Напишите Тянитолкаеву письмо

Сквозняки

Пришел я домой, а мне плохо. Потому что сквозняки. Я форточки закрыл. Потом щели заткнул и всякие дыры. Под дверями, под подоконниками. И под плинтусами тоже. А оно все равно сквозит. Ну я в себя заглянул, а там… О чем ни вспомнишь, отовсюду и сквозит. То сожалением, то потерей. Моей, не моей. И если стану я рассказывать обо всем, то померкнет свет Божий.

И поймал себя на мысли, что жалею уже всякое животное существо. Про собак и говорить нечего. Но вот недавно спас от полуденного солнца семейку дождевых червей. Они по полному неведению своему выползают при обильных дождях из почвы. Все это видели. А потом высыхают и гибнут, превращаясь в грязные отметины на асфальте.

Вот как дурак собирал их и обратно под травинки укладывал.

Но как приду домой, так снова сквозняки.

Непроливайка

Один человек шел по улице и горестно говорил сам себе:

– У меня все не так! И тут не так и там не так. И везде не так и всегда не так! Не так!

И вдруг встретил какую-то старушонку-бабульку, а та ему молвит:

– Возьми, родимый, чернильницу, – и протягивает ему школьную чернильницу-непроливайку, ровно такую, с какой один человек когда-то давно ходил в первый класс. – Бери ее и намажься чернилами и вся пройдет твоя тоска.

Один человек разинул рот и взял чернильницу и полез в нее пальцем, а залезть не может, потому что палец вырос и толстый. А потом потряс чернильницей на ладонь, а она не проливает чернил, потому что непроливайка.

– Да как же я намажусь-то? – спросил он старушку.

А та посмотрела на него и вздохнула и дальше пошла. И чем-то напомнила ему первую учительницу, ту, которая в первом классе была, когда-то давно.

– Да как же я намажусь-то? – повторил один человек.

Не попустился

– Попустись! – крикнули Крякутному с неба.

– Не попущусь! – ответил Крякутной, нашарил в траве лягушку и съел ее.

– Попустись же! – прорычали Крякутному с неба.

– Вот не попущусь! – прокричал Крякутной в ответ, выхватил из реки угря и тоже его съел.

– Та к не попустишься? – раскатилось с неба.

– Та к и нет! Не попущусь, не попущусь, не попущусь! – завопил Крякутной, озираясь в поисках того, что еще можно было съесть.

Тут с неба опустилась чья-то очень большая рука, схватила Крякутнова и оправила в чей-то очень большой рот.

Небо тихое

Иной человек пойдет-пойдет утром на работу, а сам в канализационный люк провалится. И ничего, и не плохо ему, сидит там и не работает.

Другой человек пойдет-пойдет на работу, а сам в водосточную трубу шмыг – и пополз вверх, на крышу. Только не тут-то было. В трубе уже трое таких сидят и мешают друг другу, застряли. Но ничего, сидят и тоже не работают.

А третий человек, тот все же умудрился прийти на работу, но тут же и вылетел в форточку. Висит за окном и, понятное дело, уже совершенно не работает.

И четвертый, и пятый, и пятидесятый…

А над городом, а над миром небо тихое.

Запах свободы

Один человек по жизни издавал различные запахи, преимущественно приятные. Вот, например, идет он по улице и издает сильный запах свежей колбасы и за ним бегут все собаки. А в другой раз тоже идет себе и издает запах еще более свежей рыбы и за ним бегут все коты и кошки. А однажды он издал такой интересный запах, что за ним весь день ходили философы, причем безразлично какого пола.

Кончилось все тем, что один человек совсем уже какое-то такое издал, что космонавт, который летел в космосе по орбите, заорал в шлемофон: «Запах свободы! Запах свободы!» и направил свой корабль, или как его там, прямо к земле и разбился.

Коловратное

Она влетела в комнату, она кружилась и кружилась в вольном танце, в предощущении некой важной перемены, некого свершения. И светлая комната с окнами, полными солнца и воздуха, тоже кружилась, кружилась вокруг нее удивительным и бесконечным миром. А еще она пела и пела, тоненько и на разные лады, и так не заметила, как вошел сюда он, невыносимо, непостижимо другой, как пропасть, как скала и как ночь. А заметив, присела, присела отдышаться и навести хоть какой-то порядок в своей маленькой смуглой головке.

И мощный кулак опустился и смял ее хрупкое тельце и брызнула искрами горечи жизнь, чтобы враз и померкнуть.

– Задолбали уже эти мухи! – пошел он на кухню мыть руки.

Электричество

Один человек по жизни любил электричество. Не так, как все мы, используя его энергию в механизмах и приборах, а в прямом смысле слова. Когда он был еще маленький, то совал пальцы в розетку, а когда вырос и пальцы его потолстели, то подключался к электричеству через провода или открывал распределительные щитки и нежно трогал оголенные контакты.

Конечно, искры сыпались и разнообразная дрожь охватывала одного человека и даже травмировался он неоднократно, но что было делать? Страсть, она всего сильнее.

Вот однажды таким образом отвалилась у одного человека рука. А в другой раз нога. И детородный орган тоже отвалился. И все, короче, отвалилось.

Остались одни глаза у одного человека. Летают шальные в темноте друг за дружкой и посверкивают, а как почуют где живое электричество, так сразу туда, и ну молниями шаровыми перебрасываться.

Когда мимо трансформаторов будете проходить, осторожнее там.

Свет из окошка

В Москве чебуречные, а в Питере рюмочные.

В московских чебуречных водку наливают в пластиковые стаканчики и теплую, а в питерских рюмочных – в граненый стакан и относительно холодную.

В Москве закусывают, соответственно, чебуреками, а в Питере селедкой, уложенной на хлебушек и с луковым колечком сверху.

В московских чебуречных публику развлекают шпагоглотатели из Калязина, а в питерских рюмочных чревовещатели, в основном местные с улицы Гороховой.

Еще в питерских рюмочных когда-то пел Шаляпин, зато в московских чебуречных сейчас можно встретить Жерара Депардье, плохо выговаривающего русские слова. Кто-то попросит автограф, а он возьмет салфетку и, дожевав чебурек и виновато улыбнувшись, поставит на нее жирный отпечаток большого пальца. Же ву при.

Во всех этих рюмочных, как поднимешь уставшее лицо со стола, а также во всех чебуречных, как пройдешь взглядом от стойки и направо, туда где свет из окошка, так часто видишь фею с крылышками, прозрачную и красивую и маленькую. Присядет она тебе на руку, немного щекотно, и что-то пролопочет тоненько, не разберешь. Но все равно приятно.

А свет из окошка, что в московских, что в питерских, он далекий как от звезды.

Про целесообразность

Один человек умывался в ванне, а потом потянулся за полотенцем и поскользнулся и упал и разбил себе голову и умер.

И много крови вытекло из его головы.

Потом ангелы забирали его душу и говорили промеж собой:

– Вот дурак, не мог рядом полотенце положить.

И санитары, которые забирали тело, тоже говорили:

– Что за дурак, не мог полотенце положить рядом.

И все, кто его хоронили, тоже думали об этом.

Но какие-то очень мелкие букашки, едва различимые простым взглядом, повыползали из-под ванны и весело ели засохшую кровь одного человека и говорили при этом:

– Хорошо ведь, что этот дурак не положил рядом полотенце.

Надеюсь, вы не кушаете и я не испортил вам аппетит.

Не подходят

Тянитолкаев пришел в магазин покупать ботинки и долго не мог ничего выбрать. То ему в носке жмут, то в заднике, то хлябают, то подошва скользкая.

А еще молния неудобная, заедает.

А еще цвет какой-то не такой.

А еще…

Тут продавец принес пару со словами: «Вот эти, не поверите, просто волшебные, примерьте!» – и Тянитолкаев, напялив ботинки, взялся придирчиво ходить взад и вперед по магазину, а потом по его стенам, а потом по потолку не менее придирчиво, а потом споткнулся о потолочный светильник и с грохотом свалился на пол.

– Нет, эти тоже не подходят! – хлопнул дверью Тянитолкаев и ушел.

Прогулки

Один человек каждый вечер прогуливался по городку, в котором жил. И каждый вечер ему встречались одни и те же дома, деревья и автобусные остановки. Да и люди тоже одни и те же встречались.

Каждый вечер один человек проходил по улице до крайнего дома и до крайнего окна в этом доме, потом заворачивал за угол и по обратной улице возвращался домой и пил чай. А в том крайнем окне всегда тихо светилась лампа и белели занавески.

Но однажды занавески оказались раскрытыми. Один человек увидел в окне очень красивую женщину, как на картинке. Женщина в ответ смотрела на одного человека, а потом поднесла горящую спичку к волосам и вся вспыхнула и в один миг сгорела, будто была из папиросной бумаги.

Один человек закрылся рукой от яркой вспышки, потом перешел на обратную улицу и вернулся домой и выпил чаю.

На соседнем дереве

Когда береза устает жить и высыхает, она переламывается пополам, но не полностью, и безлиственной верхушкой упирается обратно в землю и стоит таким треугольником очень долго, годами. Усаживается на нее лесной ворон и курлыкает, будто оракул, а еще осенними вечерами свистит в березе ветер, застревая в расщепившихся волокнах сухого ствола. Тоска, одним словом.

Если же березе повезет, то она ломается вся сразу, а при ударе о землю еще и разбивается на множество чурок. Полежат эти чурки в траве, полежат, а потом начинается! В одной муравьи заведутся, в другой заживут синие с черным отливом жуки, в третьей забегают красные с пятнышками лесные тараканы, что постоянно спариваются, а их в это время деловито склевывают пичужки, свившие гнезда под четвертой и пятой чурками, а шестую обступили сырые поганки, а под седьмой себе норки нарыли веселые мыши, а восьмую прикрыли морочные папоротники, а девятую обскакал было заяц безумный, ну ровно похмельный, да ненароком зацепил ее лапой, и покатилась та чурка с треском в овраг. И торчит из травы уже мертвый березовый сколок, и дятел расхаживает по нему, продолбил уже ствол до дыр с просветами.

А Боженька глядит на суету всю эту с соседнего дерева и радуется чему-то.

Следующий

Один человек пришел в парикмахерскую постригаться и долго сидел в кресле и парикмахер очень долго его постригал, а потом закончил и сказал:

– Сто рублей.

Но один человек продолжал сидеть и не двигался, потому что превратился в глиняную мумию.

– Тьфу, зараза! Третий уже такой сегодня! – воскликнул парикмахер, вытащил молоток и ударил одного человека в темя.

Глиняный один человек распался на куски, а парикмахер собрал их в ведро и унес за шторку.

– Следующий! – крикнул он, сжимая молоток.

Все впереди

Согласно нижеследующим указаниям вышестоящих инстанций и следуя перечисленным пунктам прилагаемых перечней установить порядок беспорядка частей в соответствии с общим и целым с целью предотвращения отвращения и возобновления утративших силу в силу ряда приведенных причин за исключением упомянутых в приложении исключений по следующему списку, а именно.

Так думал молодой пупырчатый тепличный огурец, подъезжая в картонном ящике в грузовой газели к овощному магазину.

Все впереди.

Все дешево и все пригодится

Один человек купил в комиссионном магазине сувенирно-кулинарный керамический набор «Кабан и три кабаненка».

– Не уходите без покупки, у нас все дешево и все пригодится, – убедительно произнес одному человеку продавец, сухой такой, в поношенном костюме и погнутых очках. И что-то в продавце том было такое, будто его самого сдали в магазин на комиссию.

Один человек открыл было рот, чтобы возразить, а потом зачем-то взял и купил это кулинарно-сувенирное непонятно что. Всего за сто рублей.

И что же это было?

Главный кабан представлял собой овальное животное из обожженной глины размером с добрую дыню, выкрашенное коричневой краской, с нарисованными клыками и маленькими черными глазками, свирепо глядящими на одного человека.

Кабанята были поменьше и тоже недобрые.

Все четверо были полые, а вместо спинок у них были крышки, как у кастрюль. В папу-кабана можно было засунуть курицу и приготовить ее в духовке, а в кабанят – цыплят, и тоже запечь. А можно было ничего не запекать, а просто, например, хранить в полых созданиях коллекцию пробок от пивных бутылок или значки. Правда, один человек не коллекционировал ни пробки, ни значки.

С неудобным пакетом, в котором побрякивала угрюмая семейка, один человек вышел из комиссионного магазина на дневной свет и помотал головой, будто освобождаясь от одури.

Дома он поставил животных на кухонный подоконник. А потом всякий раз, заходя на кухню, невольно вздрагивал от пучка острых взглядов. Поэтому один человек переставил семейку в комнату, но ничего не изменилось, потому что теперь он вздрагивал, заходя в комнату. Что было делать?

Выбросить рука не поднималась. Не то чтобы денег жалко, но зачем, спрашивается, покупал?

И один человек придумал. Он подарил сувенирно-кулинарный набор «Кабан и три кабаненка» своему приятелю, школьному учителю географии Константину Евгеньевичу, на Новый год.

– Зачем оно мне? – удивился учитель.

– Ну как? В большого кабана можно положить что-нибудь большое, например, курицу, чтобы в духовке ее, значит, того, а в маленьких – что-нибудь, значит, поменьше, и тоже того, – нашелся один человек и поспешил уйти, оставив приятеля в некотором раздумье.

И зажил один человек по-прежнему, а в комиссионный магазин больше не заходил.

– Вот, – думает, – хорошо как стало. Ходишь по квартире и не вздрагиваешь!

Только рано радовался один человек.

Географ тоже не поладил с кабанами и, в свою очередь, задарил их своему какому-то другу, а тот еще кому-то, потому что опять-таки не нашел применения этим штукам, и так далее и еще дальше. Полгорода, наверное, передарили друг другу это, с позволения сказать, кулинарно-сувенирное чудо.

И таким образом спустя некоторое прошедшее время одному человеку на день его рождения дарят именно этих кабана и трех кабанят! Какой-то далекий знакомый, с которым один человек и виделся-то раз в три года, и то случайно, на улице. А тут пришел, черт, и подарил.

– Да как же это? И зачем? – воскликнул один человек и в тихом ужасе услышал:

– В большого кабана можно положить, например, курицу, ну и в духовку ее, значит, а в маленьких…

Один человек зажмурился и представил себя в виде курицы в глиняном кабане и уже в духовке, замахал руками и, не попрощавшись с далеким знакомым, побежал в комиссионный магазин и сдал кабана с тремя кабанятами на комиссию, очень дешево.

Продавец, сухой такой, в поношенном костюме и погнутых очках, беспристрастно оформил документ, выдал одному человеку квитанцию и сказал:

– Не уходите без покупки, у нас все дешево и все пригодится.

Один человек словно в первый раз оглядел помещение магазина. Оно было заставлено рядами стоек с блеклой мужской и женской одеждой, державшей запахи старых шкафов. Рядом вразброс валялись ободранные детские велосипеды и полулежали, будто на картине Перова «Охотники на привале», несколько пар потертых болотных сапог. Дальше тянулись полки с различными потускневшими предметами чужого ненужного быта. Там были настольные часы в виде рыцарского замка с башенками, бронзовые медальоны с профилями вождей марксизма-ленинизма, гипсовый бюст Вольтера и тоже гипсовый Моисей с рогами, рядом коллекция настенных африканских божков, а еще перекидной календарь, и много чего другого.

На улицу один человек вышел с неудобным пакетом, в котором побрякивали африканские боги с разрисованными рожами. Всего за сто рублей.

Крышечки

На планете Революция не происходит никаких революций. Просто так назвали, фантазии на другое не хватило, наверное.

А так-то по всей планете одни заборы деревянные кругами. Когда-то были покрашены, но краска давно облупилась и дерево посерело, а гвозди, что доски скрепляют, проржавели и почернели. Не знаю, что за этими заборами. Собаки полают и примолкнут. И все.

А, чуть не забыл, на планете Революция на всех пивных бутылках крышечки откручиваются, не то что на нашем «Абаканском». Согласитесь, удобно.

Поющие трусы

У одного человека были поющие трусы.

Откуда? Ну просто шел он по улице Ленина и увидел эти трусы на витрине магазина напротив дома номер восемь, вот и купил.

Но поющие трусы исполняли одни лишь цыганские романсы, и почему-то на немецком, и только по ночам. А одному человеку хотелось военных маршей и днем.

Впрочем, его все равно забрали в Москву и назначили заместителем министра культуры.

Месть

Когда учитель географии Константин Евгеньевич вышел на пенсию, его как-то тихо и незаметно для него самого уволили с работы. И только на третьей неделе он поймал себя на том, что не ходит по утрам в школу и не проверяет по вечерам тетрадки и контурные карты.

– Что же это я? – удивился Константин Евгеньевич и отправился на работу, а там в его классе другой учитель географии глобус крутит, а его уже и не узнает никто, ни школьники, ни учителя.

– Здравствуйте, Марья Петровна! – говорит Константин Евгеньевич учительнице математики, а Марья Петровна проходит мимо и хоть бы что.

– Приветствую, Семен Иванович! – обращается Константин Евгеньевич к завучу, а тот уткнулся в какие-то ведомости и семенит мимо.

А директор школы Максим Федорович даже сам подошел к Константину Евгеньевичу и спросил: – Вы к кому это, мужчина?

Что было делать? Пообижался Константин Евгеньевич и устроился работать охранником в универмаг на улице Ленина. Сидит себе весь день на стуле около кассы, или прохаживается по торговому залу, или мальчишек шальных гоняет.

И заходит в магазин та самая учительница математики Марья Петровна, за хлебом там и за молоком. Ходит такая туда-сюда и Константина Евгеньевича взаправду уже не узнает. А Константин Евгеньевич ловко так сзади подобрался и в сумку математичке штопор кладет дорогой, с ручкой и рожками. Училка расплачивается и топает к выходу, а тут верещит тревожный сигнал, ну и Константин Евгеньевич уже наготове, и вот Марью Петровну задерживают. Крики, слезы, какой штопор, я в жизни вина вашего не пила и бутылок не ваших открывала. Штраф, короче, платит Марья Петровна.

Через некоторое время встречает Константин Евгеньевич в магазине – ага, завуча Семена Ивановича! Тот, как обычно, уткнулся в какие-то ведомости и семенит мимо с корзинкой, в которой картошка с морковкой. А Константин Евгеньевич ему в карман пиджака раз – и кладет женскую розовую бритву для сбривания волос на ногах и в прочих интимных местах. Ну а дальше все как по нотам – касса, звонок, задержание, обнаружение и устыжение латентного извращенца. И платит Семен Иванович тоже штраф.

Константину Евгеньевичу интересно стало и азартно. За полгода всех бывших коллег по предметам перебрал, от русского языка до физкультуры. И охранником стал уже заматерелым, с твердым взглядом и жесткими выученными фразами: «Мужчина, постойте! Покажите, что в сумке!», или «Женщина, с тележкой нельзя!», или «Я просто делаю свою работу!»

И все ходит Константин Евгеньевич по магазину и произносит свои железные фразы, а при этом думает: – Ну когда же, наконец, придет этот гад? – Это он про директора школы. Потом вроде отвлечется, пацанов погоняет, и снова ему в голову лезет: – Ну где же этот негодник Максим Федорович? – И снова ходит по магазину. А тут посмотрел вбок – и вот он тебе, Максим наш Федорович, дефилирует с портфельчиком, коньячки рассматривает. И когда засмотрелся директор на Хенесси (а не берет, только смотрит любовно, кишка тонка!), то Константин Евгеньевич ему в портфельчик и сунул упаковку презервативов, каких-то элитных и очень дорогих, под стать Хенесси! От кутюр каких-то.

Вы бы видели, что там на контроле было с Максимом Федоровичем и этими изделиями! Крика сколько! Мол, не знаю, что это такое, и как это использовать, тоже понятия не имею! Фу ты! Только вызвали на этот раз полицию, потому что очень уж дорогой был товар и эксклюзивный.

– Выручай, милый Константин Евгеньевич! – кричит директор. Сразу узнал, сволочь! А географ:

– Вы кому это, мужчина?

И под белы рученьки Максима Федоровича куда надо увели полицейские и за что надо задержали. А Константин Евгеньевич отработал смену, пришел домой, сел на стул и глобус гладит и поглаживает. И душа у Константина Евгеньевича поет.

О величии замысла

Один человек взялся считать пальцы на своих руках и довольно быстро пересчитал и умер. Другой взялся считать волосы на голове и считал довольно долго, а после тоже умер. А третий пошел считать песчинки на берегу моря и живет до сих пор. И мы вместе с ним, с песчинками.

Первый, последний

Сегодня выпал первый снег, он же последний. Первый и последний снег лег ровным слоем на все вокруг – на землю, на травы, на деревья, на лицо мое и на глаза, и на душу мою, и на небо.

А птицы забились между землею и небом и перья просыпали. И солнце забилось и лучи просыпало. Легли вперемежку лучи и перья, белые и черные.

И поднялся я, весь в первом, последнем снегу. И в перьях белых и черных. И в лучах весь вывалянный, ну будто курица, и пошел всех пугать.

Пугать всех, спасать.

Нет разницы

Один человек любил что-нибудь отмечать. В прямом смысле слова.

Например, прохожих.

Возьмет такой тетрадочку и карандаш, сядет у окошка и давай ставить палочки, сколько прохожих прошло слева направо. А если справа налево идет прохожий, то палочка зачеркивается и таким образом получается крестик.

Но из окна не все было видно, да и дома по целому дню надоедало уже сидеть, поэтому один человек перебрался на улицу.

Он вытащил из квартиры и поставил поперек тротуара письменный стол, и стул принес, и так за столом в тетради, уже большой и конторской, стал дальше отмечать прохожих. Слева направо пройдет человек – палочка. Справа налево – палочка зачеркивается и получается крестик.

Потом один человек решил расширить и укрепить свою деятельность. Он принес из дома еще стул, и еще один, а потом уже все стулья и полностью перегородил тротуар, оставив узкий проход у стола. А еще принес швабру и закрыл ею проход наподобие шлагбаума. И стал требовать у прохожих паспорта, и записывал их фамилии, имена и отчества в конторскую тетрадь, и только после этого пропускал. Если же паспорта не было, то не пропускал прохожего, но отправлял за справкой об отсутствии паспорта и еще за справкой о наличии у прохожего фамилии, имени и отчества.

А противоположную сторону улицы, да и саму проезжую часть один человек загородил двумя платяными шкафами, которые тоже приволок из своего дома, и сервантом, и кухонной плитой, и гладильной доской, и обувной полкой, словом, всей мебелью своей и другими вещами, вплоть до кастрюль и цветочных горшков. Ничего ему не было жалко ради ответственного дела.

И что удивительно, прохожие слушались одного человека и предъявляли ему паспорта и ходили за справками и так далее. Даже по вечерам, когда один человек отправлялся домой и оставлял проход закрытым шваброй, никто не пытался эту швабру убрать и пройти. И машины тоже разворачивались и уезжали.