Преступления без наказаний. Очерки из советского прошлого
Привыкшие к нелегкому крестьянскому труду Иван и Надежда смогли наладить свой быт на новом месте, создать уютный семейный очаг и с годами их дом наполнился щебетанием детских голосов двух девочек и трех мальчиков. Дети сызмальства приучались к заботам и хлопотам по хозяйству, помогали родителям в уходе за домашними животными (лошадь, корова, овцы, поросята, кролики, гуси, куры и т.д.). Все ребята успешно окончили церковно-приходскую или земскую школу, но продолжить учебу в реальном училище или гимназии не смогли по причине недостатка финансовых средств. Исключение было сделано лишь для Саши, который заметно отличался от других сверстников своими успехами в учебе и прилежанием.
Городской попечительский совет из числа местных купцов и промышленников нашел возможность предоставить Александру, как наиболее одаренному выпускнику ЦПШ, стипендию в городской классической гимназии со сроком обучения в 8 лет. Быстро летели годы детства и юности, Саша старался не подводить своих родителей и попечителей, неоднократно поощрялся учителями и директором гимназии за отличие в учебе и примерное поведение. Находил он время и для помощи родителям по хозяйству, занимался физкультурой и спортом. Не чурался помощи отцу в кузнечном или слесарном деле. По характеру был спокойный, общительный и покладистый, ко всем вопросам подходил не по годам серьезно и обстоятельно. К 19-ти годам Саша превратился в завидного жениха, надежду семьи, как и его отец, был высокого роста, крепкого телосложения, с русыми волосами и голубыми глазами. Гимназию окончил с золотой медалью, местные власти обещали ему выделить городскую стипендию для продолжения обучения в университете. Перед Александром открывалась большая и интересная жизнь, он мечтал стать ученым или инженером.
Правда, учеба в старших классах осложнялась трагическими событиями в стране 1917—1919 гг., когда власть на полуострове переходила из рук в руки (временное правительство, большевики, немцы, англо-французы, красные, белые). Тем не менее, жизнь в Карасубазаре шла своим чередом, уцелевшие от погромов и красного террора 1918 г. жители продолжали трудиться, молодежь влюблялась и создавала новые семьи. Городок оставался многонациональным и многоконфессиональным по составу населения: русские, украинцы, крымские татары, греки, турки, болгары, иудеи-крымчаки, армяне, немцы, поляки, другие.
Однако, временному правителю Крыма генералу Врангелю не удалось сколько-нибудь надолго удержать власть на полуострове. Красная армия в союзе с анархистами Махно провела успешную наступательную операцию против Белой армии в Северной Таврии и полуостров Крым превратился в осажденную крепость. Перевес военных сил склонялся все больше в пользу большевистского правительства и взятие Крыма Красной армией было вопросом времени. Ресурсов пополнения Белой армии личным составом и вооружением оставалось все меньше.
Ожесточенность оборонительных боев на Перекопском перешейке все возрастала, и Врангель вынужден был провести поголовную мобилизацию крымчан, достигших призывного возраста. Саша, как и большинство его сверстников, годных по состоянию здоровья к службе в армии, летом 1920 года получил военную форму, винтовку и в течение нескольких недель прошел курс начальной военной подготовки в родном городе. В основном все свелось к строевой подготовке (шагистике) и отработке строевых приемов с оружием. Из-за нехватки патронов и времени не всем новобранцам удалось даже принять участие в стрельбах по мишени на окраине города.
Последующие события развивались так стремительно, что командование белых так и не решилось бросить эту необстрелянную молодежь на фронт и вскоре распустило их по домам. Уже к середине ноября 1920 года войска Врангеля организовано эвакуировались на судах Великобритании и Франции в Турцию, и Крым оказался в руках красных. Командующий Южным фронтом М. В. Фрунзе обещал амнистию всем добровольно сложившим оружие белогвардейцам, а также безопасность оставшимся в Крыму мирным жителям.
Первое время при новой власти крымчане страдали от грабежей и налетов красных, среди которых были и махновцы, и другие временные союзники Ленина. Красноармейцы и анархисты, как правило, мародерствовали, забирали у местных жителей одежду, деньги, драгоценности, угоняли лошадей, другой скот, реквизировали имущество, но случаев убийств и насилия было относительно мало. Семья Гребенюковых, как и другие простые жители Карасубазара, принимала необходимые меры предосторожности и надеялась пережить это лихолетье, чтобы вернуться к довоенной мирной жизни.
Однако, судьба распорядилась по-другому. 25 декабря 1920 года был издан очередной приказ Крымского революционного комитета №167, согласно которому уездные и городские ревкомы Крыма были обязаны в 10-дневный срок произвести очередную регистрацию всех бывших военнослужащих и чиновников, жандармов, полицейских, государственных служащих, духовенства, собственников, чьё имущество исчислялось стоимостью свыше 25 тысяч рублей по ценам мирного времени, всех лиц, прибывших в Крым в периоды с 1 февраля 1918 года до марта 1919-го и с 1 июня 1919 года до падения власти Врангеля. Неявка на регистрацию грозила судом «революционного трибунала» и карами, полагавшимися «контрреволюционерам».
Саша и его близкие на семейном совете долго размышляли, подлежит ли он регистрации и как в данном случае лучше поступить? Вмешалась всезнающая соседка, которая порекомендовала Александру все же зарегистрироваться, чтобы избежать возможных последующих репрессий. Она аргументировала этот совет тем, что юноша из семьи простого рабочего-слесаря был насильно мобилизован, на фронте не был, никакого участия в боевых действиях не принимал. Якобы, его вины перед новой властью нет, поэтому и опасаться ему нечего. Тогда еще ни эта женщина-соседка, ни семья Гребенюковых, не могли себе представить, всей подлой и коварной сущности большевистской власти, которая жила по своим, античеловеческим законам.
Регистрация проводилась в здании бывшей городской управы, куда и прибыл в назначенное время Саша. В этот день домой он уже не вернулся. Вечером родители направили старшего сына Сергея разузнать о судьбе Саши. Сергей уже успел побывать на фронтах Первой мировой войны, зарекомендовал себя в городе хорошим слесарем, мастером на все руки, местные жители относились к нему с большим уважением. Часовой с винтовкой на входе в здание оказался не из местных и заявил, что ревком уже закрыт, приема посетителей нет.
Спустя какое-то время на крыльцо вышел другой вооруженный мужчина, в котором Сергей узнал местного жителя, известного в Карасубазаре как Гришка Косой. Никто толком не знал, откуда он здесь появился, каковы его настоящие имя и фамилия, каков возраст, есть ли у него где-то родственники? Места постоянного жительства у него не было, занимался тем, что нанимался в работники (батраки) по хозяйству (дров нарубить, забор подправить, травы накосить, скот выпасти и т.п.). Не чурался при этом подворовывать (что плохо лежит), заработанное или украденное, как правило, пропивал в ближайшем питейном заведении. Прозвище Косой он получил после того, как в пьяной драке потерял один глаз. Одним словом, – типичный местный люмпен. Сейчас он был в потертой изрядно серой овечьей папахе с пришитой по диагонали красной лентой, длинной шинели не по росту, явно с чужого плеча, в руках держал винтовку-трехлинейку с примкнутым штыком.
Сергей окликнул его, тот подошел, узнал собеседника в сумерках, уважительно поздоровался: «Здравствуй, Сергей Иванович!». На вопрос: «Где Александр?» – растерянно засуетился, отвел Сергея подальше за угол здания и шепотом сообщил: «Они все сидят в подвале ревкома, охраняет арестованных присланный из Симферополя караул из числа латышских стрелков и чекистов, среди них есть даже один китаец». Сергей поинтересовался, могут ли Сашу освободить? На что Гришка промямлил: «Это вряд ли, разве что за золото?». Договорились, что Сергей попробует найти чего-нибудь ценного в доме и через час они встретятся вновь на том же месте. Пулей брат помчался домой и сообщил родителям неприятную весть. Семья быстро собрала все ценности, имевшиеся в доме. Наскребли два обручальных родительских кольца, материнский золотой кулон на цепочке, отцовский нательный крестик, две серебряные чайные ложки и портсигар. Через час Сергей продолжил встречу с Григорием, который взял завернутые в носовой платок ценности и отправился с ними в ревком. Вскоре он с недовольным лицом показался на пороге и сообщил, что начальник караула не может отпустить Александра: то ли ценностей оказалось мало, то ли он боится вышестоящего начальства? Но старший чекист все же разрешил негласное свидание брата с арестантом под присмотром Гришки, который оказался как бы на подхвате у новых властей на положении добровольного дружинника.
Выбора у Сергея не было, поэтому пришлось соглашаться. Гришка показал на деревянную будку во дворе управы, где было две кабинки туалета и сказал: «Заходи в одну из них, а я приведу Сашку во вторую». Через несколько томительных минут раздались знакомые шаги, дверь соседней кабинки открылась и Сергей через отверстие (выбитый сучок) в разделяющих братьев дощатой перегородки смог увидеть брата. Между ними состоялась краткая беседа, которую Сергей запомнил дословно на всю оставшуюся жизнь. Брат сообщил, что по прибытии в ревком ему пришлось заполнить несколько анкет, после чего его отвели в подвальное помещение, полностью забитое арестантами. Еды и воды им не дают, у многих забрали верхнюю одежду. Наверху, судя по пьяным голосам, ужинает караул из числа командированных сотрудников и местного особого отдела ВЧК. Действительно среди них есть плохо говорящие по-русски иностранцы, скорее всего, латыши. Надсмотрщики всячески оскорбляют задержанных, избивают, не скрывают, что выпускать их не собираются. Поэтому шансов на спасение у арестованных в этой ситуации практически нет. Саша предложил Сергею попрощаться по-христиански и передать его нательный крестик родителям. Старший брат как мог пытался успокоить брата и вселить в него надежду на спасение, хотя сам понимал всю трагичность момента. Вскоре раздался настойчивый стук в дверь и Гришка приказал Александру следовать за ним.
Вернувшись домой, Сергей рассказал подробно о встрече с Сашей, ночь семья провела в молитвах и надежде на чудо, которое так и не произошло. Александр, как и его товарищи по несчастью, растворились в утренней мгле и больше никогда не появились на пороге своих домов. Новые власти тщательно скрывали места массовых казней в Крыму 1920—21 гг. и лишь с 80-х годов прошлого века кое-где начали находить останки безвинно убиенных крымчан и ставить на братских могилах памятные знаки. Через много десятков лет немного приоткрылась завеса секретности над этим беспрецедентным преступлением, появились отрывочные архивные материалы и воспоминания невольных свидетелей этих преступлений. Нашлись и среди карателей, желающие похвастаться или поделиться своими былыми «подвигами» типа руководителя казни царской семьи Янкеля Хаимовича Юровского, который детально описал все подробности казни бывшего царя, его семьи и прислуги.
Скорее всего, ранним утром следующего дня, еще в сумерках колонну, арестованных в Карасубазаре жителей, вывели из города на удаление нескольких километров в открытое поле и расстреляли из винтовок и пулеметов. Тела зарыли в овраге или специально вырытых ямах, предварительно сняв с обреченных на смерть одежду.
Тех, кого сразу не расстреливали, размещали в тюрьмах, монастырях, церквях, складских помещениях, воинских казармах, в подвалах городских зданий. Иногда под такое гетто отводили даже целые городские кварталы. Условия содержания в таких местах заключения были невыносимыми. Редактор газеты «Русские ведомости» В. А. Розенберг так описывал своё пребывание в заключении: «Арестован и попал в подвал. Пробыл 6 дней. Нельзя было лечь. Не кормили совсем. Воду давали один раз в день. В туалет не выпускали. Мужчины и женщины стояли вместе. Передач не допускали. Стреляли в толпу родственников. Однажды привели столько офицеров, что нельзя было даже стоять, открыли дверь в коридор. Потом пачками стали выводить на улицу и расстреливать». Заключённые при этом подвергались изощренным издевательствам со стороны тюремщиков, различным унизительным процедурам и даже пыткам. Молодые женщины становились объектами сексуального домогательства; тех же, кто сопротивлялся, наказывали исполнением самых грязных и унизительных работ.
Несомненный исторический интерес представляет обобщенный социально-психологический портрет палачей, кто по приказу новых хозяев России непосредственно осуществлял подобные издевательства, пытки и убийства. Для этого были отобраны люди без корней, вроде тех же латышских стрелков, китайцев, еврейской молодежи, Гришки Косого. Люди без образования, без веры, не имевшие семейного воспитания, лишенные каких-либо моральных и нравственных устоев. В дозволенном и даже поощряемом властями зверстве они находили выход своим неутоленным комплексам – зависти, жадности, слепой ярости к тем, кого считали более удачными в жизни. Значительное число этих нелюдей имели те или иные психические расстройства. Тот же будущий детский писатель Аркадий Голиков (Гайдар) за свои зверства по отношению к местному населению попал под военный трибунал красных и был признан психически больным.
Прошло более 100 лет со времени описываемых в очерке трагических кровавых событий. Казалось бы, боль утрат близких в семьях, пострадавших от террора красных, с годами притупилась. Ушли из жизни родители, жены, невесты, братья, сестры, да и дети погибших. Память об убиенных православных русских людях в Крыму хранят лишь их внуки и правнуки, кресты на братских могилах, да длинные списки имен на памятных стелах. У большинства из погибших нет даже могил и надгробий, но светлая память о них в народе живет и будет жить вечно.
Давно на нашей земле нет также идеологов, инициаторов и палачей-исполнителей крымских казней. Как было отмечено выше, большую часть этих недочеловеков тоже не пощадил молох революции, лишь единицам из них удалось умереть своей смертью. Вроде бы справедливость восторжествовала. Возмездие свершилось. Однако, не совсем так. Ведь судили и наказывали убийц не за кровавые преступления в Крыму, а по надуманным статьям (измена Родине, контрреволюционная деятельность, шпионаж и пр.). Они как пауки в банке или крысы в бочке уничтожали друг друга.
Главный идеолог красного террора Владимир Ульянов был наказан лишь Богом, который лишил его разума и превратил в мумию еще при жизни. Лейбу Бронштейна (Троцкого) зверски убили ледорубом по затылку в Мексике агенты НКВД по указанию Джугашвили-Сталина не за его преступления в годы Гражданской войны, а из личной мести нового большевистского вождя. Дзержинский умер летом 1926 года якобы от сердечного приступа. Эти и другие руководители геноцида российского народа ушли от ответственности за свои преступления против человечности. Даже посмертно их должным образом не осудили и не развенчали их «подвиги». И, если в годы существования Советского Союза главной причиной замалчивания красного террора в Крыму и роли в нем перечисленных выше и других большевиков было желание «кремлевских небожителей» от Сталина до Горбачева сохранить правящий режим с идеологией марксизма-ленинизма, то с распадом СССР и образованием на его территории новых государств эта «страусиная» позиция новых российских властей становится все больше странной и непонятной. Такое отношение власть предержащих к народной памяти создает условия для повторения подобных преступлений. Настало время открыть все архивы Советского Союза, дать возможность ученым и общественности внимательно изучить подлинные документы той эпохи. Должна быть дана и правовая оценка актам массового террора большевиков в Крыму.
Выжить и отомстить фашистам!
Эту фразу из заголовка можно считать девизом миллионов простых советских юношей и девушек с началом Великой Отечественной войны. На еще неокрепшие плечи вчерашних школьников легли горечь фронтовых поражений и неудач первых лет войны, потери близких и друзей, голод, холод, другие тяготы и лишения военного времени. Но выстоявшим и пережившим эту трагедию советским людям довелось в полной мере ощутить и радость побед Красной Армии над гитлеровскими захватчиками и счастье мирной жизни.
Об одном из таких юношей, волею судьбы попавшем в круговорот трагических событий тех далеких военных лет, хотелось бы рассказать в данной повести. Судьба Александра Бахорина оказалась весьма драматичной, полной приключений, в ней имели место некоторые эпизоды, о которых в советское время предпочитали не распространяться. О таких людях говорят: «ходил по острию ножа» или «был на волосок от смерти».
Родился Саша в канун окончания Гражданской войны в России в 1922 году в простой крестьянской семье в Вологодской губернии, в небольшой деревушке Шадрино Грязовецкого района, которая насчитывала всего лишь два десятка непохожих друг на друга бревенчатых домиков. Дом Бахориных выделялся среди них не так своими габаритами, хотя и был повыше других, как наличием узорчатой красивой отделки и веселыми красками. Желто-оранжевая – покрывала доски фасада, белая – переплеты окон, а резные наличники вокруг окон и замысловатые карнизы вдоль кромки крыши были разноцветными. Рядом с домом расстилалось обширное поле и протекала небольшая, быстрая и извилистая речка Лихташ. Семья была сравнительно небольшой: отец, мать, старший брат Костя, Саша и младшая сестра Мария. Отцу – Василию Ивановичу Бахорину довелось повоевать простым солдатом на фронтах Первой мировой войны, а затем, на стороне красных поучаствовать и в Гражданской. После 8 лет военной службы он демобилизовался и вернулся в родное Шадрино, где с помощью родственников построил дом, обзавелся семьей.
Жили по тем временам в достатке, не голодали, одевались нормально. В хозяйстве были лошадь, корова, овцы, поросенок, куры. В поле, на своих полосках земли, родители Саши сеяли рожь, ячмень, овес, горох, сажали репу, другие корнеплоды. Хорошего урожая хватало на пропитание семьи и живности, в неурожайные годы семье приходилось «затягивать пояса». Дети воспитывались в уважении к крестьянскому труду, родителям и к друг другу. Старший сын Костя начал овладевать азами грамоты в деревенской начальной школе. Отец с окончанием осенних полевых работ уезжал в Вологду, где весь зимний сезон подрабатывал извозчиком. Весной он возвращался с подарками и необходимыми семье товарами и продуктами (одежда, обувь, книги, сахар, конфеты, бублики, кренделя и др.).
В 1929 году и до Шадрино докатилась волна так называемой сплошной коллективизации, когда крестьянам предписывалось сдавать в колхозы весь свой скот и другое имущество. По меркам того времени даже семья обычных трудовых крестьян Бахориных могла попасть под раскулачивание и оказаться в принудительной ссылке. Для этого достаточно было иметь добротный дом, лошадь, корову или оказаться в списке неблагонадежных по доносу какого-нибудь злобного односельчанина. Вряд ли отцу семейства помогло бы его героическое прошлое и вклад в дело победы большевиков.
Как позже стало известно, никакие заслуги перед советской властью не уберегли крепкие крестьянские хозяйства от разорения и репрессий по отношению к их владельцам. Прошедшие дорогами Гражданской войны бывшие красноармейцы вынуждены были на общих основаниях вступать в колхозы или разделить трагическую участь кулаков и подкулачников, которые с женами и малолетними детьми насильно выселялись в малопригодные для жизни районы СССР. Часть из них настигла смерть еще в дороге, другие не смогли пережить даже первую зиму на новом месте и погибли в землянках и бараках от болезней, холода и голода.
Семья Бахориных к концу 1929 года вынуждена была переехать в Вологду, где отец вначале продолжил заниматься извозом по договорам с городскими организациями (дрова, вода, лед), но затем продал свою лошадь с телегой и пошел работать грузчиком на речную пристань. Бахорины приобрели половину одноэтажного домика в районе железнодорожного вокзала с небольшим участком земли и хозяйственной постройкой. В городе уклад жизни семьи мало чем изменился, крестьянские навыки пригодились и здесь: зелень, картофель и овощи по-прежнему выращивали на небольших грядках в своем огороде. Главной кормилицей оставалась корова «Красавка», которая давала до 25 литров молока в сутки. Это было не только подспорьем для своего стола (масло, творог, сметана), но и источником дохода от продажи молока горожанам на своей и соседних улицах. Как правило, братья по очереди разносили молоко соседям.
На школьных каникулах дети продолжали ездить к родственникам в Шадрино, где отдыхали от городской суеты, вместе ходили знакомыми с детства тропинками в лес за ягодами и грибами. Малина, земляника, ежевика, смородина росли там в изобилии. Возвращались под вечер домой с полными лукошками ягод и грибов (рыжики, грузди, кубари, белые, подосиновики и др.). Особую радость мальчишкам доставляла возможность отогнать вечером колхозных лошадей на ночное пастбище. Сашка, как и все деревенские мальчишки, садился верхом на одну из лошадей и под звук колокольчика, привязанного на ее шею, чтобы на рассвете легче было отыскать свою лошадку, галопом, наперегонки с другими сорванцами, мчался к месту выпаса. В дневное жаркое время дня дети пропадали на речке, где купались, загорали на покрытом песком и мелкой галькой берегу, ловили бреднем и удочками рыбу, лакомились стручками гороха с прилегающего колхозного поля.
Безмятежное детство Саши и его брата с сестрой пролетело быстро. Переломным для семьи Бахориных стал конец 1936 года, когда был арестован отец. К тому времени он уже несколько лет работал старшим стрелочником на железной дороге, новую для себя специальность освоил хорошо, работа ему нравилась, заработок был неплохим. Но нелепый случай перевернул его жизнь и поставил семью на грань выживания.
В процессе формирования очередного железнодорожного состава Василий Иванович получил сигнал от диспетчера направить два медленно двигающихся грузовых вагона на разные пути. Он пропустил первый вагон и быстро перевел стрелку путей для второго вагона. Однако вскоре раздались треск, лязг и скрежет металла, произошла авария, вагоны сошли с рельс. Потребовалось несколько часов, чтобы восстановить движение поездов на этом участке. Оказалось, что составитель поездов поспешил с командой стрелочнику, в то время как сцепщик вагонов еще не успел их разъединить. Вскоре в привокзальном клубе состоялся показательный суд военного трибунала. Сцепщик вагонов, старший стрелочник и составитель поездов были осуждены за вредительство на железнодорожном транспорте по статье 59 УК РСФСР. Бахорин В. И. получил 7 лет лишения свободы и отправлен в исправительно-трудовой лагерь в 800 км от Вологды, где работал на лесосплаве. Со временем это дело судебные власти пересмотрели и через 2 года ходатайство отца Саши о помиловании было удовлетворено.
Но семья, потеряв на время своего кормильца, оказалась в тяжелом материальном положении. Тем не менее, мать с помощью подраставших ребят выстояла, сумела не только организовать быт и наладить хозяйство без главы семьи, но и дала возможность детям получить образование и неплохие специальности. Старший брат Костя после окончания 7 класса средней школы поступил в школу фабрично-заводского обучения при вагоноремонтном заводе, где получил специальность столяра. Саше удалось поступить в Вологодский финансово-экономический техникум, который через год был переведен в г. Архангельск. Мария успешно окончила среднюю школу и бухгалтерские курсы.
Техникум в Архангельске не имел своего общежития, но студентам оплачивали снимаемое в городе жилье. Саша вместе с двумя сокурсниками снимал небольшую, но чистую и светлую комнату, хозяйка которой помогала им в быту и не отказывала напоить чаем. Обедали ребята в студенческой столовой, где все было просто, дешево и вкусно (винегрет, суп-лапша с мясом оленя, рыба с жареной картошкой, компот). Практику Александру разрешали проходить в Вологде.
К 1939 году жизнь семьи Бахориных наладилась. Вернувшийся из лагеря отец устроился работать кладовщиком в городской продовольственной торговой организации, старший брат Костя работал столяром, Саша получал в техникуме повышенную стипендию. Семья вновь стала жить в относительном достатке и в полном составе.
Успешно сдав выпускные экзамены, Саша получил аттестат «инспектора-бухгалтера» и направление на работу в Вологодское областное управление сберкасс. На сэкономленные на последнем курсе техникума деньги со стипендии купил подарки своим близким: матери – отрез на платье и косынку, сестре – наручные часы, для мужчин – охотничье ружье и велосипед.
С 1 августа 1940 года в возрасте 17 лет Саше пришлось поработать в отдаленных районах Вологодчины в качестве ревизора сельских сберкасс и почтовых отделений. Здесь пригодились его навыки управления лошадьми, опыт общения с простыми сельскими жителями. Зачастую верхом на лошади или даже пешком Саше приходилось по бездорожью преодолевать многие километры вологодской глубинки. Командировочных денег с лихвой хватало на оплату ночлега и питания в крестьянских избах. Он лишний раз убедился в радушии и гостеприимстве русских крестьян. Выполнив успешно ряд годовых проверок и ревизий, Саша вернулся в Вологду и вскоре был назначен инспектором центральной городской сберкассы №67, где добросовестно проработал до призыва в армию.