Полицейские невольно переглянулись. Мохамед Рафад был главным прокурором Джибути, и связываться с его родственниками не больно хотелось. Наш вид негров-очкариков полностью соответствовал нужному образу, а хорошая дорогая одежда показывала наш статус, да и велосипеды недешёвые.
Нужно срочно закреплять успех. Я достал пачку сигарет.
– А вы курите? А то у нас с собой много ещё, а вы стоите тут на перроне, охраняете нас. Мой дядя всегда говорил, что полицейские – это наша охрана.
– Давай-давай. Передавай привет своему дяде и спасибо, что воспитал таких родственников! Мы как раз хотели подымить.
– Забирайте всю пачку.
– А вы куда собрались?
– А мы до границы хотим добраться и обратно. А может, и до Аддис-Абебы доедем.
– Понятно, вон там касса, билеты ещё есть.
– Спасибо! – и мы направились к кассе.
Оплатив проезд до приграничной станции, погрузились на поезд, когда он подошёл к перрону.
Велосипеды мы взяли с собой, за них дали взятку проводнику и, усевшись на свои места в общем вагоне, стали с интересом смотреть на проплывающий за окном пейзаж. До границы оставалось километров двести или чуть больше, и ехали мы в крупный город с трудновыговариваемым названием Дыре-Дауа. То есть не совсем в него, нам паспортный контроль ни к чему.
Ехать пришлось около пяти часов. Сойдя с поезда и вытащив свои велосипеды, мы отправились на экскурсию за станцию. Велосипед – не машина, где с трудом, а где достаточно легко мы пересекли нарисованную только на картах границу и попали в Эфиопию.
Опыт у меня уже был и, медленно крутя педали, мы поехали в ближайший город, им оказался Дыре-Дауа. Мы никого тут не интересовали. Дыре-Дауа оказался обыкновенной дырой, или самой настоящей дырой, как кому удобнее называть. Его и построили, собственно, когда начали строить дорогу Джибути – Аддис-Абеба. И это второй по величине город Эфиопии!
Но, боже! Самый провинциальный город с железнодорожной станцией типа Тьмутараканска выглядел в тысячу раз лучше этого крупного по африканским меркам города. Однотипные и убогие одноэтажные строения, улицы загажены, да ещё уличные торговцы пытаются всучить вам всякую ненужную всячину. И в качестве дополнения: снующие по своим делам вездесущие дети в пёстрых одеждах. Короче, типичная африканская картина.
Иногда попадались и вполне современные здания, построенные совсем недавно, трёх или пятиэтажные. Выше не было. Так мы и бродили по городу, ища, где бы приткнуться на короткое время.
Лучше всего, конечно, купить комнатку или квартиру, весь вопрос в цене. А Фарах упорно замалчивал свои финансовые возможности. Побродив по городку, мы узнали все цены и остановились на окраине в какой-то халупе из местной глины.
Удобства располагались во дворе, воду нужно носить из колонки, что в полукилометре от самой халупы, но ничего: в российской деревне почти так же. Это, правда, город, но не буду повторяться, чем отличается африканский город от российского.
Вокруг лежала холмистая местность с редкими деревьями. Деревья росли и в самом городе. В основном те, что давали тень или апельсиновые. Городок считался торговым, и здесь можно было купить всё что угодно, как и продать. Думается, здесь можно легализовать мой бизнес, о чём я тут же сказал вслух:
– Фарах, твоя задача здесь легализоваться, устроиться работать в больницу и потом обустроить аптечный пункт. Я тебе оставлю самые слабые зелья или концентрацию сильных разбавлю, увеличив количество эликсиров. Всё в твоих руках. Налаживай связи, находи нужных людей, ищи выходы на иностранцев. Давай взятки людям при власти. Деньги на это можешь тратить с выручки от зелий. Главное – выйти на рынок Европы, США или Японии. Что получится. Ясно тебе?
– Да. Я буду стараться.
– Старайся, только учти, узнаю, что ты мои деньги присваиваешь себе или предаёшь меня, убью сразу. Может, дам помучиться сначала, в зависимости от того, насколько ты меня обманул. И я не шучу.
Я окинул Фараха равнодушным взглядом, словно примериваясь, как лучше лишить его жизни. Вскрыть ли ему горло или прострелить голову, можно и в живот выстрелить, много способов есть, чтобы заставить мучиться человека. Человек – существо слабое и ранимое, и часто очень глупое, лишь воля и бесстрашие делает его человеком. Да только не всем они даны.
Один вроде спокойный и пугливый, а на войне ведёт себя как настоящий воин, другой весь из себя такой мачо: брутален, бесстрашен, особенно когда имеет дело с кем-то слабее себя, а на войне вдруг оказывается полным ссыклом. Разные люди, разные реакции. Фарах судорожно вздохнул.
– Я не предам, Мамба.
– Все вы так говорите, пока пятки не подпалишь.
– Но я не…
– Без всяких «но». Ты готов участвовать в древнем обряде чёрной клятвы?
– А что это за обряд? – нахмурил парень чёрные брови на чёрном лице.
– Да или нет? – перебил я его.
Фарах взглянул на меня и неожиданно сдался.
– Готов.
– Вот и отлично, тогда ночью проведём обряд.
– А где?
– В ….. на нижней полке. За городом, разожжём костёр и проведём.
Фарах только обречённо кивнул.
Ночь. Луна. Улица. Мы шли вдоль последних домов, выискивая подходящее место для проведения ритуала. Я и сам не сильно во всё это верил, но моя вера это одно, а вера Фараха – совсем другое. Чем мрачнее, тем лучше, а то знаю я чёрные души негров и их любовь к бесплатной наживе.
Вскоре мы нашли подходящее место, и я занялся разведением костра. Когда он запылал жарким пламенем, я дал Фараху листки ката и бросил в горящий огонь смесь душистых трав. Воздух сразу же наполнился благовониями. Шепча разные заклинания и играя голосом, то повышая тональность до визга, то обрушивая его вниз до шёпота, я вводил себя в божественный транс. Условно, божественный. Фарах жевал листья ката.
Жаркое пламя вызвало у меня капли пота, но те же капли пота виднелись и на лбу у Фараха, хотя он сидел довольно далеко от костра. Он смотрел на меня, и в его глазах я ощущал страх. Его пробрало до дрожи, и теперь он, кажется, что-то для себя понял, и это его отнюдь не обрадовало.
– Давай свою руку, ты поклянёшься на огне.
Фарах молча протянул ладонь, лихорадочно жуя кат. Чиркнув по ней ножом, я перевернул её над костром и дал стечь каплям в огонь. Кровь, падая в открытое пламя, мгновенно испарялась, придавая воздуху и благовониям непередаваемый запах и вкус железа.
– Клянись! Я, Фарах Рабле, клянусь никогда не предавать своего товарища и господина Башира Бинго по прозвищу Мамба. А если же я предам его, то пусть моя кровь упадёт на меня же, а все мои предки проклянут мою душу во веки веков и предназначат её духам Африки. Клянись!
– Клянусь! – помертвевшими губами прошептал Рабле. – Я клянусь никогда не предавать Мамбу и следовать его словам, как своим. А если я предам его, то прокляну себя и отдам свою душу на поругание духам.
– Закрепляю твои слова своей кровью! О, духи Африки!
Резанув по собственной ладони, я поделился с костром и своей кровью. Ярко вспыхнул огонь, на мгновение загоревшись синим пламенем, после чего резко угас. Мистический шёпот проник в наши уши, словно ища там убежище:
– Ваша клятва услышана богами. Мы принимаем эту клятву и подтверждаем её.
Фарах вздрогнул и скорчился от страха в позе эмбриона. Проревев несколько слов, завершающих ритуал, я перестал скакать вокруг костра и, остановившись, подошёл к Фараху, тяжело дыша.
– Ты всё сделал правильно, – торжественно изрёк я у затухающего огня. – Теперь ты мой брат по крови, и я в ответе за тебя. Не бойся, пока ты будешь верен своей клятве, с тобой ничего плохого не произойдёт.
– Да, да, да, – держась за руку и дрожа всем телом, промямлил Фарах.
– Вот прими, тебе полегчает.
Я перевязал ему руку и напоил растительным транквилизатором, чтобы расслабить психику. Затушив костёр, мы вернулись обратно в свою хибару. Фарах без сил бросился на лежанку и сразу же уснул, а я не спал, обдумывая следующие действия.
