Ленинградцы. Драма в трёх действиях с прологом и эпилогом

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Ваше любимое занятие придираться к словам. Выжить или существовать – разница чисто филологическая. Сами-то, небось, тоже хотите выжить?

Пауза.

ИЛЬИНИШНА. А кто не хочет выжить ради победы? Разницы нет, говорите? Мудрено остаться человеком, не потерять своего лица – это выжить.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Огни победы… Я забыл, Верочка, указать. В железном садике кто-то выломал прутья в ограде, и за водой к Неве можно ездить напрямик. Санки пройдут. Эта новинка сокращает путь к общественному водопроводу – Неве – на целых триста метров.

ИЛЬИНИШНА. Молодец, кто сил не пожалел. Железо, а поддалось… Хотя в одиночку, без сварочного аппарата, а выломали…

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. А имущество городское… народное?

ИЛЬИНИШНА. Имущество – не люди.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Хотите сказать – не догма. Душевно отдыхаю, общаясь с Вами в спорах.

ИЛЬИНИШНА. Красиво выражаетесь, и где научились?.. Только напрямик лучше, Аркадий Кириллович, без путаницы, понятнее будет. (почти без перехода) А сводку я читала, Вера. Наши держатся и лупят фашистов. Из крупных городов вчера ни одного не оставили… Продукты есть, вся страна присылает. Кабоны забиты. Точно… Но дорога одна – по льду.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Это где?

ВЕРА. Большая земля. На той стороне Ладоги.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Ах, Ладога!

Входит, осторожно ступая, закутанный в немыслимое количество одёжек, Николай Иванович. В руках у него небольшая пачка книг. Положив их на колени, он осторожно присаживается, кладёт руку за пазуху, к сердцу.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. О, Вы опять с добычей. Поздравляю! И много интересного откопали, Николай Иванович? (просматривает стопку книг) Недурно. Завидую Вашему трудолюбию и неколебимому постоянству в верности книге… Давно похороненный идеал рыцарского служения книге и самоотречения аскетического.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ (устало останавливает). Болтаете.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. А разве время не то, не аскетизма невольного? Жаль. Ошибка, что его не преподавали, как политграмоту, как обязательное условие победы над врагом заклятым.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Чтобы проповедовать, надо верить, хотя бы верить в преимущество старых проверенных помочей перед модными подвязками. Примерно Ваша мысль.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Сдаюсь. Вы умеете быть безжалостным.

ИЛЬИНИШНА (неодобрительно). Ишь, как запыхались, Николай Иванович, примите-ка валерьяновки.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Пожалуй, не надо. Лекарство – это яд. И не стоит его, право, баловать, само придёт в норму. Не в первый раз.

ИЛЬИНИШНА. Вера, сходи ко мне. Знаешь, где пузырёк.

Вера уходит.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Недавно был у знакомого врача. Насколько я понял его, теперешние эскулапы нашли средство от всех болезней сразу. Универсальнейшая панацея.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Новое лекарство.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Очень простое. Меньше ходить, больше есть.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Мрачно шутите.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Такова жизнь и, отчасти, мой характер.

ИЛЬИНИШНА. Говорите, вы говорите. А я не пойму, где начало, где конец?

Они смотрят друг на друга испытующе.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ (с желчью). Начало есть. Мне придётся продать свою коллекцию фарфора. Легче сердце вырвать. Тридцать восемь лет собирал! И тут валерьяновкой не поможешь… По крохам, статуэтку к статуэтке, вазу к вазе, блюдо к блюду. Севр, саксонский… Веджвуд… И вот ищу покупателя с понятием. Всё равно не уберечь! Обидно есть порционную овсянку и сою на фарфоре – это извращения не художественные.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ (сочувственно). Такую коллекцию!

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Умереть из-за фарфора ещё глупее.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (со вздохом). Адель Васильевна из девятого номера, помните? Она всё никак не могла расстаться с коврами и…

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Видите. Моя мысль подкреплена жизненными примерами. А Вы неужто, Николай Иванович, предпочитаете сидеть, как старая девка на узле с приданым.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ (горько). К сожалению, не имею ценностей, пользующихся спросом на рынке, толкучке – кремней для зажигалок, жмыха, дуранды, сахарина и прочих суррогатов.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ, Да, эти вещи котируются почти по стоимости золота.

ИЛЬИНИШНА. Всякая сволочь всплыла, как при НЭПе.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Люди последнее сымают и отдают, чтобы выжить. Какие уж тут спекулянты?

ИЛЬИНИШНА. А кто покупает? Откуда продукты берут? Какие уж им оправдания. Греть руки на беде народной. Совесть у них выело.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. И продавцы, и покупатели бывают разные… Одной шапкой всех не накроешь.

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. И когда грохочут пушки, совесть смолкает.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Совесть?

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Интересно, чем бы занимались музы сейчас?

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Думаете, спекуляцией?

Вера успела вернуться, приготовить валерьяновку. Она подаёт стакан с лекарством Николаю Ивановичу. Тот машинально его выпивает и только потом спохватывается, что он ведь отказывался от лекарства.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Спасибо… А ты сегодня, Верочка, выглядишь отлично… как роза.

ВЕРА. Шипы без лепестков.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Письма есть? (Вера отрицательно качает головой) Да, почте не до нас.

ВЕРА. А кому сейчас дело до нас?

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Тяжко в четырёх стенах… Совсем бывает невмоготу. (указывает на одну из принесённых книг) Вот, спас. Пёстрые рассказы Чехонте. Первая книга Антона Павловича Чехова. (вяло рассказывает) Хорошей сохранности экземпляр. Полсотни лет ему. Столько пережил, перевидел… Хочешь посмотреть?

ВЕРА. Нет… потом.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Устала?.. И я тоже… немножко дошёл… но отлежусь. Всё-таки переплёт немного закоптился. Отойдёт?.. Барахольщики уже костёр запалили, руки греть. Деревяшек им, подлецам, жалко, так они книги, бумагу подбрасывают. Поругался я с ними вволю. Чехова, вот, отвоевал, а остальные сожгли, как ни просил. Не смог я убедить их…

Входит лейтенант милиции, с ним молоденький боец с бородой.

ЛЕЙТЕНАНТ (простуженным голосом). Чего это двери нараспашку держите, товарищи? Думал, и документы проверять не у кого.

БОЕЦ (вспомнив о своих обязанностях). Проверка документов, граждане. Паспорта и справки выкладайте!

ЛЕЙТЕНАНТ. Тише. Не глухие же здесь… Рядом зашёл в квартиру семь, а там… (махнул рукой, начинает растирать уши) Мерзавец-мороз щиплет без жалости, как сироту в сказке… Вижу, все в сборе. Тепло у вас, ничего. И старые все жильцы. (Аркадий Кириллович первый протягивает паспорт лейтенанту. Тот, мельком взглянув на фото в паспорте, отдал обратно) А, жилец сверху, кажется?

АРКАДИЙ КИРИЛЛОВИЧ. Так точно. Запомнили.

ЛЕЙТЕНАНТ. Служба. Да и редок нынче гость,.. больше по делам передвигаются люди… (к Кате) Ваши документы попрошу, товарищ. Не знакомы, вроде, будем. (Катя суматошно роется в своём ридикюле, выгребает оттуда разные мелкие предметы и шёлковое комбине) Не спешите, гражданка. (подходит к Николаю Ивановичу, козыряет) Моё почтение. Наверное, кроете, почём зря. Извините, но только книжку малость задержу…

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ (с живостью). И читаете?

ЛЕЙТЕНАНТ. Коли вторую неделю мариную, то факт.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Может, другую – не стихи? Подоходчивее.

ЛЕЙТЕНАНТ. Это как понять?

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Я думал, Вы в претензии…

ЛЕЙТЕНАНТ. Нет, зачем же? А ведь я вначале точно подумал: смеётесь. Подсунули мне про графинь и графов. Наугад раскрыл я книгу. В карман вгорячах сунул, а потом разобрался… Беранже.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Да, он писал звонко, весело и ядовито.

ЛЕЙТЕНАНТ. Беранже… Революция, пролетариат – дело понятное. Французы, как и у нас в девятьсот пятом году на баррикады ходили, свободу добывали. В переплётах разных побывали, и всё же не то. Нет, ясности у них не было. Анархия, бланкисты. И тут уж выше носа не прыгнешь. Головы у них не было настоящей. (раздаётся близкий взрыв снаряда) У университета стреляет. А какой зверь-махина навалилась на нас, а государство наше не сломалось. Выстояло.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Вы, конечно, партийный.

ЛЕЙТЕНАНТ. Да… Считайте, да… Кандидатский стаж досиживаю. Поздновато оформился, но на печке не сидеть же. Так книжечку разрешаете? Честное слово, завидую Вам. Столько прочли, знаете. А мне некогда было, вернее, недопонимал. Жизнь-то позволяла, толкала. Да и производство с нутром забирает. Мы ведь первый в Союзе линотип делали. Тоже книги печатать.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Набирать… Очень умная машина.

ЛЕЙТЕНАНТ. Совершенно верно. А эту форму недавно надел. Сказали – надо. (суше) Нечисти в городе всплыло всякой. Откуда? Ну, фашист своих забрасывает. Отребки старые будоражут. От худой жизни есть. Рабочий-то класс держится, а послабже шатаются с непривычки. Картину гадят. Молодёжь разная бывает.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Песни Беранже Вам нравятся? Я так и думал, когда рекомендовал. Стихи превосходны. Это ценность, которая не стареет, не разрушается от времени.

ЛЕЙТЕНАНТ. Высказались очень точно. И коротко пишет, а как будто всё успевает сказать. Простой писатель. А французы его талант признают?

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. Не только во Франции, но и в мире… Должен сказать, не все.

ЛЕЙТЕНАНТ. Не все?.. Понятно. (берёт паспорт Кати) Паспорт-то чужой? А!?

КАТЯ (заглядывает в свой паспорт). Не… мой.

ЛЕЙТЕНАНТ. Фото, значит, чужое. Личности не схожи.

КАТЯ. Ты меня на пушку не бери! (зло) Не щупай! Разные брали – обожглись! (боец начинает беспокойно проделывать манипуляции с винтовкой)

ЛЕЙТЕНАНТ. Спокойно!.. Разошлась. Выясним. Живёте-то не по адресу прописки. Или в гости зашли?

КАТЯ. Не.

ЛЕЙТЕНАНТ. Сколько дней проживаете здесь?

Катя не отвечает.

ИЛЬИНИШНА. Её дом разнесли на топливо. У нас может прописаться. Жилплощади хватит. Да и у меня можно. (к Кате утвердительно) Останешься у меня, у нас.

КАТЯ (обрадованно). Остаюсь. Только у меня вещей больше нет.

ЛЕЙТЕНАНТ. Непорядок опять. Отметку почему не сделала с прежнего места жительства и работы?

ИЛЬИНИШНА. Послушай, лейтенант! У девки душа – чуть дунь, и погаснет, а ты… Службу твою и так знаем, но бросай волынку тянуть. Или разморило в тепле, поговорить охота? Девка своя. Сирота и к тому же – все померли у неё. Понимаешь, все… (спокойнее)