Последний адмирал Заграты
«Ладно, посмотрим, как ты себя проявишь в открытом бою…»
Король поднялся на пригорок, передал трость адъютанту и навел бинокль на противоположный берег, изучая укрепления мятежников. Офицеры осторожно потянулись следом. Яркие мундиры королевской свиты были прекрасной мишенью, однако огонь мятежники не открыли. Складывалось впечатление, что они видели только тех, кто выходил на мост.
– У них «Шурхакены», – угрюмо сообщил Махони. – А чуть дальше, на опушке, стоят две «Марту».
– Если у них есть «Марту», мы не сможем использовать импакто, – мрачно отозвался Генрих, пытаясь отыскать указанные генералом цели. – Я не хочу рисковать.
– Цеппели могут бомбить с недоступной для пушек высоты, – возразил Махони.
– Но с какой точностью? – саркастически поинтересовался король. – И что будет, если бомбы окончательно разрушат мост?
– Всадники не пройдут по остаткам пролета, выбивать мерзавцев должна пехота, – произнес полковник Алистер, закончив изучать мост с помощью блестящего золоченого, украшенного монограммой бинокля. После чего покосился на помрачневшего Махони. – Подтянем «Шурхакены», несколько полевых орудий и под их прикрытием…
– Старый мост в наших руках, – подал голос полковник Роллинг, командир бригады бронетягов.
И блестящий Алистер понял, какую блестящую глупость только что сморозил.
– Как только мы переправим на тот берег хотя бы роту драгун, мятежники уйдут, – закончил Роллинг.
Он постарался, чтобы замечание прозвучало максимально корректно, ни в коей мере не задело чувств Генриха и его подданных. Из всех старших офицеров королевской армии Роллинг единственный обладал опытом боевых действий, но он был чужаком, наемником, а потому обычно его мнение интересовало загратийцев в последнюю очередь.
– У Старого моста нас может поджидать засада, – глубокомысленно изрек Махони.
– Верно! – поддержал генерала Алистер. – Они могли выкопать ямы, и кавалерийская атака захлебнется. В первых рядах должна идти пехота…
– По Старому мосту ходят паротяги, а значит, пройдут и бронетяги, – продолжил Роллинг. – Я сниму с платформы одну машину, и под ее прикрытием выдвинем на тот берег драгунский эскадрон. Но ставлю два цехина против бумажной марки, что мятежники уйдут еще до того, как мы закончим снимать бронетяг с платформы. – Подумал и добавил: – И засады там никакой нет.
В конце концов, он нанимался воевать, а не беречь чувства напыщенных болванов.
– Почему вы так думаете, Роллинг? – поинтересовался король.
– Потому что Нестор сделал здесь всё, что хотел, ваше величество, – немедленно ответил наемник. – Если бы он хотел взорвать мост полностью, он бы его взорвал. Если бы он пожелал захватить Старый мост – он бы его захватил.
Махони покраснел, но сдержался, пообещав себе при случае подгадить не по чину говорливому наемнику.
– То есть Нестор решил задержать нас, чтобы успеть подготовиться к обороне Зюйдбурга? – уточнил король. – Это вы хотите сказать?
– Нестор задумал снять нас с поезда, ваше величество, – объяснил Роллинг. – Я больше чем уверен, что в настоящий момент его люди разбирают пути лигах в десяти к югу. А может, уже разобрали и приступили к следующему участку.
Генриху очень хотелось спросить: «И что же нам делать?», но он вовремя сообразил, что такая постановка вопроса серьезно уронит его авторитет. Поэтому король выдержал паузу, вновь посмотрел в бинокль, словно стараясь отыскать портящих железнодорожные пути рабочих, и лишь после этого осведомился:
– Что вы предлагаете, Роллинг?
– Не поддаваться, – спокойно ответил наемник. – Необходимо выдавить мятежников с левого берега, закрепиться и начать ремонт моста. Одновременно создать подвижное соединение в составе двух драгунских полков и четырех бронетягов и выдвинуть его вдоль железнодорожных путей под прикрытием обоих импакто. При грамотных действиях это соединение сможет плотно контролировать до сорока лиг дороги. Еще столько же будут просматривать импакто.
– А через восемьдесят лиг нас снова будут ждать разобранные пути? – презрительно уточнил Алистер. Ему очень не хотелось отправлять два полка на вражескую территорию: если хитрый Нестор их разобьет, король будет недоволен, что плохо скажется на блестящих пока карьерных перспективах.
– Скорее всего, пути действительно будут разобраны, – пожал плечами Роллинг. – Придется взять с собой необходимые для ремонта материалы.
– Нестор может разобрать всю ветку, вплоть до самого Зюйдбурга, – грубовато произнес Махони. – Мы потеряем время.
– Мятеж – штука тонкая, основанная на эмоциях, – не согласился Роллинг. – Первые победы воодушевили население, однако осознание медленно, но неотвратимо приближающейся армии заставит людей нервничать. Наша неспешность посеет в них страх. Опять же – приближается время сева, так что время работает на нас.
– Не уверен, – задумчиво произнес король. – Не уверен…
Тридцатитысячной загратийская армия была только на бумаге, в отчетах казначейства да статистических выкладках. Как только дошло до настоящего дела, выяснилось, что выставить всю ее против мятежника не представляется возможным. Четыре тысячи солдат и офицеров перешли на сторону мятежника, еще четыре тысячи пришлось разбить на бригады и разослать по северным провинциям, в помощь гарнизонам, не справляющимся с расплодившимися разбойниками. Четыре тысячи человек: три пехотных и один драгунский полк при поддержке двух бронетягов, остались в столице. Две тысячи рассеяны по северным гарнизонам… Вот и получается, что двенадцатитысячному войску Нестора Генрих смог противопоставить всего шестнадцать тысяч человек. Девять пехотных и шесть драгунских полков. Перевес есть, но уже не столь значительный, каковым представлялся раньше.
Но еще больше настроение королю портил оставленный в столице Джефферсон, который сообщал, что обстановка ухудшается, народ неспокоен, и чем быстрее армия вернется в Альбург или же туда долетит весть о безоговорочной победе над мятежниками, тем лучше. У старого полицейского генерала было много недостатков, однако склонность к истерикам среди них не числилась, а значит, отправленные в северные провинции войска не справляются, и необходимо как можно скорее продемонстрировать силу. Подавить мятеж и тем развязать себе руки для успокоения северян.
Генрих вернул адъютанту бинокль, взял свою трость и распорядился:
– Карту!
Он прекрасно представлял оставшийся до Зюйдбурга путь, однако расстеленная на земле карта добавляла импровизированному совещанию внушительности. Пригорок, полуразрушенный мост, засевшие на той стороне пулеметчики – при желании можно было представить пороховой дым, идущие в атаку войска и крики «Ура!». Героический, если вдуматься, эпизод, придворные художники наверняка отразят его в величественной картине «Форсирование Касы».
– Между Касбриджем и Зюйдбургом около четырехсот лиг. – Кончик королевской трости последовательно указал на один город, на второй, а после прочертил путь. – Железная дорога и Южный тракт идут параллельно, серьезных препятствий нет… Сколько времени уйдет на починку моста?
Алистер придал физиономии недоуменное выражение. Махони пожал плечами.
– Двое суток, – негромко доложил Роллинг.
– Это ваше предположение?
Король хотел немного осадить наемника, чтобы остальные офицеры не чувствовали себя совсем уж дураками, однако вышло только хуже.
– Спросил у местных инженеров, как только узнал, что мост поврежден, – сообщил Роллинг. – Сначала они просили четыре дня, но я рассказал, что во время войны саботажников принято вешать, и они согласились с тем, что работы можно ускорить.
Махони и Алистер стояли, будто оплеванные.
«А ведь Роллинг, несмотря на чин, всегда был самым незаметным из всех армейских офицеров, – подумал Генрих. – И вот, на тебе: вешать саботажников. Волей-неволей пожалеешь, что Заграте не приходилось воевать».
С тех пор как захлопнулись Вечные Дыры и люди стали путешествовать между мирами на цеппелях, межпланетные войны практически сошли на нет: ни одно государство Герметикона не было в состоянии построить флот вторжения нужного размера. Да и не собиралось строить, потому что все помнили попытки захвата Бахора и Хансеи, закончившиеся позорным бегством остатков посланных войск. Генералы герметиконских армий проанализировали те события и сделали правильный вывод: в мелких и бедных мирах война способна принести успех, в крупных – никогда. А потому Заграта, с ее сорокамиллионным населением, чувствовала себя в безопасности.
В результате королевская армия, даже самые лучшие ее части, была начисто лишена боевого опыта – подавление мелких бунтов не в счет, – а у офицеров, обучавшихся в престижных лингийских и каатианских военных академиях, отсутствовала боевая жесткость, которую с такой легкостью и такой естественностью продемонстрировал Роллинг. Да и не подкрепленные постоянным применением навыки постепенно терялись.
– Мы перейдем Касу по Старому мосту и двинемся на юг, – медленно произнес Генрих, внимательно глядя на сосредоточенных офицеров. – С собой я возьму бронетяги, импакто и кавалерию. Полковник Роллинг, полковник Алистер, начинайте выгрузку войск.
– Слушаюсь, ваше величество.
– Слушаюсь, ваше величество.
– Генерал Махони, вы остаетесь в Касбридже. Ремонтируете мост, после чего выдвигаетесь следом. Учитывая разницу в скорости, вы догоните нас примерно вот здесь, в двухстах лигах южнее, сразу за Салуанскими холмами.
– А если пути будут разобраны? – хмуро поинтересовался генерал.
Сначала Махони почувствовал обиду – его, главнокомандующего, оставляют в тылу! Позор! Оскорбление! Потеря лица! Он даже хотел бросить Генриху что-нибудь резкое, однако почти сразу сообразил, что король доверил ему половину армии. А это, как ни крути, высокая честь.
– Если пути будут повреждены, мы встретимся еще ближе к Зюйдбургу, – пожал плечами Генрих и тяжело оперся на трость. – Не волнуйтесь, генерал, без вас мы веселье не начнем. Нам нужны пехота и артиллерия.
– Нестор хотел ссадить нас с поезда, ваше величество, – мрачно произнес Роллинг. – Мне жаль, что у него получилось.
– Слабак, – прошипел Алистер.
Король дружески потрепал блестящего командира блестящих драгун по плечу и поинтересовался:
– Вы подозреваете подвох, Роллинг?
– Идет война, ваше величество. Война – это путь обмана. А Нестор дер Фунье, насколько мне известно, – человек войны.
А еще на войне время становится столь же ценным, как в Пустоте.
Совет Роллинга был хорош всем, кроме одного – он затягивал кампанию недели на две, а то и на месяц. Этого времени у короля не было.
– Нестор планирует дать сражение у Зюйдбурга. Разведчики докладывают, что вокруг города возводятся укрепления, а на заводах паротяги переделывают в паршивое подобие бронетягов. Нестор понимает, что лишь грамотная оборона позволит ему устоять против моей армии, но… Но он ошибается. Мы его сокрушим!
– Да! – Алистер топнул ногой.
– Да! – Махони сжал кулаки.
– Да, – вздохнув, кивнул Роллинг. – Наверное.
Но в ушах Генриха стояла другая фраза наемника: «Война – это путь обмана».
Война – это путь обмана.
Путь обмана…
Глава 3,
в которой Дорофеев изучает историю вопроса, Помпилио нанимает Мерсу, Мерса предает Помпилио, Вебер тренируется, а Бабарский и Галилей шляются по темным подворотням
– Да здравствует король! Да здравствует Трудовая партия! – провозгласил оратор, и весьма приличная по меркам Альбурга толпа – человек двести, не меньше – разразилась одобрительными воплями.
– Да здравствует свободная Заграта!
– Отстоим наш мир!
– Диктатура не пройдет!
– Не пройдет!
Зажигательный рев собравшихся привлекал внимание, и к толпе присоединялись всё новые зеваки. Ремесленники, крестьяне, сезонные рабочие, их было больше всего, однако стояли в толпе и другие люди. Одетые в чистые выходные костюмы и прогулочные платья рантье, чиновники, инженеры… И не просто стояли, а одобрительно кивали и поддерживали оратора:
– Да здравствует свободная Заграта!
Либералы, с удовольствием разделяющие «передовые» взгляды и с презрением относящиеся к «замшелой монархии».
– Да здравствует Трудовая партия!!
Оратор передохнул, наслаждаясь приветственными воплями послушной толпы, после чего приступил к основному выступлению:
– Граждане свободной Заграты! Ужасное преступление королевской полиции должно стать последним пятном на совести этих бешеных псов! Их челюсти готовы сомкнуться на завоеваниях нашей демократии…
Наглые слова оратора заставили Баззу Дорофеева скривиться – безобразный шрам от сабельного удара, пересекающий лоб и левую щеку капитана, придал лицу угрожающее выражение, – однако он промолчал. Расплатился с возницей, оставив на чай две марки ассигнациями, выбрался из коляски, одернул белоснежный парадный мундир офицера Астрологического флота Герметикона и мрачно осмотрелся.
За те два года, что «Амуш» не приходил на Заграту, привокзальная площадь не изменилась. Старинные дома с черепичными крышами, большой фонтан, в центре которого улыбается каменный Альстер II Шутник – веселый король лично спроектировал памятник себе, – и коричневая громадина вокзала. Всё на месте. Если что и поменялось, так это люди, которые… которые, по мнению Дорофеева, должны были проводить воскресное утро где угодно, но только не на подозрительном митинге. В памяти Баззы загратийцы остались добродушным и приветливым народом, уважающим королевскую власть и далеким от сомнительных идей. Но с тех пор как наемная коляска вкатилась на столичные улицы, капитан не увидел на лицах прохожих ни единой улыбки. Подобие веселья наблюдалось только у митингующих, однако слова оратора вызывали не радость, а веселую злобу.
– Мы должны строго судить преступников в золотых погонах!
– Да! Да!!
– Всё правильно!
– Мы требуем принятия четких законов, защищающих права…
Базза покачал головой, поднялся по ступенькам – швейцар предупредительно распахнул тяжелую дверь – и вошел в прохладный полумрак холла Клуба цеповодов.
«Надеюсь, здесь я найду ответы…»
Потому что, как бы цепари ни отнекивались, именно они считались главными сплетниками Герметикона. И считались заслуженно. Новости и слухи цепари разносили между мирами куда быстрее газетчиков, а потому за точной информацией знающие люди шли в портовые кабаки. Или Клубы цеповодов. Если, конечно, их там ждали.
– Добро пожаловать, синьор Дорофеев! Рад видеть вас снова.
Базза отдал фуражку лакею, рукой пригладил каштановые волосы и только после этого посмотрел на улыбающегося распорядителя.
– Взаимно, Гуго. Как в этом году с вином?
Мимику левой, изуродованной шрамом половины лица Базза контролировал с огромным трудом, а потому даже дружелюбные его улыбки выглядели несколько… натянутыми.
– В прошлом году урожай был лучше, вы оцените.
– Отлично.
Дорофеев покосился на свое отражение в зеркале, еще раз поправил мундир и прошел в главный зал.
Который, к его удовольствию, ничуть не изменился.
Облицованный серым камнем камин, бездействующий по причине теплой погоды, мягкие кресла, в которых так приятно полулежать, ведя неспешную беседу, толстые, скрадывающие шаги ковры на полу и обязательная для каждого отделения Клуба мраморная доска с именами самых великих цеповодов Герметикона. Открывал список Оскар дер Шет, легендарный капитан, командовавший самым первым цеппелем Этой Эпохи. А седьмым, предпоследним, значился Якоб Дорофеев, родной прадед Баззы, считающийся национальным героем Верзи.
«Господа…»
Дорофеев отсалютовал великим, после чего внимательно оглядел расположившихся в зале капитанов. Компания вольных торговцев небось прикидывают, как загрузить в свои цеппели побольше беженцев. Пара галанитов в форме Компании… При появлении офицера Астрологического флота они поморщились и удостоились ответной гримасы. Вздрогнули и отвернулись – всё правильно, благодаря шраму яростные гримасы получались у Дорофеева куда лучше дружелюбных. Трое хамокианцев – этих ребят с татуированными лицами ни с кем не спутаешь…
– Базза, дружище! Какими судьбами?
«Наконец-то знакомый!»
– У меня только одна судьба, Томми, – Помпилио.
Дорофеев крепко пожал приятелю руку и плюхнулся в соседнее кресло.
– Какого дьявола твой мессер позабыл на Заграте?
– Семейные дела, насколько я понимаю. – Базза кивнул официанту: – Белого прошлогоднего, что хвалит Гуго…
– Все ищете Ахадир?
– Никогда не занимались такой ерундой, – вздохнул Дорофеев. – Мы…
– Да ладно, Базза, уж мне-то мог бы сказать! – Томми заговорщицки подмигнул Дорофееву. – Все знают, что Ахадир – идефикс Помпилио.
Точнее – идефикс всех цепарей Герметикона, мечтающих отыскать легендарную священную планету не меньше, чем Изначальный мир или три потерянных планеты Ожерелья. Однако Базза был человеком прагматичным и в сказки не верил.
– Ахадира не существует.
– Как и цеппеля Одинокой Матери, – поддакнул Томми.
– Как и цеппеля Одинокой Матери, – согласно кивнул Дорофеев. – Не поверю, пока не увижу.
– А как же это? – Томми торжествующе продемонстрировал Баззе первую полосу «Каатианского вестника». – Одинокая Мать появилась на Абакате!
Томми Джонс никогда не забирался дальше ближайших к Ожерелью планет Бисера, а потому обожал таинственные истории о необъяснимых событиях в дальних мирах, и жадно поглощал даже самые завиральные журналистские байки.
– Цеппель опять явился ночью, прошел сквозь вижилан и взял курс на север. А на следующий день сообщили о гибели небольшого города…
– Одинокой Матери не существует, – усмехнулся Базза.
– Кто же совершает убийства?
– Работорговцы, пираты…
– Жителей не похищают и не грабят, просто убивают.
– Одинокая Мать появляется только в приграничных мирах. На мой взгляд, одного этого факта достаточно, чтобы понять, что это или работорговцы, или пираты.
– Ни то ни другое! – замотал головой Джонс. – В газетах пишут…
– Томми!
– Базза? – Джонс поднял брови. – В кои-то веки я могу поговорить с человеком, который лично облазил все миры Герметикона. Так что не мешай.
– В кои-то веки ты встретил человека, который не верит ни в одну из этих историй. – Дорофеев рассмеялся, удобнее устроился в кресле и поинтересовался: – Давно здесь?
– Да как сказать… – Томми глотнул коньяка. – Всего шесть часов, но уже второй раз за неделю. И седьмой за месяц. Ухожу в четыре пополудни.
– Открыли регулярный рейс?
– Почти.
– Беженцы? – осведомился после короткой паузы Дорофеев.
И услышал ожидаемое:
– Да.
Джонс был капитаном «Белой Птицы», сверхбольшого пассера транспортной фирмы «Регулярные линии Северного Бисера», и обычно ходил по Ожерелью – гонять его вместительное судно на Заграту не имело коммерческого смысла. Теперь же, судя по всему, ситуация изменилась.
– Прибыль, Базза, проклятая прибыль, – проворчал Джонс после того, как официант доставил Дорофееву выпивку. – Сюда везем всякое дерьмо, а отсюда – перепуганных людей. Стоимость билетов задрали в три раза, но будь я проклят, если пустует хоть одно место.
– Что за «дерьмо»?
– Отребье со всего Герметикона, – не стал скрывать Томми. – Подонки, почуявшие запах наживы… Ты в курсе, что здесь происходит?
Торопиться с ответом Базза не стал. Погладил левую щеку – приятель знал, что этот жест означает задумчивость, – глотнул вина: «Действительно неплохо!», после чего медленно ответил:
– Кто-то говорит, что мятеж. Кто-то – что гражданская война. А на площади горланят клоуны.
– Трудовая партия, – мрачно сообщил Джонс. – Те еще ублюдки.
– Чего хотят?
– Власти.
– Почему их не повесят?
– Потому что Генрих – слабак. – Томми допил коньяк и жестом велел официанту повторить: – Четыре дня назад полицейские разогнали несанкционированный митинг. Пару активистов задержали, еще парочку избили. В принципе, поступили по закону, но трудовики подняли в парламенте вой и требуют принятия Билля о справедливости. Хотят, чтобы полицейских наказывали за применение силы.
– Даже в том случае, если всё сделано по закону? – поднял брови Дорофеев.
– Сейчас в Альбурге говорят не о законе, а о справедливости, – хмыкнул Томми. – Большинство газет поддержали трудовиков и вопят, что король хочет воспользоваться мятежом и разогнать парламент.
– Врут?
– Скорее всего.
– А что король?
– Отправился на юг.
– Значит, все-таки война?
Томми посопел, испытующе глядя на Баззу, после чего осведомился:
– Тебе действительно интересно или у нас нет других тем для разговора?
Дорофеев понимал, что Джонсу не терпится вывалить на приятеля все известные ему факты, однако приличия должны быть соблюдены: ни один уважающий себя цепарь не хочет показаться сплетником. Необходимо подтвердить важность разговора, а потому Базза соорудил на искореженном лице предельно серьезное выражение и веско ответил:
– Дела Помпилио наверняка связаны с местными событиями, и чем лучше я в них разберусь, тем… гм… будет лучше.
И плотину прорвало.
– Тогда все в порядке, – повеселел Джонс. – Всё началось с угрозы голода…
– Какой голод, Томми? – Дорофеев недоверчиво посмотрел на приятеля. – Заграта – сельскохозяйственный мир.
– Они даже экспортировали продовольствие на Чурсу, – подтвердил Джонс. – А несколько месяцев назад, когда начался голод на Свемле, местные умники решили крупно заработать и сплавили им почти весь урожай северных провинций. Потом же случилось то, чего никто не ожидал – неурожай, к которому добавился массовый падеж скота. Братья Доброй Дочери зафиксировали вспышку анилийской язвы, хотели даже закрыть планету на карантин, но король убедил их не принимать решительных мер. Одним словом, Заграте пришлось покупать продовольствие…
– В других мирах?
– Ага.
– А как же юг?
– Доберемся, – пообещал Томми. – Ситуация усугубилась тем, что король крупно вкладывался в развитие промышленности, брал большие кредиты, а незадолго до неурожая и язвы банки потребовали возврата долгов. Генрих расплатился, а буквально через две недели ему пришлось срочно закупать продовольствие для северян, половину из которого он роздал, а вторую половину продал за бесценок. Голода король избежал, но казну опустошил. Новый казначей посоветовал Генриху печатать больше бумажных марок, что привело к инфляции. В итоге новые заводы стоят, золото сожрали, а ситуация продолжает ухудшаться, потому что множество людей осталось без работы. Сезонные рабочие сбиваются в шайки и терроризируют провинции, полиция не справляется, а войска заняты мятежом.
– Так что с югом? – повторил Дорофеев.
– Когда начался падеж скота, Нестор дер Фунье убедил Братство ввести карантин по линии Касы. Сначала король не понял, что случилось, а когда сообразил, что Нестор перестал отправлять на север продовольствие, взбесился и потребовал объяснений, но было уже поздно. Южане встали за Нестора горой – ведь на юге не было ни голода, ни падежа скота, – и он за несколько дней вышиб из семи провинций всех верных Генриху людей.
– С помощью народа? – скептически осведомился Дорофеев, поглаживая шрам.
– С помощью наемников.
– Значит, мятеж готовился давно… – Базза помолчал. – Неурожай мог быть случайным, а вот эпидемию анилийской язвы можно организовать. Было бы желание.
– Но кому это надо? – округлил глаза Джонс.
– Тому, кому нужна Заграта.
– Нестор устроил эпидемию?
Томми был хорошим капитаном, однако человеком предельно мирным, гражданским. Мятеж – еще куда ни шло, это он понять мог, а вот то, что кто-то мог сознательно заразить стада смертельно опасной болезнью, у него в голове не укладывалось. Но Дорофеев не стал настаивать на своей версии. Зачем? Ведь всё уже случилось, и теперь неважно, сама вспыхнула язва или нет. Важно то, что она помогла Нестору.
Базза вновь погладил шрам и, прищурившись на холодный камин, протянул:
– Но почему король не перенаправил народный гнев на мятежников? Следовало мобилизовать голодных и лишившихся работы северян и направить их на юг. Нестор бы не устоял.
– Стравить между собой загратийцев? – ошеломленно уточнил Джонс.
– Ага, – спокойно подтвердил Дорофеев. – Это разумнее, чем распылять силы, пытаясь одновременно тушить и север, и юг.
Жесткость приятеля выбила Томми из колеи. Он медленно, словно впервые увидел, оглядел Баззу, задержавшись взглядом на безобразном шраме, после чего криво усмехнулся и произнес:
– Генрих не хочет превращать мятеж в гражданскую войну. И я его понимаю.
– Избежать войны можно только одним способом – победить, – твердо произнес Базза. – А король, судя по твоему рассказу, на это неспособен.
* * *«Когда всё началось? И почему всё началось? Кто виноват? Кто не справился? Король? Но даже я, человек, выросший в демократическом обществе, считаю Генриха II замечательным правителем. Можно даже сказать – идеальным правителем. Его законы и сбалансированные налоги превратили Заграту в рай для предпринимателей, а начатая земельная реформа может считаться образцом для подражания. Люди жили в достатке, а мир процветал. Чего же им не хватило? Чего? Или же склонность к разрушению есть бессознательная потребность человека? Или же мягкие законы развратили загратийцев, привели к мысли, что можно требовать больше? Что король им обязан…