– Стекла в окнах целы. Окна, вроде как, изнутри заколочены.
– Окна маленькие – удобно в плане теплоизоляции.
– Дверь металлическая.
– Может, там что-то горит? – предположил Орсон.
– Вон, видишь, – Брейгель указал на окна выгоревших квартир, от которых вверх тянулись черные языки копоти. – Все, что загорелось, давно уже погасло.
– Что же это тогда?
– Какой-то переносной генератор.
– Или печка.
– Если была бы печка, то был бы и дым.
– С торца дома тоже могут быть окна. Дым ветром уносит за дом, а мы его не чувствуем из-за фильтров в масках.
– Ладно. Я пойду посмотрю.
Камохин прижал автомат локтем, пригнувшись, добежал до арки и нырнул в заполнявшую ее темноту. Оказавшись на другой стороне, он пробежал вдоль стены дом и выглянул за угол. Точно! В торцевой стене дома имелось еще одно узкое полуподвальное оконце, из которого струился дымок. Однако и здесь на тротуаре не было видно никаких следов. Как будто те, кто находились внутри, с самого первого дня катастрофы не выглядывали наружу.
Камохин подкрался к окну, похожему на щель, с полметра длиной и сантиметров двадцать пять в высоту, разделенную надвое пластиковой рамой. Левая часть, с трехслойным стеклопакетом, была цела, а из правой стекло высадили. Били изнутри – осколки валялись на земле под оком. Из дыры в окне торчала жестяная труба, из которой и шел дым. Щели, остававшиеся по краям, были заткнуты тряпками и залиты каким-то клейким составом. Камохин опустился на корточки и попытался заглянуть в окно. Но ему ничего не удалось увидеть – изнутри стекло было чем-то прикрыто.
Камохин осторожно выглянул за угол и взмахнул рукой, привлекая внимание прячущихся за машиной квестеров. Брейгель поднял руку в ответ. Камохин знаками велел ему пройти вдоль стены до двери магазина.
– Так, уважаемые, – выразительно посмотрел на ученых Брейгель. – Черт его знает, кто там внутри! Если вдруг начнется бамалама, в драку не лезьте – мы с Игорем сами разберемся. Ваша задача – прикрытие.
Понятно?
– Нет, – ответил за двоих Орсон.
– Сидите за машиной и не высовывайтесь. Начнется стрельба – стреляйте тоже. Только, ради бога, не в нас. Лучше – в воздух.
– Какой в этом смысл?
– Противник поймет, что нас много, и испугается.
– Вот это понятно. Можешь на нас положиться.
Сделаем все, как надо.
– Даже не сомневаюсь, – вполне серьезно ответил Брейгель. Хотя под маской его физиономия могла быть какой угодно. – Ну, я пошел.
Пригнувшись, он выбежал из-за машины, перепрыгнул через полосу замерзших декоративных кустов и прижался спиной к стене дома. Быстро глянув по сторонам и не заметив ничего подозрительного, он пробежал вдоль дома, перепрыгнул через парапет и оказался возле железной двери, по другую сторону от которой уже стоял спустившийся по лестнице Камохин. Знаком велев Брейгелю держать дверь под прицелом, Камохин перехватил автомат одной рукой, поднял ствол вверх и прижал приклад к плечу. Свободной рукой он осторожно взялся за дверную ручку и потянул на себя. Дверь не сдвинулась с места. Камохин попытался толкнуть дверь – с тем же результатом. Сделав жест фламандцу – будь наготове! – Камохин трижды стукнул в дверь прикладом, тут же сделал шаг назад и прижался плечом к стене. Ничего не произошло. Ничего не было слышно. Брейгель показал, что следует постучать снова. Камохин чуть подался вперед и еще несколько раз, посильнее, ударил в дверь прикладом. Гулкий грохот ударов раскатился по пустым улицам, будто гром приближающейся грозы. Среди мертвой, густой тишины эти звуки казались совершено неуместными. Как песни на кладбище. Если, конечно, это не Новый Орлеан.
За дверью послышалась какая-то возня. Затем приглушенный удар, словно упало что-то большое, тяжелое, но мягкое. Скрежет – что-то отодвинули в сторону. И раздался голос:
– Кто там?
Бойцы переглянулись. Выражения их скрытых масками лиц были одинаковые – растерянные. Голос, ответивший им из-за двери, принадлежал женщине.
В этом не было сомнений.
– Эй! Там есть кто живой? – снова спросила женщина за дверью.
– Простите! – не сходя с места, отозвался Камохин. – Мы тут проходили мимо…
– Сейчас открою! – радостно воскликнула женщина.
Снова послышался скрежет, приглушенный хлопок, и дверь чуть приоткрылась.
– Где же вы?
Камохин осторожно заглянул в дверной проем.
Женщина, стоявшая по ту сторону двери, была с ног до головы завернута в какие-то широкие темные полотнища. Так что и лица не было видно.
– Простите?..
– Заходите скорее! – махнула рукой женщина. – А то холод напустите!
Ну что тут было делать?
Камохин жестом велел Брейгелю оставаться на месте и плечом вперед протиснулся в узкую щель. Женщина тут же захлопнула дверь, и они оказались в полной темноте. Камохин инстинктивно прижался спиной к двери, выставил перед собой автомат и включил подствольный фонарик. Одновременно с этим в лицо ему ударил свет фонаря, который прятала в складках своего нелепого одеяния женщина.
– Вы спасатель? – спросила она.
– Ну… что-то вроде того, – ответил Камохин.
– Замечательно! – Женщина повернулась к бойцу спиной и крикнула вглубь помещения. – Дети! За нами приехали!
– Дети? – растерянно переспросил Камохин.
– Двое, – ответил женщина. – Мальчик и девочка.
Пять и семь лет.
– Дети…
Камохин посветил фонариком по сторонам. Они находились в небольшом продовольственном магазине. Окна были плотно заделаны и прикрыты полосатыми матрасами. Рядом со входом тоже лежала пара матрасов и стоял стеллаж, плотно набитый тряпьем – видимо, таким образом была утеплена дверь.
– А кроме детей?
– Только я и дети. Больше никого.
Камохин посмотрел на термометр. Минус тридцать два. Теплее, чем на улице, но все равно не очень-то комфортно. Особенно для детей. Квестер отказывался верить тому, что говорила женщина. Потому что это противоречило здравому смыслу. Женщина и двое маленьких детей не могли выжить одни в замерзшем городе.
– Покажите мне их.
– Идемте.
Следом за женщиной Камохин прошел во второй торговый зал, разделенный на несколько секций. Ближайшая секция была завешена плотными портьерами, закрепленными у потолка и стелющимися по полу. Женщина чуть отвела в сторону край портьеры и жестом предложила гостю войти. Входить Камохин не стал, а стволом автомата откинул в сторону портьеру с другого края полога. В выгороженном портьерами закутке пол был застелен матрасами и набросанными поверх них одеялами и подушками. В самом углу, у стены, стояла широкая металлическая жаровня. На таких обычно жарят мясо, когда приглашают друзей на дачу. Над жаровней висел широкий раструб воздухозаборника. Тянущаяся от него труба выходила в окно. Возле жаровни сидели двое детей, завернутые в такие же, как и женщина, нелепые, бесформенные одеяния.
– И больше никого? – снова посмотрел на женщину Камохин.
Женщина откинула в стороны складки плотной материи, закрывавшие ей лицо. На вид ей был не больше тридцати. Лицо ее выглядело настолько измученным, что Камохин не мог решить, красивая она или нет. Светлые волосы, прямой заостренный нос и очень усталые глаза – вот и все, что он видел.
– Больше никого. Когда вы нас заберете?
В этот момент Камохин был рад, да что там рад – безмерно счастлив, тому, что у него есть маска и женщина не может видеть его лицо.
– На улице еще трое человек…
– Они с вами? Так пускай заходят! Места всем хватит. И еда у нас есть. Хотите чаю?..
При каждом слове изо рта женщины вырывалось облачко пара. Снаружи шатра, образованного подвешенными к потолку портьерами, все же было очень холодно.
– Как вас зовут?
– Светлана. Светлана Родченко.
– Спрячьтесь, Светлана, – Камохин вновь отвел в сторону край полога, на этот раз рукой. – Я впущу своих товарищей, мы утеплим дверь и присоединимся к вам.
Женщина быстро улыбнулась, коротко кивнула и юркнула в шатер.
Оставшись один, Камохин наконец-то смог перевести дух. Все что угодно готов он был увидеть в этом подвале, но только не женщину с двумя детьми. Троих, чудом выживших посреди мертвого города. Камохину хотелось прижать ладонь к лицу. Но на руке у него была перчатка, а на лице – маска. Черт возьми! Он теперь и сам был не рад тому, что они нашли этот подвал. Уж лучше бы прошли мимо и провели ночь в какой-нибудь вымороженной квартире. В компании окоченевших мертвецов. Потому что живые люди, прячущиеся в магазине от убийственного холода, были обречены. Квестеры не в силах были им помочь.
Но как сказать им об этом?
Глава 6
Они сидели возле жаровни, в которой пылал огонь. Четверо мужчин, двое детей и женщина. Квестеры наконец-то смогли снять маски и расстегнуть парки. В шатре из плотных портьер, возле огня, тепло ощущалось уже явственно. Но все же не настолько, чтобы скинуть всю верхнюю одежду и забыть о том, что на улице мороз к ночи перевалил уже за стоградусную отметку. Самодельная вытяжка работала с грехом пополам, от дыма свербело в горле и слезились глаза. Но с этим вполне можно было смириться. На какое-то время. А вот у Светланы и ее детей глаза были красные, воспаленные. Зато вкус разогретых на огне консервов был не сравним ни с какими деликатесами. А еще – чай. Крепкий, душистый чай, что заварила Светлана.
– Сколько мы здесь? – спросила женщина.
– А вы не знаете? – удивленно посмотрел на нее Осипов.
– Мы не выходили на улицу.
– Четыре дня.
– Да?.. Мне казалось, больше… Дней десять…
– Это проблема замкнутого пространства. – Орсон облизнул пластиковую ложку и кинул ее в пустую консервную банку. – То же самое бывает со спелеологами, долгое время находящимися в пещере.
– Со спелеологами все наоборот, – уточнил Осипов. – Для них сутки растягиваются и они переходят на тридцатидвухчасовой жизненный цикл.
– Все зависит от особенностей психики.
Осипов подозревал, что англичанин сказал это только для того, чтобы оставить за собой последнее слово. Но спорить не стал. Не та была обстановка.
– Как вам удалось спастись? – спросил у женщины Камохин.
Светлана опустила голову и поправила на плечах свою нелепую накидку.
– Наверное, повезло…
– Так не бывает, – качнул головой Брейгель. – Как правило, везет тому, кто очень старается.
– Я очень испугалась… В первые минуты я даже не понимала, что делала… Все было, как в тумане… Или как во сне…
У Светланы была странная манера говорить. Она делала долгие паузы между фразами. Как будто прежде, чем произнести следующую, она обдумывала ту, что уже сказала. Орсон про себя отметил, что, по всей видимости, это было следствием пережитого шока. В стрессовой ситуации одни начинают болтать без умолку, другие – тормозят.
– Перед катастрофой вы зашли в магазин что-то купить?
– Перед катастрофой?.. – немного растерянно повторила Светлана. – То, что случилось… Это была катастрофа?
– Так мы это называем.
– Но почему?
– Чаще всего появление разлома связано с катастрофическими последствиями.
– Почему это случилось здесь? С нами?
– Это могло случиться где угодно.
– Да… Но почему здесь?..
– Мы пока что не выявили никакой закономерности в появлении разломов. Есть некоторые гипотезы, но не более того…
– Док-Вик, – прервал ученого Брейгель. – Она не о том спрашивает.
– Да? – Осипов озадаченно посмотрел на Светлану. Естественно, он понимал, что ее интересует не теория возникновения разломов. Но он не знал, что ей сказать. – Простите, я не могу ответить на ваш вопрос.
– Я работала в этом магазине…
Камохин несколько удивленно посмотрел на детей, завернутых в широкие полотнища материи. Они казались похожими на большие, уродливые куколки, из которых могло появиться все, что угодно.
– А как же дети?
– Дети… – Светлана тоже посмотрела на детей. – Дети не мои… Мне кажется, они считают, что я удерживаю их здесь силой… Ну, в общем, так оно и есть…
– Так чьи же это дети?
– Они пришли в магазин с мамой… Перед самой… катастрофой… Ей нужен был садовый гном… Знаете, такие керамические фигурки. Их ставят среди цветов… Непонятно зачем… У нас тринадцать разных гномов… Их мама, – кивок в сторону детей, – никак не могла выбрать…
– Мы хотели купить гнома тете Оле в подарок, – угрюмо, ни на кого не глядя, произнесла девочка.
– И тут на улице завыла сигнализация… – продолжила Светлана. – Женщина сказала, что это ее машина. Попросила меня присмотреть за детьми, сказала, что через минуту вернется, выбежала за дверь… Не прошло и минуты, как случилась… катастрофа… Она не вернулась…
– Кроме вас и детей в магазине больше никого не было?
– Была еще Надя, продавщица из первого зала… И Юрий Анатольевич, директор магазина… Когда все начало замерзать, они выбежали на улицу… Юрий Анатольевич сказал, что нужно выяснить, что происходит, и велел нам оставаться в магазине… Надя сказала, что нужно всем отсюда уходить… А я испугалась… Да и детей не с кем было оставить…
– Вы правильно поступили, Светлана. То, что вы остались в магазине, спасло вам жизнь.
– А остальные?..
– Кроме вас, мы не встретили в городе живых, – про мародеров Камохин решил умолчать.
– Простите, Светлана, – Осипов сложил ладони вместе и чуть подался в сторону девушки. – Могу я задать вам несколько вопросов непосредственно о катастрофе? О том, как все происходило? В какой последовательности? Это очень важно для понимания природы данного явления… Впрочем, если вы не хотите об этом говорить…
– Да нет, давайте, спрашивайте… Мне кажется, так будет лучше…
Осипов подождал какое-то время, но никаких разъяснений по поводу того, что именно будет лучше, не последовало.
– Скажите, Светлана, как вы поняли, что произошла катастрофа? Были какие-то звуки? Или атмосферные явления?
– Стало очень холодно.
– Вы почувствовали, что температура начала опускаться?
– Нет. Холодно стало сразу. Очень холодно. Как будто я нырнула в ледяную воду… Нет, еще холоднее. Кожа будто стягиваться начала. И все волоски на теле поднялись.
– Светлана, а вам приходилось нырять в ледяную воду? – поинтересовался Брейгель.
– Я зимой купаюсь в проруби, – ответила девушка.
– Серьезно? – вскинул брови фламандец.
– Да. Мне это нравится.
Брейгель улыбнулся и покачал головой.
– Еще одно подтверждение тому, что все люди разные. Меня в холодную воду палкой не загонишь.
– Светлана, – подняв руку, напомнил о себе Осипов. – Вы хотите сказать, что температура не опускалась, быстро или медленно, а мгновенно стало очень холодно?
– Да. И это было самое страшное. Потому что не было времени как-то подготовиться, собраться с мыслями. Нужно было немедленно что-то делать, чтобы не замерзнуть.
Речь Светланы удивительным образом сделалась ровной. Теперь она говорила почти без запинок.
– Весьма любопытно. – Осипов с задумчивым видом потер пальцами подбородок, на котором уже начала проступать щетина. – Выходит, гипотеза о том, что центром процесса является разлом, в корне не верна. Разлом лишь инициирует возникновение аномалии. А сам процесс формирования аномальной зоны происходит практически мгновенно. Как при Большом Взрыве.
– И что это значит, Док-Вик? – поинтересовался Брейгель.
– Пока не знаю, – едва заметно качнул головой Осипов.
– Док-Вик, я слышал, что именно ты создал теорию разломов и предсказал Сезон Катастроф.
– Это не совсем так, – смущенно улыбнулся Осипов. – Я работал над новой теорией эволюции Вселенной. В соответствии с которой, помимо постепенных преобразований, являющихся отдаленными последствиями породившего и сформировавшего нашу Вселенную Большого Взрыва, возможны и внезапные, скачкообразные изменения. Следствием которых могут стать деструктивные деформации пространственно-временного континуума. Которые мы называем разломами.
– Ну, Док-Вик, ты и завернул!
– Да будет тебе. Я упростил все до уровня ликбеза для чайников. Ты хотя бы представляешь себе, что такое пространственно-временной континуум?
– Нет. Но мне достаточно и того, что ты открыл разломы. Я горд и счастлив работать в одной команде с гением.
– Я не открыл разломы. Я лишь теоретически обосновал возможность их образования.
– Для меня это одно и то же, поэтому я все равно горд и счастлив. Ты ведь не станешь отрицать, что ты гений.
– Для начала я предпочел бы определиться с понятиями. Что ты понимаешь под словом «гений»?
– Человека, который умеет что-то, что не умеет никто другой.
– Интересный взгляд. Получается, что гением может быть даже преступник?
– А почему нет? Есть же выражение «гений преступного мира».
– В любом случае, на гения я не тяну. Расчеты, которые я проделал, мог бы сделать любой другой, владеющий математическим аппаратом.
– И что говорят твои расчеты?
– Что деформации пространственно-временного континуума возможны.
– Ну теперь-то мы точно знаем, что возможны. Но как это происходит?
– Как? – Осипов озадаченно почесал ногтем кончик носа. – Тебе, конечно же, известно, что мир, в котором мы живем, имеет три пространственных измерения, – ученый, как дирижер палочкой, взмахнул указательным пальцем, обозначая три пространственных вектора. – И одно временное измерение. Однако для физико-математического описания Вселенной требуется наличие большего числа измерений. В соответствии с теорией суперструн, мир должен быть десятимерным. Бозонная теория так и вовсе требует, чтобы пространственно-временной континуум имел двадцать шесть измерений. Без наличия этих дополнительных измерений невозможно объяснить существование нашего мира с точки зрения современной космогонии.
– И где же искать эти недостающие измерения?
– Они тут же, рядом с нами. Мы не можем их экспериментально зафиксировать, потому что они находятся в свернутом состоянии и сжаты до планковских размеров. А никакие измерения с точностью, превосходящей планковскую длину, невозможны. Тем не менее, каким-то образом дополнительные измерения проявляют себя на макроскопическом уровне. Теперь представь себе, что в какой-то момент эти свернутые пространства вдруг начинают разворачиваться. То есть размерность нашей Вселенной изменяется. Причем не сразу и не повсеместно, а местами, там, где образуется скопление развернувшихся размерностей. Таким образом, Вселенная получает сразу много размерностей. Где-то она пятимерная, где-то – семимерная, где-то – девятимерная, а где-то могут образоваться дополнительные временные измерения. Все это приводит к тому, что пространственно-временной континуум начинает корежить, как неравномерно нагреваемый тонкий пластиковый лист. Результаты этих деформаций мы называем разломами.
– То есть в аномальных зонах мы видим мир таким, каким он мог бы быть, сложись все иначе?
– Можно и так сказать.
– И чем все это закончится?
– Вот этого пока никто не знает. Есть два крайних варианта ответа на этот вопрос. Первый – оптимистичный: Вселенную немного покорежит, но в конце концов она вернется к своему исходному состоянию. В пользу этого говорит то, что отмечены случаи, когда разломы и связанные с ними аномальные зоны исчезали сами собой. Как, например, случилось с зоной номер пять под Новосибирском или с зоной номер одиннадцать в Каракасе. В соответствии с пессимистичным вариантом развития событий, процесс развертывания скрытых размерностей будет идти по нарастающей, следовательно, и катастрофические изменения пространственно-временного континуума будут усиливаться.
– И все закончится одной большой вселенской катастрофой?
– С нашей точки зрения. На самом же деле Вселенная просто станет другой. Однако следует принимать во внимание то, что между двумя крайними вариантами развития события существует множество промежуточных. Каждый из которых в той или иной степени хорош или плох для нас.
– То есть либо мы будем жить долго и скучно, либо – недолго, но весело, – подумав, сделал вывод Брейгель.
– Тебя самого какой вариант устраивает? – спросил Осипов.
Фламандец надул щеку и с задумчивым видом почесал ее.
– Скажем так, я пока что не определился.
– Когда вы нас увезете? – спросила Светлана, обращаясь в первую очередь к Камохину, в котором видела старшего.
В наступившей после этого тишине было слышно только, как потрескивают угли в жаровне. Камохин, опустив голову, делал вид, что внимательно изучает застежку на своем левом унте.
– Почему вы не отвечаете? – спросила Светлана.
Голос ее звучал все так же негромко, спокойно и ровно. Как будто она была уверена, что молчанию Камохина есть какое-то очень простое, безболезненное объяснение.
– Мы уйдем утром, – сказал, не глядя на женщину, Камохин. – Но вы с нами не пойдете. Вы останетесь здесь. Проблема в том, что у нас сломался вертолет, и нам придется пешком выбираться из зоны.
– Мы пойдем вместе с вами…
– Нет. Вы останетесь. Как только мы выберемся из зоны, мы отправим за вами спасательный отряд. Вам нужно всего лишь подождать. Совсем немного. Сутки. Максимум – двое. У вас здесь есть все необходимое – еда, вода, топливо…
– Вы не знаете, что это такое – сидеть и ждать неизвестно чего?
– Я прекрасно вас понимаю…
– Нет. Я сама себя не понимаю. Порой мне кажется, что я сошла с ума. И все, что происходит вокруг, это только мой бред… Может быть, и вас на самом деле не существует? Так чего же нам тогда ждать?
– Мы существуем. И мы непременно пришлем за вами спасателей. Поверьте мне, Светлана, это правильное решение.
– Мы не можем оставить их здесь! – решительно заявил Осипов. – Что, если температура упадет еще ниже?
– С чего бы ей вдруг упасть?
– Не знаю. Это аномалия. Здесь может случиться все, что угодно. То, что эти люди до сих пор живы, уже чудо. Но мы не можем постоянно полагаться на чудеса.
– Док-Вик, я принял решение. Не стоит пытаться меня переубедить.
– Мы договаривались, что будем принимать решения вместе, – напомнил Орсон.
– Не в ситуации, когда речь идет о жизни и смерти. Орсон улыбнулся с победным видом.
– Так, значит, ты признаешь, что опасность существует?
– Опасность существует всегда и везде. Ты можешь спокойно идти по улице, как вдруг тебе на голову упадет вывалившийся из самолета унитаз.
– Речь сейчас не об унитазах…
– Так, товарищи ученые, хотите поговорить – давайте выйдем.
Сказав это, Камохин первым поднялся и, отведя в сторону портьеру, вышел в торговый зал.
По сравнению с отгороженным углом здесь было заметно холоднее. Зато дышалось здесь легче. Камохин включил фонарик и провел лучиком по полкам стеллажа, заполненного бытовой химией.
Следом за ним из шатра вышли Орсон и Осипов. Брейгель остался с женщиной и детьми. У фламандца, видимо, не было вопросов, ответы на которые он хотел бы получить немедленно.
– Так, говорим тихо, спокойно, без эмоций. – Камохин положил включенный фонарик на прилавок так, чтобы он освещал всех присутствующих, но при этом не слепил глаза. – Не нужно понапрасну беспокоить хозяев. Им и без того несладко пришлось.
– Вот именно, – кивнул многозначительно Орсон. – Посмотри сам, Игорь, женщина на пределе. А дети вообще сидят в углу, завернувшись в свои покрывала, и даже не разговаривают.
– Светлана сказала, что ей кажется, будто они сидят здесь уже десять дней, в то время как прошло всего четыре, – продолжил Осипов. – Для нее каждый день, прожитый в этом магазине, в темноте и холоде, длиннее предыдущего. Сколько она еще сможет ждать?
– Все? – немного выждав, спросил Камохин.
– Нужны еще аргументы, чтобы заставить тебя проявить сострадание?
– Там, в этом шатре, омерзительно. Там… Там воняет!
– Я все понял. Теперь послушайте меня. Мы – не спасательный отряд. Наша первоочередная задача – самим выбраться из зоны живыми. И, если нам это удастся, будет очень здорово. Сейчас наши шансы остаться живыми весьма велики. Я бы оценил их, как девяносто из ста. Десять процентов списываем на непредвиденные факторы. Такие, например, как встреча с мародерами. Или, как сказал Док-Вик, внезапное резкое падение температуры. Если мы возьмем с собой женщину и детей, наши шансы уцелеть начнут стремительно уменьшаться. У них нет ни одежды, ни обуви, ни снаряжения, без которых выжить на морозе невозможно. В своих самодельных балахонах они замерзнут прежде, чем мы выйдем за пределы зоны. А прежде чем замерзнуть, они здорово замедлят наше движение. Я отвечаю за группу. И я принял решение. Мы оставим их здесь. А когда вернемся в ЦИК, сообщим о них в службу спасения.
– Ты уверен, что спасатели полезут в замерзший город, чтобы вытащить оттуда женщину с двумя детьми? – спросил Орсон.
– Нет, не уверен, – честно признался Камохин. – Служба спасения разваливается, как все государственные структуры. Работы у них выше крыши, а финансирование никакое. Я даже сомневаюсь в том, что у них есть такая же, как у нас, спецодежда для работы на сильном морозе и техника, способная доставить их сюда.