Драгун. На задворках империи

– Тимофей Иванович, ну чего ты, маненько только не успел, – запричитал Стёпка. – Ну кто же это знал, что их благородия так рано с проверкой пойдут? Ещё ведь и вьюки толком даже не навязали. Да, может, и не надо их к ручью-то гнать, а? Ну ведь сопрут их там пехотинцы. Чего же, стоять, что ли, с ними, сторожить их всё время?

– Да теперь-то уж пусть здесь стоят. На Зорьку много тяжести не грузите, лучше все бурки и полог к её седлу приторочьте. Пока что во всём уставном поедем, а в горах начальству уже не до внешнего вида будет. Ох, чую, намаемся мы с этим переходом. Позапрошлогодний, из Баку, прогулкой покажется.

Двадцать девятого ноября подошли те силы, которые стояли заслоном на реке Гарничай, а тридцатого, как только рассвело, колонна русских войск двинулась на север. В арьергарде, прикрывая колонну, шли борисоглебские и нарвские драгуны, а с ними ещё и два казачьих полка. Первый день вражеской конницы не было. Как видно, эриванский комендант опасался устроенной русскими ловушки и вслед за отходящими свои силы до поры до времени не посылал. Только лишь на вторые сутки пути, когда авангард уже подошёл к горам, в снежной пелене позади бахнуло несколько выстрелов, и вслед за парой десятков казаков в просвет вынеслось вдруг около трёх сотен ханских всадников.

– Спешиться! – рявкнул Самохваловский. – Эскадроны, фронт в две шеренги, становись! К бою! Примкнуть штыки!

Щёлкали клинки, вставая в крепления ствола, а глаза уже выбирали, куда стрелять.

– Це-елься! – скомандовал капитан. – Первая шеренга, огонь!

Семь десятков ружей громыхнули, а их хозяева уже высыпали порох в замки из только что скусанных патронов.

– Вторая шеренга! – Облако от сгоревшего пороха отнесло в сторону, и Самохваловский взмахнул саблей. – Огонь! – Ещё залп – и в накатывавшей конной массе появились прорехи.

«Успеваем, как раз должны зарядиться, – мелькнуло в голове. – А вот вторая уже точно нет».

Проталкивая резким движением пулю шомполом, Тимофей даже не стал его ставить на место, а попросту воткнул в снег. Щелчок курка. Готово! И он совместил мушку с целиком на нёсшемся прямо на него всаднике. Ну же! Команда?!

– Огонь!

Указательный палец надавил на спусковую скобу. Грохот, яркий язычок пламени и удар приклада в плечо. А теперь чуть присесть и штык под углом вперёд.

Так же, как он, сделала это и вся первая шеренга. Вторая за спинами вытянула дула со штыками над её головами. На этот частокол из стальных клинков выскочило из порохового облачка около полутора сотен всадников.

– На! На! На! – резкий укол, укол, ещё укол. Штык ударил остриём лошади в морду, взвизгнув, она шарахнулась вбок, и сабля её хозяина чуть-чуть не достала до русского.

Есть секунда, чтобы вытащить пистоль!

Тимофей, перехватив в левую руку мушкет, вытянул правую и разрядил пистоль в нового наезжавшего на него врага. В самую середину русского строя, сминая его, заскочило двое ханцев, пока их не закололи, они успели порубить шестерых.

– Держать строй! Сомкнуться! – слышался крик Самохваловского, а на Гончарова в это время наезжал ещё один вражеский воин. Опытный, он не стал бросаться, как другие, на штыки, а старался, крутясь на коне, рубануть самым кончиком клинка на предельной дистанции.

– Врё-ёшь, против плотного строя ничего у тебя не выйдет! – процедил сквозь зубы Тимофей и, отшатнувшись после удара противника, тут же сам сделал выпад. Штык прошёл в какой-то пяди от тела ханца, и он, резко ударив конские бока пятками, отскочил.

– Ура-а! – из-за спины с криком вылетели казачьи сотни.

Ханцы развернули своих коней и припустились по протоптанной дороге назад.

– Где вы были-то раньше? – проворчал Кошелев. – Ещё бы немного – и точно бы прорвали нам центр, а вот там было бы худо, коли без хорошего строя б остались.

– Отби-ились, – заключил Чанов, вытирая комком снега окровавленный штык. – Эко они ходко на нас выскочили, вторая шеренга только и стрельнула разок.

– Лёнька, Ваня Чанов, Васильевич, Стёпка, все здесь, все живы, – облегчённо выдохнул Тимофей, пересчитывая друзей. – На этот раз даже не поранило никого. А вот из первого эскадрона ребяткам не повезло. Из того места, куда прорвались ханцы, выкладывали в снег окровавленные неподвижные тела. Троих перекинули через лошадиные спины и погнали за колонной.

– Раненых в лазарет вывозят. – Кошелев кивнул им вслед. – Вишь как, шестерых намертво срубили, троим тоже досталось. Плохо дело, в такой-то вот холод с кровью вся сила из человека выходит.

Пользуясь затишьем, пара десятков самых ушлых казаков сгрудились около подстреленных лошадей ханцев и споро свежевала туши.

– Иванович, тоже бы не мешало мясом запастись, – проговорил озабоченно Кошелев. – Крупа и сухари у нас есть пока, но с мясом оно бы, конечно, лучше было.

– Действуй, Васильевич, – одобрил Гончаров. – Пока коней не подвели и суматоха с посадкой, немного времени у тебя есть.

– Понял. Ваня, за мной. Лёнька, Степан, а вы коней наших примите, как только их подведут.

Второго декабря вся русская колонна зашла с равнины в горы, путь был завален глубоким снегом, и для расчистки Ортнавского ущелья вперёд выслали батальон Саратовского полка и казаков. Но, несмотря на это, войска брели по пояс в снегу при страшных вьюгах и морозах. Солдаты, не имевшие при себе тёплой одежды, гибли в таком количестве, что за шесть дней перехода в горах убыль всего отряда превысила тысячу человек. Сам генерал-фельдмаршал жестоко простудился и лежал на самодельных санях с жестоким приступом ревматизма. Подразделения корпуса пришли в невероятное расстройство, никакого строя уже не было, шли как могли, а у борисоглебских драгун пали все кони, так что они продолжали переход в пешем порядке. Крайнее расстройство Борисоглебского полка граф Гудович приписал нераспорядительности его шефа и отрешил его от должности, а сам полк как бесполезный для войны в Закавказье отправил обратно на линию. На его место взамен были истребованы нижегородские драгуны, составившие позднее вместе с нарвскими кавалерийскую бригаду генерала Портнягина. Так состоялся приход в Закавказье славных нижегородцев. Будь Борисоглебский полк в большей исправности, и нижегородцы остались бы на Моздокской линии, а перед началом Отечественной войны ушли бы в Россию, и Кавказ не стал бы ареной их славных подвигов в течение целого столетия.

Неприятель вслед за отходившим в горы корпусом не пошёл, и Хусейн-Кули-хан даже отправил послание в Тегеран о том, что победил русских под стенами крепости Эривань и изгнал их остатки в зимние горы, где они все и сгинули. Меж тем, теряя людей, корпус двигался медленно в сторону Тифлиса.

– Темнеть начинает, – взглянув на затянутое снеговыми тучами небо, проговорил озабоченно Кошелев. – Привал нужно делать. Дальше пойдём или, может, тут встанем?

Тимофей огляделся, в седловине снега, конечно, побольше, но зато не так ветер задувает, как в том же ущелье. Впереди, шагах в двадцати, валялась перевёрнутая сломанная арба, рядом с ней лежали три уже заледеневших трупа.

– Разгребай прямо тут под стоянку, Федот Васильевич. – Он кивнул головой в сторону повозки. – На ночь нам дров из неё точно хватит, чтобы греться. Лёня, Степан, вы раненых на снег спустите с коней, а потом Васильевичу помогите с обустройством. Потом уж коней все вместе покормим. Пошли, Ваня, покойных хоть немного в сторону отнесём, не дело это, чтобы они прямо на дороге вот так вот валялись.

Ветер бросал снег в лицо, а они с Чановым, натужно дыша, волокли одеревеневший труп к скалам.

– Вот тут и положим солдатиков у камней. – Тимофей указал на видневшиеся из-под снега огромные валуны. – Сейчас и остальных сюда же притащим, а потом их снегом немного закидаем. По весне травой хорошо прикроет, а глядишь, и камнями с оползнем засыплет, всё не в дорожной грязи они будут лежать.

Со стороны темневшей на снегу повозки раздавался стук, и вскоре потянуло дымком. Ребята, расчистив до колена сугроб и плотно утоптав оставшийся снег, постелили на него полог, затем воткнули кол и натянули сверху конусом второй, большой кусок парусины. С прикрытой палаткой, с подветренной стороны, уже разгорался костерок. На него повесили сверху котёл, в котором плавился снег.

– Как вы тут, братцы? – Тимофей заглянул в темневшее нутро самодельной палатки. – Руки-ноги чувствуете? Не застыли?

– Хорошо, хорошо нам, Иваныч, – отозвались Елистрат с Колькой. – В бурках-то совсем тепло, а тут даже теперь и не дует. Не беспокойся.

– Перевязать бы вас не мешало, да боюсь, застудим, – проговорил Гончаров озабоченно. – И ведь чистой перевязи никакой не осталось. Дня три ещё, и спуск в долину будет, там уж и холста, и тряпок всяких прикупим.

– Много не закидывай дров, Лёнька! – донёсся ворчливый возглас от костра. – А то на варку сейчас и на утренний разогрев этой повозки точно не хватит, чему тут с одноосной особо-то гореть, так, кошкины слёзки одни.

– Хорошо хоть, эту нашли, – отозвался Блохин. – Деревьев совсем никаких в округе нет.

– Ну, так-то да-а, считай, повезло нам сегодня, – согласился Кошелев. – Палатку, конечно, никак не протопишь, зато с горячим ужином будем. Ваня, ты давай-ка конину тонюсенькими пластами начинай стругать, так она быстрее сварится.

К сидевшему на пологе Гончарову подошёл Лёнька и, скинув с себя бурку, накинул её на друга.

– Всё, твоё время, Тимох, грейся, я всё равно у костра толкусь.

С готовкой на заморачивались, в закипевшую воду засыпали мелко дроблённую на крупу пшеницу, сюда же кинули тонко наструганную конину и заледеневшие сухари.

– На раз только соли. – Кошелев покачал головой, взвешивая в ладони холщовый мешочек. – Всё сыпать али как?

– Половину, наверное, – предположил Тимофей. – Всё хоть немного для вкуса на второй раз будет.

– В такой морозной жути и соли не нужно, лишь бы горячая пища была, – заметил Чанов. – В прошлый раз ледяными сухарями ужинали, словно и не ел. Брюхо от голода часа через два уже скрутило. Заколел, если б не растолкали, так бы и не проснулся, поди.

– Зато сегодня прямо по-ба-арски ужинаем, – проворковал, пробуя варево ложкой, Лёнька. – Жидковато, конечно, не как на квартировании каша, но зато ску-усно.

– Так и ничего, что жидковато, – произнёс Чанов. – Мясное же. Ну-у чего ты, долго ещё ждать?

– Обожди, Ваня, крупа не разварилась, – дуя на ложку, ответил ему Блохин. – Чего толку не размякшую глотать, такая и сытость не даст. Ещё немного времени нужно.

– Не разварилась у него, а сам вон уже третью ложку подряд мечет, – проворчал Чанов. – У меня, глядючи на тебя, уже опять брюхо, как вчера, сводить начало.

– Всё, нет больше деревянного. – Ярыгин кинул обрубки от повозки в кучу подле костра. – Маленькая арба была. Лёнька, дай мне тоже попробовать? Гляди, сколько я тебе дров наготовил.

– Да обождите вы! Ну чуток ведь ещё поварить нужно! Стёпа, ты треть дров в сторону отложи, чтобы ненароком всё не спалить. Утром в оставшееся в котле снега докинем, покипит маненько, и жижу как похлёбку черпать будем.

Эту ночь драгуны из отделения Гончарова спали сытыми. Храпели, прижавшись друг к другу под одной буркой, Тимофей с Лёнькой, так же как и они, грелись все остальные, а порывистый ветер накидывал на парусиновую палатку снег, заметая её. Дремали рядом, сбившись в небольшой табунок, и кони. Они-то и разбудили поутру Кошелева своим фырканьем.

Еле сдвинув в сторону занесённый снегом полог, Федот, кряхтя, вылез на карачках наружу. Ветер стих, в распадке прояснилось, но стало заметно холоднее.

– Вставайте, ребятки! – крикнул он, оглядываясь. – Подъём, подъём, вон как подморозило. Встаём, наших догонять нужно.

Через два дня растянутая колонна осадного корпуса достигла предгорий у Памбакской долины. Здесь, у селений, стояли армейские обозы, не посмевшие зайти в горы. Спустившись, Гудович дал войскам пять дней отдыха. Далее они пошли неспешным маршем в Тифлис.

Также претерпели страшные лишения и войска под командованием Небольсина, которые, дабы не быть отрезанными от основных сил персами, Гудович повелел выводить из Нахичевани. На марше они были окружены и атакованы тридцатитысячной армией Аббас-Мирзы, но, разбив её, сумели прорваться через Карабахский хребет к Шуше. Дорога на Елисаветполь была для них открыта.

К Рождеству обе части Закавказской армии смогли достигнуть зимних квартир. Эриванский поход Гудовича, покрывший славой русских солдат, нанёс репутации и высокомерию фельдмаршала жестокий удар. Расстроенный физически и нравственно, осознавая своё бессилие руководить делами в Закавказье, он просил государя уволить его с должности наместника и командующего армией.

Просьба маститого фельдмаршала была уважена, и указом Александра I в преемники ему был назначен генерал от кавалерии Тормасов Александр Петрович.

Примечания