Вельвильванте

Пролог

– Ну же, уже поздно. – Вторил Вормер неугомонной девчонке, никак не желавшей ложиться в постель.

– Не хочу спать. Хочу подождать папу с мамой.

– Они сказали не ждать и укладываться без них. Пойдём.

Мальчик взял за руку сестру и повёл готовиться ко сну. Проследил, чтобы та сделала все вечерние процедуры и помог поуютнее устроиться на потёртой перине.

– Вормер, я не хочу спать.

– Сейчас, свет погашу и захочешь. – Сказал он, приглушая свет масляной лампы.

– Нет, лучше расскажи мне что-нибудь.

– И что же? В сказках я скудоумен.

– Ну пожалуйста. – Жалобно протянула она – Хоть что-нибудь.

Вормер призадумался. Он не был одарен богатой фантазией даже будучи ребёнком. Сейчас же, в уставшую голову, вовсе ничего не приходило. Пришлось выкручиваться не самым интересным для Эстер.

– Знаешь, думаю мне есть чем тебя убаюкать – расскажу тебе про наш остров, все что знаю. Поверь эта история вполне может показаться сказкой, только она реальна. Хочешь?

– Хочу. – Прошептала она, спрятав моську под шерстяным пледом.

– Что ж, тогда давай закроем глазки и представим, что мы идём с тобой свободно, куда хотим и перед нами весь Вельвильванте, как на ладони. И раз он перед нами предстал во всей красе, не вежливо будет пройти мимо и не познакомиться: Вот он, маленький, спрятанный от всего мира, но невероятно живописный и прекрасный. На его просторах сплетаются и живут в единении богатая природа и утонченная механика. Такие разные параллели, но друг без друга уже не могут. Настолько наш народ издревле был взаимосвязан с окружающей средой, что в скором времени изучил все её составляющие. Все, на что падал взор вельвильванца не оставалось не изученным. Земля и небо, животные и растения, человек и его мысли. С каждым разом их исследования становились все глубже и глубже, что привело наш народ к одиночеству…

– Почему одиночеству? – Неожиданно перебила его Эстер.

– Так. Ты должна была уже засыпать.

– Почему одиночеству?

– Я скажу, если больше не будешь перебивать и наконец уснешь.

Она поморщилась и еще сильнее укуталась.

Вормер помотал головой на её проказы и продолжил.

– Мы одни, потому что отличаемся. Как только вельвильванцу стало здесь тесно, а его душу манила не скончаемся гладь океана и неизвестность за горизонтом, он пустился в плаванье.

До 1049 инциркула, падения «Железной эры» в кулаписцах описывались странствия первых путешественников в «Ином мире». Стало известно, что люди там выживают. Именно выживают, посвещая всю свою непродолжительную жизнь земледелию, охоте, торговое и другим промыслам, от которых полностью зависят. В «Ином мире» все иначе. Судьбы бедолаг решают примитивные иерархии, культуры, веры невесть во что и, пожалуй, ещё их правители. Вот эти четыре основы, диктющие своими подчинённым правила жизни. От их безумных умов также зависят земли, поделенные на крови друг друга.

– Любопытные они.

– Не знаю. Папа говорит, что если в «Ином мире» так и будет продолжаться, он быстро развалится. Этому учили его ещё оставшиеся в светлом уме геронтиды.

– А нас они учить будут этому?

– Нет. Так случилось… Вообщем их не осталось в Вельвильванте. Все что я знаю рассказывал папа, но все равно и он, и геронтиды не способны полноценно передавать учения как это могли Д'ферраты.

Эта мысль нагоняла тоски в и так не самый приятный вечер. Поэтому Вормер поспешил исправить обстановку.

– Однако это не надолго. Папа говорит, что скоро все закончится, и все книги, кулаписцы и свитки будут восстановлены, а вместе с ними и прежний Вельвильванте. И мы получим любые знания… А ты опять не спишь?

Эстер быстро повернулась на другой бок, уже с головой залезла под плед и сделала вид, что давно смотрит сон. – К слову о знаниях. Д'ферраты слушали рассказы наших путешественников, изучали привезенные изобретения, что десятки лет уж как у нас в обиходе и погружались в многолетние раздумья о нас и «Ином мире». До сели неизвестно, почему народ Вельвильванте обошёл эти четыре основы и пошёл по пути, ведущему к быстрому развитию положения жизни. Одно лишь стало ясно после десятков странствий, нужно быть как можно тише и аккуратнее, а ещё лучше страраться вовсе не выходить в «Иной мир». В нем очень много жестокости, несправедливости и глупости. Люди там кровожадны ко всему другому, не похожему. Так что плавания были все реже и реже, а в четырёхсотых инциркулах вовсе прекратились. В ту пору люди были на пороге «рассвета» и было не до этого. Вельвильванцы открыли законы работы Вселенной и активно начали их использовать на практике, назвав эти учения науками. Мы были спокойным народом, и в приоритете были только знания. Особенно ценными они стали, когда мы осознали как сильно отличаемся в эрудиции с остальным миром. Десятки инциркулов сформировали нашу цивилизацию. Вельвильванцы всегда стремились к чему-то новому, неизученному. Не могли мы оставаться на достигнутом и не терпели белых пятен в понимании мира. Все что нас окружает, должно быть изучено и применено правильно, только так будет достигнут баланс и развитие. В простых речах стали говорить, что эта склонность к познанию и самоосознанности у наших людей "в крови". Уроженец Вельвильванте с трех лет обучался азам грамматики и наблюдательности, невероятно важному умению здесь. С шести лет начиналось активное обучение логике, историке, арифметике, геометрии, астронавии. К четырнадцати годам начинается самое интересное в жизни подрастающего поколения – углубление в конкретные науки: физика, химия, биознавие, астронавия, ферратия, врачевательство, искусстворение, историка и механика – обязательные её фундаментальные учения. Однако мне больше всего нравится изучение всей механики, теории тепловой энергии и пара, изобретательство…

– Не занудствуй. – Сонно пробормотала она.

– Я всего лишь хочу сделать акцент, что такое достойное обучение и возможность получить любые знания даёт свои плоды в виде гениев, что ведут Вельвильванте только вперёд. Перед нами были открыты новые просторы, ограничиваемыми только фантазией и собственной мыслью. А сейчас…

– Ммм?

Вормер колебался, он не хотел рассказывать это сестре, что в силу малолетства не смогла бы многое понять. Чего уж врать, Вормер и сам был ещё ребёнком и осознавал, что многого не смыслит. Ну, раз пообещал, значит расскажет. Все из уст его родителей и последних геронтидов – когда-то ближайших лиц к Д'ферратам и Совету Умов.

Он глубоко вздохнул и начал с трепетом в голосе:

– Всегда во главе Вельвильванте стояли Хозяин и Совет Умов. Последний доносит голос вельвильванцев до первого и наоборот. Также он следит за ведением кулаписца, стота – великую книгу изобретений и открытий, и в общем и целом соблюдают порядок и поддерживают состоятельность острова, чтобы каждый ни в чем не нуждался. Самое главное – на них лежит ответственность за передачу указаний к действиям машинам. Совет Умов неотъемлемый проводник между Хозяином и народом. Хозяин – властитель острова, чьё место передаётся из поколения в поколение. Наследник воспитывается Д'ферратами. В своём роде встаёт в их ряды. Это необходимо. Даром считается если ребёнок рождается Д'ферратом, под их крылом творятся великие вещи как правило. Что же это за люди такие? Если честно, они и не люди вовсе. Человек – это комплекс души, разума и оболочки. Д'феррат – это же чистый разум в людской оболочке. Они не обременены излишними чувствами и жизнью. Да, как бы это странно не звучало. И это позволяет им полностью поддаться мышлению и познанию всего и вся. От этого они так ценны, сильны и не досягаемы. Они учат и показывают красоту мысли, сознания и разума. Показывают пути его совершенствования и развития. Они великие, и своим величеством пугают и сохраняют, путают и направляют, разрушают и создают. О, как бы я хотел раз в жизни заглянуть в их стеклянные, голубые глаза. Говорят это помогает достигнуть просвещения и поможет в обучении.

– Ворм… – Пробубнила она. – Ты опять замечтался…

– Да, прости. Так, на чем я остановился? Вспомнил. Итак, народ жил, Вельвильванте процветал. Не было у наших людей особых разногласий, лишь дебаты в науках и исследовательских работах. Каждый делал свое и одновременно общее дело. Равные возможности и баланс во всем, и крайнему Хозяину, Вистеру, хорошо удавалось сохранить эти светлые дни. С детства наблюдательный и находчивый, обученый спокойствию и мысли, ещё и с золотыми руками. Наряду со всеми мастерил и создавал. Даже что-то открыл биознавии. Вельвильванцами любим и признан. Однако, к сожалению, его единственный сын, наследник был отцу полной противоположностью. Не знаю почему. Слышал от геронтидов, что на то поколение обрушилась болезнь, мол дети рождённые с Ягенрадом в один год были не обучаемы и ни одной науке неддавался их разум. Был ли это недуг или что-то другое неизвестно до сих пор, в любом случае мы вынуждены сейчас тонуть в последствиях. Ведь эта проблема сильно мешала той ребетне жить. Их сердца навсегда заняли злость, зависть и обида. Говорят, никто их не осуждал и не помыкал за эту хворь, во что я, кстати, верю. Уж не вельвильванцем осуждать кого-то за то, что он просто другой и отличается, тем более что в этом никто не был виноват. Я слышал, что урожденные 1029 инциркула все свои скверные черты взростили в себе сами, сгубив свою силу мысли окончательно, что и Д'ферраты не могли уже помочь. Долго это в них таилось тихо. Они росли, другие поколения догоняли их и ничем не отличались от своих отцов. Всех понемногу отпустило. Однако волю их затуманенным и сломанным умам дал вставший вскоре вопрос о передаче места наследнику. Уже был близок миг, когда Ягенрад должен был исполнить свой долг, так как отцу его был пятьдесят пятый инциркул, а хозяин не мог оставаться на своём месте дольше шестидесятого. Это сложная работа, исключения составляют лишь те, кому повезло родиться Д'ферратом в великой семье. Разум любых остальных к тому возрасту истощен и не предназначен для управления. Что ж, а здесь был случай диковинный, от чего становление Ягенрада Хозяином откладывалось на определённое время. Да, все подуспокоились, но не забыли, и проблема его недуга оставалась открытой сквозь все эти инциркулы. Решения не было, и Вистеру и Совету Умов ничего не оставалось кроме как отсрочить до края, до шестидесятого инциркула, в надежде, что все изменится к лучшему и уйдет также как и пришло. Это было из лучших побуждений, разумеется, и ради безопасности самого Вельвильванте. Но молодой Яген не разделил их благодеятельности и впал в неописуемую ярость как только прознал об этом решении, принятом у него за спиной. Он задумал заговор, собрав вокруг себя ближайших лиц, того же поколения. И в роковую ночь на двадцать пятое августа лично убил своего отца, а следом и мать, оставив в их голове несколько пуль. Его соратники, а это по меньшей мере было человек пятнадцать, разорвали всех из Совета Умов, после чего единственный оставшийся из рода Хозяинов учредил своих верных друзей на их место. Последними оставались Д'ферраты, которые сразу же обратились к народу и рассказали обо всем, предостерегая. И на следующие же сумерки все Д'ферраты были убиты, с ещё большей, особой жестокостью по сравнению с Советом, так как их несчастное поколение ненавидело больше всего. С той секунды закончилась эра «Железа и пара», 1049 инциркул, новый кулаписец, иная эра «Новый, светлый путь», в коей мы живем и по сей хор. Ягенрад, новый Хозяин, впервые за всю историю разделил остров и проживающих на нем людей: Лутум – что за был возведён на болотах. Ну, возведён это пожалуй громко сказано. То были в скором порядке «перенесенные» фабрики, что составляли основу города – один сплошной механикотехнологический комплекс. Суммум же цитадель, отгороженная где-то в глубине некогда процветающего поселения острова. Там остались лишь люди – уроженцы с недугом, спрятавшиеся ото всех за громадными стенами, скрвающими их лик в тени. Им теперь было не нужно выходить в свет, под их контролем были тысячи машин, выполнявших полное обслуживание и защиту Суммума и его жителей. Остальной люд был изгнан в Лутум лишь с одной целью, трудиться и обслуживать фабрики, которые были практически полностью лишены ресурсов и автоматизации Суммом. Те все забрали, а что не забрали уничтожили, вместе со множеством гениальных умов. Все зачатки новых изобретений и исследований были преданы огню. Книги, кулаписцы, свитки все было сожжено, дабы не дать подрастающим мастерам, так уничижительно стали звать нас, прикоснуться к истине и просвещению. У Суммума стоит одна цель – построить всех под себя, под их мир и мышление, под их историю и предписание судьб людей. Они намерены полностью искоренить наши истинные ценности и заслуги и заменить их на свои тщеславно ложные. И все это они называют «Новый, светлый путь». Мерзкое лицемерие. Да если бы не наши деды и прадеды, кто знает, может быть Хозяин и не родился бы на свет. Столько трудов во врачевательстве и других науках, все это было в том числе и для него и его одногодок. Как так можно относиться к такому наследию. – Его голос задрожал от обиды и вощмущения, он чуть ли не заплакал, но сдержался. – Так больно представлять весь тот ужас потерь, что проживали наши родители. Но-но скоро все будет хорошо. Мама и папа позаботятся об этом, они уже не первый месяц там, под стенами Суммума, день и ночь сражаются, и не перестанут пока не вернут то, что у них забрали. И мы впервые сможем увидеть эту сказку наяву. Ты же тоже в это веришь, Эстер? – Бросил он вопрос в воздух, увлекшись и совсем позабыв, что сестрёнка уже спит.

В ответ он услышал тихий сап, что обрадовало Вормера, это значило, что самую мрачную часть этой истории она прослушала во сне.

Выдохнув и окончательно успокоившись, он встал со стула, полностью погасил свет и направился в постель.

Глубокая ночь забрала всю детвору Лутума в свои объятия и погрузила в царство грёз, последнее цветущее место на этом острове. В это же время они ещё были здесь, в тылу своих сражающихся родителей. Удивительно, но именно в такие ночи они чувствовали себя наиболее спокойно, так как были уверены, что под защитой. Действительно, кто если не родитель будет самой надёжной стеной, что не подпустит бед к своему сокровищу. Однако родители тоже люди, а значит могут ошибаться.

В уютное пристанище Вормера и Эстер ворвался враг и принёс с собой хаос. Не успели они ещё и увидеть его в лицо, как уже оказались в цепких холодных лапах. Под оглушительные крики ужаса Эстер их двоих выволокли из кроватей и куда-то потащили, прямиком в темноту. Судя по ощущениям они двигались прочь из кри́пты. Ничего не было видно, а вопль сестры лишь ещё больше нагонял страху в душе Вормера.

– Эстер! Ты меня слышишь, где ты?!

– Вормер! Я здесь! Я ничего не вижу! Я ничего не понимаю! Что происходит?! – Навзрыд кричала она.

Вормер брыкался и отбивался как мог, но вскоре перестал, почувствовав под кулаком холодный металл. Их держала машина, крепко сжимая культями под ребра.

Как только он осознал это в глаза ударил свет от чего он зажмурился. В миг все вокруг наполнила душераздирающая какафония. Нескончаемый поток визгов, гул пара, свистящий лязг и грохот тяжёлой поступи.

– Вормер… – Трясущимися голосом позвала его Эстер. – Ч-что это?

Он старался как можно скорее разомкнуть глаза. Его взору открылась страшная картина. В Улье, из каждой крипты мекавиты вытаскивали детей.

Немногих стариков, среди них последних геронтидов, что не участвовали в боях, безумные механизмы убивали на месте. В туннелях воцарился кошмар на яву, переполненный слезами и паникой.

– Эстер, не смотри туда! Закрой глаза… – Приказал он сестре.

Но слова его оборвал чей-то чёткий приказ, донесшийся неизвестно откуда.

– Несите их всех к моим ногам.

Голос такой будто и не человек говорил вовсе. Глухой, жёсткий, невнятный словно кривая пародия, пронесшаяся жутким эхом до каждого уха. Многие стихли, а мекавиты зашевелились активнее. Неотпуская ни одного, они маршем двинулись к выходам из улья, прямиком наверх.

– Мои дорогие, – Вновь раздался этот голос – спешу объясниться за столь неожиданное прерывание вашего крепкого сна. Прошу, не бойтесь, ни они, ни я не сделают вам больно. Никто не причинит вам вреда. Я просто хочу показать вам кое-что и научить вас на чужих ошибках. Главное, не сопротивляйтесь, а то ведь именно с протестов начинается насилие.

Он смолк, оставив детвору наедине со страхом и непониманием.

– Вормер, кто это? Откуда он говорил? Из стен? Из воздуха? – Все ещё не открывая глаза, вторила она.

Он не ответил, лишь бегал глазами по голым стенам, пока взгляд не уткнулся на трубы в стене. А когда они миновали одну из решёток, закрывающих их, все окончательно сошлось.

– Это воздуховод, Эстер. Они перекрыли его, оттуда не идёт сквозняк. Они знают об улье, о его ходах и выходах. Это плохо…

– А ч-что теперь будет?

Вормер вновь не дал с ходу ответа. Он даже думать об этом не хотел. Сердце его окутал животный ужас, ведь понял, что у повстанцев что-то пошло не так.

– Н-нет, они не могут… – Пытался он успокоить себя.

Эстер, более не ожидая никаких ясных разъяснений, ещё сильнее сжалась и зажмурилась, мечтая только о том, чтобы это все побыстрее закончилось.

Уже никто не брыкался и не кричал. Мекавиты протащили детей через весь Лутум и вышли к лесу, что разделял города. Средь вековых деревьев Вормер увидел следы борьбы. От некогда беспросветной густой чащи осталось выжженое поле боя. Шаг за шагом все больше луж крови, поваленных стволов с дырами от дроби и рубцами от когтей, дотлевающих пожаров и тел. Горы бездыханных и изувеченных тел. При виде их у Вормера дыхание прервалось, резко его бросило в жар, а затем в холод. Он чувствовал, что стал бледен, губы немели, поджилки тряслись, но он не мог оторвать глаз от них, как завороженный. Не смотря на то, что уже в его десять хор от роду мир перестал быть радужным, он не понимал, что есть смерть. Люди умирают и это нормально, однако, эта картина застанет разум любого в расплох. Вот так выглядит конец лучших людей. Вормер надеялся лишь на то, что Эстер держит глаза закрытыми.

Когда наконец показались очертания могучего Суммума мекавиты остановились. На его границе было зрелище страшнее чем в лесу и улье.

Перед детьми были их родители, поставленные на колени в несколько рядов. Мекавиты скрутили им руки, не позволяя и дернуться. Повстанцы были избиты и измучены, но благо некоторые до сих пор живы.

Вдруг, за спинами бойцов началась какая-то возня и вскоре оттуда, из толпы, вывели лидера восстания. Высокий, широклплечий мужчина, в нем Вормер без труда узнал отца. Его держали два мекавита, которым, несмотря на все ранения, Фортис сопротивлялся изо всех сил, не давая унизить себя и опустить головы. Его выставили вперёд и несколько ударов по ногам все же заставили воина опуститься на колени.

– Пап? – Вормер был больше не в силах сдерживать себя, отец был так близко. – Пап! Папа! – Закричал он как можно громче, нарушив молчание обеих сторон.

Фортис увидел сына, но тут же поспешил отвернуть от него глаза. Он был унижен и раздавлен, невероятный стыд и позор, не было сил смотреть на своего родного ребёнка.

С силой мальчишка дернулся, буквально вскользнул из послабевшей хватки машины, и побежал навстречу к отцу. Ведом лишь эмоциями, он не задумался, что могло ждать его в ответ на это безрассудство. Повстанцы увидев это, закричали ему, чтобы тот немедленно остановился пока с ним ничего не сделалось. Поднявшийся гвалт заставил Фортиса вновь поднять взгляд. Но не прошло и секунды как взор ему загородила человеческая фигура. Вормер еле успел остановится перед ней и тут же рядом с ним просвистело несколько пуль. Он замер. Колени его подкосились, сердце дрогнуло. На ряду с противным писком в ушах послышался невнятный шум десятков голосов, который был очень скоро прерван ещё несколькими выстрелами в воздух, куда-то вверх. Вормер машинально поднял голову. Над ним возвышался, казалось, человек, однако, было в нем что-то, что продавало ему чудовищных и звериных черт. Мужчина смотрел прямо на него, словно на свою добычу.

Было достаточно темно и Вормер не мог разглядеть его лица, лишь глаза, что в дальнейшем будут сниться ему в самых страшных и кошмарных снах. Светло-светло карие, почти жёлтые бездонные глаза, в таких только и может жить истинное безумие. В отдаленном свете газовых фонарей Суммума они сверкали и искрились. Именно тогда Вормер понял, что это не мог быть человек.

Их гляделки прервало нескончаемое движение со стороны повстанцев. Фортис отчаяно пытался вырваться, чтобы убрать от сына этого монстра. Ни чуть не колеблясь, нелюдь в ответ выстрелил в плечо лидеру. Тот тяжело хрипя обвис на руках мекавитов.

Мужчина вновь повернулся к мальчику, в глазах которого уже стояли слезы. Он присел на корточки, схватил его под локоть и спросил.

– Как тебя зовут? – Шипящий, пронзительный голос резал слух. Такой же как был в Улье. Это сразу привело в чувства бедолагу.

– В-вормер.

– Здорово. А знаешь как меня зовут? – Лестно скалясь, продолжил он.

Вомер помотал головой.

– Я Ягенрад. – Почти прошептал тот.

Услышав имя, мальчик дёрнул руку и попытался высвободиться, однако, почувствовал лишь тянущую боль, Хозяин держал его крепко.

– Даже не думай, дружок. Твой отец и так создал мне много ненужных проблем. Если последуешь его примеру, познаешь ту же участь, понял? Пойми, я не плохой человек, но мне приходиться делать плохие вещи, чтобы защитить Вельвильванте. Все ради великой цели и я не позволю никому мне помешать. Для этого, увы, мне нужно прибегнуть к крайним мерам.

Ягенрад обратился к мекавитам, державшим Фортиса по обе стороны. Мир Вормера разделил на до и после вкратчивый приказ Хозяина: «Убить».

Мекавиты всей своей огромной силой потянули лидера каждый в свою сторону. Один резкий рывок и его душераздирающий крик в миг превратился в хрип, а затем вовсе стих. Вормер успел во время закрыть глаза в нужный момент. За это ему прилетела сильная пощёчина.

– Смотри внимательно, мерзкий отпрыск! Смотри!

Чувствуя как полыхает его правая щека, Вормер был вынужден разомкнуть веки, и слезы хлынули рекой, обжигая кожу.

Но это было ничем по сравнению с тем, что он увидел. Обезображенный, живьем разорванный труп отца, что ещё минуту назад рвался защищать его до самого конца. Горькие слезы подкатили к горлу снова. Все было как в тумане, под отчаянный рёв обеих сторон. Каждый из повстанцев чувствовал приближение такой же жестокой кончины и что ещё хуже, на глазах собственных детей, которых после будет ждать неизвестно что. Ребятня же как несколько минут ревела и билась в страхе. Такое будет уже никогда не забыть, и никакое время не сможет вылечить.

Вормер на различал их воплей, не знал видела ли все это сестра, он не хотел ничего знать, не хотел верить, что это действительно происходит с ним.

Тяжесть горя сдавила ему душу, а затем от неё как будто откололся кусок, очень важный и ценный. Он не мог больше всего этого выносить. Все эти чувства, вид оскверненного, бесчестно убитого лидера, отца, мастера… Это не каждый взрослый переживёт, а ребёнок и подавно.

Что-то помутнело в сознании Вормера, тело стало невыносимо держать, подкатила слабость, а затем последовал удар о холодную землю и темнота.

– Вот он! Это он, мой брат… Вормер! Вормер, ну же проснись! Братик! Ворм!

Чьи-то маленькие ручки трясли его за плечи, не переставая звать. Когда он открыл глаза увидел перед собой заплаканную, дрожащую и до смерти напуганную сестру. А рядом с ней стоял незнакомый мальчишка, примерно его же возраста с черными кудрями и такими же черными глазами.

– Эй, ты живой? Ты в порядке? – Спросил он.

– Да… Да, я в порядке.

Эстер прижалась в к брату, стоило ему только привстать. Она обняла его так крепко, как никогда раньше и тихонько заплакала. Он обнял её так же сильно в ответ.

– Ну-ну, все хорошо, я здесь.

– Рад что ты пришёл в себя. Помочь? – Он протянул руку Вормеру, что тот принял, и шатаясь встал на ноги, продолжая успокаивать сестру.

– Это ты её нашёл, и привёл ко мне?

– Можно и так сказать. Все уже начали возвращаться в Лутум, а эта малышка была в не себя, вся сжалась в комочек, решил подойти, ну и вот. Честно говоря, мы тут все в ужасе, прекрасно её понимаю.

– Как? Как давно я упал в обморок? И вообще, что здесь просходит?

Эстер отпрянула от него и посмотрела с ещё большим страхом а глазах на брата.

– А ты разве не помнишь? Тут такое было, ты что. – Запричитал мальчик.

Вормер осматрелся и увидел только стремительно отдаляющиеся маленькие фигуры с опущенными головами. Детвора шла в сторону Лутума. Затем Вормер повернулся к Суммуму и обомлел. Все видимое пространство загараживала стена огня, возле которой стояло несколько мекавитов, глазеющих стеклянными линзами на тлеющие тела повстанцев. Только сейчас Вормер почувствовал удушающий запах горелой плоти, а вместе с ним в голову ударили и недавние воспоминания, вновь затуманившие разум.