Летние гости

– Я знаю, – вздыхает Энни. – Но я должна поехать, Тео, так что больше не пытайся меня переубедить, пожалуйста. Я просто собираюсь в Ирландию на три месяца, чтобы помочь дома и чтобы ненадолго уехать, окей? Давай на этом остановимся?

Тео поднимает руки в знак того, что сдается.

Дальше обед проходит мирно, они обсуждают клиентов, агентство и завершенное слияние. Последние шесть месяцев были утомительными, поскольку «Хаббл» выкупала международная компания WHM&R. Но после «сюрприза» от Эда Энни даже рада была с головой погрузиться в работу и выматывалась до такой степени, что ее друзья и коллеги стали беспокоиться. Вот почему Тео настоял, чтобы она взяла творческий отпуск.

– Уезжай, заляг на пляже, где тебя никто не знает. Пожалуйста, Энни, ты уже пугаешь нас, и только вопрос времени, когда ты начнешь распугивать клиентов, ты же прямо излучаешь напряжение. И действительно неважно выглядишь.

– Я не могу, Тео. На меня все снова навалится, если я остановлюсь… Работать – единственный выход.

– Я знаю, Энни, поверь мне, но именно поэтому тебе нужно остановиться, иначе ты себя доведешь. Ты что, хочешь ходить по кругу, как тот привязанный ослик? Неужели неподражаемая Энни Салливан сломалась из-за неудачных отношений, всего лишь из-за какого-то там мужчины?

Энни посмотрела на него так, будто получила пощечину. Слова Тео задели ее, но они попали в цель, ведь при всей их резкости были сказаны из лучших побуждений: Тео просто пытался заставить ее прислушаться, и в глубине души Энни понимала это. Она неохотно согласилась. Это случилось шесть недель назад.

Люди подходят к столу, здороваются, потом знакомый телепродюсер останавливается немного поболтать. Тео, как всегда, кипит энтузиазмом, но продолжает незаметно поглядывать на Энни.

Энни понимает, что она для него гораздо больше, чем деловой партнер: они с Тео старые и очень близкие друзья. Она знала, что Тео беспокоился о ней последние три месяца, поскольку она так изменилась, что сама не узнавала себя в зеркале. Энни не была дурочкой. Она замечала, как люди шепчутся о том, что она торчит на работе допоздна, худеет, что ее шутки стали нехарактерно злыми и вообще у нее темные круги под запавшими зелеными глазами. Как бы она ни старалась притвориться, что справляется, в глубине души знала, что не вывозит.

Тео, конечно, обо всем знал, ему все стало бы известно, даже если бы Энни промолчала. Сплетни расползлись неприлично быстро.

Он выслушал ее и поддержал. И хотя она вроде бы спокойно и без эмоций рассказывала подробности, по лицу Тео было видно: он чувствовал ее боль от предательства и потери. Он жалел ее, но не был удивлен. И это было тяжелее всего.

Тео знал Эда задолго до того, как Энни встретила его, и был в курсе, что тот оставлял за собой шлейф разбитых сердец. Энни тоже знала, если честно. Не слепая. Но даже для бабника Эд был на высоте: красивый, умный, яркий, общительный и ошеломляюще обаятельный. Хуже всего то, что он был по-настоящему хорошим парнем.

Тео он нравился, Эд всем нравился – не любить его было невозможно. Но, как метко заметила нынешняя жена Тео, Кристина, Эд действовал на женщин, как кошачья мята на кошек, и сам тоже легко подпадал под их очарование. Энни продержалась дольше, чем все ее предшественницы. Она даже поверила, что у них есть совместное будущее. Она безуспешно пыталась скрывать самодовольство, когда слышала, что Эда наконец-то приручили, что наконец-то он нашел ту самую, единственную… А затем случилось неизбежное.

Энни стоически держалась, когда все выяснилось, но ее близкие друзья и коллеги знали, как дорого ей это обошлось. В конце концов Тео сказал, что больше не может на это смотреть, настоял, что ей нужно уехать, сменить обстановку.

Она признала, что Тео прав. В определенных сферах – и реклама была одной из них – Лондон был совершеннейшей деревней, настолько, что даже вызывал клаустрофобию. Невозможно было избегать Эда ни на деловых встречах, ни просто в общественных местах. И учитывая нынешние обстоятельства, это было невыносимо.

Энни уговаривала себя, что три месяца пролетят быстро, что она вернется даже раньше, все эти неприятные обстоятельства останутся уже в прошлом и она сможет опять заняться тем, что у нее получается лучше всего.

И все же, когда официант вызвал черное такси, чтобы оно отвезло Энни в Хитроу, и достал ее чемодан из-за стойки, она на мгновение потеряла самообладание. Без своего шикарного делового костюма, в обычной футболке и джинсах, Энни чувствовала себя уязвимой и очень молодой, намного моложе своих тридцати шести лет.

Когда Тео встает, чтобы заключить ее в свои медвежьи объятия, его глаза подозрительно блестят.

– Будь на связи, – повторяет он. – Позвони мне, как доберешься. Не забывай рассказывать, как дела.

Энни кивает, не доверяя своему голосу. Именно от доброты ей больнее всего. Она забирается в такси, надевает солнцезащитные очки и закрывает глаза, не желая болтать с водителем. Она не хочет быть грубой, но будет, если придется.

К счастью, таксист, получив указания, не пытается продолжить разговор. Они маневрируют на узких улицах Сохо, оставляя Вест-Энд позади, затем машина вырывается на шоссе, и впервые привычная тяжесть в груди Энни уступает место панике. Пути назад нет, что бы там Тео ни говорил. В глубине души она это знает. Поэтому делает глубокий вдох, сморкается и вытирает слезы, текущие из-под темных очков. Она не будет плакать. Она не будет жалеть себя. Она просто будет очень, очень злиться, на что имеет полное право, злиться на Эда, на его предательство, выбившее у нее почву из-под ног, и, главное, на саму себя.

«Прекрасная погода ожидается на всем полуострове», – заверил сегодня утром по радио местный синоптик, но эта хорошая новость не улучшила настроение Бреды Салливан. Несмотря на годами проверенный макияж, а она делает его уже тридцать лет, Бреда прямо чувствует, как по лицу течет пот. Это подозрение подтверждает и струйка, стекающая по спине, которую впитывает плотный пояс ее сшитых на заказ черных брюк. Тем не менее она удерживает на лице фирменную улыбку, орлиным взглядом обводя почти опустевшую столовую, ожидая, когда запоздавшие постояльцы уйдут заниматься своими делами, чтобы она и ее сотрудники могли убрать и подготовить все к ланчу. Проведя здесь годы детства и юности и в конце концов став управляющей этого небольшого семейного отеля, маленькая Бреда очень хорошо усвоила, как следует обращаться с людьми, и среди многих ее талантов имелась впечатляющая способность: она умела убедить гостей, что они сами хотят сделать то или это, еще до того, как такая идея действительно приходила им в голову. Кипящая раздражением хостес безрезультатно гремит столовыми приборами: последние завтракающие – мрачная пожилая пара, постоянные гости отеля с тех пор, как провели здесь медовый месяц, – продолжают сидеть за газетами и кофе в блаженном неведении.

Они просто не готовы к такому, рассуждает Бреда, вот и все, но в этом и проблема. Летняя погода – это хорошо, ее ждешь и надеешься, конечно, но эта внезапная жара слишком сильна, такая парилка для Ирландии просто неестественна. Что бы там ни говорили, подобная погода не соответствует местному темпераменту. Конечно, молодым это нравится, почему бы и нет? У них много энергии, у них есть свободное время, чтобы наслаждаться жарой. Она смотрела, как молодые девушки прогуливаются по деревне и вдоль берега моря в нарядах, едва прикрывающих тело, будто вертлявые иностранки с континента. И парни не лучше: слоняются, нацепив темные очки на выпученные глаза, балдея от обнажившихся красоток, сами посмуглевшие, словно цыгане.

Да ведь глядя на Баллианну сейчас, можно подумать, что это какой-нибудь юг Франции или Италии, а не дальний укромный уголок юго-западной Ирландии. Горшки с яркими цветами демонстративно расставлены возле пабов и магазинов. Вялые и скучные подвесные корзинки для цветов ожили, приютив экзотическую флору, и приманивают пчел. Уличные столики под элегантными льняными зонтами появились вдоль Мейн-стрит, встали на почетные места во дворах гостиниц, пабов, гостевых домов и пансионов. Повсюду снуют туристы, такие же полураздетые, как местные жители. Они демонстрируют роскошный загар и заказывают охлажденное белое вино и крафтовое пиво. Рододендроны и гортензии прихорашиваются в ранее невиданных здесь темноокрашенных решетчатых перголах, а фуксия буйствует алым цветом вдоль древних низких каменных стен и оград полей.

Сердце Бреды смягчается при виде пологих холмов, когда она переводит взгляд на окно столовой и смотрит сквозь него на залив. Она вздыхает и пытается упорядочить свои расползающиеся мысли. Люди верно говорят, что нигде на земле нет места красивее, чем Баллианна в хорошую погоду. Но вот эту ужасную жару Бреда терпеть не может. В такую жару она чувствует себя старой и раздражительной.

– Закончили, миссис Кэрролл? – тепло спрашивает она, забирая со стола тяжелый серебряный кофейник с выгравированными инициалами ее бабушки.

– Что? – Женщина в замешательстве отрывается от газеты и на мгновение смущается, потом ее лицо опять принимает суровое и несчастное выражение.

– О, кажется, да, Бреда. – Ее голос звучит обреченно, а ее муж наконец тяжело поднимается на ноги, складывая газету.

– Ваша корзинка для пикника будет ждать на стойке регистрации, как обычно, – произносит Бреда, добавляя в голос еще больше приветливости. – Вам повезло с погодой, вы сможете подольше побыть на озере.

Кэрроллы, как и многие завсегдатаи их отеля, – заядлые рыболовы.

После их ухода Бреда сразу принимается за столы, методично вытирая и убирая, и чувствует в себе необычно много энергии. Она надеется, что если будет усердно и быстро работать, то заботы и страхи рассеются, как туман над бухтой, но вскоре понимает, что это не помогает. Ее мысли, как всегда, занимает муж. Возможно, сегодня ей удастся выбраться и сыграть хотя бы одну партию в гольф, хотя чем дальше, тем реже ей это удается. С тех пор как ему заменили бедренный сустав, он словно беспомощный инвалид. Да, еще не все зажило, но это исключительно потому, что Конор проигнорировал четкие указания хирурга и теперь за это расплачивается.

«Ага, и все мы вместе с ним», – мрачно думает Бреда. Она смотрит на часы и быстро идет на кухню, где должны собрать поднос с завтраком для Конора. Поднос уже готов и ждет, чтобы Динни, официант, работающий в отеле дольше всех, отнес его. Динни знает, как все будет: Бреда отправит Конору сообщение и предупредит, что завтрак уже в пути, и, если, как это все чаще случается, Конор еще не проснулся или пребывает в плохом настроении, Динни расставит все на столе так, как он любит, откроет шторы и тихо уйдет.

Бреда знает, что муж не собирается ничего менять. Они прожили так вместе сорок лет, и его все устраивает. Она научилась принимать его, как и любые другие сложности, с которыми сталкивается регулярно, просто потому что Конор – это Конор. Этот выход из положения, говорит она себе, единственно возможный.

По крайней мере, его ежегодные летние романчики уже позади, и, пусть пьет он по-прежнему (отсюда ухудшение здоровья и отвратительные приступы жалости к себе), у него больше не хватает сил, чтобы рвать ей сердце, как раньше, но все еще хорошо получается доводить ее до белого каления. Его душевное состояние, мягко говоря, непредсказуемо.

Хотя он не может передвигаться так шустро, как раньше, неизвестно, что, зачем и когда он вытворит, чаще всего в самый неподходящий момент. Взять для примера тот раз в прошлом месяце, когда они с Полом Мюрреем, бухгалтером, сидели в комнате отдыха и работали, а Конор ворвался, доковылял до кресла, упал в него и начал обвинять Пола в том, что тот якобы украл у них тысячи евро и спрятал их в офшорном банке. Бреда была в ужасе. Динни и один из су-шефов пришли на помощь и мягко уговорили Конора вернуться в спальню, а Бреда долго еще извинялась перед Полом, который, правда, отнесся к происходящему с необычайным пониманием.

Пару недель спустя Конор приперся на кухню в самое загруженное время, вечером пятницы, повязал на голову полотенце в стиле Марко Пьера Уайта[2] и громко заявил, что деликатесная ягнятина из Керри в их меню – это «пережаренная баранина», а их новый литовский шеф-повар Виктор – российский шпион. К счастью, у Виктора оказались хорошее чувство юмора и значительный опыт взаимодействия с перепившими бизнесменами, но все равно Бреде хотелось сквозь землю провалиться.

Никаких сомнений, ее муж – обуза. Но что она сделает? Ей просто надо научиться держать его в узде, вот и все. А пока симпатичные молодые литовские и латвийские студенты работали по обмену в отеле и отлично справлялись. «Отель „Фолти Тауэрс“», конечно, замечательный телесериал, но ей точно не нужна такая слава, а то ее гостиницу как-то упоминали в качестве его ирландского эквивалента. Такой отзыв один из бывших гостей выложил на туристическом сайте. Правда, надо признать, количество бронирований на некоторое время после этого увеличилось.

Бреда достает телефон и пишет Конору: «Твой завтрак на столе. Не дай ему остыть».

– Доброе утро, Бреда.

Она подпрыгивает от неожиданности, хотя узнала знакомый голос, и поднимает глаза на ухмыляющегося Деклана Коуди.

– Что, проверяешь, вовремя ли прилетает наша Энни?

Деклан – местный профессиональный игрок в гольф, друг детства девочек Бреды, но именно к Энни, ее младшей дочери, он всегда питал слабость. Когда они были детьми, Бреда часто задавалась вопросом, станут ли они с Энни парой. Однако приятная внешность и нежное плутовское обаяние рано прославили Деклана как сердцееда в деревне и за ее пределами, так что в конце концов Энни осталась невосприимчивой к его ухаживаниям. Она раз за разом повторяла, что Деклан дороже ей как брат, которого у нее никогда не было, чем как кавалер, чей интерес недолговечен. Как Бреда позднее пришла к выводу, свою роль сыграло то, что на плече у Энни, тогда еще совсем юной, неизбежно рыдали все бывшие девушки Деклана. Тем не менее Энни с Декланом остались хорошими друзьями, и теперь, когда Энни возвращалась домой, Деклан был полон решимости встретить ее в аэропорту, пусть даже Энни настаивала, что прекрасно могла бы добраться до дома сама.

– Я не знаю, какой именно у нее рейс, Деклан, – напомнила Бреда. – Но она говорила, что приземлится около половины четвертого, а самолет летит из Хитроу через Дублин.

– Отлично. Этого достаточно.

– Ты уверен, что это хорошая идея? Она настаивала, что справится сама. Ты знаешь, какая она…

– Ты шутишь? Я не видел ее с тех пор, как она cбежала в Лондон четыре года назад. Если запереться с ней в машине на пару часов – мой единственный шанс как следует с ней поговорить, то поездка в аэропорт совсем небольшая цена, я готов.

– Спасибо, Деклан, – говорит Бреда, улыбаясь. – Я уверена, она будет рада тебя видеть.

– А ты, Бреда, когда соберешься в клуб сыграть партию? Тебя давно не видно.

– Издеваешься? Было бы неплохо, но шансов мало.

– Как он? – Вопрос вроде бы небрежный, но глаза Деклана смотрят с участием. Характер Конора не секрет ни в отеле, ни за его пределами, и Бреда знает, что Деклан все видит и все понимает. Деклан определенно и так отлично знает, как Конор.

– Ну, так и сяк, ты знаешь, ему больно из-за бедра.

Деклан сочувственно кивает.

– Я знаю, это не легко… но не перенапрягайся, Бреда. Тебе самой нужен перерыв, моя мама только недавно это говорила. Хорошо, что Энни возвращается, она сможет снять с тебя часть нагрузки.

Бреде кажется, что он сейчас приобнимет ее, но Деклан отступает. Она благодарна: теплота могла бы разрушить ее самообладание, тогда она рухнула бы, рыдая, на его плечо.

– Ну ладно, – говорит он, – мне лучше поторопиться, у меня урок через двадцать минут. Однако я вернусь к тебе с прекрасной Энни. Увидимся.

Не то чтобы Бреду удивило возвращение Энни домой – особенно учитывая нынешние семейные обстоятельства, – врасплох ее застало то, как долго дочь собирается пробыть дома. Бреда предполагала, что она приедет на выходные, может на несколько дней, максимум на неделю. Энни как-то уклончиво говорила о том, на сколько собирается приехать, но Бреда запомнила слова «творческий отпуск», прозвучавшие в коротком телефонном разговоре, и была так удивлена, что даже не вникла в подробности. Энни – карьеристка, пример истории успеха, она не берет длинных отпусков, пусть и творческих, и, кроме того, когда она в последний раз была дома, такое случилось… Чашки в руках Бреды звякают одна о другую, когда она вспоминает, но она полна решимости сделать все, чтобы приезд дочери прошел без эксцессов. Это шанс Энни снова сблизиться с отцом, и нет худа без добра, может, что и получится. Тучи разойдутся и все такое. Они договорились, что Энни поживет в одном из новых коттеджей, принадлежащих отелю, таким образом, никто никого не стеснит и у Энни будет свое личное пространство. «Все хорошо, – говорит себе Бреда уже в который раз. – Все получится, все притираются, все будет нормально…»

В этот момент Бреда замечает свою внучку: надев поварской колпак, та машет ей рукой из кухни, смешит ее. Старшая дочь Бреды, Ди, не слишком счастлива в браке, но в нем родилась единственная ее внучка Грейси, всеобщая любимица и свет в окошке. Грейси одиннадцать лет, но в колпаке она выглядит как взрослая и манерами неизъяснимо напоминает Бреде покойную мать.

«Странное будет лето», – думает Бреда, помахав в ответ. Неожиданно обе ее дочери опять окажутся дома одновременно. Она даже не может вспомнить, как давно такое было в последний раз, уж точно до того, как Ди вышла замуж.

Будучи родными сестрами, дочери Бреды не похожи ни в чем. Ди порывиста, Энни сдержанна. Ди вечно поглощена эмоциями и переживаниями, Энни спокойна и рассудительна. Ди сосредоточена на себе, Энни внимательна и щедра. Она была бы превосходной хозяйкой отеля, но собралась учиться психологии. Когда Энни объявила о своем решении, Бреда подумала, что такое профильное образование не повредит в отельном бизнесе, и даже воздержалась от намеков, что Энни имела прекрасную возможность изучать человеческую природу без всякого колледжа, просто работая в отеле. Но ни одна из дочерей не захотела продолжать семейное дело. Это стало для Бреды огромным разочарованием, хотя, как ей кажется, ей удалось это успешно скрыть. И не такое случается.

Потом Ди вышла замуж за Джона, и… ну, остальное уже история. У нее изначально были сомнения по поводу этого брака, но Конор отмахнулся, довольный тем, что у него появится любимый зять. Она так и не смогла родить Конору сына, но теперь он надеялся, что нашел замену. Самое смешное, что Конор и Джон были очень похожи внешне. Люди, которые не знали их, обычно предполагали, что они отец и сын. К сожалению, на этом сходство не заканчивалось. Во многом, слишком во многом, чтобы Бреде это нравилось, Ди будто и правда вышла замуж за своего отца. Бреда винит в этом себя.

Так или иначе, обе дочери побудут с ней дома, но в результате очень разных обстоятельств: одна теперь успешная бизнес-леди, а у второй разваливается неудачный брак. Ох, ей потребуется проявить и такт, и чуткость. Нелегко будет, конечно, но что поделаешь. Она справится. Они все справятся. По крайней мере, она старается себя в этом убедить.

Бреда занимает место за стойкой регистрации, чтобы отпустить на обед дежурящую там девочку. Она только начинает просматривать список броней на следующую неделю, как какой-то мужчина входит в холл и направляется к ней. Бреда сразу догадалась, что это тот самый американец, который снял на все лето Кейбл-Лодж. Джоан Коуди, мама Деклана, рассказывала о жильцах, которые только что въехали, и этот мужчина подходил под описание идеально. Бреда разглядывает незнакомца, пока он пересекает лобби. Симпатичный, одет в синие джинсы, джинсовую рубашку и толстовку. У него легкий упругий шаг. Мужчина очень вежливо представляется, однако держится отчужденно, выражение лица замкнутое. Бреде интересно, что он за человек. Он рассказывает, что собирается снять документальный фильм и ему нужен доступ в здание старой телеграфной станции. Бреда решает отправить его к Батти Шеннону, потому что Батти именно тот человек, с которым следует об этом говорить. Гость благодарит, а затем спрашивает про доступ в интернет и заказывает кофе, так что она отправляет его в одну из гостиных.

Она раздумывает, женат ли он. Хотя обручального кольца на руке нет… Весело иногда пытаться угадать семейное положение и жизненные обстоятельства гостей. А Кейбл-Лодж – такой романтический особняк, прекрасное место для второго медового месяца, даже если взять с собой детей. Она еще немного наблюдает за гостем, потом вытряхивает эти праздные мысли из головы. «Стареешь, Бреда», – говорит она себе, и ищет, куда положила очки, и трет побаливающие колени. Полгода назад ей исполнилось шестьдесят пять. Делать ей больше нечего, как гадать о личных жизнях гостей. Она смотрит на часы. Почти три. Самолет Энни вот-вот сядет. Это напоминает ей (как будто нужно напоминать), что в ее семье достаточно своих насущных проблем.

Маленький турбовинтовой самолет подкатывает к месту стоянки и замирает. Энни немедленно включает телефон. Пропущенных вызовов нет, только парочка имейлов, но они могут подождать, пока она доберется. На трапе она приостанавливается, чтобы забросить сумку с ноутбуком на плечо, и полной грудью вдыхает здешний воздух. Ее окутывает запах прибоя и воспоминаний, торфяников и надежд, у нее почти кружится голова.

Когда она была маленькой, отец говорил ей и ее сестре Ди, что воздух графства Керри волшебный. Что-то внутри нее до сих пор в это верит. Они заслушивались историями про спящих великанов, которые днем притворялись горами, и про ледяные реки, из которых по ночам выходят рыбы и танцуют с русалками.

– Зачем горам оживать? – спрашивала Ди.

– А зачем рыбе вылезать на берег и танцевать? – удивлялась Энни.

– Да для того, чтобы дышать, девочки, вот зачем! Дышать сладким воздухом Керри, впитывать его, становиться счастливыми… одурманиваться.

– Что значит «одурманиваться», папочка?

– Это значит чувствовать головокружение, радость, витать в облаках…

– Но рыбы вообще не умеют летать, папа!

– Энни! – восклицал он с потрясенным видом. – У тебя нет воображения! Что же нам с тобой делать? – И его звонкий смех наполнял комнату. – А теперь спать, мои принцессы, и видеть чудесные сны. – Потом он останавливался в дверях и легонько грозил пальцем. – Обязательно запомните их, я утром проверю.

Ди принимала все за чистую монету и записывала свои все более красочные сны в тетрадку, которую хранила специально для этого под кроватью, чтобы прочитать папе на следующий день. Они соперничали с тех пор, как Энни себя помнила, Ди всегда воспринимала младшую сестренку как главную соперницу за отцовское внимание и любовь, которых она хотела, требовала и чаще всего получала. Обычно Энни была не против. Уже тогда она как-то понимала, что Ди это нужно больше, чем ей самой.

Вечера были полны разговоров и веселья, но утром, если они пытались рассказать отцу свои сны или выспрашивали новые подробности сказок, он становился грубым и вспыльчивым, хмуро глядел на них из-за утренней газеты. Тогда мама гнала их из комнаты, говорила скорее собираться в школу. Позже Энни научилась предугадывать и игнорировать напряженное, тяжелое молчание, которое встречало ее по возвращении из школы, и с головой погружалась в домашние задания, пока общее настроение не улучшалось и все снова не становились веселыми. На протяжении многих лет она сохраняла эту способность мгновенно оценивать и соответственно реагировать на настроение клиента, друга или члена совета директоров, но заплатила за нее авансом – радостями беззаботного детства.

Внутри небольшого терминала она сняла свой чемодан с карусели и направилась к стойке проката автомобилей, но ее перехватили раньше.

– Энни Салливан! Неужели это ты во плоти или я вижу фантом?

– Деклан! Что ты здесь делаешь?

– Ой, да ладно. – Он разводит руками и насмешливо смотрит на нее. – Как сказал один мудрый человек, один раз – неудача, второй – небрежность. Или ты действительно думала, что сможешь пробраться домой мимо меня, не объяснив, где пропадала? – Он хмурится. – Четыре долгих года – и ни словечка от тебя.

– О нет, – говорит она, качая головой и смеясь. – Нет-нет, никаких обвинений. Только не от тебя. Я этого не вынесу.

– Иди сюда. – Он крепко ее обнимает. – Я так рад тебя видеть. Я сам отвезу тебя домой. Не спорь. Давай свой чемодан.

– Тебя что, мама послала? – спрашивает Энни, отдавая чемодан.

– Нет, это была полностью моя идея. Я хотел поболтать с тобой, прежде чем тебя поглотят семейные дела.

Через пять минут они уже в пути. Энни могла бы проехать этим маршрутом с закрытыми глазами, так мало все изменилось за четыре года, что она была в отъезде. Времени пятый час, но солнце все еще жарит. Деклан болтает, рассказывая, что происходило в Баллианне, пока Энни тут не было.