Год Лемминга

– Хм, – с сомнением сказал Малахов. – Ну ладно. А что вас, собственно, беспокоит?

– Ты слушай! – обиделся Иван Рудольфович Домоседов. – Сейчас я буду говорить тебе правильные слова, а ты стисни зубы и терпи. А еще раз скажешь «вы» – дам в рыло. Для чего, по-твоему, существует Служба Духовного Здоровья Населения? Чтобы население было духовно здоровым, ты понял? При том, что ни ты, ни я, ни население вообще – никто, ни один человек не хочет, чтобы его делали духовно здоровым. Вдобавок никто в точности не знает, что это за, прости господи, явление такое – духовное здоровье, и в чем оно должно выражаться… Тут уметь надо. Это тебе не карболкой поливать направо-налево. Прости, я не пытаюсь оскорбить твою Службу, я просто констатирую общеизвестный факт. Думаешь, достаточно взять под контроль информационные системы и технологии – и все? Мне смешно. Ты попробуй это сделать, а я посмотрю – даром, что ли, они у нас считаются лучшими в мире? Притом это даже не фундамент дела – так, котлован… А люди каковы? Людишки-людишечки, радость наша, погань несусветная, гордо звучащее порождение крокодилов! Рвешь, понимаешь, пуп, пыжишься, чтобы в идеале сделать их активными, мыслящими, неагрессивными, такими-то и сякими-то распрекрасными, а потом вдруг оказывается, что все это абсолютно несовместимо с управляемостью, без коей не сделать их такими-то и сякими-то… Улавливаешь?

– Улавливаю, – с неудовольствием сказал Малахов, разглядывая янтарную жидкость в бокале. – Ближе к делу можешь? Распелся. Школа, общий курс, первая ступень, кажется.

– Вторая.

– Что вторая?

– Вторая ступень. Впрочем, к делу так к делу. Коли ты так хорошо помнишь общий курс, скажи-ка мне: каков, по-твоему, уровень самоубийств в Конфедерации?

Малахов пожал плечами:

– Около полупроцента всех случаев смерти, я думаю. Можно, конечно, запросить точные данные. Вероятно, что-нибудь около двадцати – двадцати двух тысяч в год, нет?

– Запроси данные, если хочешь, – посмотрим, что получишь помимо моей визы… Слушай меня хорошенько: в позапрошлом году было зафиксировано двадцать тысяч девятьсот шесть случаев самоубийства. В прошлом году – двадцать три тысячи двести одиннадцать. Немного выше нормы, но бывали годы и похуже. В этом году… – Иван Рудольфович на секунду запнулся, – шестьдесят одна тысяча пятьсот девяносто случаев, по крайней мере столько зафиксировано на вчерашний день.

– Если это шутка, то дурного тона, – осторожно сказал Малахов.

Он уже понял, что это не шутка. Не решился бы Нетленные Мощи так шутить, не кадет сопливый.

– Шутка? – Иван Рудольфович приложил ладонь к начавшей подергиваться щеке. – Не обращай внимания, сейчас пройдет… Я был бы просто счастлив, если бы это оказалось шуткой. К сожалению, цифры достоверные, ровно настолько, насколько они вообще могут быть достоверными. Превышение над естественным уровнем по меньшей мере на сорок тысяч в год, причем год еще не кончился. И учти, сюда входят только стопроцентно доказанные случаи преднамеренного самоубийства – несчастные случаи и убийства, замаскированные под суицид, не в счет. Можешь мне поверить, от случайного фона мы избавились.

– Данные о причинах имеются?

Нетленные Мощи сморщил лицо, будто мучимый оскоминой.

– Ой, Миша, ой. Слабо мыслишь, не ожидал от тебя. Стал бы я перед тобой на цыпках прыгать, будь у меня данные или хотя бы толковая теория! Гипотезы, Миша, только гипотезы. Чего-чего, а этого добра хватает, ты дискетку посмотри, там их вагон с прицепом… Толку от них! Мне дело делать надо, а не в науку играть. И то сказать: скрывать такого рода информацию без конца невозможно. Слава богу, нам пока еще удается выдавать суицид за разгул преступности – ты не обращал внимания, что нераскрытых убийств в последнее время становится все больше? Ну и несчастных случаев, само собой, тоже. Не всех же их чохом убивать, разговоры пойдут…

– Фальсифицируешь статистику? – ухмыльнулся Малахов.

– Будто сам девственник, – отрезал Нетленные Мощи. – Ты этот тон брось, мы с тобой одни. Темы этой вообще как бы не существует, как не существует и проблемы. Население любит стабильность и высокий процент уверенности в завтрашнем дне, вот моя Служба и держит этот процент с точностью до третьего знака, можешь не сомневаться. Преступность, в конце концов, неприятна, но привычна. А ненормальный суицид? Сообрази реакцию обывателя – сейчас нам только паники не хватает. Мои аналитики утверждают, что безнаказанно водить наше уважаемое население за нос мы сможем еще месяца три-четыре, а дальше ни за что не ручаются. Подобная информация имеет свойство проникать сквозь стены, несмотря ни на каких функционеров. Кардинал тоже не станет прикрывать меня до бесконечности, сам понимаешь. Кстати, он мне и посоветовал обратиться к тебе.

– Любопытно, – сказал Малахов. – А я-то тут при чем?

– Экспоненциальный рост. Удвоение частоты случаев самоубийств каждые семьдесят пять – семьдесят семь дней.

– Ну и что?

– Это эпидемия, Миша.

Одну секунду Малахов пытливо смотрел на Нетленные Мощи. Потом расхохотался:

– Как ты сказал?

– Эпидемия. И нечего ржать, как жеребец на случке. Ты не зритель, а я не комик Руди Мент, понятно?

– Прости, – сказал Малахов, вытирая глаза. – Не обращай внимания, все медики циники отвратные. Позволь только один вопрос вне регламента: ты когда-нибудь слыхал об эпидемическом суициде?

– Нет, – легко согласился Иван Рудольфович. – А ты до пятнадцатого года наблюдал хотя бы один случай английского пота?

Малахов промолчал. В словах Нетленных Мощей была доля правды, и эта доля, если ее выгрести из-под наносов, звучала более чем тривиально: все на свете когда-нибудь случается впервые. Даже ужасная пандемия с предельно точным названием – английский пот. Правда, она-то попыталась выкосить человечество не в первый раз, а как бы не в шестой, однако спустя почти пять веков после последней активации вируса о ней и думать забыли и даже начали полагать эту болезнь некоей разновидностью гриппа, пока она, вновь по привычке взяв старт на берегах Альбиона, не повергла полмира в постыдную панику, а вирусологов – в состояние мучительной и не менее постыдной беспомощности. Вот вам – грипп!.. Навалившись, как водится, справились, и вот тогда-то медленное, осторожное движение невидимых, как дрейф материков, подземных сил разродилось созданием – на руинах, на гумусе прежних бессильных структур – четвертой Службы, в дополнение к трем уже существующим, а часть кадетов Школы была переориентирована на новую специализацию. И вовремя: потери от ринувшегося в атаку пару лет спустя ВИЧ-7, передающегося воздушно-капельным путем, были сведены к теоретически достижимому минимуму, этой заслуги у Санитарной Службы не отнять…

Малахов налил себе сам и выпил залпом. В голове была только тяжесть – привычная и неопасная. И абсолютно никакой боли.

– Локализация? – спросил он.

– По всей Конфедерации. Есть основания полагать, что и за ее пределами.

– Что значит «есть основания»?

– В последние месяцы число нераскрытых тяжких преступлений резко возросло по всему миру. И количество несчастных случаев со смертельным исходом, представь себе, тоже. Статистика – точная лженаука, Миша.

Ого, подумал Малахов.

– Значит, ты хочешь, чтобы я взял себе это дело, так? – Он дождался подтверждающего кивка и жестом остановил собеседника, вновь открывшего было рот. – Очень хорошо. Давай рассудим логически, не возражаешь? Ты был со мною откровенен, я это ценю и в свою очередь постараюсь быть откровенным. Твоя байка об эпидемии – точнее, пандемии – смехотворна, ты знаешь это лучше меня. Погоди, дай сказать… Это первое. Явление, бесспорно, серьезное, но априори носит массово-психический характер и к санитарии никакого отношения не имеет, а, напротив, прямо касается Службы Духовного Здоровья Населения. Это второе. Теперь третье: тебе перед уходом не нужны неприятности, и ты готов мне намекнуть, что, разрешив с блеском твою задачу, я могу заработать себе второй срок полномочий, верно? Прости, ты сам хотел откровенности… В свою очередь, я, ничем особо не рискуя, имею полное право отказаться, пока мне не поставил задачу лично Кардинал. Это четвертое.

– Миша…

– Погоди, я еще не сказал «нет». Кстати, почему ты решил, что мои аналитики сильнее твоих? По-моему, как раз наоборот. Вообще, сколько человек владеет ключевой информацией?

– Кроме меня, тебя и Кардинала, еще шестеро. Ну, мой первый зам, понятно. Плюс команда под руководством начальника отдела специальных проблем: социопсихолог, психиатр, специалист по массмедиа, системный аналитик. Остальные не ведают, что творят. – Нетленные Мощи пожевал губу и вдруг, словно махнув рукой – хата сгорела, нехай горит забор, – заторопился. – Еще седьмой был, Миша. Филин Матвей Вениаминович, математик, специалист экстра-класса по каким-то разомкнутым и развернутым куда-то не туда системам, тут я пас. Опять же, фракталы, множества Мандельброта, что-то в этом ключе… Я не специалист. Он пользовался каким-то особым математическим аппаратом, боюсь, им самим и разработанным. Формально числился у аналитиков, руководил небольшой группой, фактически я ему ставил задачи сам. Теперь замену ему ищу, а все без толку – он ведь не мы с тобой, он гений был, где второго такого сыщешь? Не Школу же запрашивать – на черта мне администратор…

– Поделился бы опытом, – усмехнулся Малахов, – по каким критериям ты подбираешь математиков?

– Если он достаточно сумасшедший, я его беру, и часто не зря. Лишь бы на людей не кидался. – Нетленные Мощи потянулся было за бокалом и быстро схватился за вздрагивающую щеку. – Тик, черт… А если и ошибаюсь в выборе, то гоню не всегда. Иногда выгоднее нанять специальных мальчиков для битья – дискриминация посредственности облагораживает ум.

Малахов фыркнул.

– То-то ты меня отравой поишь… Шучу, шучу. Так что там случилось с твоим… ненормальным?

– Погиб пять дней назад, – кадык Нетленных Мощей жутковато дернулся, проталкивая в пищевод содержимое бокала. – За упокой…

Малахов поставил бокал на стол.

– Самоубийство?

Высасывая дольку лимона и одновременно смахивая слезу, Иван Рудольфович помотал головой:

– Возможно, но не доказано. Записки нет. По виду типичный несчастный случай… если бы за час до этого он не стер на своем компьютере все, что только смог стереть. Хотел бы я знать, что там было…

– Восстановить пытались? – спросил Малахов.

– Обижаешь, Миша…

– Значит, дело «мертвяк», так тебя понимать?

– Не так. Миша, я тебя прошу! Я!

– С чего ты взял, что я соглашусь? Мое дело – надзирать за скотомогильниками.

– Миша!

Свинцовый кирпич в голове понемногу рассасывался, и мало-помалу исчезала давящая тяжесть под черепной крышкой. Так бывало каждый раз после особенно сильных болей – когда «демоний» находил выход не лучший из возможных, не оптимальный, но и не самый проигрышный и, уж во всяком случае, – не смертельный.