Угол падения
– А как насчет короткого путешествия в Миннеаполис? – осведомился де Карнерри. – Никаких поисков. Работа исключительно по твоей части. Приезжаешь, делаешь свое дело и отбываешь назад.
– Значит, вы уже выяснили, где живет эта сagnetta в красном? – Аглиотти подался вперед, водрузил локти на стол и сложил пальцы домиком, что всегда выражало у Тремито глубокую заинтересованность обсуждаемой темой.
– Нет, – помотал головой Приторный. – В Миннеаполисе проживает человек, который, вероятно, знает все об интересующем нас объекте. И который в определенной степени причастен к гибели дона Сальвини – данный факт не подлежит ни малейшему сомнению.
– Миннеаполис… – Тремито наморщил лоб и задумчиво потупился. – Далековато, конечно, но я найду этого человека и выбью из него все, что нам нужно. Кто он такой? Технолог по работе с М-эфиром?
– Не совсем. Профессор экспериментальной нейрохирургии Элиот Эберт. В прошлом году ему исполнилось восемьдесят пять, и он является директором основанного им же частного института по изучению мозга. Заведение это находится неподалеку от города, на берегу Миссисипи. Небольшое двухэтажное здание, охраняемое пятью охранниками. Трое патрулируют периметр, а двое дежурят в корпусе…
– Постой, Марко, к чему мне эти подробности? – перебил его Доминик. – Ваш Эберт, он что, сидит в своем институте безвылазно? Выловлю дряхлого докторишку-мозгоправа по пути на службу или дома. День на слежку, день на все остальное. Ну, в крайнем случае прибавь еще сутки на непредвиденные задержки.
– Разобраться с Эбертом – это только полдела, – уточнил Бискотти. – Вторая половина работы будет заключаться в уничтожении архивов института, записанных на мнемографических накопителях и расположенных в левом крыле здания. Там же находятся лаборатории по исследованию ментального пространства и М-транслятор. Их и архивы требуется ликвидировать во что бы то ни стало. Если будешь испытывать дефицит времени, можешь даже оставить профессора в покое, лишь бы только успеть добраться до институтской базы данных.
– По-моему, я чего-то недопонимаю, – признался Аглиотти. – Какое отношение эти накопители имеют к нашей проблеме? Я допрашиваю Эберта, он наводит нас на объект; мы находим объект; тот поет нам прощальную песню и удаляется кормить рыб. По крайней мере, раньше подобные проблемы решались так.
– Позволь объяснить, Тремито, – ответил Щеголь, закончив обед и раскуривая сигару. – С тех пор как мы начали серьезно обращать внимание на развитие М-эфира и связанных с ним технологий, в Менталиберте постоянно находятся резиденты картеля. Они следят за всем, что так или иначе попадает в сферу интересов Южного Трезубца. Публичные дома, игорные заведения, сбор компромата на интересующих нас лиц… Все как в реальности. Мир Грез – перспективный источник дохода, пройти мимо которого нам никак нельзя. Сам понимаешь, что в последние дни наши люди не сидели без дела и провели свое расследование происшествия в квадрате Палермо. Собственно говоря, от этих резидентов мы и узнали о причастности к инциденту института профессора Эберта… Марко, расскажи нашему другу о «Дэс клабе».
– «Дэс клаб» – группа так называемых М-эфирных экстремалов, к которому и принадлежит девица в красном, – подхватил Бискотти. – Обычные панки, развлекающиеся взломом М-рубежей и бесчинствами в закрытых квадратах. Слухов об этих хулиганах полно, но раздобыть о них конкретную информацию очень трудно. Наш человек в администрации Менталиберта уверяет, что все досье на членов «Дэс клаба» хранятся не у них, а в институте Эберта. То есть подключение этих хулиганов к М-эфиру и перезагрузка их дублей происходит только через частный М-транслятор в Миннеаполисе. Там же их, судя по всему, и наделяют противозаконными умениями взламывать защиту квадратов. Заполучить необходимые досье у нас не выйдет чисто технологически – все манипуляции с ними возможны лишь в пределах М-эфира, а из Менталиберта нам в базу данных института не пробиться. Поэтому остается уничтожить его архивы и человека, способного их восстановить.
– И что нам это даст? – спросил Доминик.
– Как уверяют специалисты, благодаря твоей акции мы рассекретим личности от тридцати процентов до половины членов «Дэс клаба». А если повезет, то еще больше. Те из них, кто будет на момент диверсии находиться в Менталиберте, не сумеют отключиться от М-эфира по своим обычным алгоритмам выхода. Чтобы сделать это с наименьшим риском, «сиротам» придется идти на поклон к администрации или независимым провайдерам и перерегистрироваться у них. В первом случае мы добудем регистрационные данные через нашего человека, во втором – свяжемся с представителями частных компаний и доходчиво объясним им, кого они покрывают и с кем им выгоднее дружить: с нами или с кучкой отмороженных панков. Поэтому когда ты, Тремито, вернешься из Миннеаполиса, мы наверняка уже будем располагать о «Дэс клабе» более конкретной информацией. Плюс ко всему мы надеемся, Эберт тоже поделится с тобой кое-какими секретами. Ну так что, Доминик, семья может на тебя рассчитывать?
– Кажется, я уже ответил на этот вопрос, – напомнил Аглиотти. – Я отберу пятерых ребят из тех, с кем раньше имел дело, и мы займемся вашим профессором. Как насчет оборудования? Или мы должны громить институт Эберта кувалдами?
– Люди синьора де Карнерри подвезут тебе все необходимое завтра в северные доки, – пообещал Приторный. – А еще у него для тебя имеется подарок, который ты получишь в придачу к оборудованию в том же условленном месте.
– Терпеть не люблю сюрпризы, – признался Доминик. – Последний подарок, который я получал от синьора де Карнерри лет пять назад на Рождество, едва не оторвал мне голову. Вот только Санта-Клаус, пытавшийся подбросить нам ту посылку, был полным кретином. Он таскал дистанционный взрыватель от бомбы прямо в кармане, надеясь, что мы окажемся пьяны и не обратим внимания на подозрительного Санту. Пришлось надеть ему на голову его же мешок, вернуть подарок и устроить для этого идиота на ближайшем пустыре рождественский фейерверк.
– Клянусь, Тремито, мой сегодняшний презент тебе точно понравится, – усмехнулся Массимо, не став открещиваться от упреков несостоявшейся жертвы подрывника Санта-Клауса. Чего только не творилось в годы Тотальной Мясорубки, да и сам Сальвини тоже был не прочь послать врагам на праздник «подарочную» бомбу. – Хочу, чтобы ты принял от меня этот дар в знак примирения. Не извинения, поскольку я и ты причинили друг другу в прошлом столько горя, что уже и не ясно, кто у кого должен просить прощения. Да и чем вообще можно искупить такие обиды? Но укрепить перемирие нам никогда не поздно, к тому же двадцать минут назад ты сам сказал мне, что не имеешь ничего против такого мира… Завтра в полдень на северном пирсе тебя будет ждать Тулио Корда. Поступай с ним так, как тебе заблагорассудится, – он вышел из-под моего покровительства, и семья де Карнерри не станет его защищать.
В глазах Аглиотти, который глядел до этого на Щеголя и Приторного своим обычным полусонным взглядом, вдруг вспыхнул огонь, а кулаки сжались. Казалось, еще немного, и Доминик схватит со стола нож и вонзит его прямо в глотку Массимо. Де Карнерри, однако, и бровью не повел. Он был готов к подобной реакции Тремито и знал, что закипевший в нем гнев не выплеснется на присутствующих в зале.
– Тулио Корда! – медленно процедил Аглиотти, словно припоминая, хотя в действительности ему было отлично знакомо это имя. Доминик просто не мог поверить в то, что услышал сейчас от де Карнерри. – Тулио Корда… Porcocane Корда!..
Взгляд Тремито вновь потускнел, но на губах теперь играла зловещая ухмылка.
– Что такого натворил Тулио, раз вы, синьор де Карнерри, решили выдать мне его на растерзание? – полюбопытствовал Доминик спустя полминуты, которой ему вполне хватило на то, чтобы унять возбуждение. – Ведь на самом деле причина вашего широкого жеста кроется не только в желании упрочить наше перемирие, верно?
– В загривок Корда вцепилась полиция, да так крепко, что мы уже ничем не можем ему помочь, – не слишком охотно, но приоткрыл карты Щеголь. – Вот Тулио и надумал облегчить себе участь и явиться туда с повинной. Наш человек в региональном отделении ФБР сообщил, что Корда прощупывал почву, собираясь заключить с федералами сделку. Сам понимаешь, Тремито, я очень расстроился, когда узнал об этом. Еще чуть-чуть, и Тулио втравил бы мою семью в крупные неприятности. Трудно поверить, что когда-то он был мне как брат. Говоря начистоту, если бы не это обстоятельство, вряд ли я выдал бы тебе твоего самого лютого врага. Но теперь твоя дружба для меня гораздо ценнее, чем жизнь Корда, и потому я хочу купить за нее еще немного твоего расположения. Это бизнес. Всего лишь бизнес, не более. Без обид, Тремито.
– Что ж, спасибо за откровенность, синьор де Карнерри. – Доминик сомневался в искренности Щеголя, но в любом случае его ответ прозвучал честнее, чем ожидалось. А подарок выглядел и вовсе фантастическим. Аглиотти и не мечтал, что однажды ему сделают столь шикарное предложение. – Я согласен принять условия сделки. Желаете, чтобы я передал от вас Тулио Корда какое-нибудь послание?
– Нет, Тремито, это лишнее. Ты и без моих подсказок скажешь ему все, что нужно. Просто сделай то, что давно собирался, и да смилуется над вами обоими Господь…
Глава 3
Назавтра ровно в полдень Доминик Аглиотти и его сопровождающие Томазо Гольджи, Чико Ностромо, Джулиано Зампа и братья Саббиани – Альдо и Франческо, – въехали на территорию чикагского порта на двух автомобилях по пропускам членов профсоюзного комитета докеров. Выбранное Приторным место для встречи с людьми Щеголя находилось в одном из доков по разгрузке древесины. Работы в нем по причине нынешнего низкого спроса на данный вид товара шли от силы раз в неделю. В остальные дни семья Сальвини, всегда состоявшая в тесной «дружбе» с портовыми профсоюзами, могла использовать простаивающие площади дока в своих целях.
Шестеро собравшихся в кои-то веки вместе приятелей прибыли на встречу вовремя. Дабы не привлекать ненужного внимания, люди де Карнерри явились в порт часом раньше и через другой пропускной пункт. Они же впустили Аглиотти с компанией в док и закрыли за ними огромные раздвижные ворота. Проследовав до выстроенного прямо в доке цеха по распиловке древесины, представители семьи хозяев припарковали автомобили рядом с автомобилями гостей и вышли поприветствовать их.
Посланников де Карнерри тоже было шестеро, а все привезенное ими оборудование находилось в двух пластиковых контейнерах, которые в свою очередь легко помещались в багажник легковой автомашины. Характер сделки исключал какой-либо обман, поэтому Тремито даже не стал заглядывать под крышки контейнеров и сразу распорядился перенести груз в автомобиль Мухобойки.
– Вот список, на всякий случай, – сказал ответственный за передачу товара посредник, представившийся как Тито, и протянул Доминику сложенный листок бумаги. – Все оборудование исправно, у нас с этим строго. Если нужны инструкции по пользованию…
– Спасибо, не нужны, – помотал головой Тремито, пробежав глазами по списку. – Нам, как и вам, тоже приходилось иметь дело с такими устройствами.
– Казино «Вулкан Удачи» в Лас-Вегасе, верно? – хитро прищурившись, полюбопытствовал Тито. – В конце Тотальной Мясорубки. Пять погибших и дюжина раненых. Ущерб семьи де Карнерри составил больше трех миллионов долларов. Поговаривают, это была твоя работа.
– Хорошая память, – заметил Аглиотти. – Ты явно наслышан о том взрыве не из газет.
– Я был одним из пострадавших при взрыве охранников, – ответил посредник. – До сих пор в локтевом суставе осколок «однорукого бандита» сидит. Чуть было сам одноруким из-за тебя не стал.
– Сочувствую, – пожал плечами Аглиотти. – Только что бы тебе ни говорили, «Вулкан Удачи» взорвал не я. Человека, который это сделал, два года спустя пристрелил в тех же краях кто-то из ваших.
– Значит, не ты меня покалечил? – усомнился Тито.
– Не я, – повторил Доминик и без тени иронии добавил: – Если бы это поручили мне, я разнес бы казино не в девять утра, а в полночь, когда в нем было бы полно народу. И вряд ли ты разговаривал бы сейчас со мной, потому что после моего взрыва раненых точно не осталось бы. Невинная жертва должна умирать быстро и без мучений – это принцип Тремито.
– Знаешь, иногда я начинаю сожалеть, что мы заключили это перемирие, – пробурчал Тито, глянув исподлобья на Аглиотти.
– В отличие от тебя я постоянно сожалею об этом, – криво ухмыльнулся тот, догадавшись, что в действительности хотел сказать ему собеседник. – И, как видишь, моя Мясорубка еще продолжается… Где Корда?
– Мы приковали его к лебедке в распиловочной, – пояснил представитель дружественной семьи и указал на дверь цеха. – Тулио – крепкий парень. Сомневаюсь, что у тебя получится запугать его.
– Плевать я хотел, боится он меня или нет, – бросил Тремито. – Ты прекрасно знаешь, что я приехал сюда не запугивать Тулио.
– В таком случае он – твой. Прощайте, – закончил Тито и дал знак своим людям рассаживаться по машинам. Посредники свою задачу выполнили, и им больше не было резона задерживаться в порту.
Велев братьям Саббиани следить за выездом из дока, а Джулиано и Чико – держать под контролем прочие входы и выходы, Доминик оставил себе в непосредственные помощники лишь Мухобойку. Томазо догадывался, какие страсти бушуют сейчас за внешним хладнокровием Тремито, и потому предпочитал деликатно помалкивать и делать свое дело без лишних вопросов.
Прежде чем переступить порог распиловочного цеха, Аглиотти остановился и снял с шеи амулет, носимый им с того самого дня, когда судьба впервые столкнула его с Тулио «Колабродо» Корда. Амулет представлял собой маленькое, размером с циферблат наручных часов, колесико от игрушечного автомобиля. Когда-то вместо этого колесика Доминик носил золотой крестик, который был при нем и в день свадьбы с Долорес, и в день рождения их сына Серджио. А также во время учиненной Тремито бойни на барже «Аурелия» и прочих совершаемых им dimostrativi assassini – как до, так и после инцидента в чикагской гавани. Аглиотти продолжал носить крестик даже тогда, когда на его совести было загубленных душ в несколько раз больше, чем у легендарного русского маньяка Чикатило. Кровавый Мичиганский Флибустьер давно не верил в Бога и сегодня затруднялся сказать, зачем вообще держал при себе раньше христианский символ.
Как, впрочем, не мог уверенно ответить самому себе и насчет того, почему носит сегодня вместо крестика это колесико. Доминик даже не помнил, как оно очутилось у него на шее, и узнал об этом только со слов сиделки, что ухаживала за ним на вилле дона Дарио (при Тотальной Мясорубке вилла Сальвини была превращена в неприступную крепость, где был оборудован самый настоящий госпиталь для пострадавших в межклановой войне членов семьи).
Все, что помнил Тремито о том жутком дне, отложилось у него в памяти коротким фотографическим комиксом. Стояло воскресное январское утро – холодное и ясное. До окончания Тотальной Мясорубки оставалось еще полтора года, и Аглиотти прятал свою семью в глухой деревеньке на востоке штата. Доминик добирался туда окольными путями всю ночь, потому что опасался слежки. Дорога выдалась муторной, но он не мог не приехать на день рождения Серджио. Вот они всей семьей садятся за стол, на котором стоит маленький торт с шестью свечками. Доминик радуется, что жена еще не узнала из новостей о том, на кого возложена ответственность за недавнюю бойню в одном из нью-йоркских клубов Барберино. Долорес была в курсе, чем занимается муж, но никогда не заводила с ним разговор на эту тему. Она заранее знала, что выходит замуж за Дьявола. Но именно этот Дьявол вызволил ее из подпольного пуэрториканского борделя – места куда более отвратительного, нежели Ад.
Чай выпит, угощение съедено, Серджио, разложив подаренные игрушки, копошится на полу. Долорес моет на кухне посуду и интересуется, останется ли Доминик на ночь… Он еще не решил, поскольку ждет звонка от дона Сальвини. После обеда будет известно точно, какие у Тремито планы на завтра, а пока… Мимо дома пробегает трусцой странный человек – Аглиотти замечает его в окно гостиной. Почему странный? Потому что носится по деревне с трехфутовой трубой на плече. Внезапно человек сворачивает с тротуара, выскакивает на середину улицы и направляет передний конец трубы прямо на Доминика.
Издалека тот не различает лица странного незнакомца, однако мгновенно смекает, что сейчас произойдет. Разворачиваясь и подхватывая сына на руки, чтобы броситься с ним в соседнюю комнату, Тремито что-то кричит жене и краем глаза наблюдает, как к дому уже несется реактивный снаряд, выпущенный из базуки стоящим посреди улицы стрелком. Грохот от выстрела и звон выбитого ракетой окна – последнее, что доносится до ушей Доминика. Долорес молчит – она так и не успевает сообразить, что случилось. Ее муж видит, как ворвавшийся в гостиную снаряд проносится у него перед носом, и в отчаянии понимает, что ничего нельзя изменить…
Далее «комикс» воспоминаний Аглиотти состоит лишь из отрывочных мутных образов. Взрыва он почему-то не слышит, зато видит летящий прямо на него с бешеной скоростью холодильник (ракета угодила не в стену гостиной, а в дверь кухни и взорвалась уже там). Где в этот момент находятся жена и сын, Тремито определить не может; кажется, Серджио вырвался у него из рук, решив, что папа с ним играет. Холодильник сбивает Доминика с ног и падает на него всей своей массой. Вокруг бушует вихрь из огня, обломков мебели и кухонной утвари. В торчащие из-под холодильника лодыжки Тремито словно вгрызается клыками стая разъяренных собак. От удара у него на несколько секунд останавливается дыхание, и потому его легкие не втягивают в себя раскаленный воздух. Когда же Аглиотти вновь начинает дышать, то ощущает лишь едкий до рвоты смрад дыма и пыли. Давясь кашлем и выблевывая из себя эту мерзость, Доминик кое-как сталкивает с себя раскуроченный холодильник. Именно в этот миг рассудок окончательно покидает его, правда, то и дело возвращаясь короткими и на удивление ясными проблесками.
Вот Тремито ползет на четвереньках по усыпанному битым стеклом полу, хватаясь за все, что попадается под руки и расшвыривая обломки в стороны. Следующий фрагмент: маленькая палата сельского медпункта. Выпученные от ужаса глаза деревенского шерифа – он опознает Мичиганского Флибустьера даже сейчас, когда физиономия Аглиотти выглядит, мягко говоря, далеко не лучшим образом. Затем – очень долгий провал, а после него – знакомые подвальные потолки виллы дона Сальвини.
Оказывается, молодой амбициозный головорез семьи де Карнерри Тулио «Колабродо» Корда не удержался и моментально раструбил на всех углах, что ему удалось прикончить самого Тремито. Мухобойка с товарищами были посланы проверить эти слухи и подоспели аккурат вовремя: местный шериф как раз собирался отправить тяжелораненого гангстера в Чикаго и праздновать самый грандиозный триумф за всю свою служебную карьеру. Пришлось Гольджи провести с представителем правопорядка короткие агрессивные переговоры и взять на себя хлопоты по транспортировке Доминика, но уже не в окружной госпиталь, а в укромное безопасное местечко. Неудавшийся коп-триумфатор остался жив, но его пришлось уложить на ту же больничную койку, которую до него занимал Аглиотти.
За несколько часов, проведенных Тремито в сельской больнице, никто не обратил внимание на его сжатый левый кулак. Когда же личный хирург семьи Сальвини заметил, что в руке у пациента что-то есть, и взялся разжимать на ней пальцы, Доминик почувствовал это и в бреду набросился на врача. Угомонив больного, тот все же отнял у него мелкий предмет, оказавшийся колесиком от игрушечного автомобиля, случайно подобранного контуженным, обезумевшим от горя отцом при поисках в разрушенном доме сына. Тремито метался по постели, рвал простыни, рычал и кусал в кровь губы до тех пор, пока сердобольная сиделка не догадалась вернуть ему отобранную доктором вещицу. После этого обессиленный Аглиотти сразу успокоился и, напичканный обезболивающими препаратами, забылся и перестал доставлять врачам проблемы.
Та же сиделка подняла выроненное однажды Домиником колесико и, продев в него шнурок, повесила этот амулет больному на шею. Так что, когда неделю спустя Тремито окончательно пришел в сознание, он увидел у себя на груди вместо прежнего крестика, утерянного где-то в сельской больнице, новый нательный символ. Который, в отличие от прежнего, стал беречь как зеницу ока и всегда носил с собой, не расставаясь с ним даже в камере смертников тюрьмы Синг-Синг…
Томазо заметил, что босс (со вчерашнего дня Гольджи вновь начал называть товарища как в прежние времена) достал свой талисман и задержался у входа в цех. Гольджи тоже остановился и вопросительно взглянул на Тремито.
– Дай мне еще минутку, о’кей? – попросил тот.
– Ладно, пойду пока взгляну, что там и как, – понимающе кивнул Мухобойка и вошел в распиловочную, оставив Аглиотти наедине с его мыслями.
Дождавшись, когда Томазо скроется, Доминик положил талисман на ладонь, молча посмотрел на него и произнес:
– Мне не следовало жениться на твоей матери, Серджи. Надо было отпустить Долорес сразу, как только я избавил ее от того ублюдочного пуэрториканского сутенера. Она была умная женщина и непременно нашла бы для себя со временем благопристойного мужа. А рядом со мной ей и тебе так или иначе была уготована смерть. Это единственная ошибка, за которую я хочу еще раз попросить у вас обоих прощения. Больше мне перед вами каяться не в чем.
И, надев талисман обратно на шею, решительно переступил порог распиловочного цеха…
Тремито понятия не имел, как выглядит убийца, расстрелявший из базуки его семью и чудом не убивший его самого. Лицом к лицу Аглиотти и Корда не встречались, а фотографий врага Доминику никто никогда не показывал. Поэтому надумай Щеголь обмануть его и подсунуть вместо Колабродо кого-либо другого, возможно, этот обман так и остался бы нераскрытым. Но де Карнерри сдержал слово, и Тремито быстро понял, что перед ним именно тот человек, о котором шел вчера разговор под занавес встречи в ресторане «Равенна».
Тито и его приятели, не мудрствуя лукаво, прицепили pentito [2] наручниками к крюку крана-балки, перемещающегося посредством электродвигателей под потолком цеха, и натянули трос так, чтобы Колабродо касался пола лишь носками ботинок. Среднего роста, достаточно молодой, упитанный, с растрепанными волосами и оттопыренными ушами, Тулио походил сейчас на очнувшегося после пьянки офисного менеджера, а не на коллегу Аглиотти по кровавому ремеслу. Истинную сущность Корда выдавал только взгляд: лютый, пронзительный и нисколько не напуганный или униженный.
Наличествовала еще одна деталь, которая сразу бросилась в глаза Доминику. Для выведенного на чистую воду pentito Колабродо выглядел чересчур свежо. Больше походило на то, что подручные Щеголя не мурыжили Тулио по подвалам, а выдернули утром прямиком из домашней постели. Все это было весьма странно, но не настолько, чтобы Тремито насторожился. Мало ли чем объяснялось нежелание головорезов де Карнерри отбивать кулаки о предателя. Возможно, Тито получил приказ от босса взвалить эту проблему целиком и полностью на плечи Аглиотти.
Доминик внимательно присмотрелся к Тулио, затем постарался вспомнить того проклятого гранатометчика, но сравнительный анализ оказался безрезультатным. В прошлый раз Тремито видел Колабродо всего несколько секунд и сегодня не мог даже уверено сказать, какого роста был подосланный покойным отцом Щеголя киллер, не говоря об остальном. Болтающийся на крюке Корда знал об Аглиотти куда больше, потому что, в отличие от него, Тулио знакомили с его несостоявшейся жертвой куда подробнее.
– Наконец-то пожаловали! – провозгласил Колабродо при виде Тремито и Мухобойки. Голос Тулио дрожал, но звучал дерзко. Как посредник и предупреждал, доставленный им pentito был крепок духом и не собирался молить о пощаде. – Что-то ты, Тремито, не шибко торопился. Уже час тут болтаюсь, руки-ноги отсохли… Эй, есть у кого закурить?
Мухобойка вопросительно взглянул на босса. Доминик кивнул: дескать, черт с ним, угости ублюдка. Томазо подошел к Корда, сунул ему в рот сигарету и великодушно дал прикурить от своей зажигалки.
– А может, ты, обезьяна, еще ширинку мне расстегнешь и на прощанье отсосешь, а? – сделав затяжку, заявил Колабродо Мухобойке вместо благодарности. – Ну, или хотя бы просто за cazzo подергаешь? Трудно тебе, что ли? Да ладно, не напрягайся, я пошутил.
– Шути, шути, уже недолго осталось, – невозмутимо заметил Гольджи, пряча зажигалку в карман и отходя от пленника. Вывести Мухобойку из себя было легко, но только не в присутствии хладнокровного Аглиотти.
Пока Тулио наслаждался милостью врага и курил, стараясь при этом не выронить сигарету изо рта, Доминик неторопливо обошел вокруг подвешенной, словно боксерский мешок, жертвы, лениво увернулся от прицельно выплюнутого в него окурка, а затем, не дожидаясь, пока Корда опять разразится оскорблениями, проговорил: