. Тело слегка тряхнуло, как будто Андрей сунул пальцы в розетку, побежали мурашки и даже волосы чуть вздыбились, но тут же вместе со звуковой волной эти странные ощущения улетели прочь.

«Что за черт», – чертыхнулся Соломатин. Только он успел протереть кулаками глаза, как рядом с ничейным портфелем уже откуда ни возьмись появился мужчина в зеленом полосатом костюме. Мужик сразу не понравился Андрюхе, только не было понятно, что в нем не так. Внезапное появление дядьки озадачило парня, однако не так уж сильно: «Мало ли, может, спортсмен, к примеру, разрядник… А в костюме, потому что скоро на работу…». Не все вязалось в этой версии происходящего, но за уши притянуть было можно. И вдруг дикая, необъяснимая догадка ошеломила парня. Мужик вообще не двигался – вот что не так.