Взлёт и падение. Книга первая. На высоте
– Но, но, – постучал карандашом по столу замполит, – не увлекайтесь. Это агитация.
– Но ведь так действительно нельзя работать, – не унимался Шилов. – Куда мы катимся? Да и с пьянством что-то делать надо. Вот, посмотрите, Фёдор Васильевич, – повернулся он к Боброву, потрясая какой-то бумажкой, – за месяц более 70 человек наших сотрудников побывало в вытрезвителе. А два года назад было всего восемь.
– В магазинах нечего купить, кроме водки, вот и пьют, – не выдержала начальник АМСГ.
– Товарищи, у нас оперативка, не отвлекайтесь от темы, – снова постучал по столу Агеев.
– Отличается в пьяных делах служба спецавтотранспорта, – продолжал Шилов. – Как хотите, но пора к выпивохам драконовские меры принимать.
– Какие же? – повернулся к нему начальник автобазы. – У меня и так никто за это премий не получает.
– Увольнять таких людей нужно.
– Тогда уж и меня заодно увольте.
– Вы что, тоже? – округлил глаза начальник штаба.
– Пока ещё нет. Но никто не застрахован от этого в нашей стране. Милиция наша кого угодно забирает туда. Бывает, что и трезвых людей туда тащат. Но дело не в этом. Я имею в виду следующее. Если увольнять всех моих людей, попавших в вытрезвитель – я через пару месяцев один останусь. С кем работать прикажете? К нам идут те, кого, простите, в городе уже на г… возку работать не берут. Это пьяницы, забулдыги. Многие водительских прав лишены за это, – шеф энергично ударил себя по горлу тыльной стороной ладони. – А мы их вынуждены на работу принимать. Правда, без права выезда с территории.
– Непорядок это, – покачал головой Агеев.
– А когда он был порядок-то в авиации? – повернулся к замполиту всем своим массивным корпусом начальник автобазы. – Порядок и дисциплину способны обеспечивать люди надёжные. Вон лётчики, случается, и те что-то нарушают. А что же с моих подчинённых спрашивать?
– Избавляться от таких людей нужно, – упрямо нагнул голову замполит.
– Вам хорошо своими партийными штампами говорить! – не выдержал начальник автобазы. – Так и дайте мне хороших людей. Дайте! Ну, чего же молчите? А хорошие специалисты, если хотите знать, плюют на авиацию и увольняются. Чем я их могу удержать? Квартирой? Машиной? Детским садом? Дачным участком? Льготной путевкой в санаторий? Или хотя бы приличной зарплатой? Да ничего у меня нет. Ну, уволю я их. Что дальше? На их место в лучшем случае придут такие же забулдыги. В худшем – никого не будет. А кто работать должен? Кто? Найдите мне людей, товарищ замполит.
В кабинете Боброва на минуту воцарилось тягостное молчание. Начальник АТБ Дрыгало думал, что и у него с кадрами не всё нормально. Ну а пьяных дел становится всё больше. Другие начальники служб думали о том же. В последние годы – прав Шилов – пьянство приобрело просто угрожающие размеры. Несмотря на драконовские меры, принимаемые к тем, кто пьёт на рабочем месте. Таких выгоняли беспощадно. Но за что выгонять человека, который попал в долбанный советский вытрезвитель в нерабочее время? Да туда запросто могут увезти за выпитую от жары бутылку пива. Милиция только и рыскает по городу в поисках таких клиентов. У них ведь тоже план. А начнёшь там качать права, так дорого обойдется. Это вам не Америка. Адвокатов у нас нет. Это у них там под залог преступников на волю отпускают. А у нас невинных в камеры тащат.
На этот счёт был спокоен только один человек в кабинете – начальник АМСГ. По причине простой и прозаической; она была женщина, и весь её коллектив состоял тоже из женщин.
– Но что-то же нужно делать? – произнёс, наконец, Шилов. – Иначе…
– Ну, вы зря так пессимистично настроены, Василий Васильевич, – сказал молчавший доселе Бобров. – В целом нашему народу присуща здоровая нравственность.
– Вот именно, – кивнул замполит. – В наше время нравственность должна быть партийной категорией.
Дрыгало, теперь уже с нескрываемым удивлением, посмотрел на Агеева. Вот человек! Что сейчас сказал, попробуй, пойми! А попробуй возразить? Тут же пришьёт несогласие с политикой партии. И уж тогда, как говорят, пошло-поехало. Из искры раздуют пламя. Что-что, а это коммуняки делать умеют. Сказывается богатая практика и ленинская выучка. Скользкие люди, эти замполиты. Ответственности никакой ни за что не несут. Кому и зачем они нужны в наше время – непонятно. Воспитывать техников и похмельных водителей? Так он бывает в лучшем случае в этих службах раз в месяц. И только на собраниях. А всё остальное время какие-то бумаги перелопачивает. А иногда просто закрывается в кабинете, достаёт бутылку коньяка, принимает грамм двести и заваливается на диванчик отдыхать до конца рабочего дня. И никто его не беспокоит, никто не тревожит, потому что он, извините, ни хрена никому не нужен.
– Согласен с вами, товарищ Агеев, – чему-то улыбнулся Бобров. – Думаю, скоро многое изменится. Речи нашего нового генсека обнадёживают.
– Болтунов у нас со времён Никиты Хрущёва не было, – кивнул начальник УВД. – Без всяких шпаргалок речи говорит, не то, что бывшие старцы. Отвыкли мы от такого. Как вспомню Брежнева или Черненко… Живые трупы…
Обменялись мнениями о выступлениях нового генерального секретаря ЦК, и пришли к выводу: переменам быть. Каким, правда, никто не представлял.
– Раз партия за это взялась, перемены будут обязательно, – гордо подвёл итог Агеев.
«Перемены-то возможно и будут, – думал Дрыгало, – только вот какие?» В жизни своей он помнил не одну перестройку, начинавшуюся сверху под звуки бравурных маршей и шелест знамён. И что от них осталось? Пшик. Один кукурузу на смех всему миру пытался выращивать на севере, а другой. Ну, этот ордена и медали коллекционировал, да взасос с соратниками целовался. Андропов что-то пытался сделать, да ушёл в мир теней. Кстати, он чем-то и запомнился, как руководитель государства. А о Черненко и сказать нечего, так, что-то аморфное.
– Давайте вернёмся к нашим насущным проблемам, – ввёл Бобров собравшихся в деловое русло, – и начнём свою перестройку. – Для начала, Сергей Максимович, прекратите порочную практику добывания ресурсов с применением спирта. Это действительно несерьёзно как-то.
– Но нас же с вами за невыполнение плана! – Дрыгало изобразил пальцами затягивание петли на шее. – Но раз вы так хотите, что же. Однако я должен сказать: в ближайшее время встанут на прикол три самолета.
– Не встанут. Останетесь после оперативки, обсудим этот вопрос отдельно.
Взгляд Боброва наткнулся на большую кипу документов, лежащих на краю стола. С ними предстояло хоть поверхностно, но ознакомиться. Иначе завтра их будет в два раза больше. Тогда и дня не хватит. Это как снежный ком. Настроение его сразу ухудшилось. И он не выдержал, что бывало с ним очень редко.
– Вот вы, Матвей Филиппович, – резко повернулся к Агееву, – часто прикрываетесь партийными лозунгами. Газеты читаешь – всё у нас хорошо, только успевай в ладоши хлопать. Вот она, – потряс газетой «Воздушный транспорт», – называет нас эталоном на транспорте. Эталоном! А мы ведь скорее анекдот на транспорте. Лётчики так и говорят. И они во многом правы. Вот, посмотрите, – кивнул на груду бумаг, – разве в этом наша работа? И так каждый день…
– Не мы в этом виноваты, – неожиданно подал голос начальник УВД. – Всё оттуда начинается, – ткнул он пальцем в потолок кабинета.
– Ага, а вы с них пример берёте, – неожиданно подал голос, доселе молчавший командир первого транспортного отряда Шахов. – Вот новое наставление по производству полётов пришло к нам в декабре прошлого года, а вы, как оно требует, новую инструкцию по производству полётов в районе нашего аэроузла до сих пор не можете подготовить. Так по старой и летаем. Почему лётная служба может перестроиться за два-три дня, а вам месяцы для этого нужно?
– Я, Шахов, в ваши лётные дела не суюсь, не лезьте и вы в мои, – грубо ответил шеф УВД – У нас своя специфика.
– В авиации нет дел ваших и наших. В ней все службы созданы для того, чтобы безаварийно самолёты летали. А вас лётчики стали называть не службой движения, а службой торможения.
– Правильно, Шахов, говоришь, – поддержал его начальник АТБ. – Я бы премии платил всем службам от налёта часов лётчиками. А сейчас что выходит? Летают самолёты или нет, все службы каким-то непостижимым образом выполняют свои планы. Даже когда не выполняет план ни один лётный отряд. И естественно не получает премий. А остальные службы получают. Чудеса! Выходит, всем даже лучше, когда самолёты не летают. Я правильно говорю?
– Когда ничего не летает, всем как-то спокойней, – скривился в усмешке начальник аэродромной службы. – Стопроцентная безопасность полётов.
– А мне вот всё равно, – пожала плечами начальник АМСГ.
– Вот, видите! – тут же завёлся Прикусов, – видите, ей всё равно! Какие угодно прогнозы пиши, срывай вылеты, а премию всё равно получишь. Ха! Красиво живёте, господа синоптики.
– Как можем, – огрызнулась женщина.
– Вот и не заинтересован никто в полётах в такой системе, кроме лётчиков, – продолжал Дрыгало. – Разве это нормально? А ведь они наши кормильцы и поильцы, кстати, – посмотрел на шефа автобазы и улыбнулся. – Мы обязаны работать ради того, чтобы самолёты летали. Только они доход приносят.
– А вы этот доход видите? – спросили его.
– Достаточно полемики, – снова хлопнул ладонью по столу Бобров. – Будем заканчивать.
Когда все вышли, Бобров закурил и обратился к оставшемуся в кабинете Дрыгало:
– Зря ты при Агееве разговор про спирт завёл. Это же, сам понимаешь, где доложено будет. А там ни к чему про наши подобные тонкости работы знать.
– Ну и пусть знают, как работать приходится. Не зря же про гласность и перестройку заговорили.
Они знали друг друга не один десяток лет, дружили семьями и в своих взаимоотношениях позволяли себе то, чего никогда не позволили бы с другими. Объединяла их и общая нелюбовь к партийным чиновникам.
– Ты что же, партийного билета хочешь лишиться?
– Лишь бы пенсии не лишили, – отмахнулся начальник АТБ – Сейчас не тридцать седьмой год.
– Сколько машин у тебя на регламентах?
– Два Ту-154, три Ту-134 и два Ан-24. И несколько Ан-2.
– Подготовку нельзя ускорить?
– Уже всё делается, Фёдор. Я же вижу, какова обстановка. Всех свободных техников на работу вызвал. Правда, сверхурочные придётся платить. Какой тут к чёрту восьмичасовой рабочий день.
– Не впервой, – отмахнулся Бобров, – выплатим.
– К вечеру один Ту-134 и один Ан-24 будут готовы. Завтра к вечеру ещё два сделаем. Это всё. Положение с двигателями ты знаешь.
Дрыгало сгрёб свои бумаги со стола и покинул кабинет.
Оставшись один, командир подошёл к окну и с минуту вглядывался в туманную муть начинающегося дня. Откуда-то с перрона доносился, приглушённый туманом, рев двигателей то и дело прерывающийся на высоких оборотах. Вероятно, техники проверяли систему флюгирования лопастей. Он подошёл к столу и нажал кнопку селектора.
– ПДСП – командиру!
– Сменный начальник производственно-диспетчерской службы предприятия слушает! – бодро отозвался динамик. – Здравствуйте, Фёдор Васильевич. – Это был бывший лётчик. Шутники называли ПДСП приютом для списанных пилотов.
– Как обстановка?
– Плохо, товарищ командир. Туман, видимость двести метров. Порт закрыт. Как только позволит погода вылетать – отправим около тысячи человек. Думаю, до завтра сбойную ситуацию ликвидируем. Жаль, не хватает самолётов.
– Знаю, – ответил Бобров. – Обходитесь тем, что есть. К ночи АТБ обещает самолёты.
– Я-асно, – разочарованно прогудел динамик.
Он нажал следующую кнопку:
– Отдел ПАНХ – командиру!
– Доброе утро, товарищ командир! – приветствовал его начальник отдела применения авиации в народном хозяйстве хриплым прокуренным голосом. – Докладываю: на оперативных точках на территории региона находятся 12 самолётов АН – 2 и 14 вертолётов. Никто не летает из-за нелётных прогнозов, хотя по северу области погода хорошая. К вылету на АХР (авиационные химические работы) готовы ещё 10 самолётов, но пока нет телеграмм от заказчиков. И ещё, Фёдор Васильевич, одна проблема.
– Докладывай!
– На стоянках Ан-2 очень грязно. Лётчики рулить отказываются. Да и РП (руководитель полётов) запрещает. Можно скапотировать и поломать самолёт.
– Вытаскивайте самолёты буксиром.
– В том и дело, что там буксир пройти не может, буксует.
– Вытаскивайте гусеничным трактором. Что же делать, весенняя распутица.
– Понятно, – обескуражено ответил панховец.
Весной и осенью, а иногда и летом при частых дождях стоянки самолетов Ан-2, расположенные на грунте, приходили в полную негодность. Сколько лет уже говорят об этом лётчики. Надо бы конечно заасфальтировать рулёжные дорожки и стоянки, но всё руки не доходят. Есть дела более важные.
Он вернулся к рабочему столу и с грустью посмотрел на груду бумаг. Чёрт бы их побрал! На пол дня работы, не меньше.
Газета «Воздушный транспорт»
«…Отчётность разрослась до неимоверных размеров. Только официальных форм у предприятия более 500. И количество их растёт. За годы минувшей пятилетки, например, было отменено 7 старых форм, зато введено… 79 новых. Стоит ли плодить такие бумаги? Но такова система и мы стали её пленниками. Попав в эту бумажную карусель, мы начинаем терять чувство реальности. Об этом говорит письмо, лежащее сейчас передо мной. Вчитываясь, я даже не сразу понял, что это два отдела нашего предприятия ведут между собой переписку через своего командира (!!!). А ведь расстояние между отделами всего несколько метров. Так бумажный бум всё крепче зажимает в свои тиски все звенья командно-руководящего состава. Он не позволяет своевременно решать текущие производственные вопросы, отвлекает от живого общения с подчинёнными…».
В этих строчках крик души командира Анадырьского предприятия А. Стешенко. В их сравнительно небольшой отряд в 1985 году пришло 12819 единиц всех видов корреспонденции. Ими отправлено в адрес управления и министерства… 20865. Ещё в 1981 году было в два раза меньше. О, времена! О, темпы! Если бы так росла и производительность труда.
Бобров в который раз вздохнул, сел за стол и придвинул к себе бумаги, содержащие всякого рода рапорта, приказы, инструкции, справки, счёты и отчеты, анализы работ отделов и служб, заявки, списки, акты, докладные, изменения к дополнениям и дополнения к изменениям руководящих документов. Эти последние текли полноводной рекой из недр министерства и управления. С ними едва успевали справляться. Те живые и нужные дела, которые делались в объединённом отряде, были видны и без всяких бумажных отчётов. Но особенно Боброва бесили непрекращающиеся изменения и дополнения к руководящим документам. Неужели, чёрт бы их побрал, нельзя сразу сделать один толковый документ? А бывало и так: приходит изменение к какому-то документу, а основного документа нет, не дошёл ещё. Или придут дополнения на очередное изменение, которых никто не видел. И ломают головы начальники штабов, что со всем этим делать?
Конечно лучшее подтверждение всех хороших дел – знак заслуженного пилота СССР на груди командира. Он понимал, что это не дань его лётному мастерству, а, скорее, как дань умелому организатору производства и – уж простите – пронырливому хозяйственнику.
Летать он начал ещё в пятидесятых годах в Полярной авиации. Это было золотое время. Летали много, смело, свободно, в любых погодных условиях. Хотя, и самолёты были не те, и наземная техника обеспечения полетов почти отсутствовала. Но главное летали без нервотрепки, какой подвергаются экипажи в настоящее время.
Последние годы он летал мало. Всё время отнимали всевозможные совещания, заседания и разборы, да ещё частые вызовы в управление и министерство. А иногда был вынужден летать туда сам, чтобы что-то выпросить. А летать он любил и ради этого шёл на некоторые хитрости: летал после рабочего дня, хотя и не положено такое. Это были полеты для того, чтобы не забыть, зачем на нём лётная форма.
Он рассортировал и подписал изрядную кучу бумаг, когда вошла секретарша, поставила на стол чай и сказала:
– В дорожно-строительном управлении вас примут в 12 часов. И ещё: звонил заведующий транспортным отделом райкома КПСС, просил приехать в любое время.
– Спасибо, Ольга, – ответил он, думая, зачем это вдруг понадобился в райкоме. Не Агеев ли успел позвонить? Ну что ж, придется ехать и туда. И уже в машине подумал, что надо бы позвонить начальнику управления насчёт двигателей. Может, помог бы по старой дружбе. Не зря же когда-то вместе учились.
––
Третий лётный отряд применения авиации в народном хозяйстве (ПАНХ) самолётов Ан-2 структурно входил в объединённый отряд. Секретарю его партийной организации (он же штурман отряда) Агапкину Александру Михайловичу предстоял хлопотливый день. Нужно было провести партийное собрание коммунистов отряда, посвященное началу весенне-летней навигации и началу авиационных химических работ (АХР). Ему же, как старшему брату, предстояло побывать и на комсомольском собрании с той же повесткой дня. А на четыре часа было назначено расширенное заседание партийного комитета объединённого отряда по утверждению экипажей для работ на оперативных точках АХР в отрыве от базы.
И это его беспокоило и грозило неприятностями, поскольку уже более десяти экипажей из-за невиданно ранней в этих краях весны были вынуждены выставить по требованию заказчиков на оперативные точки без утверждения парткомом. И всё бы ничего, но на такие собрания приглашались все члены экипажей. А как утвердить «мёртвых душ», уже работающих на точках? Уж секретарь парткома и замполит ОАО Агеев попортят ему нервы, если это вскроется.
А тут ещё профсоюз с комсомолом умудрились назначить свои собрания на этот же день и почти на одно и то же время. Вчера вечером, прочитав объявления на висящей в коридоре штаба доске, командир звена Радецкий спросил:
– Михалыч, а на какое из собраний мне завтра идти? Или разорваться на три части, как Фигаро, который то здесь, то там?
– Чего городишь! – отмахнулся от него Агапкин. – Изыди, некогда мне.
– Ну, тогда я пойду на профсоюзное. На нём спится лучше.
– Завтра партийное собрание, – поправил его Агапкин.
– Да? – скривился в ехидной улыбке Радецкий. – А ты почитай все объявления. Назначаете время, не согласовывая. А мы потом ломай голову, куда идти.
Это было уже слишком. Пришлось согласовывать. Секретарям профсоюза и комсомола тоже хотелось быстрее поставить в планах работ галочки, и они сначала было заартачились. Но против партии, как известно направляющей и руководящей, не попрёшь. Время перенесли. Лётчикам ПАНХ в эти дни скучать не давали.
Такая суета повторялась из года в год и набила всем изрядную оскомину. Сначала были занятия. Они включали в себя сотню раз уже читанные изучение руководящих документов, инструкций и указаний министерства и управления. Потом прохождение медосмотра у врача лётного отряда на допуск к работе с ядовитыми веществами. Потом письменная сдача индивидуальных заданий по предложенной тематике. После этого сдача зачётов у командира лётного отряда (КЛО). Но с зачётами лётчики тянули до последнего, боясь, как говорят в авиации, ухода на второй круг за незнание какой-нибудь ерунды. К тому же о строгости командира отряда Байкалова ходили легенды. И не без основания. Когда он был не в настроении, мог отстранить человека от полётов за любую ерунду. В такие моменты сдать зачёт почти никому было невозможно, второй круг был обеспечен.
Видя, что на зачёты к нему идти не торопятся, КЛО вызывал к себе заместителя по лётно-методической работе Токарева и выговаривал ему за неудовлетворительную работу. Токарев вызывал командиров эскадрилий и делал им, так называемые нахлобучки. Придя к себе, командиры эскадрилий делали клизмы своим заместителям по лётной подготовке. Эти в свою очередь ставили пистоны командирам звеньев. Командиры звеньев орали (мать – перемать) на своих летчиков.
Волна эта докатывалась до лётчиков на второй – третий день и в коридоре у кабинета Байкалова выстраивалась очередь. Двое из шести обязательно уходили на второй круг, если командир был в хорошем настроении. Тех же, кто не желал идти на зачеты и после подобных процедур, ставили в план на сдачу официально, путём написания их фамилий в суточном плане-наряде. Тут уж никуда не денешься, наряд – дело святое. Хоть больной, но явись. Иначе выговор обеспечен. Драконовский устав о дисциплине полностью слизанный с военного не оставлял никаких надежд.
И вот когда экипажи проходили всё это, начинался второй тур подготовки, который называли лётно-технической конференцией и который лётчики больше всего не любили, ибо он повторял всё, что раньше было на занятиях. Выступали начальники различных служб, вплоть до орнитологической; и говорили то, что лётчики и без них давно знали. Это было элементарное убиение времени. Глупее программы нельзя было придумать. Такой метод стал в авиации традицией и не менялся десятки лет. Но всё равно из управления с фанатичным упорством ежегодно приходили подобные планы мероприятий, которые утверждались высокими начальниками.
Потом начинался третий тур – собрания: партийное, профсоюзное, комсомольское с одной и той же повесткой дня. Шутники предлагали проводить их под копирку. И, наконец, всё это венчало расширенное заседание парткома объединённого отряда, где окончательно утверждался состав экипажей.
Только после всего этого лётчики, очумевшие от бюрократической изобретательности, спокойно вздыхали. Оставалось дождаться вызова заказчика и на целый месяц улететь из этого дурдома на оперативную точку, где экипаж ощущал свою необходимость и чувствовал себя хозяином. Но и там его не оставят в покое. Будут прилетать на самолётах и вертолётах, приезжать на машинах многочисленные проверяющие.
За час до собрания Агапкин, перетряхивая свои партийные бумаги, обнаружил, что не подготовил заранее план проведения собрания, как это требовалось. Он схватил чистый лист бумаги и вывел в верхнем левом углу: «Утверждаю». Дальше ФИО секретаря парткома ОАО. Ниже, стараясь писать красиво, вывел:
План проведения партийного собрания 3 ЛО
Цель собрания: подготовка к ВЛН и АХР. Вопросы.
1. Обеспечение безопасности полётов и дисциплины на АХР. Докладчик – КЛО Байкалов.
2. Приём в партию кандидатов в члены КПСС.
3. Разное.
Стало традицией перед первым туром АХР, как в войну перед наступлением, принимать кандидатов в партию. Этим как бы подчёркивалась серьёзность и значимость предстоящей деятельности на авиа химработах.
Поставив внизу листа вчерашнюю дату и подпись, Агапкин направился в соседнее здание к секретарю парткома.
– Когда собрание? – сурово нахмурив брови, спросил тот.
– Сегодня.
– Такие планы накануне утверждаются, – не менее сурово проговорил партийный секретарь и, не читая, подмахнул бумаженцию. Но в последний момент всё же заглянул в неё.
– Сколько человек принимать будешь?
– Чего? – не понял Агапкин.
– В партию, сколько человек рекомендуешь? Стаж кандидатский у всех хватает? Устав и программу партии изучали? Рекомендации имеются?
– Восемь человек будет. Занятия со всеми проводили, – подавив минутное замешательство, ответил он.
– Ну, хорошо. Готовь ребят как следует, чтобы не краснеть.
Выходя из кабинета секретаря, он мучительно вспоминал, сколько же у него заявлений. Он не помнил даже фамилии.
Год назад заместитель Байкалова Токарев в шутку всерьёз ли заявил на одном из разборов, что не будут вводить командирами самолётов тех лётчиков, которые не желают вступать в партию.
– Кто сейчас не c нами – тот против нас, – сказал он. – Так что думайте.
И посыпались заявления страстно желающих пополнить славные ряды КПСС.
Порывшись в бумагах, Агапкин обнаружил более двадцати заявлений. Ну, Токарев, голова! Когда-то он мог за год одного максимум двоих уговорить вступить в партию, теперь сами бегут. А раньше шарахались от этого, как чёрт от ладана. Все заявления были стандартные: прошу принять, так как хочу быть в передовых рядах…
Славно провёл агитацию Токарев. Кто не коммунист – тот не командир. Воистину всё гениальное просто. Всего одна фраза и к нему побежали с заявлениями все вторые пилоты. И не надо ходить и упрашивать никого, очередь теперь появилась.
Агапкин отобрал восемь заявлений. Остальные подождут. Только спасибо скажут. Нашёл рекомендации, характеристики, сложил всё в одну папку. В коридоре уже были слышны голоса лётчиков, следующих в актовый зал штаба.
Поскольку коммунистов в отряде, где в основном была молодёжь до З0 лет, было мало, на подобные мероприятия загоняли всех, объявляя их открытыми. Процентов десять самых отчаянных, помельтешив перед глазами начальства, чтобы запомниться, исчезали по своим делам, здраво рассудив, что партийное собрание – не строевое, проверок не будет. Тем не менее, в зале сидело больше сотни человек. Всюду был слышен хохот, крики приветствия. Народ-то собирался молодой, горячий, жизнерадостный и весёлый. Такие собрания, как впрочем, и всякие другие давно уже никто серьёзно не воспринимал. На них шли, чтобы пообщаться, поделиться мнениями и впечатлениями и просто совместно посмеяться над каким-нибудь новым анекдотом о Брежневе или Черненко. О Горбачёве их придумать ещё не успели. Ну а кто не выспался дома – мог часок поспать и здесь. Никто этому не мешал.