Сделаем небольшое отступление. Оно необходимо, чтобы немножко представлять, что такое аббатство Сен-Дени и его роль в истории мировой архитектуры.
Своё победное шествие готика как архитектурный стиль начала во Франции. Известны автор, время и место её происхождения – аббатство Сен-Дени под Парижем, начало 1140-х годов, аббат Сугерий. Известна также и причина, по которой всё началось. Так что случай в истории мировой архитектуры, можно сказать, уникальный.
В аббатстве Сен-Дени в 754 году был коронован королём франков Карл Великий. Конечно, не в нынешнем храме, а в предыдущей его версии на том же месте. Здесь же находилась гробница святого Дионисия (Дени), покровителя Франции.
Святой Дионисий – первый епископ Парижа, III век нашей эры. Священномученик, казнённый римлянами (в период гонений на христиан). В какой-то момент в средние века его начали отождествлять с Дионисием Ареопагитом, учеником апостола Павла и первым епископом Афин (умер в 96 г. н.э.), которому, в свою очередь, приписали сочинения некоего Псевдо-Дионисия, созданные гораздо позже – вероятно, в Сирии около 500 г. н. э. Именно в трудах Псевдо-Дионисия получила развитие теория небесных иерархий, согласно которой король является представителем бога на земле. Очень нужная теория для французского короля, чья экономическая и политическая мощь сильно уступала экономической и политической мощи соседей – герцогов Нормандии, Бургундии и Шампани.
Таким образом, король Франции являлся обладателем не только бесспорного довода в пользу сакральности своей власти, но и останками того, кто этот довод обосновал и провозгласил и чей авторитет был непререкаем. Правда, в действительности первый епископ Парижа не имел к означенной теории никакого отношения, но это уже было не важно.
В аббатстве Сен-Дени воспитывался король Людовик VI. Сугерий же, хоть и не принадлежал к знатному роду, воспитывался там же и был другом королю с детства. Дружба эта не прерывалась вплоть до смерти французского монарха, после чего продолжилась с Людовиком VII. Её искренность подтверждается таким фактом: когда Людовик VII отправился во второй крестовый поход, регентом он назначил именно Сугерия. И в выборе не ошибся.
Сугерий был ярым сторонником сильной королевской власти. Территория французского королевства в те времена была намного меньше нынешней, а французский король, как уже говорилось, сильно уступал экономически и политически своим соседям. Единственно, чем он всех превосходил – сакральностью своей власти, даруемой при коронации.
В стране царил беспредел феодалов и у короля не доставало ни сил, ни средств, чтобы привести их в повиновение. Страдали все: простолюдины, ремесленники, торговцы, жители городов и деревень. Свою задачу Сугерий видел в поднятии авторитета королевской власти через её духовное возвышение.
Сугерий не был альтруистом и сильная королевская власть нужна была ему, чтобы не только вернуть аббатству земли, отторгнутые хищными и своенравными соседями, но и покончить с их притязаниями в дальнейшем. Там, уде убеждения не помогали, применялась сила. В результате Сугерий, ставший к тому времени аббатом, вернул аббатству всё, ранее отнятое и, имея под ногами прочный экономический фундамент, приступил к осуществлению своего замысла.
По логике этого выдающегося государственного деятеля король должен был демонстрировать нечто, чего не мог демонстрировать никто другой. Это нечто должно потрясать воображение, доказывать превосходство королевской власти, её силу и несокрушимость. И что очень важно: данная демонстрация должна быть предельно наглядной.
Так созрела идея нового, невиданного доселе архитектурного проекта, вобравшего в себя все достижения науки и техники того времени.
Храмы в те времена строились в так называемом романском стиле. Их отличительные особенности: мощный фундамент, толстые стены с прорезанными в них небольшими окнами, деревянные перекрытия. Если случался пожар, храм, как правило, разрушался полностью. Чаще всего загоралась крыша от удара молнии, поэтому стропильные перекрытия начали заменять каменными сводами. Однако, каменный свод (как правило – полуцилиндрический) из-за требований к его прочности получался весьма тяжёлым. Но самое главное: каменный свод создавал сильнейшие распорные напряжения, передаваемые на стену и её, и так толстую, приходилось усиливать дополнительно. Соответственно, для устойчивости ограничивали здание по высоте. Храмы получались «коренастыми» и очень дорогими в строительстве – для их возведения требовалось много камня и раствора.
Идея сделать каменный свод не в форме полуцилиндра, равномерно передающего усилия на всю стену, а в форме череды своеобразных балдахинов с локализацией нагрузки в нескольких точках, в то время уже существовала. Этими точками становились опорные столбы, на которые нагрузка передавалась не через стену, а напрямую, нервюрами. Нервюры – силовые элементы, на которые клался сравнительно лёгкий каменный или кирпичный свод, чьей задачей было исключительно создание препятствия распространению огня в случае пожара. Опорные столбы подкреплялись контрфорсами и аркбутанами, ибо балдахинный свод тоже создавал распорные напряжения.
Укрепить опорный столб было значительно дешевле, нежели усиливать всю несущую стену. Конструкция становилась ажурной и лёгкой, но требовала большого искусства при возведении.
Итак, конструкция храма трансформировалась в каркасную, при этом опорные столбы можно было существенно увеличить по высоте (устойчивость системы контрфорс-аркбутан это позволяла). Стена теряла функцию силового элемента, распадалась на ряд простенков, которые можно было заменить витражными окнами. Храм становился высоким и светлым, уменьшалась и стоимость строительства, что позволяло уделять большее внимание декоративному оформлению в виде каменной резьбы и дорогостоящих витражей.
Во времена Сугерия в Нормандии уже применялся нервюрный свод, стрельчатая же арка уже какое-то время практиковалась в Бургундии.
Подчеркнём: замысел Сугерия – реконструировать старую романскую церковь аббатства, перестроив её в новых формах – возник не на пустом месте. И единственным, с кем нужно было согласовывать проект перестройки, был его друг, король Людовик VII, так что препятствий не случилось.
Новый стиль предполагал новый уровень проектирования и строительных технологий. От архитектора теперь требовалось особое мастерство при создании поистине ажурных конструкций из камня. Малейшая ошибка приводила к обрушению. Но это усложнение способствовало и невиданному расцвету творчества каменщиков, скульпторов, стекольщиков, их фантазии и профессиональному мастерству. Архитектура превращалась в искусство, архитектор из ремесленника – в человека высокого общественного статуса, в творческую личность, которая сама определяет, как возводить то или иное сооружение. То есть становился человеком независимым в своих суждениях и поступках, к мнению которого были вынуждены прислушиваться.
Всё это придёт со временем, а пока… Пока Сугерий приступил к реконструкции храма. В первую очередь был перестроен западный портал. Почему мы так уверенно говорим об этом? Сугерий оставил подробное описание хода работ и это настоящий подарок для исследователей. Портал, кстати, был обновлён в формах каролингского возрождения с отсылом в историческое прошлое. Выглядит он весьма своеобразно: словно крепостное сооружение с узкими окнами и зубчатым верхом. Собственно, он и призван был, в случае чего, выполнить оборонительные функции.
Отсыл в прошлое был не случаен: базилика Сен-Дени является усыпальницей французских королей. Коронование производилось в Реймсе, а похороны – в Сен-Дени.
После вестверка началось строительство нового хора и трансептов. Хор включал деамбулаторий с двойной аркадой и венец капелл (что стало отличительной чертой готического стиля). Причём конструкция хора была столь ажурной, что спустя сто лет её разобрали (из опасения разрушения) и возвели заново.
А вот центральный неф Сугерий перестраивать не стал и он остался романским. Его черёд придёт позднее, когда в первой половине следующего, XIII века, практически весь интерьер базилики будет обновлён в стиле лучистой готикой. Инициатором перестройки явился аббат Эд Клеман. Так что от творения Сугерия мало что осталось (деамбулаторий и капеллы) и всё, что мы видим сегодня – это работа более поздних французских мастеров (удивительно: первая половина XIII века звучит уже как и не совсем древность!).
Позднее на смену лучистой готике пришла готика пламенеющая.
Нынешний внешний вид базилики Сен-Дени, безусловно, обескураживает. Когда-то её входной портал венчали две симметричные башни. Теперь – одна, другую из-за её ветхого состояния разобрали в XIX веке. Вроде, собирались восстановить, но… Впрочем, есть решение от 2016 года о восстановлении башни. В данный момент северная сторона вестверка скрыта лесами. Может, восстановлении башни началось?
Когда я приступал к знакомству с архитектурными стилями, был уверен: готика – немецкое изобретение. У этого заблуждения есть автор, небезызвестный итальянский живописец, архитектор и летописец искусства Джорджо Вазари, который в 1550 году в своём труде «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» соотнёс придуманное им слово «готика» с понятием «варварская архитектура». Ну, не принимала душа итальянца ничего, кроме «римского» (что подтверждалось практически полным отсутствием готики в Вечном городе). Разве могли какие-то готы (а именно так называли немцев) создать в архитектуре что-нибудь достойное?
Готы не обиделись, пропустили сарказм мимо ушей и приняли вымысел за правду. Так появилось убеждение, что именно немцы стали родоначальниками нового, безусловно оригинального архитектурного стиля. Что весьма тешило самолюбие германской нации, уверенной: на подобное достижение был способен только народ избранный. И когда было документально установлено, что истинной родиной готического стиля является Франция, разочарованию арийцев не было предела. Ничего не поделаешь: факты – вещь упрямая.
***
И вот я в базилике. Впечатления – ошеломляющие. Конечно, я предполагал увидеть нечто необычное, но действительность превзошла все мои ожидания.
Сразу возникло чувство какой-то удивительной гармонии и торжественности. Потоки света, вливающиеся в бесчисленные окна… Хорошо, что утро солнечное (и вообще утро, а не вечер) – витражи ярко освещены и переливаются всеми цветами радуги. Охватывает чувство восхищения и восторга. Стен словно нет вовсе – сплошное стекло и каменное кружево. Хор храма, его апсида напоминают драгоценную шкатулку – хрупкую и ужасно дорогую. А ведь этой ажурной конструкции без малого тысяча лет! В голове крутится лишь одна мысль: как оказалось возможным создать ТАКОЕ? Ведь всё ЭТО надо было придумать и осуществить! И когда? В самые мрачные для Европы времена!
Вернёмся на грешную землю. Сказать о творении аббатов Сугерия (XII век) и Эда Клемана (XIII век) можно многое, но что хочется выделить особо? Наверно, то, что базилика меняет наши представления о Средневековье как таковом. Ведь что такое Средневековье в устоявшемся мнении? Что-то мрачное, тягостное, гнетущее на протяжении долгих столетий. И многие храмы подтверждают такой взгляд. И вдруг мы оказываемся в совершенно другом мире: мире света, мире волшебных красок, мире, возносящем нас в чудесные, неведомые выси. Солнечный свет повсюду и в искусственном освещении нет никакой необходимости!
Именно свет, льющийся отовсюду, стал альтернативой мраку, окружавшему человека Средневековья всю его жизнь. Ведь это сейчас Париж – красивый, современный, доброжелательный к человеку город со множеством парков, площадей, красивых домов и бульваров. А тогда это был совсем другой город: с узкими кривыми улочками, грязными домами, потоками помоев и нечистот.
Париж, как известно, во второй половине XIX века был реконструирован самым радикальным образом. Насколько я понял, основные работы производились на правом берегу реки Сены, севернее острова Ситэ: старые кварталы сносились подчистую, прокладывались проспекты и бульвары, освободившиеся площади застраивались симпатичными, пусть и несколько однообразными домами в 4—6 этажей. Делалось всё согласно планам, чьё авторство принадлежит небезызвестному барону Осману.
Кварталы же левого, южного берега Сены реконструировались меньше и здесь можно походить и по узким кривым улочкам. Правда, дома все чистые, а уж про помои и говорить не приходится. И если бы этого кусочка старого Парижа не было, лично мне было бы грустно. Всё-таки в старине есть особый шарм, который не заменят ни бульвары с шикарными магазинами, ни парки с фонтанами, памятниками и скульптурами, ни новомодные районы с суперсовременными небоскрёбами.
В базилике нет ни икон, ни картин, ни какой-либо мишуры – только каменная резьба, витражи и изысканная архитектура. Собственно, данный храм в дополнительном украшении и не нуждается: практически все его простенки из стекла. Смелость архитектора, создавшего филигранную конструкцию из камня, поражает. А ведь всё держалось на его опыте, особом чувстве пропорций, способности предугадать прочностные характеристики используемого материала.
Я всё думал: с чем сравнить этот прорыв в будущее? Ну, разве что с первым полётом в космос.
Это и был полёт в космос. Человек, оказавшийся в дивном сияющем храме, забывал о грязи и нищете, тяготах и лишениях, оказываясь во власти света – того самого, что дарует жизнь и благоденствие. Аббат Сугерий (может, и невольно) подарил людям альтернативу: есть тяжкая повседневность, а есть то, к чему можно и нужно стремиться – всеобщему счастью. И что самое удивительное – французы, а за ними и другие европейцы поняли это! Базилика Сен-Дени стала образцом для подражания. Достаточно сказать, что в течение последующих 100 лет было построено порядка 80 крупных готических соборов. Они не были копией Сен-Дени, но основным принципам, заложенным при её строительстве, следовали неуклонно.
***
Несколько ошарашенный увиденным, покидаю базилику. Путь – на вокзал Монпарнас, с которого идут поезда в Шартр. Конечно, можно поехать туда и на велосипеде, но уже есть опасность приехать слишком поздно и не попасть в тамошний собор.
Вокзал Монпарнас шокировал своим появлением. Представьте: вы пробираетесь узкими улочками и переулками и вдруг выкатываете… на чёрный небоскрёб посреди широкой площади. И не где-то в новом районе, а в исторической застройке неподалёку от Нотр-Дам, королевского дворца и прочих парижских достопримечательностей!
Наверно, это очень по-французски: воткнуть какую-нибудь штуковину там, где её появление ничего, кроме бури негодования, не вызовет. Так было с Эйфелевой башней, когда вся парижская интеллигенция требовала убрать это железное чудовище, безжалостно уродующее чудесные виды прекрасного города, так было… Впрочем, я не знаю, как было в отношении небоскрёба напротив вокзала Монпарнас, но я бы на месте парижан возмутился. Жаль, мне слова не давали.
Самое сложное для меня в Европе – взять билет в железнодорожном автомате. А ведь я ещё и с велосипедом, за который где-то надо платить, а где-то не надо. В Италии и Испании практически на всех вокзалах есть кассиры, которым достаточно просто назвать город, куда я еду, и билет у меня в кармане. Во Франции кассиров нет, а есть помещение с мониторами, которые при правильном манипулировании выдадут нужный билет.
К счастью, возле мониторов прохаживался дородный негр. К нему-то я и обратился. И прежде всего доложил, что я русский. Негр сразу подобрался, сосредоточился и спросил, куда мне надо.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
