Скоро они выйдут в поход. Остались считанные дни. И он, наконец, отомстит. Накажет Найрани за все. За то, что посмела уйти, за предательство, за унижение, за ранение, которое чуть не стоило ему жизни. А главное: за то, кем он стал, шагнув к черте смерти и вернувшись обратно. За новообретенные силы, которые ему не подчиняются и не проявляются должным образом.
Некромант-недоделка! Вот, кем он стал из-за Найрани и ее летуна! Не человек больше, но и не маг. Даже не полукровка. Те по рождению наследовали частично или полностью дар родителей. Иногда сильно разбавленный, но свой.
Некромантами рождались не все. Некоторые ими становились после. И для этого нужно было умереть, чтоб другой некромант мог обратить новичка. Некроманты обращали только детей. Мелифор рассказывал, что идеальный возраст для обращения – десять-двенадцать лет. И тогда дар пробуждается и крепнет вместе с взрослением, связывается с сущностью и подпитывается ею. Естественные изменения тела и разума помогают дару окрепнуть и проявиться.
Вегран опоздал с обращением на двадцать шесть лет. И Мелифор не знает, что делать с этим недоразвитым даром. А Вегран нервничает каждый раз, когда выходит в общество. Как бы не ожило какое-нибудь чучело на стене или дичь в тарелках у гостей. А они иногда оживали. И не просто оживали, а притягивались к своему создателю. Это настоящий кошмар. Они могли выдать сущность своего хозяина. А Вегран прекрасно знал, как в этом мире относятся к некромантам. Это был конец всего, что он задумал. Некромантов боятся, ненавидят, презирают. За грязную работу, грязную сущность. Никто не захочет торговать с некромантом. И никто не захочет видеть некроманта в управляющей верхушке города. Но многие богачи хотят иметь своего личного некроманта, чтоб клепал для них рабов, которых не надо кормить, и солдат, которых невозможно убить.
Мелифор помогал. Убирал и подчищал за Веграном магические следы. И Вегран чувствовал себя, как выживший из здоровья калека, который не в состоянии обиходить себя. И каждый раз кому-то приходится убирать за ним дерьмо. А Вегран не привык чувствовать себя беспомощным!
Он сделает все, чтоб уничтожить деревню в горах. Может быть, это и не поможет ему сладить со своей сущностью, но уж точно принесет удовлетворение. А когда он спляшет на костях этого желтоглазого и предательницы, он сделает все, чтоб жизнь его текла в точно задуманном русле.
Карими легла на кровать. Внутри все дрожало от волнения и ожидания. Старая повитуха засучила ей юбку, согнула ее ноги и раздвинула колени. Служанка тут же прикрыла оголившиеся бедра своей госпожи простыней. Карими напряглась. Захотелось сжать ноги. Неприятная процедура. Ужасная. Словно в самую сущность пихает старуха крючковатые пальцы. Но Карими терпела это почти каждый месяц. Казалось бы, за два года можно уже было привыкнуть, но процедура каждый раз оказывалась неприятной. И каждый раз после отрицательного заключения повитухи Карими чувствовала себя неполноценной. Как пустая колода, у которой уже выгнило нутро. Ее супругу нужен наследник. Повитуха осматривает ее, а потом идет к господину и докладывает, что его жена опять не справилась со своей главной задачей – подарить ему сына.
– Расслабь живот, – приказала повитуха. Карими выдохнула и попыталась не напрягаться, пока старуха тыкала пальцами ей в живот, введя пальцы другой руки в лоно. Расслабиться вроде вышло, но горло мелко дрожало, а в груди разливалась тугая горечь. В уголках глаз снова собрались слезы.
Повитуха закончила осмотр и ополоснула руки в тазу.
– Ну что? – Карими затаила дыхание.
– Пусто, – отрезала старуха, и сердце Карими пропустило удар. Отчаяние хлынуло в душу, как дождевая вода в дом через прохудившуюся крышу. Оно потекло по стенам, оставляя мокрые разводы, забирая уют и красоту, рисуя влажные дорожки на щеках. Карими тихо утирала слезы. Старуха вытерла руки и подхватила свою котомку с инструментами.
– Помоги… – прошептала Карими.
– Что? – обернулась бабка.
– Помоги! Ведь должно же быть средство, чтоб зачать побыстрее! Трава какая-нибудь! Амулеты! Что-нибудь! – ведь должна же быть для нее, Карими, надежда.
– Я приготовлю тебе отвары. Будешь пить, как я скажу.
– Он уедет на месяцы, а меня оставит здесь! Зачем мне тогда твои отвары? – Карими быстро отерла от слез лицо и вскочила с кровати. Она сунула руку в прикроватную тумбу и вытащила увесистый кошелек с черно-серебряным вензелем.
– Уговори его взять меня с собой, а! Я буду пить отвары, но чтоб зачать, я должна быть при нем! Я тебя отблагодарю! – Карими вложила кошелек в старческие руки. Старуха взвесила его на ладони. Слегка брякнули в нем монеты. Старуха ссыпала монеты в свою сумку и отдала кошелек хозяйке: «Хорошо, госпожа».
Вот уже несколько дней в доме царило беспокойство. Слуги сновали, стаскивая к повозкам провизию, факелы, оружие, шкуры. Проверялась сбруя, кузнецы работали без передышек, подковывая лошадей. Мелифор отдавал нескончаемые распоряжения. Рядом с ним всегда находился молодой слуга, с важным видом отмечающий в расходной книге упаковываемые вещи. Радостная порхала по дому супруга хозяина, командуя своими служанками.
Медведица крутилась в общем ажиотаже, таскала тюки и помогала укладывать вещи в повозки. Стоявшая на улице жара не мешала ей абсолютно. Слуги жаловались на палящее солнце, солдаты стойко молчали, утирая блестящие от пота лица, а Медведица не обращала внимания на неудобства. Непривычно потела под отросшими волосами голова, кожа на лице загорела до почти орехового цвета. Пусть и на жаре, зато под открытым небом. А потом можно пойти к колодцу и напиться воды вволю.
Не терпелось. Скорей бы отправиться в путь! Она чувствовала в себе небывалый прилив сил. Она снова увидит лес! Отбытие намечалось на завтра. Утром солдаты наполнят свои фляжки свежей водой, сядут в седла, и войско двинется в путь. Войско поделили на несколько отрядов. Мелифор и хозяин опасались, что оно привлечет ненужное внимание, если будет двигаться по Долине целиком. Отряды выдвинутся разными дорогами с разницей в один-два дня. Маршрут всех групп был просчитан так, чтоб войско прибыло к горам почти в одно время. Медведица, хозяин и Мелифор должны выехать с первым отрядом.
Ночью накануне отъезда она не смогла заснуть долго. Она сидела на подоконнике, свесив ноги в ночь. Холодил голые пальцы ночной ветерок. В глубине комнаты, раскинув по подушке свои пухлые руки сопела Радна. От неубранной тарелки на тумбочке соседки пахло сладким печеным тестом и подкисшей на жаре сметаной. В открытое окно долетали шорохи и звуки еще не полностью уснувшего дома. Откуда-то из-за забора слышался стрекот каких-то ночных насекомых.
В мозгу Медведицы плавно сменяли друг друга такие привлекательные, такие умопомрачительные картинки. Скудные знания о лесе не мешали ей фантазировать. И она видела себя то стоящей по пояс в речной воде, то развалившейся на нагретом солнцем пригорке, то бегущей между деревьями. Завтра все это станет на один шаг ближе. Рассвет, приходи скорее!
Утро отъезда было ожидаемо суматошным. Поспавшая всего пару часов Медведица чувствовала себя удивительно бодрой. Последние сборы окончены. Воины верхом на лошадях выстроились в длинную колонну по четверо и оживленно переговаривались. Ждали, когда выйдет хозяин. Он поедет в центре колонны впереди кареты своей жены. Во главе колонны уже восседал на высоком сером жеребце Мелифор. Место Медведицы было в середине процессии. Ее чалая лошадь терпеливо стояла, поджатая с двух сторон, спереди и сзади, оседланными товарищами с всадниками на спинах. Лошадь была спокойна, в отличие от Медведицы, у которой от нетерпения покрылась мурашками спина. Наконец в дверях дома показалась жена хозяина. Она пересекла двор в сопровождении повитухи и служанки и забралась в карету. Следом вышел и хозяин. Он взобрался на своего гнедого жеребца со светлой гривой. Мелифор махнул рукой и горнист заиграл какую-то бодренькую мелодию, возвещая начало пути. Отряд тронулся. Предстоял трехнедельный переход.
В конце второй недели пути пейзаж вокруг стал постепенно меняться. Лес поредел. Равнина отступала. Зеленые бархатные холмы становились все выше. А еще позднее горы встретили путников обилием быстрых переплетенных рек и речушек, скалистыми выступами, извилистыми ложбинами, обрывами. Деревья тоже изменились. Если на Равнине ели были пышные, лохматые и разлапистые, то горные ели напоминали свечки. Длинные и тонкие с острыми ершистыми макушками. Лиственные деревья существенно уменьшились в росте. Кустарники карабкались по крутым склонам, цепляясь корнями за почти голые камни.
Медведица смотрела по сторонам, жадно впитывая образы природы. Малейшие изменения, какая-то новая мелочь – все запоминалось. В груди росло ликование. Звериная сущность напряженно затихла в ожидании. Солдаты отряда, однако, восторга Медведицы не разделяли.
Идти стало труднее. Отряд перестроился в колонну по двое, а кое-где проходить приходилось по одному. Карета сильно замедляла путь. В некоторых местах приходилось разгружать ее и переносить через корни, упавшие стволы деревьев и овраги.
В Карете тряслась Карими. Ее радостное настроение от того, что муж взял ее с собой, развеялось. Она чувствовала, что муж недоволен. Он исправно приходил каждый вечер в ее карету. Карими добросовестно принимала все гадостные настойки и отвары, которыми пичкала ее повитуха. Карими надеялась, ждала. Заглядывала в темные глаза мужа, надеясь увидеть в них хоть малую частицу теплоты. Но ее не покидало ощущение, что он разговаривает с ней словно через стиснутые зубы. А Карими все больше поддавалась упадническим настроениям. Она надеялась, что совместная поездка сблизит их с мужем. Но она не имела никакого представления о военных походах.
Она боялась леса. По ночам не могла уснуть из-за лесных звуков и шорохов. Не знала, что стоянки такие короткие. Не знала, что ей придется сидеть в карете почти безвылазно. Незачем мозолить глаза солдатам. Чувствовала себя полной дурой, пятым колесом в телеге, бесполезным мешком, который и нести неудобно, и выбросить нельзя.
Не знала она и того, что все свободное время муж будет проводить со своим помощником и этой странной стриженой девкой. Карими безумно ревновала. Молча, стиснув зубы. Боялась, что разозлит мужа, и он отдалится окончательно. Разглядывала девку и пыталась разглядеть какой-то намек на интерес к ней со стороны мужа. Иной раз Карими казалось, что ничего особенного не происходит. А иногда казалось, что каждый жест и взгляд мужа наполнены желанием к этой тощей девчонке. Что в ней может нравиться? Волосы торчат во все стороны. Как посудный ерш, ей-богу… А фигура… Ноги, как у мужика. Жилистые. Груди почти нет. А живот? Неужели у женщин бывает такой живот? Такое ощущение, что он у нее каменный. Лицо симпатичное, правда. Если бы не жесткое выражение, то можно было бы сказать, что красивое. Вот бы сидеть вот так же у костра. Рядом с мужем. Чтобы ближе. Чтоб ловить его взгляды и чувствовать, что нужна. По-настоящему нужна.
Карими любила Веграна еще с детства. А он смотрел только на Найрани. Видел только Найрани. Сколько бы ни маячила Карими рядом с подругой, ничего не менялось. Время шло. Девушки взрослели, расцветали. За Карими бегали все парни деревни. А она смотрела только на него. На Веграна. Что заставило его выбрать полукровку-чужеземку вместо первой красавицы деревни? Карими не понимала. Злилась втихую, страдала и ждала. Надеялась, что случится чудо и что-то изменится. А когда Найрани пропала, Карими не знала, что думать. С одной стороны, она искренне переживала за подругу. Она не желала ей зла. Не хотела ей такой участи. Но с другой стороны: путь к сердцу любимого теперь был открыт. И какая-то часть ее радовалась. И от этого Карими чувствовала себя последней тварью.
Когда Вегран отправился на поиски невесты, Карими тоже металась. Она молила богов, чтоб Найрани была жива и здорова, но надеялась, что Вегран ее не найдет. А потом он вернулся и объявил, что помолвка расторгнута из-за бесчестья невесты. К тому времени из деревни пропал и отец Найрани. Наверное, он все знал и предпочел уехать до того, как все узнают про позор его дочери.
Карими успокоилась. Она все чаще «случайно» оказывалась рядом с Веграном. Она стремилась утешить. Желала всей душой. Однажды она сказала, что будь она невестой такого мужчины, никогда бы не променяла его на другого. Он тогда ничего не сказал. Только посмотрел на нее пристально.
Через неделю родители Карими скрепили ее помолвку с Веграном.
Она была счастлива. Нет, она летала, парила. Ей казалось, что ее туфли не касаются земли. Вот теперь все будет хорошо! Вот теперь все будет правильно!
После свадьбы муж продал дом в деревне, и они переехали на новое место. Карими ждала мужа, как собачка. Доверчиво, радостно. Вглядывалась в лицо, ловила взгляды. И млела. Это ничего, что он не захотел жить с ней в одной комнате. Во многих богатых семьях принято жить раздельно. Ничего, что муж редко приходит к ней и часто ужинает один или с Мелифором. Муж занятой человек. У него много дел. Она будет ждать. И он придет обязательно. Не сегодня, так завтра. Главное – вести себя скромнее. И руки держать под контролем. Ведь мужу не нравится, когда его слишком часто трогают. Она хорошо усвоила правила проживания. Не перечила, подчинялась во всем. Ловила каждое его слово. Не мозолила глаза, не вмешивалась в его дела, не лезла с объятиями. Карими старалась быть такой женой, какой он хотел ее видеть. Не хватало только наследника. Не выдержала она один единственный раз. Когда узнала, что он собирается идти искать Найрани. Напросилась с ним в поездку, надеясь, что хоть что-то сможет сделать. Быть рядом. Не упустить.
А еще через два дня отряду пришлось бросить карету, спрятав ее в овраге. И тогда путешествие для Карими превратилось в настоящий ад. Ей пришлось ехать верхом и ночевать под открытым небом на шерстяном одеяле.
Наконец, остался позади отряд. Медведица, Мелифор и еще четверо солдат ехали дальше, осторожно продвигаясь по горному лесу. А к утру следующего дня пришла пора и им разделиться. Они еще раз оговорили последние детали, назначили места для будущей встречи, и солдаты рассеялись в лесу. Медведица спешилась и сняла притороченный к седлу мешок с сухарями. Мелифор забрал поводья ее лошади, бросил короткое: «Удачи!» – и развернул коня.
Медведица осталась одна.
Когда силуэт Мелифора скрылся за деревьями, она бросила на землю свой мешок. Сделала шаг, второй. Побежала, на ходу срывая с себя одежду. Измученная ожиданием медведица вырвалась. Как расшалившийся медвежонок, она каталась по земле, бегала, встряхивалась, обнимала лапами стволы деревьев, терлась мордой о пни, зарывалась носом в листву, ловила насекомых, напугала пару бурундуков. В общем – веселилась. А потом, вернувшись в человеческий облик, валялась на солнышке, уставшая и абсолютно счастливая. Ощущала голой спиной земную влагу, мелкие камешки и колючие травинки.
Послеобеденное солнышко припекало грудь. В волосах застряли листья и комочки земли. Медведица подняла голые ноги и вытянула их пятками в небо. Стопы темным силуэтом выделялись на фоне звеняще-синего неба. Пошевелила пальцами и засмеялась. Раскинула ноги и руки в форме звезды. Она закрыла глаза, и звуки вокруг обрели для нее необычайную яркость. Мелодия леса разложилась на составляющие. И если сосредоточиться на одном звуке, то вся музыка обретала новое звучание. Это не те песенки, которыми веселили гостей в «Круге» заезжие музыканты. Это нечто несоизмеримо лучшее. Прекрасное. Чистое. Родное. И сейчас на первом плане яркую и задорную мелодию наигрывал где-то недалеко ручей. Медведица встрепенулась, вскочила на ноги и побежала на звук журчащей воды.
Наплескавшись в воде до дрожи в лапах, она обсыхала на берегу. Размазывала ладонями влагу по животу и наслаждалась. Наслаждалась, пока не наткнулась пальцами на рубец клейма на боку. Это отрезвило. Вернуло в реальность. И осознание этого придавило, пришлепнуло, словно мухобойкой зарвавшуюся муху.
Медведица отыскала свою одежду и напялила ее на еще влажное тело. Часть сухарей из ее мешка вытащили все те же бурундуки. Она собрала разбросанный по земле хлеб обратно и двинулась в направлении щита.
Горная деревня Ару-Кечи
На камне возле реки сидела девушка. Юное личико обрамляли волнистые выгоревшие пряди, выбившиеся из плотной рыже-каштановой косы. Теплый камень приятно грел босые ступни. Яра окунала в реку свой легкий шарфик и наблюдала, как вода тут же начинает тянуть его за собой. Шарфик плыл на месте, виляя пестрым хвостиком.
Девушка искоса поглядывала за реку. Там на поляне виднелись две фигуры: мужская и женская. Они сидели на земле напротив друг друга. Каждый день они садятся там и проверяют щит, которым укрыта деревня. Они – держатели щита. Особые люди в деревне. От них зависит безопасность и спокойная жизнь всех жителей Ару-Кечи.
Раньше щит держал только мужчина. А три года назад появилась в деревне Найрани. Она стала хорошей помощницей держателю щита и хорошей женой брату Яры. Многие жители деревни обладали магическими способностями. Вот эти двое соткали своей энергией уникальный щит. Яра могла его чувствовать. Но создать что-то подобной мощи – это было для нее запредельно. Она не чувствовала в себе никаких особых способностей. И от этого немного завидовала. По-доброму.
Найрани она полюбила как сестру. А вот мужчина… Микан. Он был особенный. Яра расстроено вздохнула. Сидеть бы вот так же напротив него и делать одно с ним дело. Важное дело. Как замечательно, наверное, ощущать себя настолько полезной. Всего двое в деревне могут создавать такие мощные щиты. Ее брат тоже может, но его щит совсем небольшой и способен укрыть только его самого. Яре и это не под силу. Она может чувствовать потоки энергии, но она не различает разные ее виды. Только то, насколько мощный поток. Это ничто.
Украдкой она бросила взгляд на мужской силуэт. Сегодня ему не до нее. Яра отжала платок и спрыгнула с камня. Решила навестить дядюшку Кириана и тетю Улу. Раз уж Микан занят, то она утешится сахарными булочками.
Мужчина на поляне встрепенулся. Он открыл глаза и посмотрел на сидящую напротив молодую женщину.
– Ты почувствовала это?
