И не думал бежать. Но его мужики
Всё ж схватили: – Украл чё? – У бабы спросил
Здоровенный детина, что крепко держал
Мужичка за рубаху. То был Тихомир,
Старший сын кузнеца из Кажирова, он
Мог корову поднять на широких плечах,
И один против многих он в драках стоял.
– Что он сделал? – спросил. Ему баба в ответ:
– Это он с теми был, что два года назад
Нашу церковь сожгли, и в деревне дома…
Я узнала его! Что молчишь?! Отвечай!
Я по шраму узнала: вон – крест на щеке!..
– Отвечай! – приказали ему мужики.
И марийца кузнец передал мужикам.
Те к игумену ближе его подвели:
– Ты два года тому монастырь разорял?
– Я, – ответил мариец. Он смирно стоял.
Был он просто одет. Но на поясе – нож,
За который он даже и браться не стал.
– Утопить его! В реку! – шумела толпа.
– На костёр! Удавить! Храм, паскуда, спалил!..
– Вон дружки его! Тоже, небось, хороши!..
– И хватило же наглости снова прийти…
– Утопить его, братцы! В Ветлугу тащи!.. –
Руку поднял игумен. Народ замолчал.
– Бог взирает на вас. И сейчас, и всегда.
Перед Ним кто из вас хочет стать палачом?
Кто решится из вас, и судить, и казнить?
Кто на душу свою хочет взять смертный грех? –
И кричащие вмиг опустили глаза;
Опустили марийца и в круг отошли.
На марийца игумен свой взгляд обратил:
– Говори, что ко храму тебя привело?
– Я из знатного рода, – мариец сказал. –
Моё имя Бакмат, мой отец – Вурспатыр,
Пятый сын князя бывшего Ош-Пандаша,
Что в крещении прозван был Байбородой;
Что в то время, когда был и голод, и мор,
Разделил учесть многих: он умер в тот год.
А отец мой, спасая народ, разорил
Состоянье своё. На Ветлуге тогда
Даже ели детей. Так легенды гласят.
Пысте-Хлынов же, город, совсем опустел,
Вымер вовсе, собаки да крысы одни
Ели трупы умерших. А после река
Взбунтовалась и смыла весь город водой.
Так легенды гласят. И об этом мне мать
Говорила не раз ещё в детстве моём.
Говорила, что – божья то кара была
Из-за Байбороды, что когда-то ходил
