Хранитель солнца
– Нет, так не пойдет, будем ждать ГИБДД! – настаивал лохматый. – Пускай они все своими глазами увидят! – Он достал телефон и начал набирать номер.
Тут в кармане у Альберта Ивановича зазвонил его собственный телефон.
Альберт Иванович поднес телефон к уху и услышал сексуальный голос очаровательной Алены:
– Альберт Иванович, вы скоро? Я уже у входа в музей! Только меня этот ваш противный охранник не пропускает, говорит, без вас не имеет права…
– Алена, извините, но я тут попал в аварию…
– Ох… что же делать? Вы там надолго застряли?
– Боюсь, что надолго…
– Как же быть?
– Дайте мне охранника…
Алена тут же передала телефон отставнику, и Альберт Иванович сказал тому:
– Николай Степанович, пропустите ее!
– Под вашу ответственность! – отвечал бдительный охранник.
– Под мою, под мою…
На этом разговор прекратился.
Гаишники все не ехали, и вдруг водитель «Опеля» резко изменил настроение.
– Ладно, – сказал он Альберту. – Обменяемся телефонами, потом разберемся…
– Давно бы так!
Альберт Иванович тут же позвонил на вахту музея, но охранник сказал ему, что консультантка уже ушла.
Так что ехать в музей не имело смысла, и разочарованный Альберт Иванович вернулся домой.
И вот сейчас охранник в упор смотрел на него и повторял:
– Вы мне лично по телефону сказали, ее пропустить!
– Сказал… – с тяжелым вздохом согласился Альберт Иванович. А что ему оставалось?
Оставалось ему, конечно, найти эту самую Алену и выяснить ее версию событий.
Он набрал тот номер, с которого она звонила накануне, но равнодушный механический голос ответил ему, что данный номер не обслуживается.
У Альберта засосало под ложечкой.
Однако он снова взял себя в руки и позвонил на кафедру Университета, где работала Алена Птицына, и спросил, может ли он с ней поговорить.
– А Алена Викторовна сегодня не пришла на работу, – ответила ему секретарша.
– Не пришла… – как эхо, повторил Альберт, и неприятные ощущения под ложечкой многократно усилились.
И тут охранник сообщил ему, что прибыли люди из полиции.
Это были два человека – один средних лет, лысоватый и плотный, другой – молодой, курносый, с оттопыренными розовыми ушами.
Этот лопоухий носился по залам музея, как молоденький фокстерьер, и заглядывал во все углы.
Старший же сразу прошел в кабинет Альберта Ивановича и молча уставился на него строгим пристальным взглядом.
Наконец, когда молчание стало невыносимым, он произнес:
– Что именно у вас пропало?
– Монета.
– Всего одна монета? – в голосе полицейского прозвучало удивление – мол, из-за такой мелочи нас вызвали!
– Она очень редкая… да что я говорю – она уникальная. Другой такой не существует.
– И дорогая?
– Очень дорогая!
Полицейский достал старомодный блокнот, что-то в нем записал и произнес единственное слово:
– Нехорошо.
– Что именно нехорошо? – переспросил директор.
– Вы лично допустили к ценному музейному экспонату постороннего человека.
«Вот гад! – директор недобрым словом вспомнил охранника. – Уже настучал!»
– Она не посторонний человек, – поспешил он возразить. – Она официальное лицо… научный консультант…
– Все равно, она в вашем коллективе не числится, значит, без сопровождения ее нельзя было допускать. Кстати, где она? Вы с ней уже связались?
– Нет… я ей звонил, и по личному телефону, и по месту работы… по личному она не отвечает, и на работу не вышла…
– По личному, значит… – повторил полицейский с непередаваемым выражением.
– По личному – это ничего не значит… – поспешил оправдаться директор. – Это просто ее мобильный…
– Все понятно! – перебил полицейский. – Можете не оправдываться! А мы ее сами найдем! Сообщите нам все ее личные данные…
Альберт Иванович поспешно продиктовал все данные Алены Птицыной, которые знал.
В это время в кабинет директора заглянул второй полицейский – молодой и шустрый. Он что-то вполголоса сказал напарнику. Тот послушал его и что-то так же тихо ответил.
Альберт Иванович не жаловался на слух, но тут не расслышал ни слова.
Молодой полицейский исчез.
Два часа спустя старший из двух полицейских, тот самый плотный и лысоватый капитан по фамилии Севрюгин, который проводил первичный опрос Альберта Ивановича, сидел в своем кабинете и задумчиво разглядывал листок, на котором были нарисованы непонятные стрелки, кружки и зигзаги. В этих каракулях не было глубокого смысла, они просто помогали капитану сосредоточиться. Кроме того, придавали ему умный и целеустремленный вид.
Капитан выводил очередной зигзаг, когда дверь кабинета с шумом распахнулась, и в него ворвался молодой сотрудник – тот самый, курносый и лопоухий, похожий на жизнерадостного фокстерьера. По званию он был старший лейтенант, а по фамилии Сидоров.
Эта обыкновенная и распространенная фамилия, в сочетании с юношеской подвижностью и любознательностью Сидорова, отчего-то вызывала у всех его сослуживцев неуместную улыбку, а некоторые любители популярной оперной музыки даже напевали вполголоса, на мотив известной арии Фигаро:
«По-олицейский я Си-идоров!
Сидоров! Я тут… Сидоров! Я там…
Сидоров тут, Сидоров там, Сидоров здесь, Сидоров вышел…»
Итак, растрепанный и запыхавшийся старлей Сидоров появился на пороге кабинета.
Его старший товарищ выразительно взглянул на часы и проговорил неодобрительно:
– Где ты ходишь, Сидоров? Я тут, понимаешь, над делом напряженно думаю, можно сказать, всю голову сломал, а тебя черти неизвестно где носят!
– Я извиняюсь, известно где. Я, товарищ капитан, собирал информацию о подозреваемой.
– Ну и как – много собрал? – В голосе старшего товарища звучала легкая насмешка.
– Много! – Сидоров насмешки не уловил, он вообще к своей работе относился очень серьезно. – Только можно, я отдышусь?
– Ладно, не возражаю!
Сидоров сел за свой стол, перевел дыхание, затем достал из внутреннего кармана пиджака телефон.
– Ты кому это звонить собрался?
– Я никому… у меня в телефоне информация записана.
– Ах, в телефоне… ну, давай свою информацию!
– Значит, так… Птицына Алена Викторовна, старший научный сотрудник кафедры… тут какое-то сложное название… Восточного факультета Университета.
– Ишь ты, старший научный!
– Так точно, к тому же кандидат наук. Год рождения такой-то…
– Надо же, немногим старше тебя, а уже кандидат и старший сотрудник! А что у нее с семейным положением?
– Муж у нее имеется, Звонарев Михаил Петрович, такого-то года рождения…
– Вот как! Все-то она успела – и карьеру сделать, и замуж выйти… а дети у нее есть?
– Вот чего нет, того нет.
– Значит, все же не все успела!
Капитан Севрюгин нарисовал на своем листке еще один аккуратный кружок и осведомился:
– Ты ее нашел?
– А это как сказать…
– Что-то я тебя, Сидоров, не понимаю. Ты ее или нашел, или нет. С этим все должно быть однозначно.
– Я извиняюсь, не совсем.
– Поясни.
– Ее собственный телефон не отвечает. Домашний тоже не отвечает. На работе Птицына сегодня не появлялась.
– Так и говори – не нашел!
– Подождите… Дело в том, что на имя ее мужа, этого самого Михаила Звонарева, зарегистрирована автомашина «Тойота», регистрационный номер такой-то… – Сидоров сделал эффектную паузу.
– Ну и что? Мало ли, на кого что зарегистрировано!
– Но вот что интересно. Я просмотрел вчерашние записи с камеры видеонаблюдения около музея, и на этих записях появилась та самая автомашина.
– Ну, все ясно. Значит, она приезжала в музей на машине мужа. Что не удивительно.
– Но это не все! Сегодня на двадцатом километре Мурманского шоссе обнаружена сильно обгоревшая машина. И это – та самая «Тойота», зарегистрированная на Михаила Звонарева…
– Ну, ясно – провернули дело и избавились от машины, которая засветилась на камерах…
– Не только! – и Сидоров снова сделал паузу.
– Не тяни, Сидоров! – прикрикнул на него старший товарищ. – Ты не в школьном драмкружке!
– Есть не тянуть! В этой самой сгоревшей машине обнаружен женский труп. Тоже сильно обгоревший. Но на первый взгляд это труп Алены Птицыной.
– На первый взгляд? – переспросил капитан. – Ты уже и взглянуть успел?
– Никак нет! Взглянуть я не успел, но поговорил по телефону с сотрудником ДПС, который нашел эту машину. Он – мой старый знакомый…
– Везде-то у тебя, Сидоров, знакомые! И что твой старый знакомый сообщил?
– Описал труп, и прислал мне фотографию. И по описанию, и по фото получается, что это Алена Птицына. Можете взглянуть…
Он протянул старшему товарищу телефон, на экране которого было нечто отдаленно похожее на огромный сильно пережаренный кусок мяса, завернутый в обгорелые лохмотья.
– Гадость какая! – поморщился капитан, возвращая телефон. – И почему ты, или этот твой знакомый, считаете, что эта головешка похожа на Алену Птицыну?
– Ну, во‐первых, совпадает рост – сто шестьдесят восемь сантиметров, и телосложение – примерно «М»…
– Что еще за «М»? Это туалет бывает «М» и «Ж»! Слыхал старый анекдот: «М» – для мадам, а «Ж» – для жентельменов?
– Не слыхал! – отмахнулся Сидоров. – А «М» – это средний размер женской одежды.
– А, так бы и говорил! И это все?
– Нет, не все. На погибшей женщине надето пальто, так вот…
– Да от этого пальто ничего не осталось!
– Кое-где уцелели отдельные фрагменты. Так вот, это пальто – кашемир цвета топленого молока… то есть было до того, как обгорело. А Алена Птицына, по показаниям свидетеля, вчера приезжала в музей именно в таком пальто… Дорогое пальто, красивое… было…
– Вот как! – Севрюгин нарисовал еще один кружок, особенно аккуратный, поставил рядом с ним жирную точку и припечатал:
– Значит, Сидоров, мы с тобой это дело раскрыли! Причем удивительно быстро. Возможно, нас с тобой ожидает премия в размере месячного оклада.
– Как – уже раскрыли? – удивился Сидоров.
– Раскрыли! – повторил его старший товарищ и продолжил тоном умудренного жизнью человека:
– Начать с того, что в случае убийства женщины в девяти случаях из десяти убийца – ее муж или, если мужа нет, любовник. У Птицыной муж есть… то есть был, значит, он и виноват.
– Но есть же десятый случай!
– Десятый – он и есть десятый. А кроме того, тут имеются дополнительные обстоятельства. В лице машины…
– В лице? – переспросил Сидоров. – У машины же нет лица!
– Ну, или не в лице, а скажем, в моторе… вообще, Сидоров, не придирайся к словам! Я чувствую, что поторопился насчет премии лично для тебя!
– Я не придираюсь. Я уточняю.
– И уточнять не надо. Потерпевшая найдена в машине мужа, каких тебе еще доказательств нужно? Собираемся немедленно и едем задерживать этого самого Звонарева! По месту жительства или работы…
В это время телефон Сидорова зазвонил.
Капитан наморщил лоб и рявкнул:
– Сколько раз тебе говорил, чтобы никаких личных звонков в рабочее время!
– Это не личный, это по делу… это мой знакомый звонит из двадцатого отделения!
– Везде у тебя, Сидоров, знакомые! И чего этому твоему знакомому надо?
– Одну минутку… сейчас узнаю…
Сидоров поднес трубку, послушал и что-то вполголоса проговорил, потом повернулся к старшему товарищу:
– Не нужно ехать по месту жительства или работы. Михаил Звонарев сейчас находится у них, в двадцатом отделении.
– Как – у них? – всполошился Севрюгин. – Они что – его задержали? Это же наше дело и наш подозреваемый!
– Они его не задержали. Он к ним сам пришел.
– С повинной?
– Никак нет. Он пришел, чтобы подать заявление о пропаже своей жены гражданки Птицыной. Алены Викторовны. А я попросил своего знакомого задержать его до нашего приезда.
– Заявление подал? – изумился Севрюгин. – Вот ведь гад! Сам ее убил – и подал заявление, чтобы отвести от себя подозрения! Но у меня этот номер не пройдет! Едем туда немедленно!
Часом раньше в двадцатое отделение полиции пришел взволнованный мужчина средних лет. Он подошел к дежурному и проговорил, задыхаясь:
– К кому мне можно обратиться по поводу исчезновения человека?
– Какого человека? – устало осведомился дежурный.
– Моей жены!
– Ну, пойдите к капитану Сычеву… это двадцать шестой кабинет на втором этаже.
Капитан Сычев работал в двадцатом отделении совсем недавно, и на него сваливали всякую бесполезную и муторную работу.
Взволнованный мужчина взбежал на второй этаж, нашел нужный кабинет, постучался в него и вошел, не дожидаясь ответа.
За столом сидел молодой человек со следами хронического недосыпа на лице.
– Помогите мне! – выпалил посетитель, бросившись к столу.
– Вы кто? – спросил его Сычев.
– Я муж… у меня пропала жена…
– Давно пропала?
– Вчера не пришла ночевать, и сегодня не появилась…
– Значит, еще нет трех суток. Слишком рано… может, она просто, извиняюсь, загуляла…
– Как вы можете?! – взвился посетитель. – Моя жена – исключительно порядочная женщина!
– Со всякими случается…
– Так вы примете у меня заявление, или мне обратиться к вашему начальству?
– Не надо к начальству… – Сычев вздохнул и придвинул к себе бланк. – Так, кто вы?
– Я же сказал – муж! Что тут непонятно?
– Постойте! Я вас спросил, кто вы. Назовите, пожалуйста, вашу фамилию, имя и отчество…
– Звонарев Михаил Петрович.
– Звонарев… – Сычев записал, и вдруг поднял глаза на посетителя. – Как вы сказали?
– Звонарев Михаил Петрович.
– Ага… – Сычев покосился на свой телефон.
Его старый приятель, старший лейтенант Сидоров, просил узнать все, что можно, про Михаила Петровича Звонарева. Просил именно его, потому как Звонарев этот прописан был по адресу, который относился к двадцатому отделению полиции.
Как уже говорилось, Сидоров был очень шустрый. Чего не скажешь про капитана Сычева, у его шестимесячного ребенка резались зубки, и он укачивал младенца по ночам, давая поспать измученной жене хоть сколько-то. Поэтому он тут же забыл о просьбе приятеля, а тут – вон он, Звонарев, собственной персоной, сидит перед ним…
– Подождите минутку!
Сычев вышел в соседнюю комнату и оттуда позвонил Сидорову, чтобы сообщить, что подозреваемый сидит у него в кабинете.
В двадцатом отделении полиции недавно делали ремонт.
При этом кто-то явно схалтурил, и между некоторыми комнатами была очень плохая звукоизоляция.
Кроме того, имелся еще один нюанс. Дело в том, что Михаил Звонарев от природы обладал очень хорошим слухом. В детстве его мама заметила это качество и захотела отдать ребенка в музыкальную школу, но там после прослушивания ей доходчиво объяснили, что хороший слух и музыкальный слух – это совершенно разные вещи и что в музыкальном отношении ее сыну, как говорится, медведь на ухо наступил.
Мамина мечта не осуществилась, что очень порадовало Мишу: он боялся, что мать усадит его за пианино.
Так или иначе, хороший слух у него сохранился.
И теперь он услышал, как в соседней комнате капитан Сычев разговаривает по телефону.
– Привет, Сидор! – проговорил он, слегка приглушив голос, что ничуть не мешало Звонареву. – Да, это я… Ты ведь мне про Звонарева говорил? Про Михаила? Ага… так вот, он сейчас ко мне пришел. Заявление хочет подать. Жена у него якобы пропала. Да, Михаил Петрович… точно… ничего не путаю… приедешь? Задержать? А на каком основании? А, не в том смысле… ладно, я его придержу малость… пока заявление напишет, пока то да се… хорошо, не выпущу!
Михаил Звонарев напрягся.
Почему его хотят задержать? Что-то случилось с Аленой? Они что-то уже знают? То есть, несомненно, с ней что-то случилось, она не пришла домой вечером и не позвонила. А на его звонки не отвечала, а потом вообще женский противный голос твердил, что телефон выключен или находится вне действия сети. Он волновался, но не стал звонить ее подругам из гордости, он знал, что она бы обязательно сообщила ему, если бы что-то случилось – авария или еще что. Он промаялся всю ночь, позвонил в несколько больниц, но там ему ничего толком не сказали, и тогда он пошел в отделение полиции.
Сейчас Михаил Петрович разрывался между двумя противоположными желаниями.
С одной стороны, ему хотелось узнать, что произошло, а с другой – хотелось сбежать от грядущих неприятностей…
Рассуждая логически, если бы этот малахольный капитан что-то знал про Алену, то обязательно бы сказал. А он что-то темнит… нет, явно не ждет Михаила здесь ничего хорошего.
В соседней комнате разговор продолжался, то есть теперь капитан Сычев слушал, изредка вставляя слова.
– Нашли? Машину, говоришь, его нашли? А в ней труп женский… похоже, что жена и есть? Ну, это надо же, а он пришел заявление писать, что жена пропала, а она, оказывается… ладно, все сделаю, только вы побыстрее уж приезжайте, а то у нас начальник сегодня не с той ноги встал, как бы чего не вышло…
Услышав такое, другой человек бы если не упал в обморок, то точно потерял бы волю к сопротивлению. Однако судьба в данный момент была благосклонна к Звонареву, потому что от шока он просто перестал воспринимать ужасную информацию.
Его мозг ее заблокировал и сосредоточился на, так сказать, сиюминутном. А именно: нужно ему немедленно уходить, ничего хорошего его здесь не ждет.
Однако он не успел ничего предпринять, потому что Сычев уже вернулся в кабинет.
– Значит, так, Михаил Петрович! – проговорил он, суетливо потирая руки. – Сейчас мы с вами напишем по всем правилам заявление о пропаже человека…
– Но вы же говорили, что еще рано? Что пока не прошло трое суток, нельзя…
– Не будем придираться к формальностям. Наш священный долг – помогать людям в трудные минуты. Итак… как зовут вашу жену? – С этими словами Сычев неспешно придвинул к себе бланк заявления и приготовил ручку.
– Алена Викторовна Птицына.
– Птицына? – переспросил Сычев, почесав переносицу. – А я думал, у нее такая же фамилия, как у вас – Звонарева.
– Нет, она не взяла мою фамилию. Осталась на своей… так, видите ли, часто бывает.
– Ей что – ваша фамилия не нравилась?
– Почему не нравилась? – Михаил невольно обиделся. – Нравилась ей моя фамилия! Просто она научный работник, и под своей фамилией опубликовала много статей. Так вот, чтобы не было путаницы, она сохранила свою фамилию…
– А, чтобы не было путаницы! – глубокомысленно повторил Сычев, и снова склонился над бланком. – Тогда конечно… Когда вы видели ее последний раз?
– Вчера утром, когда она уходила на работу…
Сычев начал писать, но в это время его телефон зазвонил.
Он взглянул на экран, невольно подтянулся, пригладил ладонью волосы и даже, кажется, сел по стойке смирно.
Поднеся трубку к уху, проговорил:
– Капитан Сычев… слушаю вас, товарищ подполковник… так точно, товарищ подполковник… сию минуту, товарищ подполковник… одна нога здесь, другая тоже там…
Положив трубку, он взглянул на Звонарева и сообщил взволнованным голосом:
– Начальство вызывает! А вы, гражданин Звонарев, никуда не выходите, непременно дождитесь меня. Я вернусь, и мы все с вами оформим. По всем правилам!
Он встал, направился к двери, но прежде чем выйти, повернулся к Звонареву и строго повторил:
– Значит, ждите меня, никуда не выходите! Никуда, понятно? Мы с вами все быстренько оформим, а потом я вам пропуск выпишу, иначе вас не выпустят.
Дверь за Сычевым захлопнулась.
Звонарев вскочил со стула, огляделся и снова сел.
Ему было тревожно.
Его беспокоил подслушанный разговор.
Сычева попросили задержать его. Именно его, Михаила Петровича Звонарева. Он слышал этот разговор собственными ушами.
Зачем задержать?
Он этого не знал, но не ждал ничего хорошего… а потому решил уйти, пока Сычев не вернулся. От греха, как говорится…
Правда, Сычев сказал, что без пропуска его не выпустят из отделения, но это еще как поглядеть. Сейчас нужно ускользнуть из кабинета, пока Сычев не вернулся…
Михаил подошел к двери, взялся за ручку…
Дверь не открывалась.
Сычев не понадеялся на словесное внушение и, уходя, запер кабинет на ключ.
Тут Звонарев на самом деле испугался.
Если его заперли в кабинете, значит…
Значит, не хотят выпускать. И собираются арестовать…
За что?
У него засосало под ложечкой от самых скверных предчувствий.
Самым неприятным в его положении было то, что он пришел в отделение полиции сам, своими ногами. Сам загнал себя в ловушку… вот идиот-то…
И тут из дальнего конца кабинета донесся хриплый голос:
– Слышь, мужик, линяй отсюда, пока не поздно!
Звонарев вздрогнул от неожиданности и повернулся на голос.
До сих пор он думал, что в кабинете никого нет, кроме него.
Но тут зашевелилась груда папок в углу, и из-под них выглянул низенький плешивый человечек с небритой физиономией и длинными обезьяньими руками.
– Ты кто? – испуганно спросил Звонарев.
– Лось в пальто! – ответил плешивый, и тут же добавил: – Леха я. Леха Сургуч.
– А что ты здесь делаешь?
– Жду, когда на меня дело оформят. У них там какой-то бумажки не хватает. Так вот, я точно говорю, мужик – тебе однозначно нужно отсюда линять. У них на тебя что-то есть, только не в этом отделении. Ты у кого-то в розыске. Сейчас они приедут, оформят задержание – и все, пиши пропало. Обратного хода отсюда нет. Уж ты мне поверь: ежели они тебя оформят по всем правилам, то – дело твое будет труба, не отпустят. Так что линяй, пока не поздно.
– Легко сказать – линять… – вздохнул Звонарев. – Я уже попробовал. Он… Сычев этот… когда уходил, кабинет запер. Чтобы я, значит, не ушел.
– Запер? – Леха визгливо рассмеялся. – Тут такой замок, что его можно не то что скрепкой – вареной макарониной открыть!
– Ну уж! – недоверчиво протянул Звонарев. – Скажешь тоже… макарониной!
– Что – не веришь?! – обиженно воскликнул Леха. – Думаешь, Сургуч брешет? В жизни за мной такого не было! Я такие замки открывал – высший класс! А этот – тьфу…
Он взял со стола Сычева канцелярскую скрепку, разогнул ее, сунул в замочную скважину и немного там покрутил.
Раздался щелчок…
– Ну вот, что я говорил? Дело сделано, зрители могут бурно аплодировать!
Звонарев недоверчиво нажал на дверную ручку, и дверь действительно открылась.
– Ой, правда…
– Само собой, правда! Я же говорил – Сургуч любой замок на раз откроет, а этот – вообще не вопрос! Так что драпай отсюда, мужик, и можешь меня не благодарить!
– А что же ты сам не сбежишь? – удивился Звонарев.
– А зачем мне бежать? У меня дела на зоне, они меня оформят – и никаких забот…
Звонарев уже шагнул в коридор, но в последний момент остановился и снова обратился к Лехе:
– А как же мне отсюда выйти? Мне ведь Сычев пропуск не выписал, а без пропуска никак…
– Тю! – хмыкнул Леха. – Ну прямо как дите малое! Без пропуска ему не выйти! Это же кому рассказать! Ну ладно, если ты такой беспомощный – найди Зухру-уборщицу, скажи, что тебя Леха послал. Ничего не перепутаешь? Она тебя без проблем выведет!
Звонарев поблагодарил нового знакомого и припустил по коридору в сторону выхода.
Однако, когда он уже был на полпути к лестнице, в дальнем конце коридора появился капитан Сычев в сопровождении каких-то двоих незнакомцев.
– У меня он, – говорил Сычев своим спутникам. – Я его на всякий случай запер, чтобы не сбежал. Что, в розыске он? По серьезному делу разыскиваете?
Ответа Звонарев не услышал, потому что юркнул в первую попавшуюся не запертую дверь.
За этой дверью было просторное помещение, видимо, зал для собраний или переговоров. Стулья были составлены к стене, а посреди комнаты возила шваброй приземистая тетка в темном, туго повязанном платке.
– Ты куда прешься? – рявкнула она, увидев Звонарева. – Не видишь – я здесь убираюсь! А ну, проваливай…
Уборщица уже замахнулась на Звонарева шваброй, но он поспешно выпалил:
– Ты ведь Зухра?
– Ну, допустим, я Зухра. – Уборщица опустила швабру и подозрительно уставилась на Звонарева.
– А если ты Зухра, так тебе привет от Лехи Сургуча!
– От Лехи? – переспросила Зухра, и взгляд ее потеплел. – Леха… это такой мужчина…
– Так вот, Леха тебя просил кое-что сделать.
– Для Лехи – что угодно! А что надо?
– Надо меня отсюда вывести.
– Из отделения, что ли?
– Именно.
– Ну, если Леха просил…
Зухра внимательно оглядела Звонарева, как будто мысленно обмеряя его, и наконец кивнула.
– Может, и поместишься…
– Куда помещусь? – опасливо переспросил Звонарев.
– Известно, куда!
Не закончив фразу, Зухра выкатила из угла металлическую тележку с внутренней полкой, на которой были составлены всевозможные моющие средства, выставила их на пол и приказала:
– Залазь!