Пиар по-старорусски

Михайло Докука послушно затряс головой.

– Вот видишь, он согласен. А тебя я выбрал потому, что ты – лучший в своём деле, потому, что ты – правнук моего друга. А яблоко от яблони всё же недалеко падает, что бы там ни говорили. Правда, испаскудился ты там, у себя. За злато на неправое дело шёл, ворюгам да душегубцам помогал. Так?

Вася молчал. Чего уж тут говорить – так. Было дело. А как ему, делу этому, не быть, коль работа такая? Ему платят деньги, и неплохие, а он делает своё дело. Он простой наёмный работник. Как токарь на заводе, официант в ресторане или учитель в школе. А то, что в клиентах у него в основном жулики ходят – так где ж других набрать-то, честных, но богатых? Так уж повелось, что богатыми как раз жулики и бывают. Исключения крайне редки. Как говорят американцы – только бизнес, ничего личного!

– Да это ничего, – продолжал между тем Простомир, – корни в тебе здоровые. Дело поправимо. Думаешь, легко было тебя к нам направить? Сначала волков наплодить да заставить их сожрать всё вокруг. Да тебе неисправную винтовку подсунуть. Думаешь, много за океаном оружейники неисправного оружия выпускают? Может, этот «винчестер» – единственный такой. Легко ли в нужный момент тебя в темпорально-топологический контур запихать, а потом по лесу тебя кружить да в нужное время на Докукиных молодцев вывести? Они ведь там ненадолго остановились. Ещё бы полчасика – и ушли бы, а ты слонялся бы по лесу и неизвестно на кого бы попал. Вышел бы на кого другого – тебя бы в самом деле куда-нибудь на Соловки закатали – обитель строить, и не поглядели бы, какой ты умный.

Увидев, что Вася совсем скис, он замолчал и отправил всех спать, заявив, что все дела будет делать завтра… Наутро он имел долгий разговор с Васей. Но уже не о причинах и способе появления его в этом мире, а о деталях предстоящей спецоперации для устранения врагов Докуки с политической арены Новограда. Разговора никто не слышал: Простомир выстроил вокруг них глухую магическую стену – ни один звук оттуда не доносился. По окончании разговора волхв тут же отправил гостей обратно, заявив, что в этом деле Васю должны слушаться все, даже Докука. И вопросов лишних не задавать… С тем и уехали.

Обратная дорога прошла без приключений, и до Новограда добрались задолго до вечера. То ли кони так резво бежали, то ли Зелёный Дядька помогал, искупая безобразное своё поведение. Известно ведь: Леший может человека неделю вокруг родной деревни кружить, а может и помочь, дорогу спрямить. Это уж кому как.

В Новограде Вася не стал откладывать дела в долгий ящик и сразу же стал пытать Докуку – есть ли среди Аскольдова окружения свой человек. Вася справедливо рассудил: если враги заслали к Докуке своих осведомителей, то и Докука вполне мог отправить своих в терема врагов. Как Вася и ожидал, такие люди имелись и среди Аскольдовой дворни, и у Филиппа. Засланец в лагерь самостийников Васю пока не интересовал, а вот тот, кто тёрся возле Аскольда, заинтересовал даже очень. И действительно, личность шпиона и способ его внедрения были очень даже интересны.

Михайло Докука давно подумывал, что надо бы иметь осведомителей о делах своих врагов. А кого отправить? Перекупать слуг – дорого и ненадёжно. Предавший один раз предаст всегда. Подкинуть ему полезного человека из своих, новоградцев? Так ведь тут все на виду, и сразу ясно, кто чем дышит, кто за кого стоит. Стало быть – надо чужака, кого никто не знает. А где ж его взять? Вот и отправил Докука своего самого верного, самого хитрого своего слугу Кирю Упал Отжался в Москву – шпиона искать. Москали ведь – известные прощелыги. Нашёлся в Москве некий дьячок, тяжко переживавший своё бедственное положение звонаря небольшой церквушки. Ни тебе денег, ни почёта. С ним-то и сговорился Докукин гонец. За денежку немалую и обещания ещё больше. Был тот дьячок умён, хитёр и словоблуден до умопомрачения. Знал он несколько языков, и хвалился, что как-то раз даже приезжих купцов-жидов обсчитал на базаре. После заявление, конечно, было сомнительным, ведь обсчитать жидов – это примерно то же самое, что и утопить водяного. То есть вроде бы и можно, но никто этого не делал.

Должен был явиться этот дьячок в Новоград под чужим именем да под чужим званием и втереться в доверие к боярину Аскольду. А как втереться – о том Докука с Кирей уже договорились. Побрил Киря ушлого дьячка налысо, даже бороду сбрил, не пожалел. Объяснил, как себя вести, как докладывать Докуке о настроении Аскольдовом. И укатил в Новоград – готовиться к встрече… Вскоре разнеслась по Господину Великому Новограду весть, что едет сюда великий целитель – ученик ещё более великих Асклепия, Галена, Авиценны, Гиппократа и даже самих (вот это да!) Святослава Фёдорова с Доктором Илизаровым! Лечит этот целитель всё – хоть запор, хоть понос, хоть энурез, хоть педикулёз, хоть бесплодие, хоть рукоблудие.

А молва сия не зря была Докукой (им конечно, кем же ещё?) пущена по Новограду. Знал ведь, знал старый лис, что одолевают Аскольда хвори многочисленные. И его самого, и супругу его тоже. Пытался тот нанять ганзейского лекаря, да только у немцев – вот беда! – каждый лекарь только по своей части мастер. Ну то есть, если научили его лечить левое ухо, к правому он даже не притронется: «Ихь шмале шпецалист! Рехьт ухо – дас ист нихьт майн компетенц. Ихь знать всё про ничто!» Надо сказать, что левые уши тот лекарь пользовал очень даже хорошо. А вот правые или, скажем, животы – вообще никак. Помучился-помучился Аскольд: к Простомиру за помощью обращаться – не с руки – ещё владыка проклянёт! Да и чего говорить – просто страшно, тот ведь в друзьях у Докуки ходит. Подсыплет какую-нибудь травку – будешь всю жизнь в нужном чулане сидеть. Нет, мы пойдём другим путём! Поэтому и известие о скором прибытии в Новоград такого именитого лекаря мимо ушей Аскольдовых не прошло….

…И ещё говорила молва, помимо всяких-разных порошков-микстур-бальзамов есть у лекаря волшебные иголки из самого что ни на есть червонного золота. Говорили, что выкованы они заморскими горными лешаками из зуба сатаны в ночь перед Рождеством дубинами из бес-дерева вместо молотов и на чёртовом камне вместо наковальни. Никто, правда, не знал, что это за дерево и камень такие и, вообще, – существуют ли они на белом свете? Но звучало сие очень грозно, а потому и доверие внушало. И хоть никто не верил, что иголками этими лечить можно (эва, нашли дураков!), золотые иголки очень сильно заинтересовали кое-кого из ушкуйной слободы. А так как никто не знал, когда появится лекарь (а откуда, известно было – из Москвы конечно же; все беды и все пряники оттуда), то выслала ушкуйная братия свою делегацию по встрече вёрст за пятьдесят по Московскому тракту – перехватить знахаря да отнять еретические иголки, дабы не смущал честных християн. Ушкуйникам они больше пригодятся, чем московскому лекарю. Но опоздала вольница: навстречу попался, пыля копытами, большой конный отряд вооружённой дворни боярина Аскольда. Помимо прочих, тут же скакал (впрочем, скакал – слишком сильно сказано) на самой смирной лошадке и знаменитый лекарь. Его с почётом встретили в придорожном шинке и пригласили (настоятельно пригласили) к боярину Аскольду, поелику тот спиной хвор – порой так прихватит, что ни согнуться, ни разогнуться. И не только спиной он хвор. Да и боярыня его животом вельми скорбна – дёрнуло же дуру поругаться с самим Простомиром! А ежели ведун пожелает и чёрных людей пользовать – тому Аскольд противиться не будет. Был бы толк!

Вступать в схватку с Аскольдовыми головорезами ушкуйники не стали – слишком неравны силы, да и все знали – неумелых бойцов боярин не держит. Так и прибыл дьячок в самое логово Аскольда под именем Пунима-Тинджол. Мол, в Беловодье, в заоблачных горах, где он в учении был, так нарекли. Его, конечно, ни боярин, ни дворня так не звали (ещё чего – язык сломаешь), а нарекли просто, по-новоградски, Пашкой. Он был не против, на новое имя откликался исправно. Тем более что при крещении именно это имя и получил. Жил Пуним-Пашка в боярском тереме в отдельной каморке, кушал почти что с боярского стола и жалованье получал изрядно. Как и было уговорено с посланцем Докуки, прогулявшись в первые дни после прибытия по Новограду, приволок с собой безродную дворнягу, стал прикармливать. Собачонка бегала туда-сюда, внимания на неё никто не обращал. С ней и передавал Пашка доклады Докуке. Пришпилит записку под мохнатое брюхо и выкинет из каморки. А пёсик своё дело знает: бегом в знакомый терем! Там отчёт снимут, если надо – новое задание пришпилят, так и сносились. Ему (шпиону, конечно, а не пёсику) и у Докуки жалованье капало. Чем не жисть? Ласковый теля, как говорится…

Но Пашка-то – мастер! Мало того, что шустрый и ловкий, ещё и по-взаправдашнему наловчился людей лечить. Аскольда живо поставил на ноги, супружницу его напоил таким крепким отваром коры дуба, что медвежьей болезнью та больше не страдала. Скорее наоборот. Да и дворня к нему потянулась: кому зуб заговорить, кому лишай свести. И все были Пашкой довольны: глянет, сверкнёт очами, потом руками над хворым помашет, пошепчет что-то, ещё и бальзамом болячку намажет или микстуру даст выпить – у кого что болит. И всё – хвори как не бывало!.. Эх, не в то время и не в том месте родился Пашка! А не то писали бы о нём на бумажных листах ровными буквами, какими ни один писарь не напишет, или говорили бы по волшебному ящику с одной стеклянной стенкой: «Волхв в семнадцатом поколении, Великий Адепт девятого посвящения, с лазерными лучами вместо глаз, владеет чёрной, белой и серой магиями, а для тех, кто любит погорячее – магия голубая. Вылечу, заговорю, сниму, исправлю. Вход бесплатный, выход – сто баксов. Налетай, подешевело!»

И вот, вернулся как-то пёсик от Докуки – а там задание – нужна срочно шапка Аскольдова, или какая другая одежда, или след от сапога. Поскучнел Пашка разом: смекнул, что речь о колдовстве идёт. А за такое дело не то что кнута попробовать, это ещё полбеды. За колдовство в кипятке варят да живьём в землю закапывают. Но делать нечего: не в том ты, Паша, положении, чтобы привередничать. Знал, на что подписывался. И денежки тебе платят немалые, да и исправно. Так что не ерепенься, мил человек!

Подобрал Пашка брошенную Аскольдову шапку (боярин был очень неаккуратен), спрятал за пазуху. Дворовому холопу, что стоял у ворот на страже, небрежно бросил – мол, если боярин спросит, я на торжище, там ладья недавно пришла басурманская. Гляну, нет ли каких снадобий по моей лекарской части из стран полуденных. И ушёл.

Новоградский торжище – всем торжищам торжище. Кого там только нет! Вон голландские немцы торгуют солёной селёдкой и бархатом. Немцы ганзейские – оружием и всякими механическими премудростями, поляки – дорогим платьем. Булгары волжские – сёдлами, конской упряжью да кожаными сапогами. Помалу здесь не торгуют. Соль – мешками, мёд, вино – бочками. Здесь есть всё. Иной мещанин зайдёт сюда просто – поглазеть, да приглянется какая-то вещь, даже названия которой не знает. И всё – без покупки не уйдёт. Была на торжище и такая лавка, где торговали разной мелочью. Тут и старые шкатулки, и ношеные сапоги. Рядом – отрезы дорогой ткани или самоцветы сарацинские. Народу здесь всегда много, за всем и не уследишь. Держал лавку какой-то небогатый купчишка без роду без племени, никому не известный. Если б могли покупатели узнать самое недавнее прошлое этого купца, они сильно удивились бы, увидев его нищим на паперти заштатной церквушки в литовском захолустье. Вытащил его оттуда Докука, пригрел и велел торговать в Новограде под своим именем. Казалось бы – зачем ему это? А затем, что через купчишку этого наловчился Докука лихо уходить от ушлых новоградских мытарей, готовых, по его мнению, за пошлины и налоги последнюю копейку вытрясти. Нет, в казну новоградскую Докука давал много. Да только мытари хотели ещё больше. Хотя ладно – не об этом сейчас речь.

Вот через этого купчишку и велено было Пашке передать какую-нибудь Аскольдову вещь. Эх, знал бы он, по какой острой кромке сейчас пройдёт, ни за что бы не пошёл в лавку!.. Как и велено было, под видом привередливого покупателя отозвал хозяина в дальний конец лавки, там и передал ему шапку. Кто же знал, кто ведал, что тут же, рядом, ковырялся в товаре Аскольдов портной – искал дорогие и красивые ткани. Глянул он – интересно, лекарь боярский что-то купцу суёт, вроде шапку. Да ладно, это его дело. Мало ли, кто чем торгует. Может, ему боярской платы не хватает!.. Это бы ничего, да случилось так, что через недельку глазастый портной, снова посетив приглянувшуюся ему лавку, углядел, что имеет нищий купчишка обстоятельную и дружескую беседу с самим Михайло Докукой. И Докука вроде как даёт купчишке какие-то указания или советы. Тут репу почешешь!

А Пашка между тем, уверенный, что никто его не заметил, зашёл в лавку, где торговали сарацинским товаром, купил нездешней травки кус-кус, коя, как известно, от зубной боли – первое дело, и вернулся в боярский терем.

А шапка Аскольдова в тот же вечер оказалась у Докуки и утром была отправлена Простомиру. Повёз её, как и велел волшебник, Вася Зуб, а сопровождали его, как и положено, верные Федя Пасть Порву и Киря Упал Отжался… Дорога на этот раз была без приключений, только Киря порой, усмехаясь, что-то с хамской улыбочкой на лице кричал в лес на нечеловечьем языке, а в лесу оскорблённо посвистывали и поухивали неизвестные голоса. Но никто не выходил и никаких гадостей не делал. Слава о Кире – победителе Зелёного Дядьки разнеслась по самым захолустным чащобам, и связываться с ним лесные жители не торопились.

Простомир шапке обрадовался, довольно заурчал и уволок её сразу к себе в избушку, велев гостям ждать на улице. Он так торопился, что даже не огрел привычно Кирю дубиной… Отсутствовал он недолго, а вернувшись, велел Кире и Феде ночевать во дворе, а Васю пригласил в дом.

– Слушай меня, сынок. Всё будет, как я сказал. Я уж постараюсь. Но и вы постарайтесь. Как узнаете, что я всё сделал, как уговорились, сразу народ подымайте. Ну, не мне тебя учить, ты ведь в этом деле дока. Смотри, не подкачай. Если Аскольдушка оправдаться успеет, не сносить вам головы, ой не сносить. Сразу всё откроется, а на расправу люд новоградский ох как скор! До меня им, конечно, не дотянуться, а вы будьте в опаске. Если что – тикайте сразу. Ну, шучу, шучу. Никуда тикать не надо будет. Спроворим мы с тобой всё ладно. Значит, через семь дней перед обедом?

– Да, мы с Докукой так рассчитали. Через семь дней на обедне сам владыка Пафнутий молебен будет служить по поводу давнишней победы над ливонцами. Там все именитые бояре соберутся и многие из простых.

– Вот и славненько. Делайте своё дело, а я сделаю своё.

На том и порешили. Переночевали у Простомира, а утречком тронулись в обратный путь. Семь дней до назначенного времени пролетели незаметно. В условленный день на обедню по случаю давней победы над ливонцами Софийский собор был набит битком. На почётных местах стояли самые именитые бояре, были там и Михайло Докука, и Филипп Соловей, и боярин Аскольд. Заклятые враги, едва кивнув при встрече, в дальнейшем как будто не замечали друг друга. Владыка Пафнутий начал службу. Всё шло своим чередом, ничто не нарушало старинный, прадедами заведённый порядок. Служка размахивал кадилом, трещали свечи, голосили певчие, паства привычно ковырялась в носу, дожидаясь окончания службы… Внезапно в церковь, словно пьяный в трактир, вломился здоровенный мужичина с вымазанным сажей лицом и завыл:

– Ратуйте, православные! Боярин Аскольд… Что вытворяет… только что в кузнечной слободе!

Все с удивлением обернулись на крикуна, а тот продолжал скулить:

– Налетел, как вихрь, говорит, мол, меня кричите на посадника, я вас в обиду не дам! А у самого конь как сатана – чёрный, глаза горят. Да и сам боярин не лучше. Да ладно бы глаза только горят, стал он ещё по дворам скакать, заборы сшибать. Углежога Алёшку в колодец кинул, тот еле выбрался. Спасите, православные, не дайте пропасть от дури боярской!

– Что ты мелешь, – взревел Аскольд, – тут я стою, давно уже, не было меня в кузнечной слободе!

Детина изумлённо вылупил на боярина глаза, закричал:

– Да как же так, православные! И тут – Аскольд, и там – Аскольд!

И тут побелел, как свежая холстина, и стал часто креститься, приговаривая «чур меня, чур». И выбежал из церкви.

– То есть как это – и там он, и здесь? – послышались громкие голоса из толпы, где стояли простые новоградцы, – надо бы разобраться, что за дела творятся в Новограде!

А образованный дьячок Авенир сказал:

– Фантом. Без колдовства не обошлось, это точно.

По церкви прошёл ропот, владыку уже никто не слушал. Аскольд, почуяв, что пахнет жареным, стал пробиваться к выходу, расталкивая толпу локтями. Его близкие и дворня помогали протиснуться между людьми. Наконец выбрались на улицу. Аскольд прыг в повозку и – домой. Авось, побуянит люд новоградский да успокоится. А там – браги полные бочки выкатить, да выпить с людишками по-немецки – на брудершафт. То есть на братство. А потом уж разберёмся, кто там по слободам под его видом народ баламутит…

Но нет, не для того Докука с таким трудом подсунул ему Пашку-лекаря, не для того с великой опаской привлёк к делу Простомира, чтобы вот так всё – пшиком, словно сырой порох – и закончилось. И вот пошли по улицам, церквам да торговым рядам Докукины молодцы, крича: «Колдовство! Аскольд с нечистым знается!». Забурлил утихнувший было люд, закричал: «Пошли к боярину, спросим, что за дела!» И подоспела ушкуйная братия, почуяв разбой безнаказанный, подошли молодцы подзаборные с засапожными ножами, кои в иное тёмное время на улицах воровством промышляли. Собралась толпа немалая у терема боярского…

А что у Аскольда? А у Аскольда дело было так. Вспомнил-таки портной боярский, как видел в той лавке лекаря боярского – иноземца Пашку и как в ту же лавку хаживал и с тем же купчинкой беседовал Докука. Рассказал всё боярину. Побледнел Аскольд, всё сразу понял, и куда шапка его подевалась – тоже понял: скорый ум был у него, ой какой скорый. Пожалел горько, что недооценил коварство Докуки. Ай-яй-яй! Надо же так опростоволоситься! Но… не всё ещё потеряно. Велел привести лекаря. Эх, не понял Пашка вовремя, когда настанет час бежать из боярского терема, не понял. И вот – стоит перед грозным хозяином своим: