Американец

«…видеосалоны, появившиеся у нас с весны 1988 года, резко «приблизили» загадочную Америку для многих советских людей. Даже те, кто считал их врагами, все равно бегали посмотреть забавные мультики про кота Тома и мышонка Джерри, романтичную фантастическую комедию «Короткое замыкание», или брутального Шварценеггера. Другие ломились на «Звездные войны», «Полицейскую академию» или на трюки Брюса Ли и Джеки Чана. Видеосалоны захватывали. Но стоили они недешево, и мне пришлось искать способы зарабатывать.

Я смотрел и смотрел их… Теряясь в мире голливудских фантазий. И выпадая порой из мира реального. Поневоле сравнивал их с нашими «боевиками». И закрадывалась мысль: «А наши-то только муть всякую гнать способны».

Кишинев, Молдавская ССР, 17 июля 1989 года, понедельник

Серега воровато огляделся по сторонам. Нет, показалось. За те две-три минуты, что он загляделся на работу Юрки Воронцова, никто не появился. И это хорошо, потому что иначе у любого, даже самого невнимательного, прохожего действия мальчишек вызвали бы вопросы. Нет, ну, в самом деле, кто поверит, что они возятся с этим железным ящиком не просто так, не имея в виду ничего плохого? Идея была его, Сереги. Они на днях фильм про Бони и Клайда посмотрели, ну и захотелось ему поиграть в американских гангстеров, взрывающих сейф. Сам же и нашел этот железный ящик на пустыре. Не сейф, конечно, замка не было… Для красоты и форсу они навесили амбарный замок, который Серега нашел у бабушки в сарае. Внутрь положили кучу резаной бумаги с надписями «100$», все в пачках, перетянутых резинками для бигуди. Юрка настоял. Сказал, что хочет проверить, останутся ли бумажки после взрыва целы или пострадают от взрыва.

Юрка он такой. Свой парень, конечно, но какой-то не от мира сего. Даже и играть не хотел. Пока Серега не произнес волшебное слово «американских». Все! Дальше Юрка и загорелся. На Америке у него «пунктик» с недавних пор. Но и играет он как-то… Не как все. По поведению – классический «очкарик-зубрилка». И игру в эксперимент превратит! Экспериментатор, маму его… звать по имени-отчеству. А как в футбол погонять или там, на соседний район идти, мстить за то, что они Сашку Рыжего побили, так нет. «Не пойду! – сказал, – глупо это! Пусть Сашка тех пацанов найдет, мы их потом подловим и отомстим именно обидчикам, а не первым встречным с района…» У-у-у, умник! И ведь не объяснишь ему, что мстить надо именно так, всем. Чтобы по всему городу потом закаялись пацанов со Старой Почты трогать!

Тут Серега спохватился и снова огляделся по сторонам. Никого не было. И ведь самого Юрку тогда чуть не побили за такие слова. Хорошо, Серега там был, вступился. Юрку бить не надо, от него пользы немало. Фантастику перескажет, которую самому читать лень. Или те рассказы про Холмса с Ватсоном, что в фильмы не попали. Или вот как сейчас… Игру-то придумал он, Серега, но разве он сам смог бы сделать динамит? Юрка, правда, настаивал, что никакой это не динамит, а «киса»[4], но «динамит» звучит лучше. Благороднее.

А Юрка не только динамит приготовил, но и взрыватель, и сам прикинул форму заряда так, чтобы «сейф» взорвался, а «деньги» не пострадали. Клевое выйдет приключение. Хвастаться потом не один год можно будет. И не забыть сказать, что сам придумал, сам сейф нашел. Да еще приврать, что в сейфе том деньги настоящие нашлись. Немного. Рубля три…

– Атас! – оторвал Серегу от мечтаний крик уже бежавшего прочь Юрки. – Ща взорвется!! В укрытие!!!

До бетонной будки, за которой они укрылись, было всего метров десять, а взрыватель рассчитан на пятнадцать секунд, так что можно было и не торопиться, но Юрка трижды предупредил, что взрыватели иногда и раньше срабатывают, потому бежать надо со всех ног, а лучше, добежав, еще и залечь. А то мало ли…

Добежав до укрытия и повалившись на землю, Серега стал ждать взрыва, но того все не было. Он уже начал открывать рот (о предупреждении Юрки, что взрыва лучше с открытым ртом и ждать, он от волнения забыл), когда донесся странный, ахающий звук. Удивительно негромкий и с каким-то взвизгивающим окончанием…

– Чего лежишь? – напряженным голосом спросил Серегу приятель. – Кончилось уже все! Вставай, пошли смотреть.

Подождав, пока Серега встанет и присоединится, Юрка уже в третий раз глянул на секундомер и похвастался:

– Кстати, взрыватель сработал нормально. Четыре десятые секунды отклонения всего! Так что все у меня в порядке. Не то что у…

Тут они как раз дошли до железного шкафа, возведенного в ранг сейфа, и он потрясенно замолчал. Вместо того чтобы аккуратно перебить дужку замка, взрыв буквально разворотил шкаф. Навесной замок исчез неизвестно куда, в дверце зияла неровная вмятина величиной с ладонь, задняя стенка и внутренности шкафа были посечены осколками. Впрочем, бумага, лежавшая на дне шкафа, почти не пострадала. Юрка криво усмехнулся и, повернувшись к Сереге, сказал:

– Да, над зарядом нам еще работать и работать… Но «добыча» уцелела. Предлагаю отметить!

«…Химия захватила все мое время. Олимпиады, синтезы, кружок юного пиротехника. Жизнь была увлекательна и прекрасна, на последних летних каникулах я впервые влюбился…»

Кишинев, Молдавская ССР, начало августа 1991 года

Купаться мы пошли на Чевкарское озеро. А что? Очень удобно! С одной стороны, тут же, на Старой Почте, идти всего полчаса, а с другой – если отойти от пляжа метров на сто, то никто нас и не увидит. И не обратит внимания, что компания из четырех парней и двух девушек «по-взрослому» иногда прикладывается к пивку. К тому же в тени деревьев не так уж и достает августовское пекло. Угощал сегодня я. Проставиться я обещал давно, еще с весны, когда занял третье место аж на союзной олимпиаде по химии, да вот все случая не выпадало.

Зато, и это могли оценить все, проставился я по высшему разряду. Сгонял в Одессу и прикупил у фирмачей упаковку баночного «Туборга». Так что каждому по банке. И пара непочатых пачек «Мальборо».

– Хорошо сидим! – задумчиво произнес Серега, отхлебнув еще пивка.

Сидели действительно хорошо. Я напихал в сумку еще и запаянных пакетов со льдом, так что пиво было ледяным, и в такую погоду принималось организмом с особенной охотой. Даже Вера с Юлькой пили, хотя Юлька вроде не особая охотница.

– И правда хорошо! – поддержал его Генка. – Только вот откуда у тебя, my dear friend[5] Юрий, такие деньги? Цены я знаю, «Мальборо»-то натуральный, американский, тут по червонцу за пачку, а то и за пятнашку, партия-то мелкая… Да и «Туборг» в банках – тоже по червонцу. А то и по двенадцать. Итого имеем сколько? Правильно, от семидесяти рублей до стольника. Ты столько за всю жизнь не заработал! Так откуда бабки? Предки расщедрились, что ли?

Тут я подумал, что вместо хорошей посиделки события могут дойти до драки. Очень уж Генку задевает то, что я в последнее время на Юлю по-особому смотрю. К счастью, Серега поспешил вмешаться:

– Это ты, Гена-крокодил, столько не заработал. А Юрок наш – как раз наоборот!

– И на чем это, интересно? Химией своей бесполезной, что ли?

– Ну, для нас с тобой, она, может, и бесполезная, а Юрок на ней бабло поднял. Грузину какому-то с рынка эссенцию сварил. А тот дыни свои этой жидкостью обрызгал, они пахнуть начали. Ну и продаваться, само собой. Ну и с Юрком нашим головастым, поделиться не забыл. Так что у Юрка все честно!

Юля отставила банку с пивом и как-то задумчиво посмотрела на меня. От этого взгляда у меня все внутри перевернулось и почему-то заныло в паху. Но я постарался не подавать вида и вступил в беседу:

– Я просто с Америки беру пример. Там тинейджеры… – это недавно вычитанное название подростков я произнес, выделяя голосом, как и все, что относилось к Америке, – в каникулы сами зарабатывают. Чтобы на кино хватило и девушку в кафе сводить… Придет время, у нас все так делать станут. Ну а я сейчас уже начал!

Тут я для большей солидности сказанного сделал паузу, в точности как отец, прикурил сигарету и выпустил дым через ноздри. В исполнении героев американских боевиков это всегда выглядело очень круто. Но, наверное, из-за отсутствия практики, все мои усилия ушли на то, чтобы не закашляться.

– Ну, раз ты такой поклонник Штатов, то курить не должен! – снова «подколол» меня Генка, – всем известно, они сейчас за здоровый образ жизни!

Выпад был неожиданным, и я промолчал.

– А молодцы американцы! Мне, кстати, больше нравится, когда парни не курят! – высказалась Юля.

Я помолчал, взвешивая решение, а потом вынул сигарету изо рта, забычковал ее и решительно сказал:

– А я брошу! Вот эта сигарета – последняя! Мое слово вы знаете!

Юля, до того сидевшая напротив меня, встала и пересела совсем рядом.

– Нам, некурящим, надо держаться рядом! – с улыбкой пояснила она.

«…С этой влюбленностью я почти не заметил путч, случившийся в августе 1991 года. Тем более что он был быстро подавлен, и позиция политиков, лояльных к Западу, резко укрепилась, так что я не видел поводов для волнений. Да и другая жизнь началась. Я стал готовиться к поступлению в университет. В Московский, конечно же. Так что в моей жизни количество учебы только увеличилось и появились новые учебники…»

Кишинев, Молдавия (уже объявившая независимость, но все еще в составе СССР), 1 сентября 1991 года, воскресенье

Смешно, но даже в воскресенье наша школа решила выпендриться, и День знаний провели все равно 1 сентября. Собрались, нас всех поздравили… Приперся какой-то «независимый», толкавший речь на молдавском. Поняли его немногие. Было видно, что даже те, для кого молдавский был родным, терялись среди его закрученных пассажей. Тем не менее, памятуя, что путчу они не поддались[6], шуметь никто не стал. Да и закончил он быстро, минуты через две. По окончании линейки нас мариновать тоже не стали. Провели в класс, продиктовали расписание на первые два учебных дня и сообщили, что форма теперь необязательна, потому как свобода наступила и тоталитаризм прогнали.

А вот дома меня ждал сюрприз. Мама с папой, какие-то торжественные, ждали меня за столом.

– Ты сядь, Юрочка, и успокойся! – сказала мама, и нервным, дерганым жестом провела по подолу юбки. Хм… Тут и буддист занервничает. Что за сюрпризы-то? Братика они мне сделали, что ли?

– Садись, садись, и на вот, водички выпей! – бодро поддержал ее папа.

Да, похоже, придется пить. Причем медленно, чтобы они успокоились. Пока Юра пил, мама с папой вышли в свою спальню и вынесли оттуда небольшой сверток. Так, похоже, братика не будет. Что тогда?

– Ты уже большой, пора тебе, сына, решать, чем заниматься станешь! – продолжила мама.

– Так я и решил. Химфак МГУ, что тут еще думать?

Папа при этих словах посмурнел. Да, похоже, хоть и два года прошло, как я окончательно определился, его это все еще «цепляет». Я уже понял, что по-настоящему расстраивали его всего две вещи: то, что других детей у них с мамой не вышло, да то, что я химию предпочел… И чего они приемыша не взяли? Пустили бы одного в энергетику, второго – на химию. И не парились, да?

– Вот и славно. Но к нему еще готовиться надо!

– Я и готовлюсь, вы знаете!

– Знаем! – решительно вступил в беседу папа. – И решили тебе еще помочь. Учебники хорошие прикупили. Тут он отобрал у мамы сверток. Развернул его, и протянул мне пару томов.

Хм, и что тут у нас? Чего они так нервничали-то? Терней «Современная органическая химия». Два тома. Угу, понятно… Тут папа достал с пола второй сверток, побольше, и протянул еще десяток томиков. Это еще что? «Фейнмановские лекции по физике»[7].

– Ну и зачем это? Мам, пап, мне ж хорошие учебники нужны. Хо-ро-ши-е! – четко повторил Юра, выделяя каждый слог. А переводные разве хорошими бывают? Вы слышали, как фильмы курочат?

У мамы дернулась щека. Папа немного посуровел и добавил в голос строгости:

– Это еще что такое?! Яйца курицу учат! Родители старше, опытнее. И на ерунду какую-то столько денег тратить не стали бы!

Столько денег? О чем это он? Да даже самые ходовые книжки по трояку купить можно! А учебникам вообще красная цена полтинник![8]

Тут Юра аккуратно перевернул пару томиков. В углу, рядом со старой ценой, был наклеен кусочек бумаги с ценой новой. Что?! Тридцать рублей за том «химии»?! Он быстро глянул на фейнмановские лекции. Да, тут четвертной, тоже не кисло. Это что же, они почти месячную зарплату ему на книжки угрохали? Но зачем?!

– Юра, ты почитай лучше, – мягко попросила мама. – Почитай, и поймешь, почему денег на них не жалко. Это как репетиторы. Только еще лучше.

Терней и Фейнман действительно оказались чудом. Тому же советскому Перельману или Некрасову было до них как до неба[9]. И тут в одном из предисловий к Чейзу я нашел объяснение. Там было сказано просто: «Пока советские детективщики пытались поразить читателя умом, Чейз создавал коммерческий продукт. То, что найдет отклик у миллионов самых разных людей, «зацепит» каждого. «Вот! – понял я. – Вот поэтому у нас так и не могут! Наши «умом поразить тщатся». Сделать хоть что-то непохожее. Пусть и хуже, а свое! А у них молоток каждый раз не изобретают. И делают так, чтобы удобнее было читать, понимать, пользоваться…» И для себя сделал вывод: от американского ПРОДУКТА можно ЗАВЕДОМО ожидать качества».

Кишинев, Молдавская ССР, 10 ноября 1991 года, воскресенье, вечер, квартира Юли

– А теперь белый танец, дамы приглашают кавалеров!

Через комнату, по диагонали, ко мне двинулась Юля. Сегодня она была особенно красива. Еще бы, день рождения, семнадцать лет… И семнадцать белых роз, которые притащил Юра. И белый танец был их, только их. Нет, кто-то еще крутился рядом, но для них весь остальной мир куда-то поплыл.

Юру несло. Он фонтанировал анекдотами, читал стихи, снова и снова танцевал с Юлей… И вдруг… В какой-то момент Юра понял, что они остались вдвоем. И тут он вдруг заробел. Юля была совсем близко, а он не знал, что сказать.

– Поцелуй меня, дурачок! – нежно сказала она.

«Тогда мне казалось, что все вокруг смотрят на нас с Юлей и шепчутся. Что ничего важнее нет для всего мира, чем наша любовь. Мы были первыми друг у друга. И тогда я верил, что останемся единственными. Глупо, да? Ну, так часто бывает. Все люди мнят себя уникальными.

Однако из сладкой эйфории первой любви меня выдернула начавшаяся с нашей семьей череда несчастий. «Черная полоса». В декабре умерла бабушка. Пришлось ехать в Карелию на похороны. Мама погрузилась в себя, у нее как будто выключили свет в глазах. Так что мы с отцом ходили вокруг нее на цыпочках… И за всем этим не сразу заметили развал Союза. Независимая Украина, Россия, суверенная Молдова, румынский язык в качестве государственного – все это было для нас как бы за толстым матовым экраном. Тем более что паспорта оставались те же, деньги поначалу тоже, границы были формальными… Но в марте эта сосредоточенность на своем горе и нежелание замечать внешний мир были грубо нарушены…»

Кишинев, Молдавская ССР, конец января 1992 года

– Я тебя, Серега, почему к нам позвал? Потому что ты – правильный пацан! И правильно жизнь понимаешь! – Аурел остановился, глотнул пивка из бутылки и продолжил: – Это ведь система! Вот торговлю посмотри, кто там заправляет? Правильно! Русские да евреи! Но евреи, те хоть головастые. А русских почему больше, чем нас? Не знаешь?

Серега промолчал, но в беседу вступил третий парень, имени которого Серега не знал, звал, как и все в их тусовке, Цараном:

– А потому, Серега, что наш язык нам запретили! Да хитро так, с вывертом, мол, «хотите, учитесь на родном, молдавские классы никто не отменял»… Ага, как же! Только вот потом куда поступишь? В сельхоз, что ли? А кто на русском учится, те в Москву могут поехать, в Питер, в Одессу… Вот и получается, что они самых умных подкупают. Те там и остаются. Манкурты![10]

– А если и возвращаются, то преподают тем, кто по-русски учился, – вступил в разговор Аурел, у которого язык был подвешен получше, – потому что терминов на родном языке не знают. А на молдавском, получается, преподают те, кто в хороший вуз поступить не смог. И учителей они готовят похуже. Вот и выходит, что всюду у них своя русская мафия. И даже с тобой, нашим парнем, мы сейчас на их языке говорить должны! Все они за счет языка контролируют! – тут он с демонстративной злостью врезал кулаком по стене.

– Но мы им теперь покажем! – прогудел Царан. Прозвучало это достаточно грозно, особенно – учитывая его мрачную внешность, короткую, «спортивную» прическу и вечную привычку чуть что, рваться в драку. Даже над прозвищем никто не решался смеяться, хоть оно и было до недавнего времени весьма обидным[11].

Сергей промолчал. И это очень не нравилось Аурелу. В его группе уже хватало «кулаков», не хватало «голов» и «языков». Агитаторов. Таких, чтобы новых людей убеждали и приводили. Не все ж ему, Аурелу, самому возиться. И на эту роль Серега вроде подходил. Надо было только испытать его. Да и просьбу одного «уважаемого» человека заодно выполнить.

В этот момент тот, кого они поджидали, появился из-за угла. «Черт, здоровый какой! – с легкой опаской подумал Аурел, – может, ну его? Для проверки Сереги кого другого подыщем? А то ведь Серега и зассать может… А этого потом впятером встретим, не отмашется…»

Но Царан, который тоже был в курсе, кого они тут ждут, уже двинул навстречу запоздалому прохожему.

– Бунэ сяра! – поздоровался он с поджидаемым ими мужиком[12].

– Добрый вечер! – отозвался тот, спокойно глядя на троицу молодых людей.

И это спокойствие Аурелу не понравилось больше всего. Мужик, несмотря на возраст слегка за сорок, был крупным, но здоровым. И уверенность его при встрече в безлюдном переулке была не напускной, это Аурел чувствовал, что называется, нутром. Но остановить уже «легшего на боевой курс» Царана было невозможно.

– Невежливо это! – перешел на русский Царан, одновременно надвигаясь на мужика. – Мы к вам на языке этой страны обратились. Его уважать надо. И отвечать на нем же!

Аурел понял, что остановить Царана не удастся, и привычно зашел с другой стороны, одновременно присоединяясь к «наезду»:

– Или страну не уважаете? Суверенную, между прочим!

– И нас ты тоже не уважаешь? – перешел «на ты» Царан, – мы для тебя лишь тупые царане, да? А ты знаешь, падла, что «царане» – это значит крестьяне? Что именно царане вас всех, оккупантов, и вашу Россию сраную кормят? Знаешь, нет?

Он уже почти перешел к действиям, когда неожиданно вмешался почти забытый им Сергей:

– Стойте, парни, вы чего? Это ж отец Юрки, кореша моего!

Но у Царана уже «упала планка», и остановить его было невозможно:

– Манкурт! – со злобой выкрикнул он и ударил Серегу в пах, потом, когда Серега скрючился от боли, добавил коленом в лицо, а затем, уже упавшему, зарядил ногой в живот. Эта серия была его «коронкой». Царан, не останавливаясь и явно забыв о планах Аурела на Серегу, собирался продолжить избиение, однако позабытый им мужик сделал короткий шаг, сближаясь, и всего одним ударом остановил избиение.

«Хороший крюк, ставленный!» – невольно восхитился про себя Аурел. Мужик и правда имел основания для спокойствия. Царан в нокдауне, пока он придет в себя, мужик явно успеет справиться с ним, Аурелом. Царана все равно увести не удастся, вон сидит, головой крутит… А даже и удалось бы, свидетель у мужика все равно имеется. Аурел вздохнул. Нет, менты их не посадят, ведь конфликт с «оккупантом» был на национальной почве… Но вот авторитет его группы и его лично упадет.

– Вставай, Царан, пошли! – обратился он к подручному, скорее для демонстрации мирных намерений мужику, чем реально рассчитывая, что тот его услышит.

Так и оказалось. Пришлось наклониться, обхватить покрепче и подымать практически самому. Мужик посмотрел, как Аурел, приобняв за плечи, тащит Царана прочь, затем склонился над Серегой:

– Парень, как ты?

Тот только глухо застонал.

– Что ж ты с дрянью-то такой связался? Это ж нацики, хуже фашистов…

При этих словах у Аурела от бешенства свело скулы. Их не могут, не смеют сравнивать с фашистами! У него дед погиб, с фашистами сражаясь! А они не фашисты, они – патриоты!

В бешенстве, уже ни о чем не думая, он достал из левого рукава телескопическую дубинку и с разворота, всем телом, ударил ею мужика по голове. А затем, когда мужик упал, ударил еще раз, и еще, не разбирая, куда попадают удары, и вообще, по кому из двоих лежащих он бьет. Они не смеют, не смеют ТАК называть их, патриотов своей страны…

Просьба «уважаемого человека» – побить, но не калечить, была им забыта напрочь. Он бил и бил, пока немного оклемавшийся Царан не оттащил его от жертв и не поволок прочь.

«…Отца избили до полусмерти. Череп проломан, множественные ушибы и переломы… Нам сильно повезло, что Серега, которого отец прикрыл собой, так что и перепало ему всего пару ударов, довольно быстро пришел в себя и вызвал «Скорую».

Однако дальше начался кошмар. Серега давать показания не стал. Хотя нам и признался, как дело было. Милиция явно не хотела брать в производство дело, касающееся «национального вопроса». Вот если бы наоборот, отец избил этих парней, тут бы они развернулись… Те два придурка, что напали на отца, временно скрылись. Но вот их дружки регулярно звонили нам и угрожали. На третий день мама не выдержала и забрала заявление.

Я тогда окончательно решил для себя, что нам необходимо перебираться в Штаты. Не сейчас, понятно. Надо еще в универе отучиться. Поднять свою «рыночную стоимость». Но – валить отсюда! Обязательно! И именно в Штаты! Там страна всех рас и национальностей, ее строили эмигранты. И такого там произойти не могло! Нет там нациков! И быть не может! И обычных грабителей тамошняя полиция уж точно арестовала бы. А нас защищали бы по программе защиты свидетелей!

Однако поехали мы не в Штаты, а в Карелию. Едва отец немного оправился, мать устроила ему «серьезный разговор» и настояла на отъезде к ней на родину, в Петрозаводск, тем более что от бабушки нам осталась квартира. Она так торопила нас, что мы переехали, даже не дожидаясь, пока я закончу школу. Хотя, если вдуматься, и в этом было везение. Во-первых, нас миновали события войны в Приднестровье, а во-вторых, мать сумела устроиться в одну из первых коммерческих контор и в одиночку тянула содержание семьи. Зарплата в восемьдесят долларов, которую ей дали «со старта», для 1992 года казалась манной небесной.

Отец постепенно выздоровел, и через год сумел устроиться по специальности в Петрозаводске, что тоже давало прибавку семейному бюджету. Так что я смог спокойно поступить на химфак МГУ и учиться, не волнуясь за семью…»

Москва, Ломоносовский проспект, общежитие МГУ, 29 августа 1992 года, суббота

– Привет! Меня Володей зовут! А фамилия Романов, как у царской семьи! – представился вошедший и, не давая мне вставить ни слова, продолжил: – Так что придется тебе, в знак уважения, койку у окна мне уступить!

– Обойдешься! – спокойно возразил я. Настроение у меня было ни к черту, Юля не отвечала уже на седьмое письмо, так что мне было все равно, обратит ли он все в шутку или полезет драться. – Романовы твои так демократии боялись, что аж империю просрали! Так что их уважать мне не за что! Это, во-первых! Ну а во-вторых, первокурсники живут вчетвером, так что мест у окна тут два и ты вполне можешь занять второе!

– Как это вчетвером? – недоуменно оглядел он комнату с двумя кроватями.

– А очень просто! До нас тут третьекурсники жили. Им можно и вдвоем. Но нам пока такой роскоши не положено. Так что давай, занимай вторую кровать, и передвинем ее к окну. И тумбочку со стулом тоже занимай. А опоздавшие пусть таскают себе все из самого подвала на пятый этаж!

Тут я все-таки улыбнулся, протянул руку и представился, подражая ему:

– Юра! А фамилия Воронцов, как у генерал-губернатора Новороссии!

– Новороссийска? – переспросил он, явно не расслышав.

– Эх ты, монарх недоделанный! – засмеялся я! Не Новороссийска, а Новороссии! В пушкинские времена туда и Крым входил, и Одесса, и Кишинев… А Воронцов, кстати, сделал для тех мест столько, что ему в Одессе памятник горожане поставили. За заслуги! Не то что твои Романовы! Из них только Петр I и Екатерина II и были приличными… Да и то, Екатерина – Романова только по мужу…

– Ладно, сдаюсь, сдаюсь!

И он действительно поднял руки вверх, будто сдаваясь… Мне явно повезло хотя бы с одним из однокомнатников. Легкий у человека характер, люблю таких.

Эх, жаль Юля не поступила. Никуда. И возможности взять ее сюда не было никакой. Но ничего! Я что-нибудь придумаю. И тогда жизнь наладится окончательно!

«…Ситуация с Юлей устроилась вне зависимости от нас. Тогда вся страна «челночила». Миллионы людей стали мелкими торговцами, которые ездили между двумя точками, покупая и продавая какие-то товары и заменяя распавшуюся систему снабжения. Деньги они зарабатывали копеечные, но тогда люди довольствовались и этим. Стала челноком и Юлина тетушка. И «челночила» между Москвой, Кишиневом и Румынией. Она пристроила Юльку помогать себе. Так что два, а то и три раза в месяц Юля появлялась в Москве. И бежала «в гости к подружке». Не скажу, что нам хватало, но… Многие не имели и такого.