Ты где, сосед? Психологическая проза

Легкое постукивание

Почти у самого выхода, ведущего на улицу, Леха остановился. Его внимание привлекла приоткрытая створка двери, Что было за ней, Леха не знал, но узнать можно было, прямо сейчас, всего какая – то минутка, стоит только потянуть за ручку. Внутри темно, но рука быстро находит выключатель и свет в комнате загорается. Леха оглядывает пространство и видит, что это тренажерный зал. С одной стороны, вдоль стены стоят настоящие тренажеры, и по центральному проходу можно пройти до самой противоположенной стены, а потом вернуться обратно. Леха, машинально продолжает движение, останавливаясь у каждого станка, как у картины в художественной галерее. Внутренняя стена комнаты, похожей на зал, завешана рядом зеркал. Леха вновь видит свое отражение и на фоне тренажеров, он сам себе кажется большим и сильным.

Пройдя до конца зала, Алексей обнаружил узкую бетонную лестницу, спускающуюся вниз, в подвал. Ее наличие можно было обнаружить, лишь дойдя до конца зала, иначе она была скрыта от постороннего взгляда декоративным бордюром.

Лестница упиралась в железную дверь с приваренным к поверхности куском железного прута, в виде прямоугольного выступа. И вновь хмельное любопытство погнало Леху по ступеням, рука взялась за кустарную ручку, холодную на ощупь, и надавила на тяжелую конструкцию. Дверь медленно пошла внутрь, постепенно открывая пространство за собой.

Алексей всегда был в меру любопытен. Чужие тайны несут ненужную ответственность, но здесь все, вдруг стало похоже на квест, комнату – загадку, где каждая дверь скрывает за собой некую тайну. Леха участвовал в подобных играх, бывая там просто так, за компанию, но быстро уставал, у него начинала болеть голова, одолевать сонливость и хотелось поскорее уйти. Здесь же, за железной дверью, ему вдруг померещились некоторые вещи, подтверждение которых он и захотел получить. Внутреннее пространство подвала было ограничено шириной нескольких метров. Лампочка на низком потолке тускло светила, но ее силы хватало, чтобы увидеть две деревянные двери, находящиеся по левою сторону. И они были без ручек. Пол был сухой, стены имели естественный цвет бетона, и иных сюрпризов, в виде таинственных лабиринтов не наблюдалось. Простой и лаконичный, по своему решению, подземный проект был осмотрен, и осталось только прикрыть дверь, придав ей первоначальное положение, но именно в этот момент, до ушей Лехи, донесся странный звук. Это было легкое постукивание. Вот оно, подтверждение всего смысла запретного любопытства. Леха сделал несколько шагов и остановился перед первой дверью. Тук, тук, тук. Тишина. Тук, тук. Так постукивают костяшками пальцев о деревянную поверхность. Сразу и не определишь, что это за звук, поэтому Алексей сделал еще один шаг и поднес ухо к поверхности двери. «Куда меня занесло? В самое чрево дома? Какой стук? Мерещится по пьяной лавочке». Тук, тук, тук. Алексей поднимает руку и стучит по двери, затем опять прислушивается, затем пытается ухватить за выступ пальцами и открыть дверь, но это не получается сделать. Дверь закрыта.

– Сосед…

Наверху слышен голос Михаила. Алексей вздрогнул от неожиданности, спохватился, затворил железную дверь и взбежал по лестнице наверх. Михаил был рядом, в коридоре, и вполне мог заглянуть и в спортивный зал. Вероятно, он устал сидеть за столом на веранде, в полном одиночестве и пошел искать гостя. «Что тут страшного, ну заглянул в спортзал, хороший спортзал, я бы, сам здесь, с удовольствием, позанимался. Бицепс покачал, на досуге». Быстро двигаясь по помещению, Леха вплотную подошел к двери, и в этот момент она отворилась, и на пороге появился Михаил Сергеевич.

– Стоп. Вот ты где?

Когда два выпивших вина человека встречаются на одной тропинке, им есть, что сказать друг другу, ведь они находятся в одном пространстве иной реальности. Все, что может их разъединить – это лишь уровень опьянения.

– Нравиться?

– Да, очень…

– Специально сделал. Что бы форму поддерживать. Все осмотрел? Пошли, выпьем, а то я заждался. Вечером уже прохладно, а вот летом, я любил посидеть вот так, вечерком…

Михаил внимательно осмотрел помещение, нажал клавишу выключателя и вышел в коридор. Алексей безропотно последовал за Михаилом, вздохнув от облегчения. Испытанная неловкость быстро прошла, водка вновь обожгла внутренности, приведя Леху в чувство. Эта эйфория была временной, так как следом накатила волна нового опьянения, более мощная по своей силе, нити разговора резко оборвались, Леха обмяк на стуле и затих. Он слышал, как Михаил рассказывал о доме, а затем опять перешел на политику. Это, явно, была его любимая тема, его конек, так сказать. Он говорил тихо, но напористо, доказывая какие – то, толи постулаты, толи аксиомы, вплетал экономику, вспомнил о Китае. Несколько раз он повысил голос, но не до критического уровня, видимо сбросив «лишний пар» накануне.

«А где Мила?». Леха несколько раз оглядывался в сторону двери, ведущей в дом. Именно из нее появлялась эта загадочная особа, привлекшая внимание молодого парня. Только парень, в конце концов, напился, и девушка превратилась у него в наваждение, а затем растаяла, словно видение. Из состояния сладких пьяных грез его отвлек тенор хозяина дома.

– Пьян? Ты что, пьян?

Михаил обращался именно к Лехе, ведь на террасе больше никого не было.

– Пьян. Пойдем, я тебя провожу…. Хотя бы до калитки.

«Да, мне пора домой». Только и смог подумать Алексей.

Абстинентный сидром

Следующий день был понедельником. Этот день во все времена характеризовался как тяжелый, по причине внезапной смены ритма, связанного с прошедшими выходными днями. Даже если рабочий график подразумевал особый порядок, а это значит, что человек мог трудиться и по официальным выходным дням, то первый день новой недели, все равно заставал его врасплох. Возможно, это впиталось с молоком матери, и отложилось на подкорке головного мозга человека. Или замкнутые циклы повторяющихся раз за разом дней, задают гипнотическую коллизию действий, неподвластную ментальному восприятию. Так или иначе, но в понедельник всегда нелегко начинать жить.

Что же тогда говорить о людях, злоупотребляющих спиртными напитками по воскресеньям, сидящих допоздна в барах, бегающих в ближайший магазин за новой порцией крепкого алкоголя. Они никак не могут угомониться, считая подобное проведение свободного времени, вполне естественным и плодотворным. Этим они оправдывают себя, однако организм испытывает главные нагрузки, а значит, затем, приходит долгожданное похмелье.

Именно такой абстинентный синдром и испытывал с самого раннего утра Алексей, буквально поднимая себя «за волосы» с постели, чистя зубы перед зеркалом, стоя в переполненном автобусе, двигаясь по проторенной дороге к месту стройки. Голова болела тихой непреходящей болью, и всякие физические нагрузки, вместо положенного лечебного эффекта, оставляли лишь щемящую боль на периферии сознания, одаряя дремлющие рецепторы скрытым чувством вины. Лехе очень хотелось затушить этот внутренний пожар бокалом прохладного пива, или парой рюмочек ледяной обжигающей водки. От подобного скрытого желания невероятно закружилась голова, ноги сделались ватными, на сетчатке глаз появились разноцветные круги, которые вертелись, как в трубе детского калейдоскопа. Ему теперь хотелось все бросить и вернуться домой, туда, где его окутает тишина и покой, и он уже был готов осуществить задуманное, но обнаружил себя стоящим на стройке, аккурат, возле «голубого вагона» прорабской.

– Алле, ты чего опаздываешь?

Навстречу, с самого верха, на него по ступенькам, буквально летел прораб Владимир. Столкнувшись «нос к носу», Леха затих, промямлил что – то вроде «автобус задержался», и побрел в квартиру номер четыре, служащую для переодевания рабочего люда в казенную одежду.

– Смотри, оштрафую на приличную сумму! Быстро переодевайся и за дело!

Все это Владимир выкрикивал уже набегу, направляясь к группе ожидающих его субподрядчиков. Начиналась обычная трудовая неделя.

Алексей собирал с подземной парковки строительный мусор, и бросал его в тачку. Наполнив ее до краев, направлял к выходу, где, поднатужившись, толкал в горку, напрягаясь всем телом и постоянно отталкиваясь ногами, шел до самого верха. Этот нелегкий труд внешне походил на работу землекопов, запечатленной на кадрах немых, черно – белых фильмов, начала двадцатого века. Великая масса людей, снует в гору по деревянным настилам, туда – сюда. В руках у них одноколесные тачки, полные грунта, камней и грязи, и эти люди непрестанно двигаются, совершая беспрецедентные акты личной силы, в непрерывной круговерти давно минувших дней. О чем могли тогда думать люди, занимаясь столь тяжелым физическим трудом. Вполне возможно, нагрузки сильно выматывали их, «выжимали», не оставляя сил, и тогда работники падали от изнеможения, на жесткую деревянную кровать, и забывались в неспокойном, тяжелом сне.

Леха тоже был близок к обмороку, но человек двадцать первого века, обладая меньшей физической силой, наделен избыточным интеллектом, поэтому, совершив несколько «ходок» на старенькой двухколесной тачке, он присел в полутемном подвальном помещении на стопку полетов и затих, снедаемый потоком мыслей.

Он думал о прошедшем дне, и все приходящее ему на ум было окрашено темной краской. Теперь он называл соседа Михаила Сергеевича, не иначе как «ханжа». А как еще можно относиться к человеку, постулирующему некие двойные стандарты. Сначала он нелестно отзывается о пьющих людях (они, безусловно, должны быть презираемы обществом, и находиться в глубокой изоляции), и агитирует за здоровый образ жизни, подкрепляя сказанное личным примером, в виде совместной утренней гимнастики, а вечером напивается «вдрыск», орет и что – то прячет в подвале. Что не понятно. Может это кошка так скребется, или мыши. А дочка его, полностью похожа на папашу, руководствуясь принципом яблони и яблока, падающего недалеко от ствола «родителя». При этом внешность у дамы хорошая, даже очень, хотя, что с того, ведь видно было сразу, что Леха не в ее вкусе. Да он и не собирается быть в чьем – то вкусе, он же не еда. Причем здесь еда?

Поток мыслей прервала небольшая группа людей, спустившихся на территорию подземной парковки, и неминуемо двигающуюся в сторону Алексея. Верховодил комиссией, а это была именно комиссия, бравый старичок, имеющий достаточную выправку, свойственную «важным» персонам. За ним шагали две еще вполне молодые женщины, создавая ореол свиты. Замыкал шествие прораб Владимир. Он был хмур, что можно было трактовать, как сосредоточенность, необходимую в волнительные моменты. Но моментов не было, по причине того, что все шли в полном молчании, как группа партнеров, осуществляющих секретную миссию. Инородным телом в данном случае выступал только прораб. Он был в полинявшей на солнце, синей демисезонной куртке, пошитых когда – то в ателье темных штанах и высоких, сапогах болотного цвета, залепленных грязью.

Старичок из комиссии явно молодился, испытывая очередной ренессанс своих физических возможностей. Он бы необычайно юрок для своих лет и отлично пользовался этим качеством, бодрым шагом ступая по пространству подземной парковки. Осматривая территорию, старичок заметил сидящего на стопке полетов человека, замедлил движение вперед, а затем резко свернул с намеченного маршрута и направился к Алексею. Примерно так поступал президент Михаил Горбачев, желая вживую пообщаться слюдьми, ознаменовав новый подход в отношениях со своим народом. Алексей вздрогнул, слегка ссутулился, на секунду ощутив подсознательный страх холопа перед потенциальным барином, доставшийся в наследство от далеких – далеких предков, но секунда минула очень быстро, не оставив от «рабского» ни следа.

– Молодой человек…

Алексей поднялся с импровизированного сиденья, заставив подошедшего «задрать» голову, настолько большой была разница в росте. Теперь они стояли друг против друга, где один готов был слушать, а второй собирался сказать. Вся ситуация была несколько странной и запутанной, ведь что можно ожидать от пожилого человека в разговоре с молодым парнем. Поэтому Леха и «напрягся», лишний раз, поглядывая на прораба, стоящего в некотором отдалении. Две, еще вполне молодые дамы, воспользовавшись неожиданной свободной минуткой, дружно достали сигареты и закурили.

– Алексей?

– Да. Я слушаю вас…

– Вы не помните меня? Меня зовут Николай Павлович. Я был другом вашей мамы. Часто бывал в гостях. Помните меня?

– Нет…

Леха слегка отстранился, как это делают люди, имеющие некоторые дефекты зрения и разрывающие дистанцию, для лучшей фокусировки изображения. Он даже, невольно прищурился, всматриваясь в испещренное глубокими морщинами лицо. Облик этого человека мог быть ему знаком, и Леха силился его узнать, но все что он мог уловить, это то, что старичок был похож на Шарля Азнавура, своими густыми, темными бровями и аккуратно зачесанными назад светлыми волосами.

– Давно это было…. Я помню тебя еще маленьким. Сейчас то, ты, вон какой. Как здоровье мамы?

– Нормально.

– Работает? А живете все там же?

– Мать сейчас живет в другом месте….

– Да? Ну что ж…. Передавай ей привет. Хорошо было бы встретиться, посидеть…

Старичок пристально рассматривал Алексея. Все выглядело так, что человек, подойдя по совсем иному случаю, вдруг узнал в стоящем перед ним оппоненте давнего знакомого. Но все воспоминания о прошлом были частично утрачены, связи разорваны или потускнели со временем, поэтому Николай Петрович больше и не претендовал на информацию о былом, рискуя заблудиться в этих дебрях, но вежливость требовала достойного окончания разговора.

– Ты когда увидишь ее, свою мать, передавай большой привет… от Николая…

Он протянул вперед руку и Леха пожал ее, тряхнув пару раз для приличия. В момент рукопожатия брови старичка смешно приподнялись вверх, затем вернулись на место, руки расцепились, и он пошел, а за ним и вся кавалькада двинулась дальше, гулко шагая в пустом пространстве «подземелья».

Напоследок прораб бросил многозначительный взгляд на Алексея, в котором читался и укор, и изумление и зачатки потенциальной уверенности в своих силах, замешанные на личной административной власти. Последнее было бесспорно, но на Алексея особого впечатления не производило. Он взял в руки двухколесную тачку и побрел в дальний угол, где виднелись кучки мусора на бетонном полу парковки. Время абстинентного синдрома закончилось, оставив только усталость и желание скорее дожить этот несносный день. Старичок заставил вспомнить его о матери. Значит, пришло время навестить ее.

«Я говорю: „Привет тебе“»

Магазин становится местом проклятия, где необходимо бывать постоянно, бесконечно покупая кучу ненужных продуктов, шастая с железной корзиной по узким «проулкам» меж стеллажей и витрин, в беспрерывной дилемме «что выбрать?», и где сэкономить так, что бы хоть что – то осталось в кармане. Это навязчивое желание купить дешевле, просто сводит с ума, заставляя беспрестанно всматриваться в прямоугольные бумажные ценники, просчитывать, желать выгоды, словно купец на городском рынке. Чем больше продуктов в корзине покупателя, тем несчастнее его жизнь. И этот простой вывод делается на том основании, что в непреходящем стрессе, аппетит становиться просто зверским, поглощается все в двойном количестве, подобно бесподобному Гаргантюа и его суну Пантагрюэлю. А затем, можно с чистой совестью сидеть в теплом сортире и «ждать развязки», в столь сложной дилемме.

Алексей шел по залу магазина, совершенно, надо сказать, без цели. Рабочий день закончился, ознаменовав начало трудовой недели, и теперь только и оставалось, что попасть домой, что бы упасть и уснуть. Он прошел мимо стеклянных холодильников, в которых были ровно уложены пачки фабричных пельменей. Затем остановился возле стеллажа с конфетами. Следующей остановкой был вино водочный отдел. Все движения его были сомнамбулического свойства. Его не вывела из задумчивости даже полка с пивными бутылками. Всему причиной был старичок из комиссии. Давний знакомец матери, он просто поинтересовался ее судьбой, не ведая даже, что эта женщина коротает свои дни в психоневрологическом диспансере, прохаживаясь по личной палате туда и обратно, меряя время небольшими шагами. Он сам видел эти ее движения, через специальное отверстие в двери, в дни, когда приходил, но не решался войти. Шесть шагов от двери до окна, и обратно. Когда он в последний раз видел ее? Оказывается, давно это было. Очень давно.

– Что, не можешь выбрать пиво? Помочь?

Леха даже дернулся в сторону от неожиданности. Рядом стояла Мила, в своей неизменной бейсболке, с хвостом волос, продетым через механизм регулировки сего головного убора. Козырек нахлобучен на самые глаза.

– Что?

Он не может понять, что она сейчас сказала, но тон ее фразы игрив и саркастичен.

– Я говорю: «Привет тебе!»

– Привет… и тебе, тоже…

– Ты же любишь пить пиво? Правда? Вот – немецкое, светлое…, а вот – и чешское…. Только это пиво все льется из одной бочки.

– Одной бочки? Это точно?

Алексей быстро втягивается в разговор, и ко всему прочему, вновь начинает открыто разглядывать девушку, стоящую здесь, совсем рядом, и до нее можно было дотронуться рукой, взять за плечо, даже толкнуть в шутку, совсем легонько. Она оказывается неожиданно настоящей, без обычных дамских ужимок и трафаретов. Вчера Леха так и не смог разглядеть Милу, быстро набрав лишка, и последние моменты вечера проявлялись фрагментарно, словно всплывали из темноты экрана, как картинки кинофильма. На одной из них, девушка стоит на кухне с влажной губкой в руке (с губки капает на пол вода), на другой картинке Леха спускается в подвал (слышен тайный стук), третий ракурс выхватывает образ поющего народную песню хмельного соседа (кое, где фальшивит). Еще он помнил, что девушка грубила ему, из чего он вывел, что является «полным дураком». Это его успокоило, но сейчас он вновь растерялся. Наверное, именно поэтому повел себя с некой долей иронии, это было оправдано, так как подобное действие скрывало возникшее смущение. А он именно был смущен ее природной красотой.

– Человек, пьющий подобную продукцию каждый день, загоняет себя в могилу.

– Прямо так и в могилу.

Она была в облегающих джинсах, на коленях которых были искусственные прорехи. Вполне милые штаны, но если бы только они. На Миле вся одежда была откровенно вызывающая, прямо бросающаяся в глаза. Кеды розового цвета с толстыми белоснежными шнурками. Короткая кожаная куртка с желтым отливом, а под ней узкий топик белого цвета, из под которого просматривались бретельки белоснежного бюстгальтера. Леха с видимым удовольствием разглядывал, онемев, но мужественно сохранив внешнее спокойствие. Его охватила неожиданная радость, похожая на долгожданное вознаграждение за все сегодняшние муки, терзающие душу накануне, и Леха засмеялся от всей души. Мила внимательно наблюдала за этим его действием, возможно, приняв как неразумное, но улыбка коснулась и ее губ.

– А ты знаешь, милая девушка, что я вовсе не алкаш какой то, и в могилу совсем не собираюсь. Я, может, только жить начинаю…

– Решение честное. Я заметила вчера, что все мужики похожи друг на друга, когда напьются. И даже представители двух разных поколений могут пускать слюни и обниматься в слезливой провинциальной патетике.

– Да. это мы могем… Прости…

– Знаешь что, давай я тебе покажу место, где наливают нормальное пиво. Поехали? Здесь недалеко…

Лехе только и оставалось, что пожать плечами, и последовать прочь из магазина, наблюдая, по дороге, как легко двигается необычно одетая девушка, шагающая впереди.

«Редюит»

Она приехала в магазин на черном «Audi Q6». В девушке все должно быть прекрасно, даже ее машина. Леха гордо взирал на красавицу, загадочную девушку, которая хотела угостить его настоящим пивом, сваренным в пивоварне, а не дешевым баночным. Видели бы это сейчас его товарищи. Это зрелище их пьянило бы обязательно. Мало того, что они открыли рот в немом удивлении, так их еще изъела бы зависть, как беспощадная ржавчина разрушает металл, оставленный на открытом воздухе, но Леха был в жизни один «как сыч», неприкаянно разделяющий одиночество с самим собой.

Когда захлопнулись двери автомобиля, Мила включила двигатель, положила руки на поверхность руля и посмотрела на Алексея. Только теперь он разглядел, какого цвета были у нее глаза. Они светились зеленоватым светом, они играли и смеялись, заглядывая далеко – далеко, возможно, в самую душу, место крайне непознанное самим человеком. Леха вздохнул с облегчением, и «провалился» в омут этих глаз, как обычно говорят в народе.

– Поехали в «Редюит».

Леха кивнул в знак согласия.

– Ты бывал там?

Он замотал головой.

– Ты что, онемел?

– Да.

Машина трогается с места и плавно набирает скорость. Но разогнаться не получается, приходиться подстраиваться под ритм движения, вливаться в поток машин, спешащих по своим делам. Конечно, спешат не машины, а люди, сидящие внутри, сжимающие рулевое колесо, переключающие рычаги передач, нервничающие по причине и без нее.

– Э-э-э! Куда лезешь? Ты смотри, что ли!

Мила морщит нос, пытаясь разглядеть лицо «нарушителя» через стекло автомобиля, словно это действие может принести ей моральное удовлетворение. В какой – то момент машины ровняются, остановившись, бок обок, Мила и Леха заглядывают через стекло в салон и видят «солидную тетку», которая красит губы, подтянувшись к зеркалу заднего вида почти вплотную, пользуясь временной остановкой. Это действие полностью «захватывает» ее. Сначала «тетка» проводит тюбиком, нанося слой за слоем, затем она смыкает губы и несколько раз втягивает их внутрь, создавая равномерную консистенцию, а затем делает их «бантиком», застывает и разглядывает отражение обновленных уст в зеркале. Вот машины начинают движение, эта дама медленно поворачивает голову в сторону бокового стекла и видит, что за ее манипуляциями с макияжем внимательно наблюдают два молодых человека из соседнего автомобиля.

– Ты видишь, чем она за рулем занимается? Поэтому и не следит за дорогой. Создает аварийную ситуацию.

– Может она на совещание спешит…

– На какое совещание? Все домой едут.

– Солидная женщина, руководитель крупной фирмы, практикует собирать своих нерадивых сотрудников по вечерам, и намечать планы компании на завтра.

– Алекс, что ты говоришь ерунду. Ты посмотри на нее, какая она начальница?

Леха, повинуясь просьбе, вновь заглядывает в соседний автомобиль. «Тетя» тревожно косит глазом в сторону «Audi», подспудно, понимая, что разговор за стеклом, идет именно о ней. Ей явно не нравятся эти молодые люди, но движение на время «связывает» эти два автомобиля. На перекрестке Мила включает поворотник и уходит влево, предварительно пропустив нескольких пешеходов. В этот момент, «тетя» провожает их автомобиль долгим взглядом ничего не значащего недовольства.