«Кроваво-Красная» Армия. По чьей вине?

Народный комиссар просвещения A.B. Луначарский (1875–1933) родился в семье полтавского чиновника. В молодости Анатолий Васильевич около года провел в Цюрихе, сочетая посещения лекций в университете и партийных сборищ. Затем были восемь месяцев в Таганской тюрьме, трехлетняя ссылка, эмиграция, революционная журналистика, шарахания от марксизма к богоискательству, от большевиков к меньшевикам и обратно. Соратники считали его человеком весьма просвещенным. Луначарский представлял собой тип самовлюбленного болтуна, умеющего произносить бесконечные пустопорожние речи по любому поводу и на любую тему, но органически неприспособленного к какой-либо организованной деятельности.

Нарком юстиции Г.И. Оппоков-Ломов (1888–1938), сын банковского служащего, один год проучился на юридическом факультете Петербургского университета, да бросил – закрутила революция.

Вечному партийному журналисту, переводчику «Капитала» и других марксовых произведений И.И. Скворцову-Степанову (1870–1928) поручили руководить финансовым ведомством.

Наркомат продовольствия возглавил сын польского дворянина, окончивший Московский университет, И.А. Теодорович (1875–1937). Он из той же когорты партийных теоретиков и журналистов.

Комиссаром по иностранным делам стал окончивший реальное училище Л.Д. Бронштейн-Троцкий (1879–1940), партийный теоретик, публицист и оратор, активный участник революции 1905–1907 годов, председатель Петроградского Совета, один из главных организаторов Октябрьского переворота.

Народный комиссар почт и телеграфов Н.П. Авилов-Глебов (1887–1942), сын калужского сапожника, «партийный профессионал» с 19 лет, окончил партийную школу в Болонье. И у него за плечами аресты, ссылки, эмиграция, тюремные университеты. Меньше всего в жизни он интересовался телеграфами.

Портфель председателя по делам национальностей вручили еще одному сыну сапожника, недоучившемуся семинаристу, для пополнения большевистской кассы организовавшему ограбление Тифлисского банка, автору героических стихов и работы «Марксизм и национальный вопрос», чудесному, но малоизвестному тогда в партии грузину И.В. Джугашвили-Сталину (1877–1953).

В общем, все как один члены «рабоче-крестьянского» правительства были профессиональными революционерами, то бишь «литераторами». Других профессиональных навыков ни у кого из них не было.

При назначении на высшие государственные должности большое значение имели партийный стаж, факты преследований и репрессий со стороны «кровавого царского режима» за революционную деятельность. В свое время были исключены из учебных заведений такие «видные большевики», как В.И. Ленин, И.В. Сталин, В.В. Куйбышев, В.М. Молотов, М.В. Фрунзе, A.C. Бубнов, Н.И. Бухарин, Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, А.И. Криницкий, А.И. Рыков, А.И. Стецкий, С.И. Сырцов.

Большинство, кроме того, подвергались арестам, сидели в тюрьмах, находились в ссылках. Количество высылок и отсидок являлось предметом особой гордости и явным показателем заслуг.

Один из своеобразных рекордсменов, Яков Давидович Драбкин (1874–1933), более известный под партийным псевдонимом Сергей Иванович Гусев, без сомнений, являлся одним из активнейших революционеров. В его анкете, в частности, указано:

«Участвовал в экономических стачках 53 раза, политических стачках 20 раз, всего 73 раза; в уличных политических демонстрациях – 5 раз, студенческих движениях – 1 раз, подпольных кружках – 19 раз, нелегальных массовых митингах – 75 раз, маевках – 6 раз, вооруженных восстаниях и партизанских выступлениях – 4, партконференциях – 2, партийных съездах – 4 раза. В тюрьме пробыл 2 года 1 месяц, административной ссылке – 6 лет 3 месяца, в политической эмиграции – 1 год 6 месяцев». С каким тщанием все подсчитано!

Первый нарком юстиции Г.И. Ломов писал:

«Наше положение было трудным до чрезвычайности. Среди нас было много прекраснейших, высококвалифицированных работников, было много преданнейших революционеров, исколесивших Россию по всем направлениям, в кандалах прошедших от Петербурга, Варшавы, Москвы весь крестный путь до Якутии, Верхоянска, но всем надо было учиться управлять государством.

Каждый из нас мог перечислить чуть ли не все тюрьмы России с подробным описанием режима, который в них существует. Мы знали, где бьют, как бьют, где и как сажают в карцер, но мы не умели управлять государством и не были знакомы ни с банковской техникой, ни с работой министерств».

Поначалу могло утешить то обстоятельство, что первое самопровозглашенное Рабоче-Крестьянское правительство звалось еще и Временным. Но недолго, лишь до расстрела мирных демонстраций и разгона Учредительного собрания 5 января 1918 года.

По воспоминаниям старого партийца A.B. Шотмана (1880–1939), он отговаривал Ленина брать власть, поскольку не видел среди большевиков людей, способных управлять государством.

«Пустяки! – сказал Ильич. – Любой рабочий министерством овладеет в несколько дней, никакого особого умения тут не требуется, а техники работы и знать не нужно, так как это дело чиновников, которых мы заставим работать также, как они теперь заставляют работать рабочих-специалистов».

И назначил Шотмана заместителем наркома.

С тех пор и повелось в Стране Советов: не место красит наркома, а нарком место. Правоверный большевик, облеченный доверием партии, может руководить чем угодно, «никакого особого умения тут не требуется».

Разве могли быть плохими министрами путей сообщения такие заслуженные борцы за пролетарское дело, как крестный отец всех чекистов Ф.Э. Дзержинский или сапожник Л.М. Каганович? А если кто-нибудь сомневался в правильности предначертаний и вредительски срывал планы, тех Феликс Эдмундович расстреливал сразу, а Лазарь Моисеевич (кроме того, последовательно нарком тяжелой, топливной и нефтяной промышленности) объявлял врагами народа и отдавал в руки наследников Железного Феликса, то есть тоже расстреливал, но опосредованно.

Не был исключением в списке «старых большевиков» по вехам пройденного пути В.А. Антонов-Овсеенко, увлекшийся с семнадцати лет идеями пролетарской революции. Окончив кадетский корпус, он поступил в Николаевское военное училище. Однако, пройдя «курс молодого бойца», присягу на верность принимать отказался, мотивируя «органическим отвращением к военщине». За это Вове, потрясенному «оскорбительной обстановкой» казармы, влепили десять суток гауптвахты, а потом вернули отцу. Повкалывав чернорабочим и кучером, через год Антонов поступил в юнкерское училище, где с энтузиазмом занимался антиправительственной агитацией и в конце концов был схвачен с подрывной литературой. Самое замечательное в этой истории – финал: выпущен офицером. Прослужил всего полгода, перешел на нелегальное положение.

Дальнейшие строки биографии содержат общие для людей его положения понятия: кружок, военный комитет, агитация, нелегальная работа, аресты, тюрьмы, эмиграция и тому подобное. Отсутствует лишь все, что относится к созидательной деятельности. Но человек, приговоренный царским судом к смертной казни, замененной двадцатилетней каторгой, не мог быть неспособным занимать самые высокие посты в стране: командующий войсками Петроградского военного округа, войсками Украины и начальник Политуправления РВСР (полководец), полпред и генеральный консул (дипломат!), нарком юстиции РСФСР (и правовед).

Одна из виднейших фигур в партии – М.К. Муранов (1873–1959) – нигде и никогда не учился, в графе «образование» писал «самоучка». Зато он был наделен правом распоряжаться судьбами и жизнями людей. Его должность – член Верховного суда СССР – требовала только одного – быть беспощадным «к врагам революции».

Высокие государственные и военные посты занимал Н.И. Муралов (1886–1938). 23 ноября 1917 года он, рядовой солдат автороты, стал командующим войсками Московского военного округа, позже являлся членом Реввоенсовета армий, Реввоенсовета СССР, членом президиума Госплана РСФСР и так далее. Основная его специальность – агроном, которую он приобрел в сельскохозяйственной школе.

Активный участник революционного движения в России В.В. Куйбышев (1888–1935) считался одним из наиболее подготовленных к занятию самых высоких государственных постов. Образование получил в кадетском корпусе, несколько месяцев учился на первом курсе Военно-медицинской академии, несколько недель – на юридическом факультете.

Поэтому: «Валерий Владимирович был одним из образованнейших людей своего времени. Его экономические труды и поныне представляют немалую ценность. Был он и способным литератором. Разбирался в технике, медицине, естествознании. Работал председателем Госплана, заместителем председателя Совнаркома СССР».

Авантюрист-бомбист Л.Б. Красин (четыре года ссылки, полтора года отсидок не помешали «гонимому судьбой российскому студенту» за тринадцать лет подпольной деятельности закончить образование, получить диплом инженера и высокооплачиваемую работу по специальности – все в условиях «бесчеловечного» царского режима) за неполные шесть лет успел повозглавлять Наркоматы торговли и промышленности, путей сообщения, внешней торговли, одновременно являясь полпредом в Англии и Франции. Красин – это голова.

Типична биография теоретика, организатора и практика красного террора М.И. Лациса. Старый большевик, вел нелегальную и легальную партийную работу, имел арест и находился в царской ссылке. Недостаток образования не являлся препятствием для занятия высоких партийно-государственных постов. По Лацису, в принципе те, кто «умеет грамоте», «нашими» быть не могли. В дальнейшем пламенный чекист своих взглядов не менял:

«Юнкера, офицеры старого времени, учителя, студенчество и вся учащаяся молодежь – ведь это все в своем громадном большинстве мелкобуржуазный элемент, а они-то и составляли боевые соединения наших противников, из нее-то и состояли белогвардейские полки».

В 1932 году отставного палача, имевшего диплом народного учителя, назначили директором Института народного хозяйства имени Г.В. Плеханова.

Освоился, вошел во вкус руководства людями и скромняга Ломов (он же Оппоков). Превзойдя тонкости юстиции, перешел на хозяйственную работу и возглавил Госплан. Только Скворцов-Степанов, пожалуй, единственный, отказался заниматься не своим делом, сославшись на некомпетентность в финансовых делах.

В нормальном государстве вне законаНаходятся два класса:УголовныйИ правящий.Во время революцийОни меняются местами, —В чем по существу нет разницы.

Впрочем, ничем они управлять не собирались, ничего строить не планировали, тем более ничему не желали учиться. После завоевания России другая заветная цель жгла душу – освободить от гнета капитала остальной пролетариат. Главнейшей из всех программ была ленинская «Военная программа пролетарской революции»: захватив власть в одной стране, необходимо, всемерно вооружившись, выступить против других государств. Ибо «невозможно свободное объединение наций в социализме без более или менее долгой, упорной борьбы социалистических республик с отсталыми государствами».

Что Россия! Россия – лишь плацдарм для завоевания мира или хотя бы Евразийского континента. Как и положено «несравненному гению», Ильич мыслил масштабно: «На Россию мне наплевать. Я большевик». Очень хотелось на штыках принести счастье всему трудящемуся человечеству, землю в Гренаде крестьянам отдать, вымыть калоши в Индийском океане.

Таким образом, с самого начала большевики объявили войну всему миру «разнузданного империализма». И в первые годы существования Советской власти главной ее целью являлось продвижение революции на Запад, Юг и Восток, создание Всемирной Республики Советов. Все богатства ограбленной дочиста страны были брошены на раздувание хаоса в разоренной войной Европе. Потоки золота и оружия шли через большевистских эмиссаров в Германию, Венгрию, Австрию, Финляндию, Швецию.

1 октября 1918 года Ленин потребовал от Троцкого и Свердлова создать к весне армию в 3 миллиона человек для «помощи международной рабочей революции». А потому – выгрести у русских крестьян вдесятеро больше хлеба, «запасы все очистить и для нас и для немецких рабочих» (заметим, до этого полгода гребли хлеб для себя и для кайзера), в десять раз увеличить призыв, не жалеть денег: «Не экономьте. Тратьте миллионы, много миллионов».

В марте 1919 года по инициативе Вождя был создан Коминтерн – штаб мировой революции, подрывная организация с практически неограниченными финансовыми ресурсами. Послевоенные лишения, патогенность бациллы большевизма, распространяемой в благоприятной среде, оружие и без счета выделяемые деньги делали свое дело. Весной 1919 года возникли Венгерская и Баварская Советские республики. Вот он, «мировой пожар», ликовали в Кремле. Ведь именно Германия с ее могучей промышленностью и организованным пролетариатом считалась наиболее «подходящей» страной для марксистских экспериментов.

«Советская Германия, – мечтал Троцкий, – объединенная с Советской Россией, оказались бы сразу сильнее всех капиталистических государств, вместе взятых!»

Председатель Исполкома Коминтерна Г.Е. Зиновьев (1883–1936) печатно объявил, что буквально через год вся Европа будет коммунистической:

«Борьба за коммунизм перенесется уже в Америку, а может быть, и в Азию, и в другие части света» (из многочисленных высказываний ясно видно, в чем заключался процесс «строительства коммунизма»: а где у власти большевики – там и коммунизм. Чем не Чевенгур?).

Красная Армия, едва установив советскую власть на Украине, сделала первую попытку прорваться в Европу через Галицию и Бессарабию, однако сначала была задержана поляками и григорьевским мятежом, а затем разбита войсками А.И. Деникина (1872–1947). Не дождавшись помощи, Баварская и Венгерская республики пали под ударами «реакции». Несостоявшийся вождь красных мадьяр Бела Кун (1886–1939) всплыл в Москве и прославился впоследствии дикими крымскими расправами над русскими офицерами и «враждебным населением». Рассаженных по тюрьмам наркомов Советской Венгрии обменивали на пленных венгерских офицеров.

«Военная программа» дала первый сбой. В самой России в полную силу разгоралась Гражданская война, народ уже вдосталь нахлебался «пролетарской диктатуры». Ильичу со товарищи пришлось на время отложить глобальные планы и заняться работой по «очистке земли российской от всяких вредных насекомых». Европа в это время вырабатывала иммунитет и отгораживалась от зараженной Совдепии санитарным кордоном национальных государств, возникших по Версальскому договору.

Летом 1920 года была сделана новая попытка донести до немцев, французов и англичан «красную правду большевиков» – через «труп белой Польши». Войну с пресловутыми «белополяками» объявили «самой справедливой, какую когда-либо знала история».

В июле войска Западного фронта вышли к Висле и обошли Варшаву с севера. В обозе ехало будущее правительство «социалистической Польши»: Ю.Мархлевский(1866–1925), Ф. Дзержинский (1877–1926), Ф. Кон (1864–1941), Э. Прухняк (1888–1937), И. Уншлихт (1879–1938). Московские типографии в срочном порядке тиражировали их портреты с биографиями на польском языке. Вопрос советизации Польши казался Ленину уже решенным и не самым существенным. В эти дни он телеграфировал Сталину:

«Зиновьев, Каменев, а также и я думаем, что следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии. Мое личное мнение, что для этого надо советизировать Венгрию, а также Чехию и Румынию».

С каждой новой верстой, оказавшейся под красным сапогом, аппетиты росли тысячекратно, захватывающие дух перспективы ударяли в голову. Второй конгресс Коминтерна так сформулировал программу-минимум:

«Красная Армия, главное оружие рабочего класса, должна быть подготовлена так, чтобы выполнить свою наступательную миссию на любом участке фронта. Границы же этого фронта в ближайшую очередь определяются пределами всего материка Старого Света».

Однако и этот поход с треском провалился.

Во-первых, из-за самонадеянности командующего фронтом М.Н. Тухачевского (1893–1937), полагавшего, что на войне «революционная смелость и энергия доминируют над всем остальным».

Во-вторых, Европа не стала безучастно ждать, когда ее осчастливят, и, «мобилизовав все черные силы», оказала польскому политическому лидеру Ю. Пилсудскому (1867–1935) всю возможную материальную и военную помощь.

В третьих, польский «пролетарий» братьев по классу не признал. «Ревкомы приволжских и донских дивизий прокламировали советскую власть по-русски и на жаргоне. Для большинства поляков вопрос выглядел просто: сначала Польша, а потом посмотрим какая», – вспоминает участник событий.

14 августа поляки внезапно (кто бы ожидал!) начали контрнаступление, приведшее к сокрушительному поражению всего Западного фронта. Тем из освободителей, кто не попал в плен, пришлось пробежать 800 километров, до самого Минска. Конный корпус Г. Гая (1887–1937), прорвавшийся в Германию, там же и разоружился.

Пришлось московским советизаторам умыться, подписать с поляками мирный договор, объявить себя победителями и выплатить «побежденной» Польше 5 миллионов золотых рублей контрибуции.

Тем более что в это время из Крыма на последний бой вышла Белая гвардия «черного барона» Врангеля, полыхнули восстания в Кронштадте, главной базе Балтийского флота, и на Тамбовщине.

«Известия» восставшего Кронштадта в марте 1921 года указывали, что власть захватили авантюристы, готовые ради абстрактных идей угробить страну со всем населением:

«На горьком опыте трехлетнего властвования коммунистов мы убедились, к чему приводит партийная диктатура. Немедленно на сцену выползает ряд партийных генералов, уверенных в своей непогрешимости и не брезгующих никакими средствами для проведения в жизнь своей программы, как бы ни расходилась она с интересами трудовых масс. За этими генералами неизбежно тащится свора примыкающих прихвостней, не имеющих ничего общего не только с народом, но и с самой партией. Создается класс паразитов, живущих за счет масс, озабоченных собственным благополучием, или тех, кто обеспечивает ему обеспеченную жизнь.

И какая бы партия ни стояла у власти, она не избежит роли диктатора, так как, какой бы крайне социалистической она ни явилась, у них будут программные и тактические пункты, выработанные не жизнью, а созданные в стенах кабинетов».

Но ни «контрреволюционные мятежи», ни разразившийся в России смертный голод на «программные пункты» ленинцев никак не повлияли. Матросов и крестьян показательно жестоко привели к покорности при помощи артиллерийских орудий, пулеметов, аэропланов, ядовитых газов и концлагерей.

А голод вообще оказался очень кстати. Под предлогом борьбы с ним удалось «с беспощадной решительностью» провести акцию по изъятию церковных ценностей, заодно перестреляв изрядное число «представителей черносотенного духовенства». Гигантские богатства монастырей и лавр, оценивавшиеся в несколько сотен миллионов рублей, давно грезились Ильичу. Ленин был в восторге от «комбинации»: «Прекрасная вещь революционное насилие и диктатура, если они применяются когда следует и против кого следует».

Правда, ни крошки хлеба, ни грамма муки на эти деньги не приобрели. Закупили у буржуев 60 тысяч комплектов кожаного обмундирования для доблестных чекистов, снабжали оружием и золотыми слитками турков-кемалистов, оплатили установку памятника Марксу в центре Лондона, усиленно размышляли над вопросами помощи золотом и винтовками Индии.

В 1922 году в стране царил еще более страшный голод и эпидемия холеры. В сводках ОГПУ сообщалось: по Самарской губернии «…наблюдается голодание, таскают с кладбища трупы для еды. Наблюдается, детей не носят на кладбище, оставляя для питания…»; по Тюменской губернии «в Ишимском уезде из 500 000 жителей голодают 265 тысяч… Случаи голодной смерти учащаются…»

Ленин, которого уже начали мучить «кондрашки», в это время голоданием лечился, заявляя докторам, «что никогда больше есть икру не будет». Бюджет Коминтерна в 1922 году составил свыше трех миллионов рублей. Циничный краснобай Николай Бухарин (1888–1938) позже вспоминал с удовольствием: «… мы ободрали церковь как липку, и на ее «святые ценности» ведем свою мировую пропаганду, не дав из них ни шиша голодающим».

В 1923 году советское руководство выделило 300 миллионов золотых рублей на осуществление «германского Октября». Чемоданы с валютой и «бриллиантами для диктатуры пролетариата» ушли в сотрясаемую кризисом Веймарскую республику (инфляция в ограбленной победителями стране достигла такой высоты, что для покупки буханки хлеба требовалась тачка немецких марок). На нелегальную работу в Западную Европу выехали Г.Л. Пятаков, К.Б. Радек, В.В. Шмидт и другие видные деятели партии, слушатели Военной академии РККА, чекисты. Они формировали «красные сотни», писали инструкции для «всегерманской ЧК», раздавали оружие и деньги коммунистам, фашистам, анархистам, национал-социалистам.

Это сегодня «фашист» и «нацист» – слова ругательные, а в те поры Ленину весьма импонировали энергия и боевой задор социалиста Бенито Муссолини (1883–1945), а Н.И. Бухарин между фашистами и большевиками особой разницы не видел. Фашизм, по мнению «ценнейшего и крупнейшего теоретика» партии, «это полное применение большевистской практики и специально русского большевизма: в смысле быстрого собирания сил, энергичного действия очень крепко сколоченной военной организации… и беспощадного уничтожения противника, когда это нужно и когда это вызывается обстоятельствами».

В смысле – банды одного пошиба. Что ж, ему, теоретику, виднее.

Средства тратились щедро и бесконтрольно, разворовывались миллионами. Апофеозом бурной подрывной деятельности должны были стать восстание в Берлине 7 ноября 1923 года, в день шестой годовщины Октября, и «прямая помощь пролетарской диктатуры» германской и итальянской революциям. По приказу Троцкого к западным границам СССР начали выдвигаться конные корпуса.

Правда, прагматичный Сталин относился к проекту со скепсисом: «Если сейчас власть в Германии, так сказать, упадет, а коммунисты ее подхватят, они провалятся с треском. Это «в лучшем случае». А в худшем случае – их разобьют вдребезги и отбросят назад».

Зато был в полном восторге глава Коминтерна Г.Е. Зиновьев: «Кризис в Германии нарастает очень быстро. Начинается новая глава германской революции. Перед нами это скоро поставит грандиозные задачи… Я убежден, что скоро нам придется принимать решения всемирно-историческо-го характера».

Ан не обломилось и на этот раз. Рабочий класс Германии отчего-то не поддержал коммунистов, сколько-нибудь масштабных боев не получилось. Правительственные войска под руководством получившего диктаторские полномочия генерала фон Секта быстро разогнали «рабочие правительства» Саксонии и Тюрингии, «потопили в крови» вооруженное выступление красноармейцев Тельмана в Гамбурге и «пивной путч» нацистов Адольфа Гитлера в Мюнхене. Очередная авантюра провалилась. Как и вооруженное восстание «пролетариев» в Болгарии. И как предпринятая в ноябре 1924 года попытка государственного переворота в Эстонии, которая должна была закончиться провозглашением «революционного правительства» и приглашением регулярных частей Красной Армии.

Европа устояла перед нашествием. Эту крепость большевикам взять не удалось. Пришлось взять мирную передышку. Осенью 1923 года началось глобальное, почти десятикратное, сокращение Красной Армии, перевод ее на милиционно – территориальный принцип.

Ленин, «горный орел нашей партии», к этому времени вел растительное существование и 21 января 1924 года преставился. Зарыть его в землю, по мнению Зиновьева, «было бы слишком уж непереносимо». Поэтому Ильича забальзамировали и отвели нетленному телу персональную пирамиду на Красной площади. Петроград – «колыбель революции» переименовали в Ленинград.

Решение архисложной задачи построения социализма в отдельно взятой стране досталось И.В. Сталину. Он одним из первых понял, что произошел откат «революционной волны» и пора как-то устраиваться на оккупированных территориях. Россия, выжатая досуха, лежала в разорении и запустении. Экономика развалилась, промышленности не существовало, транспорт парализован, немногочисленный пролетариат почти уничтожен. Товарные отношения существовали лишь в форме натурального обмена. В сражениях Гражданской войны, от голода и болезней, по разным подсчетам, сгинуло от 8 (официальная цифра советского времени) до 15 миллионов человек, население Москвы уменьшилось вдвое.

Сумасшедшие деньги, щедро вбрасываемые в топку революционного паровоза, кончились. «Чтобы выиграть Гражданскую войну, мы ограбили Россию», – откровенно проговорился Троцкий.

Армии тоже не было. Специальная комиссия ЦК, изучив положение дел в РККА, в начале 1924 года вынесла вердикт: «Красной Армии как организованной, обученной, политически воспитанной и обеспеченной запасами силы у нас в настоящее время нет».

Приехали… В Коммуне остановка.

Для начала предстояло восстановить хоть какое-то подобие нормальной жизни, обеспечить самые простые человеческие потребности. Как это сделать, никто из пламенных революционеров не знал и подобными низменными вопросами не интересовался.