Другие. Боевые сталкеры

Последним из зала уходил Баскаков. На самом выходе он остановился, подумал о чем-то, после чего обернулся и с улыбкой Мефистофеля приглушенно крикнул: «Горько!» И пропал из виду, не желая видеть зрелища, к коему призывал.

– …Я могу сам пойти!

– Нет, Семен Семенович, – мягко уговаривал его Стольников. – Не нужно таких жертв. Ценю вашу гражданскую позицию, но мне лучше увидеть того, кто ходит в лес, добывает дичь, возит из лесу дрова… Словом, знает эту местность как свои пять пальцев.

Этот короткий диалог состоялся сразу после просьбы майора подыскать человека, хорошо ориентирующегося в здешних местах.

– Да я!.. Да лучше меня!.. Я тут колхозы… – Председатель осекся, потому что даже сильное алкогольное опьянение не позволило ему сказать о том, что это именно он создавал в этом районе молодой Страны Советов первые колхозы. Плюс к этому по всему было видно, что в лес за дровами он не ездит. Стольников уже начал догадываться, что новоиспеченный тесть не совсем понимает, о какой дороге речь. – Я сейчас беру ружье, и мы идем.

– Куда? – подал голос уже догадавшийся обо всем Жулин. Бестолковый разговор ему надоел, и прапорщик, чтобы быстрее направить командира в нужное русло, решил взять вожжи в свои руки.

– На кабана, конечно. – И два глаза председателя, похожие на дно стакана с недопитой «беленькой», вразнобой мигнули. – Вы не представляете… А, как говорится, рядом с селом проходит миграционная тропа кабана. Они идут на пастбища… К травке… К угодьям… Там егеря. Я сейчас их кликну.

Стольников положил ему руку на плечо:

– Семен Семенович, а кто живет в том доме, с красной крышей? Мужик лет пятидесяти пяти, с бороденкой куцей?

Руководителя колхоза «Победа» пришлось «прокачивать» еще добрых четверть часа. Он не то чтобы не хотел говорить правду. Он ее знал и готов был поделиться, но состояние его, отягощенное несоответствующим его весу самогоном, заставляло тестя то бросаться в зал, то плакать, вспоминая юность какой-то Нади – дочери, вероятно, то кричать: «Я не позволю!» – то подозрительно вглядываться в лицо Стольникова и говорить: «А вот вы… да, вы, товарищ, документы, как говорится, имеете?»

Очень трудно в пятьдесят девятом году рассказывать о НИИ, полковнике Ждане, Другой Чечне и временах, когда ракеты есть даже у корейцев. Поэтому приходилось постоянно уходить от прямых ответов и варьировать. Что, разумеется, не могло оставаться вне подозрений постоянно. Тем более что председатель трезвел с каждой минутой.

– Как-то странно вы одеты, товарищи из райкома, – внезапно обнаружил он. – Что за одежда такая смешная?

Сам он был одет в серый мешковатый, явно не по размеру костюм, брюки которого были заправлены в сапоги. Воротник его белой рубашки был выведен на лацканы пиджака и отличался гигантскими размерами.

– Да ты вроде тоже в прикиде не от Армани, – заметил Лоскутов, который уже терял терпение.

– Странные вы, товарищи. А я могу позвонить в райком?

Ситуация стала угрожающей. Нужно было имя проводника, председатель не по своей воле делал все возможное для того, чтобы Стольников его никогда не узнал.

– Нам бы на улицу, – как-то нехорошо проговорил Баскаков, ковыряясь в ухе какой-то бронзовой головы на такой же бронзовой подставке. Отливали ее, наверное, большим тиражом и руками не самого лучшего скульптора СССР, а потому суровое лицо со слепым, но пронзительным взглядом было одновременно похоже и на Тимирязева без его знаменитой ермолки, и на Калинина со снятыми пенсне, и на Дзержинского в не самые лучшие дни его пребывания в Петропавловской крепости.

– А-а… – завопил председатель, когда за клубом ему врезал по печени Ключников.

– Тебе решение райкома, значит, похер? – грозно молвил Айдаров, опустив руки в карманы. – Кулак? Отвечать! Кулак?

– Да что вы, товарищи!.. Я советский человек! Из бедняков…

Рядом стояла металлическая бочка, доверху наполненная дождевой водой. В нее-то и опустил председателя по пояс Ключ. Головой вниз…

Стольников с равнодушным взглядом и спокойно покуривавший прапорщик стояли метрах в десяти от действа и предупреждали попытки вываливающихся из клуба лиц разыскать внезапно выпавшего из праздника тестя, свекора, кума и свояка. «Он на минутку вышел в сельсовет», – пояснял майор, ничуть не стесняясь своей роли на шухере. Проблема на минуту улаживалась, а потом, словно в непрекращающемся приступе дежавю, выходили все те же и спрашивали, где тесть, свекор и кум.

Через десять минут Ключников и его собеседник приблизились к машине. Председатель загнивающего колхоза «Победа» имел вид человека, который только что вышел из парной. Волосы влажны, тяжелое дыхание, усталая поступь. От опьянения остались лишь запах и внешний вид человека, выпившего не более ста граммов «красненькой».

– Я народ подниму, – неуверенно пообещал он.

– А я его положу, – сказал майор. – За контрреволюционный мятеж в период развитого социализма. И будет тебе свадьба с приданым, касатик.

Председатель ничего не понимал. Если товарищи из райкома, зачем бьют? Если бандиты, почему ничего не забирают?

– Вы, я вижу, уже в состоянии соображать, – заметил Саша. – А потому давайте знакомиться с самого начала. На вашу свадьбу пришли люди, отвечающие за безопасность будущего ваших внуков. Потому я вас спрашиваю: кто в деревне является лучшим знатоком этих мест вообще и вон той дороги, – он показал, – в частности?

Сказав это, Стольников вынул из кобуры «Гюрзу» и прижал ствол к голове председателя.

– А я разве не говорил?

– Нет.

– Ермолаич. Он живет вон в том доме с красной крышей. Пойдемте, я вас хоть с молодыми познакомлю…

– В другой раз.

Ермолаичу Стольников захотел оторвать воротник от фуфайки сразу же, едва вошел во двор. Это был тот самый мужик, с которым разведчики разговаривали на въезде в деревню. Формально Ермолаич был прав. Его никто не спрашивал о дороге, а на все остальные поставленные вопросы он ответил еще полчаса назад, с навозными вилами в руках. Но по существу выходило, что, если бы лучший в Гурьяново проводник соображал не как собака Павлова, а как здравомыслящий человек, это сэкономило бы группе майора тридцать минут.

Дорога, уходящая в лес вокруг Поверкиного пруда, была дорогой необычной. Она начиналась в деревне, но заканчивалась в лесу. Ровно через пять километров, то есть на том расстоянии, на котором председатель разрешал рубить для топки дрова. Тракт, наезженный сотнями тракторов, машин и подвод, упирался в лесоповал.

Кроме того, дорога имела несколько ответвлений, «потому как Стешкины, те, дураки, предпочитают осину, весь люд рубит березняк, а Хохленок, тот берет липу». По этой причине через четыре километра основной путь расходился в три стороны, «потому как каждому дураку ясно, что липа вместе с березой не цветет».

– Хорошо бы мы выглядели, углубившись в лес на четыре версты, – пробормотал Стольников, давя в себе неприязнь к Ермолаичу. – Как три богатыря на распутье. Я вот, к примеру, понятия не имею, какие дрова Ждан предпочитает.

– Товарищи, вы по какой линии будете? – вопросительно прищурился проводник. – Из лесничества?

– Из общества защиты диких животных.

– Вон оно как?

– Поведешь?

– Дык ить… Посмотри на двор, начальник. – Ермолаич повел грязным рукавом вдоль неплохо ухоженных и по-хозяйски прочно стоящих построек. – Все валится. А где денег на матерьял взять?

После этого председатель стал видеть некоторый резон в специфике общения неизвестных с отдельными представителями его малой родины.

– Да я тебя… – начал он, краснея от стыда за земляков.

– Что ты меня?! – взъярился дед. – В этом году какие-то суки корову зарезали, со стадом не вернулась – ты нашел?! Ты нашел?! Старуха чуть умом не тронулась!

– Это просто беспредел какой-то, – забормотал Стольников, проникая рукой куда-то под куртку и глядя на председателя. – Сами выделите товарищу корову и быка или мне письменно обращаться в райком партии с жалобой на председателя-оппортуниста?

– Товарищ!.. – заорал председатель. – Да что мы, сами проблему не решим?! Утром же получит и корову и быка!

– Я проверю… – Стольников посмотрел на председателя многозначительно и вынул руку из-за отворота.

– Слово коммуниста!

– Это дело. Старик, – он кивнул сельчанину, – поторапливайся!

Через двадцать минут, большая часть которых ушла на запуск стариковского трактора по кличке Трумэн, по дороге, ведущей в лес, двинулась странная процессия. Впереди шел грузовик «АМО», из капота которого, как из самовара, торчала дымящаяся несгоревшей соляркой труба. Следом ехал «ЗИС». Процессия направлялась в лес. Поскольку подобного идиотизма никто из местных доселе не видел, посмотреть вышли все, включая свадебных гостей.

– Не боись, – увещевал перед стартом Ермолаич, – четыре километра все будет нормально, а вот перед развилкой его трахома обязательно встанет. Колея узкая, так что если решит обратно податься, то это только задницей. Или развернуть машину руками. Ту «Победу» придется бросить, это я тебе авторитетно заявляю… Зря я ружье не прихватил?

– А кого это ты имеешь в виду? – тихо проговорил Стольников.

– Да ладно, сам в Смерше служил… Военного преступника преследуете?

Стольников улыбнулся:

– Да ты, оказывается, свой человек?

– Я те вот что скажу, товарищ из КГБ… Этот, за которым вы гонитесь, он прихватил с собою двоих.

– Что?

Саша сидел в Трумэне рядом с проводником, грохот был отменный, поэтому ему показалось, что он не расслышал.

– Я говорю, – повысил голос мужик, – двоих он из села прихватил. В качестве проводников. Я их знаю. Один контуженый, в первые же дни войны списали по ранению, а второй, гад, в полицаях под Винницей служил. У меня только пока доказательств нету. Сынок одного раскулаченного… Так вот, они с ним поехали, дорогу показывать.

– Значит, их уже трое…

– А чего этот, на «Победе», натворил? С немцами путался? Или с Америкой связался?

– И то и другое.

Саша увидел севшую на брюхо «Победу» ровно через полчаса. Дверь водительская и дверь задняя, правая, были распахнуты настежь, в замке зажигания торчал ключ. Соскочив с трактора и подбежав с «М16» к машине, майор осмотрел салон. Все стекла машины, включая и заднее, отсутствовали.

Труп хозяина машины был переселен из «Победы» в завершающий свой жизненный путь «Москвич» желтого цвета в самом начале погони, Саша это знал. Вот – мозги на стойках кузова, левом подголовнике и крыше салона слева. С этим все понятно, это останки того, кто был найден в багажнике под Войцеховкой.

– Их трое. Не исключено, что проводники вооружены. Ждан их чем-то взял, а это значит, что они ушли с ним сознательно и навсегда. Дед свидетельствует, что у одного темное прошлое. Поэтому стесняться они не будут. Здесь мы в безопасности, но как зайдем в чащу, ждите любой пакости.

Их дискуссию прервал короткий резкий звук. Им оказался свист меж редких желтых зубов, вырвавшийся только что изо рта Ермолаича.

– Туды подались! – кричал он Стольникову так, словно тот был глухой. И махал при этом в направлении Москвы, Новосибирска и Владивостока одновременно.

– А что там? – щелкнув зажигалкой, даже не прикрываясь – в лесу была тишь, словно на фотографии, – пробурчал майор. Он совершенно не был похож на человека, захваченного погоней. Или устал, или не видел перспектив.

– Вот человек! Садовая голова… – возмутился Ермолаич. – Говорю же тебе – лес. А километров через пятьдесят – трасса на Грозный. Только они туда не пойдут, если через наш сверток ехали.

– Это почему? – еще равнодушней спросил майор.

– До трассы два КПП, – пояснил проводник.

– Скажи-ка, любезный… – заговорил Лоскутов. – А волки или кабаны в лесу есть?

– А куда же они денутся? И волки есть, и секачи… Они сейчас лютуют. Волк в прицел лениво смотрит и от охотника с неохотцей отходит… Лето на исходе, осень скоро начнется, – высморкавшись, он потряс мелкой бороденкой. – Так-то.

– Смотри ты, как романтично, – саркастически ухмыльнулся Стольников. – «Волк от охотника с неохотцей отходит и в прицел смотрит с ленцой…» Веди поскорее! Ты корову будешь отрабатывать или нет?

– Да я для вас!.. – И проводник решительно направился в чащу. – Догоним, не сомневайся, товарищ!

Мысли в голову Стольникова лезли разные, все больше о том, как неудобно идти и что будет через час, если старик вдруг встанет и начнет озираться по сторонам: «Кажись, не туда попали». Но Ермолаич двигался уверенно, как лосось к месту своего нереста. Изредка останавливался, смотрел на небо, туда, где за серой полупрозрачной органзой пряталось тусклое солнце, чертыхался и шел дальше.

– А ты почему так уверенно идешь? – спросил майор. – Может, они в другом направлении двинули?

– Был бы тот, из «Победы», один, я бы и не знал, куда он двинул. Ведут его местные. Это я так, похвалился, что лучше меня тут никто дороги не знает… Тут многие знают, а этот, про которого я тебе рассказывал, – так лучше всех.

Через пятнадцать минут проводник остановился и выдавил:

– Правда он плохой человек или так, нашкодил?

– Убийца он, понял?

С недоверием поковырявшись палкой в траве, Ермолаич вынул из кармана пачку папирос.

– Минут через сорок нагоним. Ногу один из них повредил. Сначала еще след печатался, а сейчас вообще пропал. Второй несет его. Меня другое заботит… – продолжил он, попыхивая ароматным дымком. – Метров через триста тропа начнется.

– Думаешь, быстрее пойдут? – уточнил Стольников.

– Волчья тропа.

– Как?

– В угодьях мы, паря.

– В угодьях… – словно сомнамбула, повторил Лоскутов. – Это что, мать его, значит?

– Волк в пограничье меж этими месяцами бесстрашный, от голода непобедимым становится. В эту пору на серого одни доки ходют да чокнутые. Вот я и спрашивал: ружьишко-то надо брать али нет, – с презрением посмотрев на автоматические американские винтовки, он хитро посмотрел на верхушки осин. – С вашими перделками здесь только белок хохотать.

После этого сообщения даже Трумэн старика стал казаться необыкновенно уютным и милым. Жулин усмехнулся и незаметно снял винтовку с предохранителя.

– Одежа у вас прелюбопытная, – продолжал говорить, не глядя на разведчиков, проводник. – Обувка интересная. Об оружии вообще промолчу. Откуда вы на самом деле будете, ребятишки?

– Из будущего, старик.

Мужик посмотрел на Стольникова, мизинцем стряхнул пепел с папиросы.

– Это понятно… И как там?

– Где?

– В будущем?

– Не поверишь…

– Конечно не поверю. – Проводник бросил окурок и растоптал сапогом. – Ладно, пошли. Почему-то вам больше верю, чем ему.

– Кому – ему? – переспросил Саша.

– Тому, что до вас был. Он ведь меня попросил вести его через лес. Да отказал я ему.

– Почему же? – ступая рядом с проводником, поинтересовался майор.

– Глаза у него пустые.

Еще через метров триста Стольников увидел то, что искал. И картина эта в мгновение ока заморозила кровь в его жилах. Впереди происходило нечто, что различить четко было трудно, однако звуки, доносящиеся оттуда, принуждали заткнуть уши, развернуться и удалиться подальше.

Появившиеся в руках разведчиков винтовки не были вызваны испугом. Сработала привычка, выработанная за долгие годы войны. А Ермолаич, презрительно именовавший автоматическое оружие «перделками», чуть отступил и теперь находился за спинами разведчиков.

Стольников, чувствуя на спине горячие потеки, а в душе леденящий холод, упрямо двинулся к страшному действу…