Симфония, трудная к исполнению. Эллочка, Талочка и Марочка
Из всех щелей повылазила погань, нелюди с мелкими подлыми душонками. Находили себе подобных, объединялись в отряды НКВД. Сталин, основываясь на изобретении Ивана Грозного – опричнине, создал орган борьбы с преступностью и поддержания общественного порядка.
«Расстрел без суда и следствия» – фраза стала обыденным делом для советской действительности. Подвалы НКВД, застенки адского жерла находились в Одессе на улице Маразлиевской, в доме 34А. Там в 1921 году лично пытал и собственноручно убивал великий посланец преисподней Феликс Дзержинский. Его методы оставались популярными долгие годы. Один лихой последователь Феликса Эдмундовича в 1935 году расстрелял в Одессе за один календарный день 150 врагов народа.
Оскар-Ушер, святой человек, осознавал – дни его сочтены. Почти ежедневные избиения, непонятно за что, неизвестно почему.
Гневные крики:
– Кому, ты, жидовская морда, передавал сведения?
– Кто был твоим сообщником?
Какие сведения? Какие сообщники? У мирного, набожного раввина? Боль, сильная боль, изнуряющая боль!!! Пальцы правой руки разбили молотком, на левой – вырвали ногти. Если бы понять о каких сведениях шла речь. Главное понять – о чем тебя спрашивают. Но разум мутился от боли.
Свет лампы начинал быстро вращаться. Темп постепенно увеличивался. Яркий свет, выжигающий глаза принимался двигаться по витку спирали. Большие круги становились всё меньше и меньше. И только тогда, когда свет достигал последней точки, боль мгновенно исчезала, мучения прекращались. Наступала чёрная, всепоглощающая тишина. Ребе проваливался в тяжелый, давящий всей своей массой, всеми своими пластами, океан безмолвия – бессознательная прострация. На некоторое время потеря сознания спасала, к сожалению, ненадолго.
Всегда было бесконечно жаль возвращаться в реальность.
– Тащи воду. Что стоишь, как истукан? – Кричал тот же голос, который задавал непонятные Оскару-Ушеру вопросы.
Ведро ледяной воды заставляло мозг осознавать жуткую действительность. Выедающая боль вонзалась в печень. Кто ежедневно присылал орла Эфона клевать печень Прометея? Боль, сильная боль, изнуряющая боль!!! Боль. Боль. Боль…
Пережив этап, Оскар-Ушер оказался в одном из лагерей ГУЛага, в приличной компании великих, значимых людей. Раввинов там, безусловно, было много. Представители иных религиозных направлений: муллы, судьи-кади и имамы из азиатских республик; православные священники со всей территории Советского Союза; римско-католические священнослужители из Луцко-Житомирской епархии, греко-католические епископы с Галиции, Волыни и Подолья. Там подвергались пыткам неугодные Сталину политические деятели, офицерский состав Красной Армии, учёные, писатели, поэты. Места всем хватало. Великие люди великой страны, кому не повезло умереть в тюремных застенках, утрамбовывались в бараки ГУЛага плотно, плечом к плечу, сердце к сердцу, мозг к мозгу.
Лучшие умы самой большой державы. Большой и страшной. Страшной до колик в животе, до ледяного пота, стекающего тонкими, липкими, струйками по спине.
Оскар-Ушер провёл много дней и ночей в беседах о предназначении человека на земле, о силе мысли, о любви к жизни и, конечно же, о Боге. Он услышал много нового от людей, думающих иначе, чем он. Такие беседы были для него достаточно эксцентричны, но, тем не менее, бесконечно интересны.
– А вот скажите, человек обладает свободной волей? – спросил у молодого генетика Оскар-Ушер.
– Конечно. Утверждать, что человек – совокупность атомов, а эти частицы взаимодействуют, согласно ньютоновской физики, можно. Но что делать с субъективным осознанием себя самого? Ведь я знаю, я – это я. Я не готов отказаться от индивидуальности. Я существую согласно свободной воле.
– Я понимаю. Там, где существует понятие свободной воли, недалёко до осознания Бога. Другой вопрос: когда возникает душа?
– Мне думается, Душа и есть свобода воли. Тождественность понятий. Вы согласны?… Необычные беседы с осуждёнными генетиками, физиками, химиками помогали лучше понять мир, созданный Творцом. Бесценное общение, почти до рассвета, с мудрейшими представителями других молельных домов обогащало знаниями и мудростью безвинно осуждённого раввина.
Евреи – такой народ: всю жизнь, всегда и везде чему-нибудь учатся. Оскар-Ушер, сидя на нарах, учился. Переваривал, передумывал, вбирал в себя по крупицам познания. Отстаивал свою точку зрения. Оскар-Ушер перестал надеяться на встречу с женой и дочерью. – Ох, – стонало его сердце, – Сарра, жена моя! Любовь вечная! Доченька, Эллочка, крошечка ненаглядная! Как вы там, мои любимые девочки? Кто защитит вас, сироток моих?
Больше его никто не видел. Сгинул светлый человек. Сколько любви и мудрости исчезло вместе с ним. Не успел огонь его чистого сердца освятить сомневающихся. Не успел помочь слабым, поделившись безграничной верой.
Всем своим естеством Оскар-Ушер желал утвердить в неуверенных в себе всеобъемлющую любовь к Создателю, дающего надежду.
Растворился во вселенской, в дьявольской злобе. В каких краях нашёл успокоение? Отправили в ГУЛаг, там и уничтожили. Никто о нем ничего не знал. Могилки не найти.
Сарра осталась на руках с маленькой Эллочкой, глотая слезы, замерзая от одиночества, растила дочь в соответствие с еврейскими традициями.
– Девочка моя ненаглядная! Всем бедам назло, мы выстоим. Наберемся силы и мудрости.
Эллочка щурила чёрные, угольные глазки, внимательно смотрела в точно такие же мамины очи, понимала каждое слово. Эллочке шёл пятый год. Сарра, мудрая женщина, уважаемая ребецин, жена раввина, старалась, из кожи лезла вон, дать девочке хорошее образование. Учила дочку помогать бедным, делиться с друзьями, ухаживать за больными, приносить продукты старикам соседям.
Раньше девочек родители могли отправить учиться в хедер вместе с мальчиками. Поскольку образование девочек не регламентировалось Торой, оно отличалось большим разнообразием. К огромному огорчению Сарры, хедеры и ешивы начали закрывать с 1935 года. Согласно Постановления Пленума ЦК КП(б)У от 1938 года, подписанного Косиором Станиславом Викентиевичем, первым секретарем ЦК КП(б)У, школы нацменьшинств были признаны очагом буржуазно-националистического влияния, поэтому все учебные заведения перешли на русский, общегосударственный, и лишь некоторые, на украинский, республиканский язык. Сарра отчаянно нуждалась в деньгах. Не чуралась никакой работы. Бралась за любое дело, дабы заработать пару копеек. Она работала за пятерых. Дочку жалела. От трудностей ограждала. Эллочка росла немного упрямой, немного эгоистичной девочкой. К сожалению, не перешла к дочери душевная щедрость родителей.
– Мама, я хочу пить! – требовала девочка.
– Доченька, там графин с соком стоит, налей себе, – просила Сарра, – устала я что-то.
– Нет, не буду пить, не хочу наливать.
И как матери не хотелось подскочить, налить малышке сок, приходилось сидеть, отказывая своему ребёнку. Процесс воспитания – сложное дело.
Наверное прозвучит грубо, но жизнь показала: собак, детей, мужей воспитываем одинаково. Запрещаем необходимое, то, что не запретить невозможно. Запрещаем раз и навсегда, без исключений. По пустякам не одергиваем. Даём свободу поступкам и мыслям. Хвалим, поощряем. Умная женщина получит всё: послушную собаку, воспитанных детей, любящего мужа. Одним словом – счастье. Главное не суетиться. Обучение, работа, совместные мероприятия – залог успеха Вашего совместного существования.
Каждая еврейская мама мечтает о самых лучших качествах характера для своего ребёнка. Каждая еврейская мама говорит своему чаду:
– Будь лучше, чем я. Стань добрее, чем я. Окажись умнее, чем я. Ты должен во всем превзойти родителей.
Поэтому всех детей старались определить в музыкальную школу, обязательно – в школу Столярского. Кого не учили музыке, отправляли заниматься балетом, посещать разные кружки.
Всестороннее развитие занимало огромное место в жизни каждого еврейского ребёнка. Мама своим примером показывала, как надо жить, работая не покладая рук.
Оставшись соломенной вдовой, муж не то жив, не то убит, молодая женщина еле сводила концы с концами. Но все же нашелся способ вырваться из нужды. Сарра, ко всем своим положительным качествам, слыла восхитительной хозяйкой. Сарру стали приглашать накрывать праздничные столы партийной и военной элите вплоть до самой войны.
Лучше всех в мире она готовила холодец. Чистый, как слеза. Из петушка варила, из коровьего копыта с голенью, куховарила всю ночь. Утром раскладывала по тарелкам кружочки моркови и яиц, сваренных вкрутую, рассыпала нарезанное мясо, заливала крепким бульоном, который мгновенно застывал.
Чтобы вы знали, этой тайной приготовления фирменного холодца Сарры обладаю только я одна. Сарра умело фаршировала рыбу из трёх сортов. Фарш смешивала из судака, щуки и коропа (так в Одессе называли карпа) с тушенным синим луком, пропускала дважды через мясорубку, наполняла шкуру щуки, варила два часа, обжаривала до золотистой корочки. Готовила форшмак: филе малосольной селёдки; крутое яйцо; сдобная сладкая булочка, вымоченная в молоке; белая салатная, средних размеров луковица; главное – зелёное, кислое яблоко и немного сока лимона. Украшала форшмак взбитым сливочным маслом.
Этот рецепт мне достался от Эллочки. Те, кто хоть раз попробовал форшмак Сарры в моем исполнении, подтвердят – нет и не может быть ничего вкуснее!
Труд чистоплотной хозяйки оплачивали хорошо. До войны прилично одевались и прилично, согласно кошеру, питались.
Дома Сарра занималась с девочкой, учила дочь читать Тору.
– Доченька, моя сладкая девочка, – сироты мы с тобой. – Как бы любил тебя твой папочка, учил бы тебя божьей мудрости, носил на руках. Он, доченька, такой добрый был, божий человек. Все моего Оскар-Ушера уважали, для каждого находил правильные слова, – так говорила Сарра маленькой девочке. Эллочка слушала, указательным пальчиком смахивала слезы с маминых грустных щёк. Украдкой поглядывала на Тору. Там на самой последней страничке, или вернее, по еврейской традиции, на первой лежало маленькое фото. Очень маленькое и самое дорогое на свете фото.
Древний фолиант Пятикнижия Моисеева, единственная книга, хранящая истинное слово Божие, по счастью, пережила много погромов и даже самый жесточайший, кровавый погром, устроенный казаками Богдана Хмельницкого, когда беременным еврейским женщинам вспарывали животы, вырывали плод и заталкивали вовнутрь кошку.
Животные жалобно мяукали, казаки Хмельницкого, спятив от оголтелой жестокости, возбужденно, истерично смеялись.
Почему еврейские глаза – глаза печали? Да вот поэтому.
Священная Книга осталась памятью об отце, изредка являвшегося во снах размытыми формами, нечётким изображением, напоминающим мужчину с бородой, с проникающими до самого нутра добрыми глазами, на крошечной фотографии, чудом уцелевшей после прихода красных демонов.
* * *Володя номер один рос спокойным послушным мальчиком в большой еврейской семье известного мясника одесского «Привоза». Мясник в те времена, человек обеспеченный, значимый, обладал особым почитаемым положением. Отец Володи, суровый человек, державший в своих громадных ручищах не только многочисленную семью: жена – досточтимая, родовитая женщина; три дочери, не то чтобы красавицы, совсем не красавицы, стопроцентно – умницы; сын, правильно воспитанный еврейский парень, но и весь мясной ряд. Рука у Лёвы складывалась в огромный кулак. Кулак размером с бычью голову, казался страшным оружием подавления воли. Своими ручищами Лёва гнул подковы. Такой еврейский богатырь. Одним словом, Самсон. Крупный и о-о-очень сильный мужчина. Если Лёва сказал слово – это слово становилось законом. При таком-то кулаке. Только полный дурак посмеет ослушаться обладателя подобного орудия убеждения.
Дочери при виде отца трепетали осиновыми листочками, Володя – врастал в землю. Хотя Лёва никогда не поднимал руку на своих детей, ему ни единого раза не пришлось что-либо повторять дважды. Завидная сила впечатляла. Мне бы такие способности. Своим детям минимум три раза приходилось повторять каждое пожелание, когда как Лёва просто недовольно смотрел. И дети, и взрослые понимали без лишних слов.
Мясники Привоза понуро опускали головы под тяжёлым взглядом недовольного Лёвы. Самое удивительное, ужасающего вида рубщик мяса имел абсолютно золотое, доброе сердце. Всех жалел, всем помогал.
Один человек на всём белом свете ничуть не боялся огромного мясоруба, Лёва сам её до смерти боялся. Ривка – жена Лёвы, женщина статная, просто библейская красота. Строгий овал, чёрные брови, тёмно-карие глаза.
Столько лет они женаты, четверых детей Ривка ему родила, а он постыдно робел от её сдержанности и величия. Любил и уважал свою спутницу жизни.
Еврейские мужчины – хорошие мужья. Способствует взаимопониманию в семье, опять же, система еврейского воспитания и образования. Человек читающий, особый вид – Homo sapiens reading. Читающие обычно более развиты и умны, в сравнении с не читающими – ограниченными и туповатыми.
Умение мыслить и рассуждать ставит человека в более высокое положение в глазах общества. Чаще такие люди ведут себя по отношению к окружающим добросердечно.
Нет, еврейские мужчины не святые. Но в общей массе гораздо лучшие мужья, чем другие. Хотя, конечно, и среди них встречаются редкие козлы. Вы понимаете? Те – мужчины, а эти – козлы. Чувствуете разницу?
Ривка получила отличное воспитание. Еврейские девочки воспитывались, прежде всего, правильными жёнами. Забота о муже и детях найпервейшая задача в их судьбе. Насильственное внедрение коммунистического осознания не особенно повлияло на еврейский домострой тех лет. Здесь, конечно, не говорится о Кларе Цеткин или Розе Люксембург, никого не сравниваю с Викторией Цейтлин. Ривка – женщина царских кровей, из семьи Левит, женой была преданной, верной. Домашний очаг содержала со знанием и любовью. Лёва гордился своим домом, своей ортодоксальной семьей. Только маленькая тайна, спрятанная в потаённом уголке, никому не известном уголке Ривкиной души, долгие годы мешала женскому счастью. Тайна подсасывала под ложечкой при некоторых встречах, теснила грудь. Ещё молоденькой девчушкой влюбилась в соседа, украинского синеглазого мальчишку Василька Зиненко.
Соломенные волосы вились по ветру. Глаза поглощались небесами. Умный, домовитый паренёк привечал Ривку. Подарил девушке ко дню рождения фиолетовый шифоновый шарфик.
Цвет в свете просыпающегося солнечного утра становился насыщеннее, ярче и благороднее. Чувствовалась властная красота происходящего, краски впитывали горячие утренние лучи и начинали светиться в фиолетовом великолепии.
Фиолетовый – самый любимый цвет Ривки, соприкасаясь с ним, она сама начинала сиять, словно внутри зажигалось дополнительное многоваттное свечение. Иная среда обитания, разные религиозные предпочтения. К горькому сожалению влюблённых, родители с двух сторон высказались категорически против продолжения отношений.
Самый первый поцелуй соединил их губы, тела, души и мысли, закрутил, завертел водоворот. Водоворот непростой, с засасывающей воронкой. Никто не может выбраться из засасывающей воронки, никто с такой задачей не справится. Все попытки разорвать отношения заканчивались полным провалом, прошло некоторое время, количество попыток увеличилось.
– Мы должны расстаться. Наши семьи Капулетти и Монтекки. Их не победить.
– Иди, – говорил он, крепко целуя, мгновенно унося в личную, именно предназначенную для этих двоих засасывающую воронку.
Любовь приостановилась, в тот час, когда синеглазый, белокурый Василько Зиненко, призванный в Красную Армию, отправился уничтожать банды басмачей в Азиатских республиках.
Прошло два года, ни единой весточки. У Ривки осталась одна надежда. Где-то в бешеном, залитом кровью борцов за свою независимость и кровью украинского шального мальчишки, любившего еврейскую девочку без надежды соединиться в единое, там в чёрном поле воткнули шест, означающий их несбывшуюся мечту, их территорию остановившейся, застывшей любви.
Ривка, выплакав все слезы, пришла к умозаключению: внешне она молодая девушка, а под этой оболочкой – старая, высушенная изнутри женщина. У неё те же руки-ноги, волосы, нос и губы. Только не глаза. Глаза совершено другие, от той прежней, из них проливалась в мир немыслимая тоска, как если бы у этой девочки вырвали сердце, прожгли его насквозь, истоптали, иссушили и положили на место.
– Лёва – хороший человек. Уважение – Да. Любовь – Нет! – спокойно заявила Ривка, соглашаясь на брак, предложенный родителями. Гордо выпрямила спину, подняла подбородок, старалась скрыть свою внутреннюю старуху.
Прижимала к груди фиолетовый шарфик. С этим платочком никогда не расставалась, берегла пуще зеницы ока.
Ривка каждое утро, засветло, на полшага отставая, провожала Лёву на работу, шла делать базар. Холодильников не существовало в природе. Каждый день готовили хозяйки своей семье из продуктов, ежедневно покупаемых на базаре. Особенно летом.
В Одессе всегда говорили: «делать базар» или «делать Привоз», почему так говорили, а не иначе, истории неизвестно.
Овощи и фрукты Ривка покупала у старой хозяйки тети Гали с Двенадцатой Фонтана. У неё «фонтанские» помидоры самые сладкие, пахучие, «мясистые», косточек не найти.
Запах от буро-розовых помидорчиков опьянял слабых, будоражил сильных. Никого не оставлял безразличными.
Знаменитые «фонтанские» розовые помидоры снятся одесским эмигрантам еженощно. Большое, щербатое, белое блюдо с синей полосой, полное розовощеких красавицев летает перед носами спящих, давно уехавших, страшно об этом жалеющих, но по-прежнему гордо называющих себя одесситами. А как иначе? Этот аромат, этот особый незабываемый вкус, этот цвет помидора – необыкновенный. Одесский цвет и вкус, и аромат, конечно, одесский.
Огурчики «Родничок» – светло-зеленые, колючие ежики, в пупырышках, хрустящие, звенят колокольчиками на зубах – Ривка брала у тёти Симы с Люсдорфа. В знаменитых огурчиках запах знойного, горячего лета в каждом откушенном кусочке. Жуёшь – и сердце улыбается блаженному вкусу. Всегда только с грядки. Картошку белую, рассыпчатую, два килограмма, почти каждый день покупала у крикливой Зинки. Немного, но отменного качества. Зинка, конечно, шумная, но овощи-фрукты выращивала лучшие на всём Привозе. В начале июля Ривка у неё же брала персики сахарные, фрукт светло-светло-зелёный с красным бочком. Персик твёрдый. Шкурка легко снимается. Надкусишь, сок брызнет фонтаном. Незабываемое ощущение! А ещё в середине июля женщина приносила на базар белый, приторный, как мёд, виноград «Дамский пальчик». Грозди с прозрачными, крупными, длинными ягодами. Карамельный нектар переливался солнечным густым соком. Даже не пробуя, была понятна пьянящая сладость «фонтанского» «Дамского пальчика». Три килограмма отборного винограда хозяйка оставляла для Ривки.
У знакомых торговок мама Володи покупала рыбу. Свежая – била хвостом, алчно дышала жабрами.
Лёжа на прилавке, ловила воздух астматически тяжело. Ривка поднимала за хвост рыбину с прилавка, заглядывала в её глаза, читала по ним, как заправская гадалка по кофейной гуще. Сколько зим, сколько лет плавала рыба в Чёрном море, пила солёную воду большими жадными глотками? Знала ответ, какой планктон ела, да в какой части моря? Уж точно у Ривки был ответ когда, в какой день, в какой час, даже в какую минуту рыбак выловил это сокровище и привёз на Привоз, отдал хозяйке продавать. На Привозе продавали хозяйки. Продавцы, перекупщики и другая ерунда возникли в постсоветском пространстве ближе к перестроечным годам.
Мясо Лёва приносил сам, заворачивал в старые газеты с новостями о бесконечных социалистических победах. Главное, чтобы на газетной странице не оказался портрет Сталина.
Базар – это слово одесситов, рынок – слово всех остальных, начал свою долголетнюю жизнь в 1827 году. Слава Богу, дожил, с многочисленными перестройками, до наших дней. С Божьей помощью всех нас переживет. На Привозной площади построили торговые ряды, где реализовывали привозимый товар. Продукты в Одессу прибывали на телегах и возах. Так получилось название – привозили – «Привоз».
Последний раз, когда я приехала на «Привоз» за тюлькой для биточков (одесситы понимают, о чем я говорю), тетя, необычайно колоритная, пышнотелая женщина, назвала меня дурочкой. Я разглядывала судки с рыбой, в каждом лежал небольшой листик с ценой. Крупный, просто красавец, анчоус стоил три рубля, а сарделька чахлого вида – пять. Спросила, очень скромненько, почти шепотом, почему такая несправедливость. Получила:
– Анчоус крымский, сарделька – только что с лодки. Что, вообще не соображаешь? Дурочка какая-то?
Не обиделась. Пересказала продавщице, близко к тексту, байку Жванецкого про раков. Все весело посмеялись.
21 января 1924 года умер сын Люцифера – Владимир Ильич Ленин. В этот день в Одессе родилось много детей, в том числе трое мальчиков. Этих троих назвали Владимирами, в честь «любимейшего вождя пролетариата», с надеждой на безопасность существования. Имя Ленина получалось – гарантированный оберег детям.
Володя номер один прилежно учился в школе. Коммунистические идеи о всеобщем равенстве и братстве увлекли молодого человека. Засосало топкое болото – стал членом ВЛКСМ.
– Ой, вей, – причитала Ривка, – кого мы вырастили? Так дальше пойдёт, станет НКВДешником. Опозорит семью. Что делать?
– Тихо, жена, – успокаивал Лёва, – наш сын хороший человек. Бог его не оставит. Повернёт Володю к себе лицом. Верь мне. Не пойдёт наш мальчик работать в органы. Да и не возьмут его. Не придумывай. Евреи нынче не в почете у советской власти.
И Ривка верила. Все-таки мальчик воспитывался в её приличной семье, где чтили традиции субботы. Ривка покрывала стол скатертью. Ставила поднос со свежеиспечённой халой, сплетённой из трех полосок теста и покрытой кунжутом. Каждая полоска имела особое значение: истина, мир и правосудие. В центре стола ставился хрустальный графин с кошерным томно-красным, немного тёрпким вином. Брала из македонской серебряной подставки для спичечного коробка спичку и зажигала две субботние свечи за 18 минут до заката солнца. Читала молитву: «Благословен Ты, Господь, Бог наш, Владыка Вселенной, Который освятил нас своими заповедями и заповедал нам зажигать субботние свечи…»
Однажды в шаббат, соблюдая традиции, подаренные Богом, Ривка ощутила странное движение, стеснение в области сердца. Посмотрела на Лёву, сидящего за столом напротив, сложившего покойно, праведно руки. Вдруг, непонятно почему, неизвестно как, ощутила полное отсутствие своей внутренней старухи. Почувствовала расправляющиеся плечи молодой, любящей женщины. Поняла главную заповедь, предназначенную лично ей:
– Заключившие брак по законам Моше и Израиля должны построить настоящую еврейскую семью на основе Торы и заповедей. Лёва, не то слово, хороший человек, у Лёвы золотое сердце. Относиться к мужу должно не только с уважением, пора проявить любовь.
– Я ждал тебя всю жизнь. Ты пришла, – тихо, тихо произнёс Лёва.
Поведение сына не переставало тревожить Ривку. Время странное, бездуховное. Мальчишка безмозглый, глупостям верит безоговорочно.
– Мальчик мой, драгоценный. Сердце у твоей мамы рвётся на куски. Что ты нашёл хорошего у этих, без рода и племени большевиков? Зачем веришь их бредням? Они говорят – убей отца, мать, сестёр, если родственники против коммунизма. Мы все против! Ты нас убьёшь?
– Мама, да что ты такое говоришь? Я люблю тебя больше жизни, – чуть не плача, заверял Володя расстроенную маму.
– Дай то Бог. Вспомни об этих словах, сыночек, когда жениться надумаешь.
Володя в 1940 году принял участие в VII комсомольской конференции Ильичёвского района города Одессы. Обсуждалась угроза Второй империалистической войны. Парень получил Советское светское образование, поглотившее еврейство не полностью, не навсегда. Отец и мать верного ленинца потихоньку молились, скрывая от сына помыслы и чаяния осиротевших хасидских душ, оставшихся в тридцать седьмом году без ребе и молельного дома.
В мае 1941 года на свадьбе у младшей дочери дяди Хаима взрослый парень Володя номер один, семнадцати с чем-то лет, увидел маленькую шестилетнюю девочку черноволосую, с раскосыми монгольскими глазами и темной родинкой на узком подбородке.
– Черно-бурая лисичка, вырастет, превратится в красотку, – подумал он, переведя взгляд на маму девочки Сарру, стоящую рядом.
Жизнь. Мойры вязали полотно. Их трое, глаз один. Вырывая спицы друг у друга, меняли рисунок, теряли петли, роняли клубки. Вот вывязанная светлая широкая полоса, по канту «лютики-цветочки», радостная жизнь, о которой все думали, что это плохо. Всё познаётся в сравнении. То, что кажется сегодня прекрасным, завтра видеться горьким, унылым. Пока не знаешь, что такое ужас, соглашаешься на горькое, унылое. Познав, нахлебавшись желчной горечи вдосталь, понимаешь, как прекрасна звёздная ночь, печальная луна.