Жажда скорости

Серия «Любовь и спорт»

Samantha Towle

REVVED

Печатется с разрешения литературных агентств Dystel, Goderich & Bourret и Andrew Nurnberg.

Перевод с английского Александры Елизаровой

© 2015 by Samantha Towle

© Елизарова А.А., перевод, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Пролог

Монте-Карло, Монако

Я смотрю на маму. Она выглядит обеспокоенной и крепко держит мою руку. Она всегда так делает, когда папа на гонках, но я не возражаю. Я знаю, что она нервничает, потому позволяю выжимать из моей руки жизнь – это действие помогает ей чувствовать себя лучше.

Хотя я и не понимаю, почему она так нервничает. Я совсем не нервничаю, потому что мой отец – лучший пилот[1] в мире. Он чемпион, и станет им снова.

Я слегка двигаю пальцами, когда их начинает покалывать.

– Прости, дорогая. – Мама улыбается мне, смотря вниз. Натянутая улыбка вызвана волнением.

Я улыбаюсь в ответ, чтобы ей стало легче.

Моя мама действительно очень красивая и очень высокая. Она была моделью, но бросила это занятие, когда появилась я.

Я буду такой же высокой, как она. Я уже достаточно высокая для своего возраста. Ненавижу быть высокой. Мне десять, и я выше, чем большинство мальчишек в моем классе. Мои ноги и руки длинные и неуклюжие. Тьфу! Хотела бы я быть маленькой и изящной, как девочки в моем классе.

Хотя все говорят, что я похожа на маму, и это должно быть приятным комплиментом, потому что она – красивейшая женщина в мире.

Мой папа тоже говорит, что я выгляжу как она, и, когда я вырасту, для него наступит время кошмаров. Видимо, он собирается хранить у дверей биту для крикета, чтобы отгонять парней, которые могут у меня появиться.

Он сумасшедший. Как будто у меня когда-нибудь появится парень. У меня не будет времени на них, когда я стану старше.

Я хочу стать пилотом, как папа, или механиком, как дядя Джон. Он мне на самом деле не дядя, но я всегда зову его так. Он лучший друг отца и мой крестный.

Мне нравится, когда дядя Джон дает повозиться с машинами вместе с ним; я вся покрываюсь маслом и становлюсь грязной. Мама злится, когда я пачкаю одежду, но мне все равно.

Мама не говорит об этом, но я знаю, что она не хочет, чтобы я работала с машинами, и тем более не хочет, чтобы я участвовала в гонках. Мне кажется, она была бы счастлива, если бы я пошла по ее стопам – стала моделью.

Но я не такая хорошенькая, как она. Я как папа. Люблю машины.

Отец говорит, что я могу стать кем захочу, если буду прикладывать все усилия к этому и усердно учиться в школе.

– И он делает это! Выходит на последний круг!

Когда прозвучал голос диктора, я посмотрела на экраны и увидела, как мой папа заходит на последний круг, занимая лидирующую позицию на пути к финишу.

У меня зарождается то восторженное ощущение в животе, которое всегда возникает, когда я вижу его на гонках, и я начинаю приплясывать на месте.

– Наш главный чемпион, Уильям Вульф, готов к тому, чтобы увезти домой еще один трофей. Стойте… что-то происходит. Что-то не так… Господи, нет… Там… там, кажется, проблемы с машиной. Огонь вспыхнул в задней части болида…

Я беспомощно наблюдаю, как машина моего отца выходит из-под контроля, задняя часть болида оказывается в огне, после чего он врезается в барьер.

Мне кажется, что удар настигает мое собственное тело.

Все происходит так стремительно, но в то же время невероятно медленно.

Я слышу мамины крики, вопли людей. Смотря на экраны, я вижу, как стюарды, обслуживающий персонал гонок, бегут к его болиду.

Я не могу пошевелиться. Я не хочу двигаться или отводить взгляд от экранов, чтобы, если вдруг что, не пропустить ни единой детали.

Будь в порядке, папочка, прошу тебя.

Затем, без предупреждения, меня поднимают с места и уносят прочь.

Дядя Джон.

Он разворачивает меня на руках, прижимает мое лицо к своей груди так, чтобы я не могла ничего видеть. Он быстро идет через бокс[2], унося меня подальше от экранов, как можно дальше от трека.

От моего отца.

Я верещу не своим голосом:

– Нет!

Я пытаюсь бороться с ним. Мне нужно быть там. Необходимо убедиться, что с папой все в порядке.

Затем я слышу взрыв. Настолько громкий, что даже наушники не спасают мои уши от боли.

Дядя Джон останавливается.

Он медленно оборачивается вместе со мной на руках. Каждый мускул его тела напряжен.

Наконец освободившись, я смотрю на экраны и вижу это.

Машины моего отца не стало.

Вместо нее сплошное пламя. И дым.

Густой черный дым, клубящийся и поднимающийся вверх навстречу небу.

Глава первая

Четырнадцать лет спустя

Сан-Паулу, Бразилия

– Я очень сильно буду скучать по тебе, дорогая.

Эмоциональный надрыв в голосе моей мамы заставляет мои губы дрожать, глаза застилают слезы.

– Я тоже буду по тебе скучать. – Я обнимаю ее покрепче.

Отодвинувшись назад, она обхватывает мое лицо ладонями и смотрит прямо в глаза. Она плачет. Ее слезы причиняют боль.

– Ты точно уверена, что должна ехать?

Этот разговор за последние пару недель завязывался у нас много раз. Знаю, что причиняю ей боль, и ненавижу себя за это, но я должна это сделать. Если не сделаю, то буду жалеть весь остаток своей жизни.

– Мам, это прекрасная возможность для меня, – говорю я мягко. – Понимаю, ты переживаешь, но со мной все будет хорошо. Я буду с дядей Джоном, и это не то же самое, что принимать участие в гонках или сидеть за рулем.

– Я понимаю… – вздыхает она.

Я знаю, чем вызван ее тревожный вздох. Знаю, что мой отъезд причиняет ей боль по многим причинам, что она будет скучать по мне, но гораздо больше ее беспокоит место, в которое я направляюсь. Оно вызывает у нее болезненные воспоминания.

– Я не пытаюсь бунтовать, – с нежностью продолжаю я. – Просто я… я должна это сделать.

– Знаю. – Она целует меня в лоб. – Ты так похожа на своего отца. Он бы очень гордился тобой, клянусь.

Замечательно, теперь я сама теряю самообладание, и по моей щеке скатывается слеза.

Мама стирает ее большим пальцем.

– Я просто стала глупой наседкой. Не хочу отпускать мою маленькую девочку.

– Я вернусь, – заверяю я ее, – я уезжаю не навсегда.

– Конечно. Просто заботься о себе и будь осторожна. Тебе предстоит побывать в десятках незнакомых стран. Ты взяла с собой брелок[3], который я тебе купила?

– Да, он в сумке.

– И ты никуда не будешь ходить одна, особенно в ночное время?

– Не буду.

– И если тебе понадобится вызвать такси, то ты проверишь, что это зарегистрированная городская организация?

– Проверю.

– И ты будешь связываться со мной каждый день?

– Буду. Обещаю. – Я еще крепче сжимаю ее в объятиях. – Не беспокойся. – Поднимаю сумку с пола и закидываю ее на плечо. – Мне нужно идти. Или я пропущу регистрацию.

– Хорошо. – Она пытается остановить слезы. – Пока, дорогая. Безопасного тебе полета.

– Я приеду навестить тебя так скоро, как только смогу. Я люблю тебя.

Начинаю пятиться к регистрационной стойке, мою грудь сдавливает от эмоций.

– И я люблю тебя, – отвечает она, вытирая лицо платком.

– Напишу тебе сразу, как приземлюсь.

– Хорошо. Я буду скучать, милая.

– И я тоже буду скучать.

Затем я разворачиваюсь и иду прочь. Размазывая по лицу слезы, я передаю билет проверяющему и миную службу безопасности.

Шестнадцать часов спустя

Лутон, Англия

Думаю, что я успела вымотаться в аэропорту из-за нескольких часов ожидания задерживающегося рейса еще до двенадцатичасового перелета Сан-Паулу – Лутон; и вот теперь я здесь, в час ночи по местному времени. Мои биологические часы немного сбились, но, когда я тащила свой чемодан, проталкивая его через выход для прибывших, меня переполняло волнение, все разраставшееся во время путешествия.

Я нервничаю из-за возвращения в Англию, суечусь в преддверии выхода на новую работу. Но больше всего я не могу дождаться встречи с дядей Джоном. Мы давненько не виделись.

Взглядом я сканирую шумную толпу в поисках дяди Джона и наконец замечаю его. Он из тех мужчин, которых видно издалека – с телом, как у медведя, и копной волос с проседью.

Он ловит мой взгляд, и на его лице появляется широкая улыбка. Он машет мне рукой. Я ускоряюсь, и он идет мне навстречу, раскрывая руки для объятий.

Я прыгаю в эти объятия как маленький ребенок.

Дядя Джон всегда заставлял меня чувствовать себя так, будто мне снова десять.

– Привет, малая! – Он ослабляет хватку, с улыбкой смотря на меня сверху вниз; на его возраст указывают морщинки в уголках глаз. Дяде Джону далеко за сорок, но выглядит он хорошо.

– Привет! – Я свечусь.

– Как прошел полет? – Он наклоняется, чтобы забрать мой чемодан.

– Нормально, но долго.

Мы стартуем к выходу.

– Я припарковался в зоне ожидания, так что далеко идти не придется.

– Слава богу.

Я проскальзываю в открывшиеся двери, и меня едва не сбивает с ног старый добрый стремительный и холодный английский ветер. Я сильнее запахиваю байкерскую кожанку, но от этого не то чтобы становится сильно теплее. Я просто рада, что мне пришло в голову переодеться в туалете самолета, снять шорты и майку с перекрестными бретельками на спине (в этом я покинула Бразилию) и надеть облегающие джинсы и футболку, в которых иду сейчас. А еще я рада, что освежилась влажными салфетками и дезодорантом-спреем. Нет ничего хуже, чем чувствовать себя изможденной и грязной после полета.

Я уже и забыла, каково это – жить в Англии и как холодно здесь в феврале. Я раньше акклиматизировалась и привыкала к местным температурам, но с тех пор, как я была здесь, прошло четырнадцать лет.

Я родилась в Англии, жила здесь до десяти лет. После того как не стало папы, мы с мамой перебрались в Бразилию, ее родную страну.

– Я бы предложил тебе свой пиджак, если бы он у меня был. – Дядя Джон тихо посмеивается, идя в кофте с длинным рукавом.

– Я в порядке. Не беспокойся.

– Не вопрос, только обогрев в машине я включу лишь тогда, когда прогреется двигатель.

Я его обожаю. После смерти отца и нашего с мамой переезда он остался в наших жизнях, принимая в них участие посредством регулярных звонков и электронных писем, а если он бывал в Бразилии, то всегда заезжал в гости.

Дядя Джон – главный инженер команды «Райбелл», участвующей в Формуле-1, – точнее сказать, команды Каррика Райана. У каждой гоночной команды есть два гонщика. У «Райбелл» вторым является Нико Треслер, сезонный пилот из Германии.

Каррик Райан – плейбой из Ирландии и к тому же безумно талантливый пилот.

Он слишком хорош для одной-единственной женщины, поэтому он – ужасный бабник и тусовщик. В прессе он светится чаще из-за своих ночных выходок и постельных похождений, чем из-за водительских способностей. Этим он больше похож на рокера, чем на пилота Формулы-1.

Он не из тех, у кого развита дисциплинированность, в отличие от других гонщиков. Но его талант неоспорим. Его карьера очень быстро набирала обороты: в гонках Формулы-1 он дебютировал в двадцать лет и увез приз в том же году. Сейчас, пять лет спустя, за его плечами лишь один проигрыш в борьбе за чемпионство.

Благодаря дяде Джону я буду работать с командой Каррика. Один из их механиков внезапно уволился пару недель назад, и дядя предложил мне работу.

Если вы еще не догадались, я – автомеханик.

Еще тогда, три года назад, когда я начинала работать с бразильской командой сток-кар[4], дядя Джон сказал, что я должна работать на Формуле-1 и что, как только появится вакансия, она будет занята мной.

Он не шутил, и вот я здесь.

Работа в команде Формулы-1 не достается легко, особенно в команде Каррика. Он создает сплоченный коллектив, тесно связанный между собой, потому я прекрасно понимаю, насколько мне повезло получить место.

– Как дела у твоей мамы? – интересуется дядя Джон.

– Она в порядке… Пытается смириться с моим отъездом. Переживает. Ты ее знаешь.

– Да, – усмехнулся он. – Я знаю, как Катя может действовать на нервы.

– Дядя Джон… ты же никому из команды «Райбелл» не говорил, кем был мой отец?

– Нет. Ты просила не говорить, вот я и молчал. Я понимаю, почему ты хочешь держать это в секрете, но, честно говоря, не думаю, что в этом есть такая уж необходимость.

Но для меня она есть. Моего отца прозвали одним из величайших пилотов всех времен. Он был кем-то вроде Мессии в Формуле-1. Люди, связывавшие себя с этой индустрией, почитали его – и до сих пор чтят, – особенно здесь, в Англии. И я не хочу, чтобы кто-то подумал, что двадцатичетырехлетняя женщина-механик получила свою работу только благодаря имени своего отца. Уж лучше пускай думают, что меня наняли за мою внешность, чем так. Так что, пока я здесь, я собираюсь использовать девичью фамилию моей матери, Амаро, и никому не говорить о том, что я дочь Уильяма Вульфа.

– Я просто хочу проявить себя без того, чтобы люди ассоциировали меня с моим отцом.

– Нет необходимости, – повторяет дядя Джон.

Я одариваю его скептическим взглядом.

– Есть. Люди будут думать, что я получила работу только из-за фамилии.

– Не будут. Ты получила работу, потому что ты первоклассный механик, и ни по какой другой причине.

– Это знаешь ты, но не другие. Мне важно показать свой талант, а не быть в тени таланта отца.

– Ладно, – выдыхает он, защищаясь. – Это твое дело. Я буду держать рот на замке до тех пор, пока ты не позволишь мне его открыть.

– Спасибо тебе, – признательно улыбаюсь я. Дядя Джон знает почти всех из мира Формулы-1, так что просить его придержать язык за зубами – большое дело.

Он работает с Карриком с тех пор, когда тот начал заниматься картингом в возрасте четырнадцати лет. Вот таким образом дядя и вернулся в этот мир.

После несчастного случая с моим отцом дядя Джон бросил гонки и ушел работать в сферу картинга. Мне кажется, что оставаться там после трагедии для него было слишком трудно. Нам всем пришлось нелегко.

Но когда прогресс Каррика стал очевиден и дядя Джон увидел в нем потенциал, мальчик и Оуэн Райан – его отец и по совместительству менеджер – убедили дядю вернуться в Формулу-1 вместе с ними, и он согласился.

Работать с Карриком – невероятная честь.

Беспокоит ли меня его репутация? Безусловно. Но, к счастью, я привыкла к грубым пилотам. Мне пришлось, раз уж я, женщина, оказалась в мужском мире. Я работаю в окружении мужчин достаточно давно, чтобы научиться ставить их на место. Увлечься гонщиком – не мой вариант.

После того как я увидела, что сотворила с мамой смерть папы, я перестала интересоваться противоположным полом. Я, конечно, принимала ухаживания то от одних, то от других; максимум нечто похожее на отношения длилось месяца два. Не то чтобы я была не расположена к парням. Просто мне пока не повстречался тот, с кем бы я хотела проводить много времени. А с моей работой, вынуждающей постоянно находиться в разъездах, вся романтика – на грани фантастики.

Либо я в окружении других механиков, тоже исключительно мужского пола, – а я не встречаюсь с коллегами, это слишком проблематично, – либо в окружении пилотов.

И я определенно не собираюсь связывать свою жизнь с гонщиком. Никогда.

Они – скользкий путь к разбитому сердцу.

Дядя Джон подходит к стоящей снаружи машине, и я узнаю ее сразу же, потому что, будучи ребенком, провела в ней много времени, катаясь туда-сюда.

– Это… твой старый «Форд Капри»? – Я широко улыбаюсь.

Дядя Джон владеет этой машиной с тех пор, как я уехала в Бразилию. Черный «Форд Капри» 1987-го года с красными гоночными полосами снизу по бокам. Не могу поверить, что она все еще у него.

– Да, он самый, – ухмыляется он. С хлопком открыв багажник, он затаскивает туда мой чемодан.

– Поверить не могу, что он все еще на ходу.

– Ты сомневаешься в мастере? – Прежде чем забраться на водительское сидение, дядя Джон бросает на меня дерзкий взгляд.

Я устраиваюсь на пассажирском сидении, пристегнув ремень безопасности.

– Не сомневаюсь, просто думала, что ты уже обновил машину.

– Заменить первую любовь невозможно. – Он нежно стучит по рулю. Затем поворачивает ключ зажигания, и машина, рокоча, оживает. – Итак, куда мы едем?

Я бросаю на него удивленный взгляд.

– Думала, ты знаешь.

– Ну, я решил, что сначала нужно проверить, изменилась ли ты и стала ли нормальным человеком, который, проведя в пути добрую половину дня, захочет отправиться в свои новые апартаменты и немного отдохнуть.

Дядя Джон снял для меня меблированную однокомнатную квартирку, находящуюся рядом с головным офисом команды «Райбелл», в маленькой деревеньке Хит-энд-Рич в Бедфордшире.

– Но если мои догадки верны, и ты не нормальная – как и я, – я приму это к сведению и отвезу тебя прямо к «Райбелл».

При взгляде на него на моем лице расплывается улыбка.

– Твои догадки верны.

Во время поездки к офису «Райбелл» дядя Джон рассказывает мне о работе и о том, с чего мне стоит начать завтрашний день.

Он называет мне имена людей, с которыми мне предстоит работать, и я не в силах запомнить хотя бы одно, но уверена – как только я увижу лица, то смогу провести параллели.

Впереди возвышается здание «Райбелл», и я начинаю подскакивать на месте от предвкушения.

Я не странная, просто все это мне близко.

Знаете то ощущение предвкушения, возникающее у некоторых девушек в преддверии похода по обувным магазинам? Ну так вот, у меня оно появляется рядом с машинами, особенно гоночными.

Большую часть своей жизни я провела в гараже Формулы-1, а другую – дома с кузенами, занимаясь их машинами.

Я практически выросла в гараже, а если быть точной, в гараже Формулы-1, так что для меня все происходящее подобно возвращению домой.

– Энди…

Голос дяди Джона перетягивает мое внимание от пейзажа к нему.

– Я еще не спрашивал… Просто хочу убедиться… Ты нормально себя чувствуешь в связи со всем происходящим?

– Да. Конечно. – Я смущенно улыбаюсь в ответ.

– Просто… я помню, как сам впервые вернулся в гараж после того, как мы потеряли твоего отца… Это было сложно.

Ах, ну да. Моя улыбка сползает с лица.

– Я в порядке. Это было давным-давно, и я не впервые возвращаюсь на трек с тех пор, как это случилось.

Каждый раз, когда дядя Джон прилетал в Бразилию на Гран-при, он доставал для меня билет, чтобы я могла увидеть все своими глазами. Допускаю, что есть небольшая разница между тем, чтобы быть зрителем на трибуне и быть частью процесса, но, уверена, все будет хорошо.

– Знаю. Просто хочу убедиться, что ты в норме, прежде чем мы войдем туда.

– Я в порядке. – Для убедительности я хлопаю его по предплечью.

Дядя Джон сворачивает вниз к частной дороге, приближаясь к «Райбелл».

– Вот мы и прибыли. – Он въезжает на парковочное место перед гигантским белым строением. Здание было спроектировано по специальному заказу. «Райбелл» во владении нескольких крупных держателей акций, а возглавляет ее директор Пирс Воче. Когда-то в прошлом он сам был пилотом, хотя и выступал не за «Райбелл». Пирс и мой отец некогда, в самом начале своих путей, были в одной команде.

Дядя Джон паркует машину; я следую за ним в здание и проскальзываю в придерживаемые им для меня двери.

– Доброе утро, Лиз! – Дядя приподнимает руку, здороваясь с блондинкой слегка за сорок, сидящей за стойкой ресепшена.

Я замечаю, как засветились ее глаза при виде дяди. Кажется, у кого-то есть виды на него. Понятное дело. Дядя Джон – привлекательный мужчина, к тому же в прекрасной форме для того, кому скоро стукнет пятьдесят.

– Лиз, это Энди Амаро, наш новый механик.

– О-о-о. – Ее брови приподнимаются едва не до линии роста волос. Затем она встает со своего места и подходит ко мне, желая поприветствовать. – Ну, здравствуй, Энди. Приятно познакомиться с тобой. – Она склоняет голову набок, руки кладет на бедра и начинает оценивать меня взглядом. – Так, значит, ты наш новый механик?

– Именно. – Я натянуто улыбаюсь.

– Ну, ты – совсем не то, чего я ожидала.

Чего?

Я вижу, какой взгляд она бросает на дядю Джона, отчего тот краснеет.

– Идем. Покажу тебе окрестности, – бормочет дядя, одними бровями пытаясь показать мне, что нужно уходить.

– Энди, могу я попросить тебя оставить подпись, прежде чем ты уйдешь? – обращается Лиз ко мне.

– Конечно. – Поднимая ручку со стола, я небрежно вписываю свое имя в конце списка в журнале посетителей.

– Пока, Джон, – произносит она слащавым голосом.

Дядя поднимает руку, направляясь к двери.

– Приятно было познакомиться, – говорю я Лиз.

Я выхожу через дверь, придерживаемую дядей Джоном.

– Что это было? – спрашиваю я его, как только дверь закрывается.

Он смотрит на меня смущенно.

– Ты о чем?

– Я о комментарии «ты-совсем-не-то-чего-я-ожидала».

– Ничего, – отмахивается он, подозрительно отводя взгляд.

– Дядя Джон. – Я кладу свои руки на его предплечья в попытке остановить.

– Ладно, – немного сердито говорит он. – Рассказывая о тебе, я мог упустить, что ты… ну, что ты девчонка.

Что?

– Я не девчонка. Я женщина. И зачем ты так поступил?

– Потому что я понимал, что Пирс не дал бы тебе работу, если бы узнал, что ты женщина.

– Почему? – Господи, я в курсе, что в мире Формулы-1 можно столкнуться с сексизмом, но не нанимать кого-то, отталкиваясь только от гендерной принадлежности, несколько не этично, да и незаконно.

Дядя Джон вздыхает.

– Из-за Каррика. Господь знает, я люблю этого парня, но… он слишком любит общество женщин.

– Я предупреждена об этом точно так же, как и любой человек, читающий новости. Но лишь тот факт, что я женского пола, не значит, что я собираюсь с ним спать.

– Я в курсе, а вот Пирс – нет. А так как всего пару недель назад произошел один небольшой инцидент и таблоиды все еще обсасывают его, Пирс хочет держать Каррика подальше от всех возможных соблазнов.

– Какого рода инцидент?

– Ну, ты же знаешь, что твоя вакансия появилась внезапно?

– Каррик поимел последнего механика? Так, погоди. Он и так может? Каррик играет на два фронта?

– Нет, слава богу. В противном случае он был бы более жутким ночным кошмаром, нуждающимся в контроле, чем сейчас. Нет, Рич – парень, который до тебя занимал это место, – работал с нами три года. Когда девушка, занимавшаяся административной работой, ушла с должности фронт-хаус[5] в декрет, девушка Рича, Шарлотта, заняла это место.

Я понимаю, к чему все идет.

– Однажды ночью Рич поймал Каррика и Шарлотту, когда те… – Дядя Джон останавливается на полуслове.

– Занимались сексом. Ты можешь это сказать. Мне не десять, дядя Джон, – смеюсь я.

Его щеки покрываются румянцем, когда он неловко улыбается, как может только тот, кто все еще считает тебя ребенком.

– В общем, да, Каррик был с Шарлоттой в директорском номере, когда Рич засек их, и это был долбанный кошмар. Они стали драться. К счастью, Оуэн, отец Каррика, и я все еще были здесь, несмотря на позднюю ночь. Рич уволился, затем порвал с Шарлоттой. Она не выглядела слишком расстроенной по этому поводу, потому что думала, что получит гораздо большее от Каррика.

– Но этого не случилось?

У него вырывается урчащий смех.

– Каррик не дает большего. Она может считать себя счастливицей, что была с ним больше, чем один раз.

– То есть у них был роман?

– Роман не в привычном понимании этого слова. Думаю, Каррик переспал с ней пару раз, а она вообразила себе больше, чем было на самом деле. В любом случае Шарлотта не смогла принять того, что ее вот так списали со счетов, и продала свою историю таблоидам. С уверенностью можно сказать, негативные отзывы в прессе довели Пирса до белого каления прямо перед самым началом сезона. К тому же Шарлотта подала в суд на «Райбелл» за потерю работы. Кромешный долбанный ад. Потому я знал, что Пирс и Оуэн будут чувствовать себя крайне некомфортно при мысли, что так близко к Каррику будет работать механик женского пола, вдобавок ко всему еще и такой симпатичный, как ты. –  Я могу это понять. Но ты меня знаешь, я не играю в такие игры.