Шанс для динозавра
Он замолчал, отдуваясь.
– И ты станешь новым императором? – полюбопытствовал дьявол.
– Там посмотрим. А почему бы, собственно, и нет?
– Игрок, – сказал Гама, качая головой. – Раз – и все на кон. Ва-банк. В казино таких любят.
– Нерискующий не выигрывает, – отрезал Барини. – Можешь не сомневаться, я и сам желал бы продвигаться тихой сапой. Не получается. Надо рискнуть. Восемьдесят процентов против двадцати. Это сейчас. Если будем ждать, то через пять лет, много через десять Империя меня раздавит, и что тогда? Начинай все сначала?
– Не хотелось бы действовать опрометчиво, – проговорил враг рода человеческого.
Барини вспыхнул.
– А мне не хотелось бы видеть своих друзей, не решающихся начать! – закричал он. – Двадцать лет! Двадцать лет подготовки! Для чего? Чтобы привыкнуть к нескончаемой этой подготовке? Чтобы никогда не перейти к главному делу? Чтобы всю жизнь промечтать о чем-то, да так и помереть с неосуществившейся мечтой? Это мы могли сделать и дома.
– Чтобы повысить наши шансы до максимума, в идеале – до ста процентов, – наставительно молвил Гама.
– Так не бывает, и вы оба это знаете! – Барини рассердился всерьез. – Сейчас шансы наилучшие, это я вам говорю. Дальше будет только хуже! Стократ хуже! Упустим время!
– Не волнуйся так, Толька, тебе вредно, – сказал дьявол Отто.
– Я волнуюсь? Я вне себя! Я камни грызть готов! – Барини качнул головой, как бы прислушиваясь к внутренним ощущениям. – Хм, волнуюсь… Слова-то какие!
– Слова обыкновенные, – вмешался Гама. – Ты не кипятись, ты излагай. Мы тебя слушаем.
– От вас, в общем-то, мало что требуется. – Князь овладел собой. – От тебя, – кивнул он на пророка, – одобрение и чуть-чуть рекламы. И денег, конечно. Двух тонн платины мне на первое время хватит. От тебя, – кивок в сторону дьявола, – тонна золота в слитках плюс небольшая помощь в Киамбаре и Магассау. Погасишь там эпидемию после того, как мои проповедники немного пошаманят на городских площадях. Ну и общее психологическое давление на противника: полеты днем, грозные знамения, не мне тебя учить.
– В Киамбаре и Магассау нет эпидемии… – начал было Отто. И осекся, сообразив.
– А должна быть, – закончил за него Барини.
– Понятно… Синяя лихорадка?
– Лучше вялая горячка. Смертность ничтожна, а больной ни на что не годен и воевать в Ар-Магор не пойдет.
– А ты гуманист! – сказал Отто с усмешкой. – Нет, я иногда просто любуюсь тобой: готов развязать большую войну, а сам переживает, как бы не наломать лишних дров. Мы ведь не людей спасаем, а человечество. Забыл?
– Вот и давай спасать его без лишних… вивисекций. Кто нам не мешает, тот пусть живет. Ты что-то имеешь против?
– Должность такая, – со вздохом ответил дьявол.
– Лицедей с манией величия. Не должность, а роль. Самая большая ошибка, какую ты можешь сделать, – играть эту роль по Станиславскому.
– Предлагаешь халтурить?
– Точно. Как на детском утреннике. Здесь публика благодарная, помидорами не закидает…
* * *Князь спустился с горы только утром. И не один: до самого низа лестницы его проводил благородно-седой старец в белых одеждах. Сам Гама! Рука об руку с князем!
Рейтары и слуги пали на колени. Три пилигрима, по виду – марайцы из торгового сословия, подошедшие только что и опасливо косившиеся на вооруженных унганцев, наконец поверили, что здесь им ничто не угрожает, и били земные поклоны, время от времени простирая руки к святому отшельнику. Разумеется, марайцы видели, как князь Унгана со смирением, не исключающим достоинства, опустился перед Гамой на одно колено, как перед господином, но господином духовным. И как седовласый старец возложил обе ладони на голову князя, они также видели. А раз видели, то разболтают об увиденном повсюду, что, собственно, от них и требуется.
Да об этом уже можно кричать на самых людных улицах марайских городов! Герцог давно уже не осмеливается вылавливать и казнить «премерзостных еретиков»; болтают даже, что герцог и сам бы не прочь принять новое вероучение, дабы наложить лапу на церковные земли, да не решается. Уж очень нехорошо лежит герцогство Марайское, как раз между Империей и Унганом.
Две силы. Одна явно, грубо толкает герцога к принятию окончательного и бесповоротного решения – другая толкает исподволь, скорее соблазняет, чем толкает. Империя грозна, зато Унган силен и богат. По странному стечению обстоятельств, его обходят стороной моровые поветрия, а неурожаи никогда не кончаются голодом. Крестьяне там не бунтуют, а марайские голодранцы толпами бегут в Унган, обходя дорожные заставы. С какой стороны ни глянь, все соблазн!
Сцена благословения кончилась. Слуги князя седлали коней. Коленопреклоненные марайцы остались внизу – обернувшийся на миг Гама знаком показал им: ждите. Когда придет время говорить с пророком, он сам даст знать. Возможно, раздастся голос, идущий прямо с неба, – ходят слухи, что такое бывало не раз. Быть может, над каменной лестницей появится сотканное из воздуха изображение пророка, жестами приглашающее подняться, или случится иное знамение, столь же удивительное, сколь и понятное пилигримам. Наконец, может произойти истинное чудо: сам Гама еще раз спустится вниз. Хотя вряд ли: пилигрим пилигриму рознь, а пророку свойственно чувство меры. Простым же смертным подобает смирение – жди, пока позовут. Особенно если дано понять: рано или поздно дождешься.
В это самое время пророк Гама, запыхавшийся после долгого подъема по крутой лестнице, хмуро пил сливянку.
– Проводил? – спросил Отто.
Вопрос не нуждался в ответе.
– Благословил?
Гама кивнул.
– Что ты не вляпался спьяну в одну из своих ловушек, я и сам вижу, – с усмешкой заметил нечистый. – А что Толик… пардон, его светлость князь Барини?
– Уехал.
– Значит, процесс пошел, – констатировал дьявол. – Вот оно как. Пошел, значит…
– Процесс давно пошел, – возразил пророк. – Сегодня он лишь вступил в новую фазу. Возможно, решающую. Ты не рад?
– Да как тебе сказать… – Отто потянулся было к сливянке, но перехотел и сел прямо. – Черт, хватит мне пить… Я не рад, если честно. И ты не рад. Мы привыкли играть свои роли, кое-чего добились и психологически уже почти готовы успокоиться – тут он прав на все сто. «Так начинания, вознесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия». Оно и есть. Мы опухли от ожидания. Если не начать сейчас, потом мы уже не начнем никогда. Будем играть на удержание счета… Ему это лучше видно – он князь.
– А ты князь Тьмы.
– Я пугало для дураков и шут гороховый. А еще я, как сейчас выяснилось, трус, перестраховщик и лентяй. Как и ты, кстати.
Гама усмехнулся.
– Не казнись, лучше сливянки выпей. Хорошее у горцев пойло, терпкое только… Не хочешь? Ну, я один… Трус, говоришь? А что тебя, собственно, пугает? Не Толика – у него голова в закладе – и не меня – про себя я знаю, – а тебя? Ты-то чем рискуешь? Кроме смысла жизни, понятно.
– Им и рискую.
– Значит, лучше терпеливо дожидаться, когда дичь подойдет под выстрел, и не выстрелить из опасения промахнуться, так? Дескать, будет другой случай? Не будет.
– Он тебя убедил, – заявил враг рода человеческого, подняв тощий желтый палец.
– Почти. Сомнения еще есть. Как и у тебя. Сомнения есть – серьезных возражений нехватка. А значит, он прав… и мне жаль его.
– Во всяком деле есть две стороны, – наставительно проговорил Отто, – а именно: плохая и очень плохая…
– А хорошей нет?
– Не дождешься. Впрочем, виноват, есть еще третья сторона: хуже некуда.
– Не ерничать не можешь?
– Профессия такая, – хмыкнул Отто. – Короче. Вот плохой вариант: Унган громит Империю, разносит ее вдребезги, а потом начинает собирать осколки и варить то же блюдо под новым религиозно-идеологическим соусом. Получится?
– Это я и хотел бы выяснить, – сказал Гама. – Способен ли Унган одолеть Империю в войне?
– Способен. Его светлость Толик не сидел сложа руки. Кстати, лет через сто Империя развалилась бы и без него… центростремительные тенденции, знаешь ли, объективный исторический процесс… Все эти короли и герцоги спят и видят, как бы отделиться. То-то и оно: удастся ли собрать их земли вновь за время жизни человека? Сомневаюсь. Предстоят столетия войн, как в феодальной Японии. Даже хуже: японцев все-таки объединяла религия, а здесь – наоборот. И можешь не сомневаться: религия в новой куцей Империи начнет эволюционировать, применяясь к обстоятельствам текущего момента. Мне страшно и подумать, во что превратится учение твоего имени.
– Понятно. – Гама поморщился. – И это ты называешь плохим вариантом? Религия изменится по духу? Гм… не думаю, что изменится фатально. Войны, кровь? Они в любом случае неизбежны – люди есть люди, история есть история. Ладно, какой вариант, по-твоему, очень плохой? Империя громит Унган?
– Именно. Такой исход войны менее вероятен, но, согласись, тоже не исключен. И тогда нам придется начать всю работу сначала. Наши возможности влиять на события ограничены. Конечно, от крайности я могу полетать над имперскими войсками на флаере да пальнуть разок-другой, чтобы разбежались… Могу накидать по Империи очагов эпидемий – и сделаю. И все же у меня нет полной уверенности. Война была, есть и останется делом в какой-то степени вероятностным, нет?
– Да. Гм… любопытно, какой же вариант ты считаешь наихудшим? Доставай своего кролика, фокусник.
– Я имею в виду такое развитие событий, которое мы предсказать не можем, – очень серьезно сказал Отто. – Неучтенный фактор или случайность в ключевом месте в ключевое время. Дела могут пойти таким образом, что мы не будем знать, где и как нам следует вмешаться в события, чтобы направить их куда надо. Тут масса разных вариантов, все не просчитаешь… от стихийного бедствия до измены кого-нибудь из нас общему делу.
– Даже так?
– Н-ну… это просто отвлеченный пример. Хотя мы ведь тоже люди. Друзья, да. Вот только жизнь такая подлая штука, что… Ладно, замнем. Не хочу об этом говорить.
– Ты уже сказал, – спокойно произнес Гама. – Продолжай. По-твоему, Барини ищет войны единственно ради того, чтобы скинуть императора и самому занять его место?
– Я не сказал насчет «единственно», – запростестовал Отто. – Я лишь имел в виду, что среди многих его резонов наверняка есть и такой, и дьявол знает, что будет дальше… то есть тьфу, что это я?.. Дьявол – и тот не знает! – Он всхохотнул.
– Не знает и пророк. – Гама помолчал. – Вот ведь как… Ему положено знать, а он не знает. Гм, а ведь ты правду сказал. Одно пророк знает точно: как бы тщательно люди, князья, пророки, дьяволы ни планировали большое дело, результаты его будут совсем не похожи на то, что планировалось. Почему – не знаю. Знаю только, что всегда так было.
Помолчал и добавил уверенно:
– И всегда будет.
Глава 3
Корабль был великолепен. Барини облазил его сверху донизу, задавая каверзные вопросы, получая толковые ответы, одобрительно мыча и с наслаждением вдыхая ноздрями запах кремень-дерева. Прочнейшие доски палубного настила, лежащие на мощных бимсах, не имели ни одного известного корабельщикам-речникам изъяна. Обшивка бортов – двойная, с пробковой прокладкой, смягчающей таранные удары океанских валов. Частые шпангоуты укреплены вдесятеро прочнее, чем на самой крепкой речной барке. Штурвальное колесо, заменившее прежние румпели, поднято на высокую кормовую надстройку. Мачты невысоки, а балласт достаточно тяжел, чтобы опрокинутое набок судно могло самостоятельно выправиться. Все снасти тщательно отобраны и испытаны на прочность.
Да, корабль был хорош. Он был даже красивее тех корабликов, что до сих пор украшают в Унгане шпили храмов Всеблагой церкви. Но там – хрупкая и страшная своей хрупкостью красота. Безнадежная красота смерти ради других. В таком вот кораблике – утлой лодчонке, провонявшей рыбой, – был казнен океаном святой Акама. Лодчонку, вынесенную в море течением Лейса, швыряло недолго – всего лишь до первой настоящей волны, – а толпа на берегу, конечно же, улюлюкала, не ведая, что скоро начнет строить храмы в честь святого и украшать их шпили золочеными игрушечными корабликами.
Было время, когда имперские власти казнили еретиков водой. Потом на каком-то там по счету Соборе Всеблагой церкви возобладало мнение, что казнь через утопление кощунственна. Тогда, исходя из здравого убеждения, что огонь есть полная противоположность воде, инакомыслящих стали жечь на площадях перед храмами, увенчанными игрушечными корабликами… Очень красивыми корабликами.
Здесь была совсем иная красота – красота мощи, прочности и целесообразности. Широкий корпус. Тяжелый киль. Низкие крепкие мачты. Невысокая скорость, зато прекрасная остойчивость и, наверное, хорошая всхожесть на волну. Барини одобрительно похлопал ладонью по мачте. Да, такой корабль не развалится, приняв бортом удар океанской волны. Он поборется. Быть может, в особо благоприятных обстоятельствах он поможет унганцам достичь Сказочных стран, лежащих за непроходимыми Туманными горами. А уж если совсем повезет и если на то будет воля кормчего, эта посудина переплывет и океан, позволив людям увидеть два материка, еще не известные здешнему человечеству…
Неистовый фанатик и гениальный корабел Буссор превзошел-таки себя. Этот корабль – шедевр. Он много лучше первого, сгоревшего вместе с верфью. Буссор тогда чуть не умер с горя, но оправился и убедил Гильдию унганских купцов выделить средства на новую попытку.
Сейчас он переминался с ноги на ногу перед грузно восседавшим на табурете князем – маленький нелепый человечек с воспаленными глазами и ладонями в занозах. С верой в несбыточное, недюжинным талантом и потрясающим упорством. И, глядя на него, князь делал над собой усилие, чтобы взглядом или мимикой не выдать жалость. Потерю второго корабля Буссор навряд ли переживет…
Но разве можно позволить ему достичь цели, к которой он шел всю жизнь, борясь с невозможным, падая в бездну отчаяния при неудачах и вновь находя в себе силы бороться?
Ни в коем случае нельзя. Не сейчас. Лет через сто при удачном стечении обстоятельств – еще может быть. Но лучше через двести.
Парадокс: вот такие люди, как Буссор, как Гах, как Вияр, как Фратти, суть соль этой земли, но они же и главная ее беда. Средневековье перезрело, и джинн готов выскочить из заплесневелой бутылки. Джинну все равно, что там перезрело или недозрело, – лишь бы вынули пробку.
Двадцать лет назад троим землянам стало понятно, что сама география планеты дает потрясающий шанс изменить вектор развития местной цивилизации. Гигантский континент, образованный в древнейшие времена столкновением трех материков, до сих пор оставался единственным местом обитания разумных прямоходящих. Да и то не весь: смятая в складки материковая кора вздыбила горы, уходящие сверкающими вершинами в стратосферу, и отделила южный субматерик. Восточный субматерик теоретически был доступен в обход главенствующих горных систем – но решительно никому не нужен. Ни один находящийся в своем уме правитель не послал бы армию коченеть на перевалах Холодного хребта, тонуть в Великих болотах, вновь карабкаться на горы – и все ради того, чтобы наловить рабов, которых к тому же практически невозможно сохранить живыми на обратном пути. Ни на что другое восточные земли не годились. Там не было государств – лишь дикарские племена, не достигшие уровня варварства. Сказки о платиновых и золотых самородках, устилающих берега тамошних рек, так и остались сказками.
Если бы не океан, иногда обманчиво-спокойный, но куда чаще яростно штормящий! Если бы он, проклятый Всеблагой церковью, не топил корабли!
Для Буссора океан был личным врагом. И упрямство лучшего корабела этой планеты уже не первый год было личной проблемой Барини. Гениальный инженер и фанатик идеи мореплавания нравился князю, но… уж лучше бы он строил речные барки!
Дожил бы, пожалуй, до старости. И когда-нибудь умер бы богатым человеком в своем доме, окруженный многочисленным семейством. Завидная доля, предел мечтаний для девяноста девяти процентов людей этого мира…
– Сколько времени займет достройка и оснастка? – спросил Барини, прогнав лишние мысли.
– Не более двух месяцев, ваша светлость. – Буссор кланялся и судорожно облизывался, нервничая. – Также потребуется время на набор и обучение команды…
– Не спешат рыбаки наниматься в матросы, а?
– Не очень-то поспешают, ракоеды, – вздохнул Буссор. – Понятное дело: трусят. Кто за долги последние штаны продал, те да – куда им деваться… А кто при своей лодке да при семействе – те ни в какую. Зачем, говорят, нам на верную смерть идти. Я им: на таком-то корабле какая может быть смерть? Все равно не верят.
– Может, преступников тебе подарить? – спросил Барини. – Не разбойников, конечно, а тех, кто сидит за неуплату налогов или, скажем, за нечаянное убийство. Добровольцы найдутся, пусть искупают грехи. Возьмешь?
– Возьму! – Буссор мигом воспрял духом. Даже глаза заблестели. – Бог да благословит вашу светлость!
– Благословит, благословит, – отмахнулся Барини. – А теперь давай-ка еще раз: как ты собираешься вывести эту посудину в море?
– По паводку, ваша светлость. Как Халь вздуется, так мы и пойдем по течению. Сперва до Амая, а там уж до самого моря. Легко дойдем.
– Значит, не раньше весны?
– Не раньше, ваша светлость… – Буссор сразу приуныл.
– Думаешь, успеешь по паводку пройти амайские теснины?
– Придется успеть, ваша светлость…
– Ну допустим. А потом?
– До поздней весны простоим в устье Амая, – продолжал докладывать Буссор. – Там и примем товар. А как весенние бури пойдут на убыль, пойдем и мы. На запад, а там и на юг…
У него может получиться, думал Барини, слушая. Корабль хорош, план разумен. Вот ведь выискался доморощенный Васко да Гама! Сказочные южные страны ему подавай! Нет там стран, и людей там нет, некого облапошить торговлей цветными тряпками, и некого заставить работать на заморских могущественных господ, повелителей морей. Правда, не с кем и воевать. Зато придется самим собирать диковины, искать драгоценные камни и металлы, пробовать на вкус небывалые пряности, рискуя отравиться…
Все они готовы к этому. И Буссор – первый. А не он, так другой. Через десять лет, через двадцать. Попытки еще будут, и какая-нибудь из них увенчается успехом, принеся не только чистый доход, но и опыт, бесценный опыт!
Но что будет потом? Какую цену придется заплатить этой цивилизации за обладание морями? И сколько веков, если не тысячелетий, платить проценты?
Они не задумываются об этом.
Все люди таковы, в каком бы мире они ни родились. Земляне в точности такие же. Покинув планету-колыбель, они принимаются искать в космосе братьев по разуму.
И не находят.
Многие – их гораздо больше – ищут выгоду и тоже не находят.
Потому что дальние сказочные страны надо искать за морями, а не в полосе прибоя.
И они ищут. Напрасно ищут. Ибо Вселенная бесконечна, чего не скажешь о человеческой жизни.
Потом – гораздо скорее, чем диктует элементарная логика, – их терпение истощается. Тогда они утрачивают всякий интерес к поискам, полностью зацикливаясь на решении собственных проблем, которых всегда много и все неотложные…
И это первый шаг к вырождению, потому что история как осыпь: кто не карабкается наверх, тот сползает вниз. А за вырождением нет уже ничего… совсем ничего. Пустота. Последние люди, доживающие свой срок, и планета с растраченными неизвестно зачем ресурсами.
– Постой-ка, – прервал Буссора князь. – Ты собираешься зайти в Чипату?
– Либо в Чипату, либо в Хонсу, ваша светлость. Пополниться водой… да и бурю там хорошо переждать. Большая закрытая бухта, очень удобная. Я видел, я знаю. Местные рыбаки там рыбачат и соленой воды не боятся.
– А тебя не смущает, что Хонса и Чипату лежат на территории враждебного нам королевства Магассау?
Буссор не растерялся.
– Я совершенно уверен, что к тому времени Хонса и Чипату будут принадлежать вашей светлости! – лихо отбарабанил он.
Барини усмехнулся про себя. Ай да корабел! Обтерся за столько-то лет, разворачивая перед владыками фантастические прожекты, худо-бедно понабрался умения хитрить и льстить. Годами добивался аудиенций, лебезил перед вельможами и фаворитками, терпел насмешки пустоголовых аристократов, много раз рисковал угодить под церковный трибунал… и вот нашел унганского князя.
А князь его убьет. Рано или поздно князю придется сделать это, потому что тем, кто норовит заглянуть в Неведомое, вредно опережать свое время. Под любыми предлогами князь Барини оттянет начало великого плавания минимум на год. Так и так Буссор понадобится для завершения постройки флотилии барок и устройства волоков между реками Амай и Лейс. Потом, возможно, понадобится еще для чего-нибудь.
И все же в конце концов его придется отпустить.
Ему придется исчезнуть в океане. Радиоуправляемая мина на борту среди мешков с товаром, сигнал на подрыв – чего проще? Волны выбросят на берег несколько досок. Быть может, это охладит воспаленные головы мечтателей, грезящих о покорении морской стихии?
Пять к одному, что корабль Буссора погибнет без постороннего вмешательства в полосе рифов южнее Горячего мыса. Но лучше подстраховаться.
– У вас, кажется, есть сын, Буссор? – перебил корабела князь.
– Д-да… – Сбитый с толку Буссор заморгал. – Есть сын, ваша светлость…
– Сколько ему? Лет десять, я не ошибаюсь?
– Девять, ваша светлость.
– Не берите его с собой в плавание. Я сам позабочусь о нем во время вашего отсутствия. – Барини встал, а Буссор все продолжал моргать, еще не осознавая, что князь сказал ему «вы». – Ну что ж… я доволен. Хорошая работа, фьер Буссор. – Барини хлопнул по плечу вспотевшего от волнения корабела. – Да-да, вы не ослышались, именно фьер. С этой минуты вы дворянин. Сегодня же зайдите в департамент геральдики, а вечером я жду вас на ужин. До вечера, фьер Буссор!
Что можно сделать для человека, которого собираешься тайно убить?
Немногое. Сделать его родоначальником нового дворянского рода. Зачислить его сына в школу на казенный кошт, чтобы подростком не болтался по притонам, а готовился к экзаменам на первый чин. Возможно, подбросить деньжат, а то и подарить какое-нибудь захудалое именьице.
Чуть-чуть успокоить совесть.
И, разумеется, соблюсти приличия.
* * *– Фитиль вздуй… Целься… Пли!
Первая шеренга нестройно выпалила. Шагах в сорока от нее набитые тряпьем мешки – мишени – нестройно дернулись. Не все. Поплыл по ветру пороховой дым.
– Не стоять! Не пялиться! Ежовый мех! У тебя что, дерьмо в башке? Разворот кругом – и в хвост! Вторая шеренга… целься… пли!
Лейтенант орал, зверски выкатывая глаза на подчиненных и временами бросая опасливый взгляд на наблюдавшего за экзерцицией князя. Новобранцы очень старались не оплошать, в результате чего то и дело спотыкались на ровном месте, роняли аркебузы и путали строй. В мире, где родился князь Барини Первый, он же Толя Баринов, это явление носило краткое название – «визит-эффект». Здесь до такого еще не додумались, и если солдат плохо выполняет команды и даром жжет порох – виноват, безусловно, офицер. Вот почему лейтенант багровел, кусал от злости ус и старался взять глоткой. Получалось не очень.
Князь ничего не сказал. Князь просто-напросто взял аркебузу из рук растерянного молоденького солдата, занял его место в последнем ряду и, переступая маленькими шажками вперед вместе с шеренгой, без суеты, но быстро зарядил оружие – засыпал в дуло пороховой заряд, вложил пыж и пулю, утоптал шомполом, подсыпал пороху в затравочное отверстие, дунул на фитиль… Выпалив в свою очередь, быстро отошел в последний ряд, вернул солдату оружие. Улыбнулся отеческой улыбкой: вот так, мол, надо. И дивно: дело явно пошло на лад, и никто больше не ронял аркебуз, и мешки с тряпьем стали вздрагивать чаще…
Говоря по совести, мало что приходилось выдумывать с нуля. Тактику залповой стрельбы Барини вчистую стянул у испанской пехоты, латы и шлемы кавалерии – у «железнобоких» Кромвеля. Об артиллерии он знал мало, но не нужно быть гением, чтобы после нескольких неудач освоить литье орудийных стволов вместо склепывания их из железных полос и нарисовать на бумаге лафет – частью по памяти, частью из соображений здравого смысла.
Не видать бы Унгану независимости, если бы не бомбарды новейшего образца, лишь по инерции называемые бомбардами, а не пушками. А много ли их участвовало в битве при Лейсе? Теперь совсем иное дело: Литейный двор работает день и ночь, только успевай подвозить медь и олово, крутятся от водяных колес сверла величиной с хорошее бревно, растачивая каналы орудийных стволов, крутятся малые сверла для ручного оружия, резчики едва успевают изготавливать ложа и приклады для стволов аркебуз, что лежат под навесом, как дрова, каторжники добывают все больше руды, в предгорьях Холодного хребта стучат топоры, вырубая последние леса…