Запутанная игра

Я прижимаюсь к стене, чувствуя сильную боль. Я мокрая, но пистолет большой и странной формы, он упирается в мои стенки и усиливает болезненное ощущение внутри меня. Однако чем дольше Мэлис продолжает трахать меня стволом, тем приятнее это ощущается. Я перестаю вздрагивать и начинаю тихо постанывать, между ног нарастает жар.

Он продолжает двигать рукой, погружая ствол так глубоко, как только может, и в конце концов я не могу сдержать стонов, срывающихся с моих губ. Бедра двигаются навстречу каждому его толчку, внутри собирается сладостное напряжение. Я так близка к оргазму, так близка к тому, чтобы кончить, балансируя на острие адреналина и эйфории, желания и ужаса.

Затем, как только мои ноги начинают дрожать, Мэлис достает пистолет, оставляя меня опустошенной.

Ствол пистолета покрыт моим возбуждением, испачкан маленькими струйками крови из того места, где он порвал мою девственную плеву, и Мэлис смотрит прямо на меня, проводя по нему языком.

Мой рот открывается от отвращения и странного, тошнотворного возбуждения, бурлящего в животе. Это неправильно. Это очень, очень, очень неправильно. Но почему хищный блеск в его глазах и то, как по-звериному он облизывает пистолет, заставляют какую-то часть меня чувствовать влечение к нему?

Его зрачки расширяются, когда он наблюдает за моей реакцией, и черный, как смоль, цвет зрачков перекрывает серый. Двое других парней все это время стояли позади него, а теперь подходят ближе, их взгляды так же прикованы ко мне, как и его.

Они окружают меня, загоняя в угол, двигаясь как единое целое, и мне некуда деваться. Я застряла между ними и неподатливой штукатуркой стены. Сердце бешено колотится, а грудь вздымается, пока я пытаюсь вспомнить, как дышать.

Тот, которого зовут Рэнсом, склоняет голову набок, его яркие сине-зеленые глаза, кажется, видят меня насквозь.

– Теперь ты намертво связана с нами, пташка, – бормочет он странно нежным тоном. – Ты должна держать рот на замке.

– Я буду, – обещаю я, затаив дыхание. – Клянусь. Я ничего не скажу. Пожалуйста.

Мэлис хватает меня за подбородок и сокращает оставшееся расстояние между нами. Его темные глаза изучают мое лицо, словно он ищет хоть какие-то признаки того, что я лгу или что-то скрываю. Он так близко, что наши носы почти соприкасаются, его мускулистое тело нависает надо мной.

– Если ты не сдержишь свое слово, мы узнаем. И мы тебя уничтожим, – говорит он, проводя большим пальцем по линии моего подбородка. – Ты хочешь, чтобы тебя уничтожили?

Я задыхаюсь, подскакивая на кровати, сердце так сильно бьется в груди, что я слышу, как кровь стучит в ушах, перекрывая звук прерывистого дыхания.

Я вся в поту, волосы растрепались. Простыни обернуты вокруг меня, скручены так, что я чувствую себя в ловушке. Адреналин разливается по венам, и мне приходится заставлять себя дышать глубоко и ровно, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце.

– Это был просто сон, – бормочу я, качая головой и прижимая ладони к вискам. – Просто сон, Уиллоу. Просто сон.

Наконец напряжение в плечах и груди начинает немного спадать, и я бросаю взгляд на часы. Я проснулась раньше, чем обычно, но ненамного. Хорошо, что этот сон не разбудил меня посреди ночи, ведь сейчас я бы ни за что не смогла снова заснуть.

После еще нескольких минут попыток собраться с силами я встаю и тащу свою измученную задницу в душ. На этот раз на мне не кровь и грязь, но мне нужно смыть с себя пот. К тому же я все еще не чувствую себя по-настоящему чистой после вчерашнего.

Я включаю душ чуть холоднее, чем обычно, пытаясь стряхнуть с себя остатки этого… кошмара и привести в порядок мысли.

После всего, что произошло, кажется странным заниматься чем-то обыденным, но после душа я заставляю себя насыпать в миску хлопьев. Каждый кусочек у меня во рту на вкус как опилки, но я должна поесть.

Кроме того, молоко почти испортилось, и мне нужно его допить, пока оно не скисло окончательно.

Подобные мысли все еще здесь, на задворках моего сознания, но поверх них, сияя точно неоновая вывеска, накладывается картинка – прошлой ночью я наблюдала, как умирает человек.

– Перестань думать об этом, Уиллоу, – бормочу я себе под нос. – Просто вставай и иди в колледж.

Сумка там, где я оставила ее вчера, до того, как все покатилось к чертям, – и я хватаю ее, быстро выбегая из квартиры, чтобы успеть на автобус до кампуса. Я езжу этим маршрутом каждый день, но сейчас чувствую себя дико отстраненной. Вообще от всего. У меня сводит желудок, и я рада, что не съела ничего, кроме хлопьев.

Кожу бросает то в жар, то в холод, а затем снова в жар, волны беспокойства заставляют меня чувствовать, будто у меня температура или что-то в этом роде.

Теперь я словно другой человек. Словно все, что происходило до вчерашнего вечера, происходило с кем-то другим, и отныне я пытаюсь войти в жизнь этого нового человека и понять, как в ней ориентироваться.

Кампус представляет собой обычную студенческую суету. Люди переговариваются между собой по всему двору, кто-то проносится мимо меня на скейтборде, смеясь и направляясь к другой группе студентов.

Секунду я просто стою на мощеной дорожке, щурясь от яркого солнечного света. У меня такое чувство, будто я тут первый день, и мне приходится заставить себя вспомнить, какой сегодня день и на какие занятия нужно идти.

– Привет, Уиллоу!

Голос вырывает меня из мыслей, и я поворачиваю голову. Ко мне направляется Колин Деври́. У него добродушная улыбка на лице, и в любой другой день при виде него мое сердце, вероятно, забилось бы быстрее. Колин красив в классическом смысле этого слова. Светлые волосы песочного цвета падают ему на лоб, и он отбрасывает их со своих ясных голубых глаз, когда останавливается передо мной.

– Привет, Колин. – Мой голос звучит хрипло и как-то странно для моих ушей, и мне интересно, звучит ли он так же для него. – Как дела?

– Да так. Все по-старому. – Он пожимает плечами. – Слушай, хотел спросить, ты уже разобралась с заданием, которое задал нам Фаулер?

Я с трудом припоминаю, о каком задании он говорит, но все равно качаю головой.

– Эм, нет. Еще нет. А ты?

– Да, я уже начал. Я просто не совсем понимаю, чего Фаулер ждет в качестве ответа. – Колин корчит гримасу. – В любом случае, дай мне знать, как закончишь. Может, обменяемся впечатлениями, прежде чем сдадим работы, окей?

– А, конечно. – Я киваю, пытаясь изобразить на лице убедительную улыбку. – Было бы здорово.

– Круто. Ну, увидимся.

Он снова улыбается мне, затем поворачивается и направляется через двор к нескольким своим друзьям, которые тусуются неподалеку. Я смотрю ему вслед, а затем заставляю себя двинуться с места.

Колин намного популярнее меня, и он один из немногих людей в кампусе, кто не последовал примеру Эйприл, то есть не стал задирать меня или же полностью игнорировать. Мы никогда по-настоящему не тусили вместе, но он несколько раз просил меня позаниматься с ним, и обычно подобный утренний разговор с ним приводил меня в хорошее настроение на весь день.

Но ничто не способно пробиться сквозь эфемерное облако тревоги, которое, кажется, следует за мной по всему кампусу, словно темная дымка. Оно цепляется за меня, пока я на занятиях слушаю профессора, бубнящего что-то себе под нос. Окутывает меня, заставляя мурашки стремительно носиться по моей коже. Преследует во дворе во время ланча, окружая так плотно, что я едва слышу, как Эйприл и ее свора подшучивают надо мной, проходя мимо.

Единственное, что на мгновение выводит меня из ступора, – это вид административного здания, мимо которого я прохожу по пути к автобусной остановке в конце учебного дня. Желудок пронзает острый укол беспокойства, разрубая узел, завязавшийся где-то внизу живота. Я должна заплатить за учебу в ближайшее время, но я до сих пор не знаю, как получить деньги. Предполагалось, что ответом на этот вопрос станет продажа моей девственности, но поскольку мужчина, который должен был заплатить за нее, мертв, это уже не сработает.

И теперь я понятия не имею, что делать и как достать деньги.

Я сижу на заднем сиденье автобуса по дороге на работу, опустив голову, и мои длинные светлые волосы падают на лицо, словно занавес, закрывая все остальное. Я выхожу на остановке и проделываю остаток пути до «Сапфира» пешком, как и каждый день. При мысли о возвращении в клуб после произошедшего у меня скручиваются внутренности.

Часть меня – на самом деле, огромная часть – хочет оказаться больной и не иметь сегодня дела ни с Карлом, ни с кем‐либо еще, но я знаю, что лучше всего просто продолжать жить своей жизнью, как будто ничего не произошло.

Так что, добравшись до клуба, я делаю глубокий вдох и захожу внутрь.

– Уиллоу!

Карл выкрикивает мое имя, как только я переступаю порог. Я подпрыгиваю от звука его громкого голоса, прижимаю руку к груди, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, и бросаю на него взгляд. Не понимаю, почему он здесь, в зале. Его довольно редко можно увидеть за пределами его кабинета.

Несколько посетителей, сидящих за столиками, поглощены своими напитками, поэтому едва ли обращают на меня внимание, когда я направляюсь туда, где стоит Карл, скрестив руки на груди.

– Мой кабинет, – говорит он, указывая большим пальцем на меня, когда я подхожу. – Сейчас же.

– Хорошо.

Сердце начинает биться быстрее. Я следую за ним, волосы на шее встают дыбом. Чего он хочет?

Войдя в кабинет, Карл резко закрывает дверь и опускается в кресло за столом. Когда он смотрит на меня, его глаза сужаются. Он ничего не говорит, просто выжидающе смотрит на меня, словно ждет, что я заговорю.

Когда я этого не делаю, он фыркает, наклоняется вперед и кладет локти на стол.

– Что, черт возьми, случилось?

Ощущение, словно по моей коже ползают муравьи, усиливается.

– Я… эм, я не…

– Судя по всему, прошлой ночью бордель сгорел дотла, – перебивает он. – Вся эта чертова халупа была в дыму.

Мои глаза расширяются, дыхание застывает в легких. Проклятье. Наверное, это случилось после того, как я убежала. Может, это был несчастный случай или…

Нет.

Это не был несчастный случай. Это сделали те трое, что убили русского парня. Должно быть, они сожгли бордель, чтобы замести следы.

– Жизель погибла при пожаре, – продолжает Карл, и я не могу сказать, искренне ли он расстроен из-за этого события или нет. У меня не сложилось впечатления, будто они были близкими друзьями – скорее, деловыми партнерами, которым не хотелось таковыми быть.

Он поднимает брови, явно требуя каких-то объяснений.

– Я ни о чем таком не знала, – говорю я, и у меня перехватывает горло. – Я… я пробыла там совсем недолго. Тот клиент, он… выгнал меня. Я ему не понравилась.

Это ложь лишь наполовину. Тот человек действительно был недоволен мной. Он достаточно ясно дал это понять, прежде чем все превратилось в хаос, и он был убит.

Карл, фыркнув, откидывается на спинку стула, медленно оглядывает меня с ног до головы, а затем качает головой.

– Думаю, этому не стоит удивляться.

Желудок сжимается. Конечно, Карл так думает. Он думает, что я фрик, так почему бы ему не поверить, что тот русский отправил меня восвояси, вместо того чтобы трахнуть, хотя и был готов заплатить больше денег за девственницу?

– Эй, – говорит босс, щелкая своими узловатыми пальцами. – Не зевай.

– Я не зеваю, – отвечаю я, сдерживая все, что еще хочу ему сказать.

– Держи свой рот на замке обо всем этом, слышишь меня? Мне не нужно, чтобы копы рыскали тут и задавали вопросы.

Он оглядывает офис, как будто за картотечным шкафом или чем-то еще может скрываться полицейский.

Я знаю, он просто не хочет, чтобы копы, если решат провести расследование, узнали, что он отправлял девушек в бордель. Но он не первый, кто просит меня сохранить в тайне то, что произошло прошлой ночью, поэтому я киваю.

– Конечно. Я ничего не скажу. Обещаю.

– Хорошо. – Карл удовлетворенно кивает. – А теперь за работу.

Я с облегчением покидаю его офис, даже если это значит, что мне придется надеть рабочую униформу, которую я так ненавижу. После вчерашней пробежки по улицам полуголой и босиком, от ношения этого откровенного платья у меня мурашки бегут по коже от дискомфорта, но я стараюсь не обращать на это внимания и сосредоточиться на работе.

Даже при всем том, что происходит вокруг, я не могу позволить, чтобы меня уволили.

Я проработала в «Сапфире» так долго, что теперь умею обслуживать столики на автопилоте, и это хорошо. Возможно, это не лучшее обслуживание, которое я когда-либо оказывала, но не важно. Люди все равно получают свои напитки.

Вечер идет, и в клубе становится все оживленнее. В какой-то момент появляется компания из семерых человек, и кажется, они что-то празднуют – то ли день рождения, то ли повышение по службе. Трудно сказать, поскольку они начали не здесь. Я наклоняюсь ближе, чтобы принять у них заказы, и тут чувствую у себя на заднице чью-то руку. Я вздрагиваю от неожиданности, нервничая больше, чем обычно, после того как прошлой ночью со мной столь грубо обошлись.

Это не первый раз, когда кто-то пытается заигрывать со мной на работе. В основном все внимание сосредоточено на танцовщицах, но иногда мужчины становятся такими озабоченными, что не могут отличить танцовщиц от официанток.

– Сэр, вы…

Я начинаю отчитывать мужчину, но, прежде чем успеваю это сделать, кто-то хватает его за руку, делая сокрушительный захват. Мужчина вскрикивает от боли, а я поднимаю взгляд и резко втягиваю воздух, когда понимаю, что знаю человека, который пришел мне на помощь.

Это Рэнсом.

Уголки его губ приподнимаются, словно он собирается улыбнуться, но в глазах застывает лед, когда он обращает свое внимание на пьяного посетителя клуба.

– Хочешь сохранить эту руку? – спрашивает он непринужденно, сжимая еще крепче и заставляя парня изогнуться в попытке ослабить давление. – Тогда не трогай эту девушку. Никогда. Уяснил?

Закончив говорить, Рэнсом отпускает руку мужчины, и все его пьяные дружки смотрят на них обоих, вероятно, гадая, не начнется ли драка или что-то в этом роде. Парень прижимает руку к груди, немного выпячивая грудь, что, вероятно, является проявлением «жидкого мужества».

– О, да? – невнятно произносит он. – И кто, блин, меня остановит? А? Ты что ли?

Рэнсом пожимает плечами, его глаза сверкают.

– Если будет нужно, да.

Мужчина встает со стула, вздергивая подбородок, словно собирается встретиться лицом к лицу с Рэнсомом, но нечто, что он видит в этих сине-зеленых глазах, заставляет его почти сразу же отступить, и лишает дара речи.

– Да пофиг, – бормочет он, опуская голову и пробираясь сквозь толпу.

Рэнсом смотрит ему вслед полсекунды, затем снова переключает внимание на меня. Когда наши взгляды встречаются, желудок сжимается от тошноты.

Почему он здесь? Они все-таки хотят меня убить? Этот парень, Мэлис, наверняка хотел моей смерти, и, возможно, ему удалось добиться согласия остальных за одну ночь, и теперь он отправил того, кто настаивал на моем спасении, выполнить эту работу.

Вчера Рэнсом, казалось, был против этого, но зачем ему заступаться за меня и ссориться со своими друзьями?

Я делаю маленький шаг назад, балансируя на грани того, чтобы бросить поднос и пуститься наутек, но Рэнсом протягивает руку, прежде чем я успеваю что-либо сделать.

– Пошли, – бормочет он, выхватывая поднос у меня из рук и бросая его на пол.

Затем он протаскивает меня сквозь толпу в заднюю комнату, где бригада уборщиков хранит все свои ведра и швабры. Это маленькое, тесное помещение, совсем не предназначенное для двух человек и кучи вещей для уборки. Подсобка наполнена запахом различных чистящих средств и несвежей воды, но почему-то над всем этим витает аромат Рэнсома. Он забивает мои ноздри, перекрывая все остальное, – пряный, немного острый, с примесью смазки и моторного масла. Он уникален, но не плох, и заставляет мое сердце тяжело биться в груди.

Поскольку теперь я стою очень близко к нему, у меня получается разглядеть, насколько он все-таки красив. Все трое парней, которых я встретила прошлой ночью, были красивы, но двое других имели более резкие черты лица, будто просто взглянув на них слишком пристально, можно порезаться. Рэнсом красив в более классическом стиле, его внешность, кажется, создана для того, чтобы привлекать внимание.

Но, несмотря на это, я по-прежнему боюсь его. Красивый он или нет, я знаю, что он мог бы убить меня, если бы захотел, даже не вспотев. Я видела, что он помог сделать с русским прошлой ночью.

– Ч-чего ты хочешь? – спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал раздраженно, словно меня оторвали от работы, а не так, будто я вот-вот описаюсь от страха.

Он одаривает меня кривой улыбкой.

– Не волнуйся, Мэлис не передумал, – говорит он, словно прочитав мои мысли. – И Виктор тоже. Они просто хотели, чтобы я наведался сюда и убедился, что ты помнишь о нашем уговоре.

– Ага. И чтобы дать мне понять, что вы знаете, где я работаю. И, вероятно, где я живу тоже, – фыркаю я, не успевая остановить слова, стремительно вылетающие из моего рта.

Бровь Рэнсома, проколотая пирсингом, приподнимается, а улыбка становится шире.

– Ты умная. Мне это нравится. И храбрая, хотя я уверен, что ты напугана до усрачки.

В этом он прав, но я не собираюсь этого признавать. Мне и так кажется, что он слишком много знает обо мне. Читает как открытую книгу и каким-то образом понимает смысл.

– Я помню наш уговор. Я никому ничего не скажу, – заверяю я его. Затем прикусываю губу и торопливо продолжаю: – Мой босс спрашивал об этом. Но я сказала, что ничего не знаю о том, что произошло.

Улыбка тут же исчезает с лица Рэнсома, а брови сходятся на переносице.

– Почему он хотел знать?

– Он… – Я сглатываю. – Это он устроил меня на эту работу. Он назвал Жизель – мадам, или как ее там – мое имя.

– Ясно.

Он прищуривает глаза, глядя на меня сверху вниз с таким пристальным выражением, что у меня на коже расцветает румянец. Снаружи доносятся приглушенные возгласы одобрения, которые обычно являются признаком того, что одна из самых популярных стриптизерш вот-вот начнет свой номер. Рэнсом смотрит мимо меня, будто прямо через дверь видит главную часть клуба, где танцовщицы и посетители делают свои дела.

– Тебе нужно бросить эту работу, – наконец произносит он.

Мои глаза расширяются.

– Чего?

– Не важно, верит тебе твой босс или нет, тебе нужно отстраниться от этого места как можно дальше, тем более что это он направил тебя в тот бордель прошлой ночью. Мы не хотим, чтобы кто-нибудь сообразил, что ты была там до пожара.

– Я не могу уйти! – восклицаю я, пока сердце тяжело бьется в груди. – Мне нужны деньги. Я уже не в состоянии оплатить оставшуюся часть своего обучения за этот семестр, а если я потеряю эту работу, то даже не смогу платить за аренду.

Рэнсом подходит ближе, и я инстинктивно отступаю назад, но успеваю сделать всего два шага, прежде чем упираюсь спиной в дверь. Он упирается ладонями в дерево по обе стороны от моей головы, прижимаясь ко мне, а я вытягиваю шею, чтобы не отрывать взгляда от его лица. Я среднего роста, а этот парень и двое его друзей высокие, больше шести футов.

В глазах Рэнсома, смотрящего на меня сверху вниз, горит огонь, но это никак не связано с желанием. От этого огня у меня кровь стынет в жилах.

Я общалась с ним и двумя другими недолго, но за то короткое время Рэнсом показался мне самым милым из них. Если вообще кого-то из них можно назвать милым после того, что я видела. По крайней мере, он более обаятелен и кажется… человечнее, чем остальные.

Но в этот момент я понимаю, что была права с самого начала, в ту первую ночь, когда столкнулась с ним. Он смертельно опасен, и суровое выражение его лица доказывает это. Он может быть таким же устрашающим, как и двое других, когда захочет.

Когда он снова заговаривает, его голос немного понижается, и по мне пробегает дрожь, едва его слова достигают моего слуха.

– Это была не просьба, – просто говорит он. – Ты работаешь здесь последний день.

Я моргаю, сердце замирает. На глаза наворачиваются слезы, и я хочу отвести от него взгляд, но он так близко. Мне больше некуда смотреть, не на чем сосредоточиться, пока его мускулистое тело прижимается к моему.

По щеке скатывается слеза, и когда я шмыгаю носом, пытаясь сдержать ее, суровое выражение его лица смягчается. Он вздыхает, протягивает руку и проводит костяшками пальцев по моей щеке.

– Мне жаль, что ты ввязалась во все это дерьмо, ангел, – бормочет он. – Это, мать твою, несправедливо, но такова иногда бывает жизнь. Мне нужно заботиться о своих братьях, понимаешь? Мы – это все, что у нас есть.

Братья.

Точно. Эта троица – братья.

Я помню, Рэнсом упоминал что-то о том, как русский парень убил их мать, Диану Воронину. И даже если бы я не слышала, как он это сказал, я, вероятно, могла бы догадаться, что эти трое – родственники. Между ним и двумя темноволосыми парнями определенно есть некоторое сходство, а уж сходство между двумя другими братьями слишком очевидно, даже если их поведение казалось почти полярно противоположным.

Три брата.

Три монстра.

Три парня, которые без колебаний убили бы меня, чтобы защитить друг друга.

При этой мысли меня захлестывает волна страха. Горло сжимается, когда нечто похожее на зависть достигает моего сознания. Они есть друг у друга, а у меня нет никого. За мной некому присмотреть. Никто не прикроет мне спину. Никто не поможет, когда моя жизнь выйдет из-под контроля.

– Хорошо, – шепчу я, и еще одна слезинка скатывается по ресницам, а затем падает вниз, пока не достигает руки Рэнсома. – Я скажу Карлу, что увольняюсь.

Рэнсом серьезно кивает, смахивая слезинку с моей щеки.

– Хорошая девочка.

Он задерживается еще на мгновение, глядя на меня сверху вниз, по-прежнему слегка касаясь моего лица костяшками пальцев. В точке соприкосновения между нами возникает покалывание, отчего по коже бегут мурашки, и я задерживаю дыхание, оставаясь абсолютно неподвижной.

Когда он открывает рот, мне кажется, будто он собирается сказать что-то еще, но затем он просто качает головой и снова закрывает его. А после оттаскивает меня от двери и выскальзывает из подсобки, исчезая в толпе.