Мир-на-Оси

Глава 3

Артур Рингольдович Макдуров, Бургомистр и глава Городского Совета Централя, был вне себя. Бургомистр был возмущен до глубины своей необъятно широкой души. Проще говоря, Бургомистр был в бешенстве.

– Негодяи! Злыдни! Подонки!..

Стоя посреди просторного, из-за пустоты своей кажущегося огромным, как футбольное поле, зала для торжественных приемов, Бургомистр зло глянул по сторонам, ища, что бы схватить, сломать, садануть о стену. Но, как назло, ничего подходящего не было. Разве что только одно из кресел, в которые опускали свои натруженные зады члены Городского Совета, когда им предстояло обсудить и решить важные вопросы, касающиеся городского бюджета, сбора налогов или уклонистов от службы в рядах сил охраны правопорядка. Однако Бургомистр отличался живым умом и умением предвидеть будущее на пару минут вперед. Артур Рингольдович отдавал себе отчет в том, что далеко уже не так молод и совсем не так крепок, как, скажем, лет эдак тридцать, ну, пусть будет двадцать восемь, тому назад, и отчетливо представил, насколько смешно и нелепо будет он выглядеть, ежели, ударив креслом о стену, не сумеет расшибить его в щепки. А кресла между тем были тяжелыми и сколоченными на совесть. Иначе бы и не выдержали членов Городского Совета, славящихся умением сладко поесть и нелюбовью к любого вида упражнениям, будь то умственные или физические. Да что там, он даже поднять это клятое кресло не сможет!

– Остолопы! Дармоеды! Сучье отродье!.. Чтоб вам всю жизнь пустые щи хлебать!..

Бургомистру только и оставалось, что сыпать бранью. Благо в этом он толк понимал. И достиг совершенства в результате упорных, продолжительных тренировок. Вообще-то, спровоцировать его на ругань было не так-то просто. Но раз уж сорвавшись с цепи, Бургомистр не скоро успокаивался.

– Мусорные объедки! Морковные сблевыши! Простагландины!..

Значения последнего слова Бургомистр не знал. Он даже не помнил, где впервые его услышал. Но, едва услышав это удивительное слово, он сразу понял – то, что надо! Крепко, сочно и по сути! Что называется, не в бровь, а точно по сусалам! Хорошего человека простагландином не назовут! Так ведь?

– Растукокоры растабайские! Шваль подзаборная! Ворье позорное!..

Увы, из-за раннего часа запечатлеть всю подлинную красоту и истинную ярость бургомистрова красноречия было некому. Единственными свидетелями дивной в своем неистовстве вспышки гнева Артура Рингольдовича Макдурова оказались шестеро орков-шенгенов, неловко жавшихся в дверях. Однако по причине неудовлетворительного знания языка, на котором изъяснялся Артур Рингольдович, они понимали лишь то, что Бургомистр взбешен и зол. Чертовски зол! Но вот причину его злости они пока что уяснить не могли. Так же, как и не догадывались, во что она может вылиться. Собственно, они готовы были заранее признать себя виноватыми и во всем покаяться. Лишь бы только с работы не выгнали.

Прежде шенгены были вполне уважаемыми гражданами Мира-На-Оси, хотя и редко выбирались куда-то из своего Шенгена. Ну а ежели и выезжали куда, так строго по приглашениям, в смысле по делу, не иначе. Орки-шенгены имели некоторые магические навыки, как правило, чисто бытового свойства. Однако ж после кризиса магии, грянувшего вслед за повсеместным внедрением преобразователей силы Шмица-Шульмана, Шенген пришел в упадок. Дабы хоть как-то свести концы с концами, орки-шенгены всеми правдами и неправдами старались добраться до Централя. Или еще до какого процветающего места. Где с надеждой и радостью брались за самую непрестижную и низкооплачиваемую работенку.

Шестеро орков-шенгенов, испуганно наблюдавшие за неистовством Бургомистра, работали в Городской ратуше, где все они сейчас и находились. В их обязанности входило: уборка помещений, ремонт мебели и мелкий ремонт здания, охрана всего, что имеется, чистка мантий и треуголок членов Городского Совета, закупка плюмажей для треуголок; две женщины-шенгенки должны были готовить легкие закуски и подавать напитки во время заседаний; младший орк-шенген, кое-что смысливший в технике, подрабатывал еще и киномехаником; старший по праздникам занимался пиротехникой. Жили орки здесь же, при ратуше, которую в народе по всем понятным причинам именовали не иначе как Желтым Домом. Им были отведены два небольших полуподвальных помещения. Члены Городского Совета долго и на это не решались, полагая, что выгоднее сдать помещения под склад какой-нибудь коммерческой фирме. Однако в конце концов вняли голосу рассудка, исходившему из уст Бургомистра: для того чтобы заменить шестерых орков-шенгенов, Городскому Совету пришлось бы нанять шестьдесят трех местных жителей, каждому из которых следовало бы платить втрое больше, чем всем шенгенам, вместе взятым. Совместное проживание шенгенов не смущало, поскольку все они приходились друг другу родственниками. Система родственных связей у орков настолько сложная и запутанная, что подробно разбираться в этом никто не стал. Да и кому какое дело? Живут себе – и пусть!

Преданно глядя на изнывающего от горя и тоски Бургомистра, орки-шенгены тихо перешептывались и время от времени толкали друг друга локтями – смотри, мол, что делается!

Изрыгнув еще десятка полтора изощреннейших ругательств, Бургомистр наконец-то утихомирился. Вернее, он понял, что, помимо штатной обслуги, других слушателей у него нет. А к низшему сословию следовало обращаться соответственно. Шенгены уже стали свидетелями его гнева. Пусть же теперь узрят его мудрость!

Бургомистр обратил свой светлый лик к шенгенам.

– Все! – трагически понизив голос, он широко развел руки в стороны. – Все, что нажито годами службы народу и отечеству! – Голос едва заметно дрогнул на трагической нотке, а руки театрально взлетели вверх. – Все пропало! – Руки упали, подбородок уперся в грудь.

Пауза.

Бургомистр чуть приподнял голову и глянул на шенгенов.

Орки ровным счетом ничего не понимали, но все равно внимали с разинутыми ртами.

Бургомистр вскинул голову. Гордо и независимо.

– Я понимаю, воровство – это часть государственной системы. Без этого нельзя. Если человек трудами и стараниями, а где-то и подкупом добрался до высокой государственной должности, он должен компенсировать себе моральные и материальные затраты. Верно?

Орки дружно закивали.

– Но всему же должен быть предел! Нельзя вот так, внаглую, тащить вещи оттуда, где ты работаешь! Когда пропали три речных трамвайчика, я молчал. Хотя и знал, в чьем пруду они теперь плавают. Когда пропали бронзовые львы с причала, я тоже не стал поднимать шума. Зачем? Что мы, новых львов не отольем? Когда из Гримм-парка однажды среди ночи исчез фонтан со скульптурными изображениями четырнадцати фаз додекаэдра, все снова сделали вид, будто ничего не случилось. А ратман Мидоу, в саду у которого появился точно такой же фонтан, уверял, что он заказал себе копию пропавшего. Мы даже закрыли глаза на то, что из городского зоопарка таинственным образом исчезли три крокодила, два слона, бегемот и гигантская носовертка, а ратман Люпин в то же самое время открыл свой домашний зверинец! Но – Центральную Ось всем им в душу! – я не потерплю того, что из зала для торжественных приемов средь бела дня исчез рояль! И не какой-нибудь, а именной! Подаренный Городскому Совету величайшим пианистом современности Джерри Ли Льюисом! Тот самый рояль, на котором он в третий раз выиграл триста восемьдесят шестой Международный конкурс исполнителей, проходивший… – тут Бургомистр запнулся, потому что забыл, где именно проходил вышеупомянутый конкурс. Но, быстро сообразив, что шенгены все равно ничего об этом конкурсе не слышали, продолжил ловко: – Проходивший уже не в первый раз! Мы найдем вора, изобличим его и призовем к ответу! – Бургомистр задумался, все ли он сказал? Вроде бы все. И поставил точку: – Так!

Правая рука Бургомистра торжественно легла на грудь. Он чуть повернулся. Чтобы луч додекаэдра, проникающий в зал через широкое окно с полукруглыми створками, красиво блеснул на орденах и позументах темно-синего бургомистрова мундира. И замер. В красивой позе. С благородно вскинутым подбородком.

Шенгены знали, что нужно делать в такой ситуации, и дружно захлопали в ладоши. Они были уверены, что это тоже входило в их служебные обязанности.

– Благодарю, друзья мои, – с чувством улыбнулся Бургомистр. – Благодарю. Я знал, что на вас всегда можно положиться. А сейчас, пока ратманы еще не собрались, давайте проведем маленькое, свое, так сказать, внутреннее, дознание. Ага?

Бургомистр пододвинул кресло, плюхнулся в него, откинулся на спинку и вытянул ноги.

Шенгены что-то залопотали по-своему, по-орочьи. Судя по всему, они не понимали, что хочет большой хозяин.

– Хозяин хотить пить? – сложив руки на груди, вежливо осведомилась пожилая шенгенка.

– Нет, – поморщившись, махнул рукой Бургомистр.

– Хозяин хотить исть?

– Да нет же!

– Хозяин хотить спать! – догадалась более молодая шенгенка. – Хозяин много работать! Хозяин шибко устать!

– Да не хочу я спать! – замахал на них уже обеими руками Бургомистр. – Я хочу…

– Хозяин хотить смотреть фильму? – робко предположил шенген-киномеханик.

– Нет, я вам говорю!

– Хозяин хотить?..

– Стоп! – поднял руки Бургомистр. – Говорить буду я! А вы станете говорить, когда я вам скажу! Это ясно?

Шенгены заговорили по-своему. Все разом. Видно, ничего не поняли.

– Кто у вас старший? – спросил Бургомистр.

Он точно помнил, что назначал кого-то из них старшим.

– Моя старший, – сделал маленький шажок вперед один из шенгенов.

Прищурившись, Бургомистр посмотрел на него, будто купить собрался. А может, наоборот – продать.

Рост чуть выше среднего, большая голова, крупные, грубые черты лица, короткая стрижка. Широкие плечи, длинные руки, кривоватые в коленях ноги. Типичный орк. Шенгены, они, как известно, всем оркам орки.

– Как тебя зовут? – спросил Бургомистр.

Он точно знал, что у старшего шенгена есть имя, но никак не мог его вспомнить.

– Алик, – ответил шенген.

На самом деле это, конечно же, было не его имя. У всех орков длинные, труднопроизносимые имена, напоминающие виртуозно закрученный скэт. Что-то вроде Шамти-Дам-Титам-Турам-Дида-Ди-Дам. Но, приезжая в Централь, они назывались местными именами. Так было проще. Хотя, с другой стороны – ущемление национальной гордости. Но вы глубоко заблуждаетесь, если полагаете, что орки предпочитают быть гордыми, но голодными. Скорее наоборот.

– Итак, Алик, ты помнишь рояль, что стоял тут? – Бургомистр рукой указал на то место, которое еще вчера вечером, как он ясно помнил, украшал мемориальный инструмент Джерри Ли Льюиса.

– Помнишь?.. – Шенген сосредоточенно сдвинул брови к переносице. – Что – помнишь?.. – И тут же быстро добавил: – Алик все помнишь!

– Большой, черный, блестящий ящик. – Бургомистр руками попытался набросать форму рояля. – Который здесь в зале стоял. Помнишь?

– Помнишь! – уверенно кивнул Алик. – И они – тоже помнишь! – кивнул он на своих родственников.

– Помнишь!.. Помнишь!.. – хором заголосили шенгены.

– Отлично! – поднял руку Бургомистр. – Когда вы видели его последний раз?

– Кого? – изумленно вытаращился на Бургомистра Алик.

– Рояль… Тьфу, то есть черный ящик.

– Вчера.

– Точно?

– Точно. Вчера вечер. Жена мой пыль с него убирать. – Алик схватил за локоть шенгенку, ту, что постарше, и подтащил ее к себе. – Моя жена! – гордо улыбнулся шенген. – Мара звать!

– Так ты, Мара, вытирала пыль с рояля? Вчера вечером?

– Вытирала, конечно, как обычно… Ой! – шенгенка смущенно зарделась, быстро провела пальцами по вискам, пряча выбившиеся волосы под платок, и продолжила уже совершенно по-другому: – Вытирать, хозяин, вытирать. Хорошо вытирать, чисто! – Она достала из кармана фартука тряпку и начала изображать, как вытирает пыль с крышки рояля. – Вот так вытирать! Вот так!..

– А скажи-ка мне, Мара, ничего подозрительного ты, часом, не приметила?

– По-до-зри-тель-но-го?.. – медленно, по слогам, повторила вслед за бургомистром Мара.

– Ну, чего-то странного, необычного?

– Нет, – покачала головой Мара.

– Точно?

– Нет.

– В каком смысле нет?

– Нет, ничего не видать.

Бургомистр с досадой цокнул языком.

– А может, кто-то из ратманов возле рояля крутился?

Лица Алика и Мары сделались сосредоточенными и задумчивыми. Глядя на них, Бургомистр вспомнил, что такое же выражение он видел у древней каменной маски с плато Текапо-Капо, выставленной в Центральном музее.

– Ратман Студень крутился! – неожиданно подал голос шенген-киномеханик. – Я видать!

– Точно? – вскинул голову Бургомистр.

– Точно! Весь вечер крутился!

– И что еще?

– Маленький бирка читать! Долго читать!..

– А-х! – Бургомистр азартно хлопнул в ладоши. – Попался, мерзавчик!

Ратман Студнев был самым молодым избранником народа в Городском Совете. За это все остальные ратманы люто его ненавидели. Впрочем, они все друг друга ненавидели. В той или иной степени. Но Студнева – особенно. Его папаша к делу пристроил. А старший Студнев, или, как все его называли, Студнев-старик, был не кто иной, как владелец всех центральных пивоварен.

«Пиво «Студнев» – для людей!

Днем и ночью – пой и пей!»

Вот так денежки-то делаются!

Хотя на самом деле пиво у Студнева было препоганое. Пили его разве что только орки да гномы. Ну и прочее отребье. Те, кому все равно с чего, главное – отрубиться. Хоть стакан спирта, хоть кирпичом по затылку – лишь бы крепко.

Глава 4

– Какого рода ваша проблема, господин Ректор?

– Я хочу, чтобы вы сами увидели!

Ректор повелительно взмахнул рукой, и тотчас же студент-старшекурсник, все это время, словно призрак, прятавшийся в тени у дверей, метнулся к старинному трехдверному гардеробу. Порывисто распахнув сразу две створки, студент нырнул в разверстое чрево. Но вскоре появился, живой и невредимый, держа на вытянутых руках, будто бесценный дар Небес, круглую, очень широкополую шляпу, в цвет ректорской мантии, с такой же золотой отделкой по краю.

Ректор оперся обеими руками о массивные подлокотники, крякнул от натуги, но все же поднялся на ноги. Опираясь о край стола, он медленно обошел его и, едва переставляя ноги, направился к ожидавшему его студенту. Лицо Ректора приобрело мученическое выражение. Казалось, каждое движение требует от него неимоверных усилий.

В один миг Гиньоль оказался сначала на ногах, а затем и рядом с Ректором.

– Господин Ректор, – зашептал он ему на ухо. – У меня есть один знакомый изобретатель.

– Ну?

– Замечательный изобретатель! Умничка! Самородок!

– Ну?

– У него есть одно гениальное изобретение.

– Только одно?

– Одно, которое вам просто необходимо!

– Мне?.. Мне ничего не нужно.

Разумеется, Ректор имел в виду: «Мне ничего не нужно сверх того, что у меня уже есть». Но стоило ли об этом говорить вслух? Все ведь и без того было понятно.

– Вы просто не представляете, насколько вам это нужно! – стоял на своем Гиньоль. – Это изменит всю вашу жизнь!

– А я не хочу ее менять.

– Хорошо, в таком случае, внесет в нее новую, живительную струю! – Гиньоль хитро прищурился. Но так быстро, что этого никто не заметил. – Как вам такой вариант?

Ректор задумался. Закатил глаза. Слова Гиньоля звучали как-то очень уж неопределенно. Или, лучше сказать, – двусмысленно. Это было похоже на искушение. Против которого Ректор не мог устоять.

– Что за изобретение?

Гиньоль многозначительно посмотрел на студента с ректорской шляпой в руках.

Ректор тяжело вздохнул, принял из рук студента шляпу и, как рыцарский шлем, водрузил ее на голову.

– Иди, – небрежно махнул он рукой на услужливого студента.

Тот попятился, отвесил низкий поклон и, чуть приоткрыв дверь, скользнул в образовавшуюся щель.

– Никогда не видел человека, пресмыкающегося с таким чувством собственного достоинства, – глядя на дверь, заметил Гиньоль.

Ректор довольно улыбнулся.

– У нас в Академии очень талантливые студенты.

– Не сомневаюсь! А этот, что вышел за дверь, должно быть, самый талантливый?

– Пока лишь подающий надежды.

– Уверен, его ждет большое будущее.

– Так что за изобретение?

– А! Мой друг, – хотя кроме них в комнате больше никого не было, Гиньоль вновь понизил голос до таинственного полушепота, – изобрел замечательнейшее устройство. Называется «выталкиватель».

– Выталкиватель? – недоумевающе переспросил Ректор.

– Именно! – щелкнул пальцами у него перед носом Гиньоль. – Выталкиватель!

– И для чего он нужен, этот ваш выталкиватель?

– Для того, чтобы выталкивать.

Ректор почувствовал себя заинтригованным.

– Что же, позвольте спросить, он выталкивает?

– В принципе, все что угодно.

Подумав, Ректор покачал головой.

– Мне ничего не нужно выталкивать.

– Вы уверены?

Гиньоль задал этот вопрос так, что Ректор задумался. А в самом ли деле он уверен в том, что выталкиватель ему ни к чему? Более того, Ректор почувствовал некоторое сомнение. Быть может, ему все же может понадобиться выталкиватель? Что, если в тот самый момент, когда выталкиватель будет крайне необходим, его не окажется под рукой? Так ведь всегда и бывает – вещь, которая крайне необходима, чаще всего теряется. Третий закон неопределенности бытия!

– И что же, по-вашему, я должен выталкивать? – тихо спросил Ректор.

– Ваш зад! – торжественно провозгласил Гиньоль.

– Что?

– Ваш зад, уважаемый господин Ректор!

– Зад?

– Именно!

– Послушайте, не слишком ли это резко?

– Ни в коей мере! Выталкиватель работает мягко и плавно. Не исключено, что со временем вы даже станете получать удовольствие от этой процедуры.

– Нет.

– Да!

– Я сомневаюсь…

– И совершенно напрасно! Выталкиватель будет установлен на сиденье вашего кресла. В надлежащий момент вам нужно будет всего лишь легким движением пальца надавить на спрятанную в подлокотнике клавишу, и механизм мягко вытолкнет ваш глубокоуважаемый зад из кресла. Никто из присутствующих ничего не заметит. Они будут уверены, что вы сами легко и красиво поднимаетесь на ноги.

Заложив одну руку за спину, а другую прижав к выпяченной груди, Гиньоль изобразил гордую осанку, с которой Ректор должен был подняться из кресла с помощью выталкивателя.

Ректору это понравилось.

– Когда я смогу испробовать этот ваш выталкиватель?

– В самое ближайшее время. – Гиньоль ловко подхватил Ректора под локоток и повлек его к выходу из кабинета. – Вы и представить себе не можете, насколько велик спрос на выталкиватели. Сейчас ими пользуются все уважающие себя люди, которым регулярно приходится публично вставать из кресла.

– Что, даже?.. – Ректор указал пальцем на потолок.

Прикрыв глаза, Гиньоль многозначительно наклонил голову. Мол, я не могу об этом говорить, но вы ведь и сами все прекрасно понимаете.

– Мой друг с трудом справляется с наплывом заказов. Но я постараюсь поставить вас в начало списка.

– Буду весьма признателен вам, господин Гиньоль, – прочувственно поблагодарил Ректор.

Он уже и сам не понимал, как прежде жил без столь необходимой вещи, как выталкиватель? А заодно обдумывал, кому бы сделать втык за то, что его не держат в курсе последних достижений научно-технического прогресса.

Локоть к локтю, тихо о чем-то перешептываясь, как старые друзья-однокурсники, Ректор и Гиньоль вышли из кабинета.

В хвост к ним тут же пристроился студент-посыльный. Этот парнишка знал свое место. Он шел в двух шагах позади, низко опустив голову, так, чтобы сразу среагировать, если вдруг Ректор его окликнет, но при этом не слышать ни слова из приватной беседы хозяина с гостем.

Гиньоль не обращал на студента внимания. Ему были неинтересны прямолинейные, убежденные в своей правоте лизоблюды. Таких в его коллекции было предостаточно. Он бы с радостью отдал десяток-другой за что-то более любопытное.

Они пересекли просторный холл, одну из стен которого украшала монументальная фреска на тему строительства первой железнодорожной ветки, связавшей Централь с Сардонией. Централь, как водится, символизировали Центральная Ось, ну и, само собой, Центральная Академия. Рядом с группой домиков, отмечающих местоположение Сардонии, стоял улыбающийся широкоплечий бородач в кожаном фартуке с горсткой гисов в сложенных ладонях, испускающих несвойственное им сияние. А вот первый локомотив братьев Балабановых был изображен очень достоверно, с тщательной прорисовкой каждой заклепки и вниманием к деталям.

Гиньоль обратил внимание на то, что как студенты, так и преподаватели, едва заприметив пурпурную мантию Ректора, старались немедля исчезнуть. Скрыться с глаз долой. Раствориться в воздухе. Либо сотворить еще какой трюк. Спрятаться за портьеру, в конце концов. Лишь бы только не столкнуться лоб в лоб с господином Бей-Брынчаловым. Те же, кому это не удавалось, едва не падали в обморок, когда их касался – всего лишь на миг, не более! – суровый взор Ректора Академии. А один студент-первокурсник даже принялся икать и, взмахивая руками, подпрыгивать на месте, по причине чего у него из-под мантии посыпались тетрадки, свитки, карандаши и завернутый в вощеную бумагу бутерброд.