Вниз тормашками

– Да, я знаю. Хлорка.

– Вот-вот. А теперь представьте, что случится, если обработанную аргентумом пленку смочить раствором хлора?

– Я не помню химии, – честно сказала Котова.

– Да я тоже, – признался капитан, – но эксперты говорят, что пленка уничтожена и восстановлению не подлежит.

– Вы не знаете, кто это сделал? Ну хотя бы приблизительно?

– Бог с вами, нет, конечно. Я, разумеется, не должен бы вам этого говорить, но друг Олега Владимировича… Сами понимаете, здесь же нет камер внутреннего наблюдения, а пока мы выясним, кто здесь оставался в неурочное время да кто мог заходить в подсобку… Да еще неизвестно, сколько времени эта бобина с пленкой проплавала в ведре с грязной водой! Короче, работы непочатый край.

– А в рабочее время никто не мог ее в ведро бросить? – спросила Лариса.

– Видите ли, Лариса Викторовна, тут два момента. Во-первых, уборщица начинает делать свое мокрое дело не раньше шести, а то и позже, к тому же вчера и позавчера в подсобке, можно сказать, безвылазно находился техник-осветитель, Виктор. Он свидетельствует, что мокрую бобину обнаружил только сегодня утром. А в подсобку никто не входил. В студии было только три человека по причине раннего утра: директор, который говорит, что не выходил из кабинета, так как еще кофию не успел вкусить, сам техник-осветитель и секретарша Мария. Но она вообще находилась на четвертом этаже, там у нее жених работает. Значит, пленку испортили вчера вечером, причем поздно, когда все уже ушли.

– А вахтерша не могла бы помочь?

– Вахтерша здесь одна на все здание, а тут же много всяких организаций. На первом – администрация магазина, вход в который – с другой стороны, на втором, собственно, эта студия, где мы с вами и находимся. На третьем – куча офисов какого-то литературного агентства, на четвертом новости снимают, «Тараском-ТВ». Разве ж тетя Маша упомнит, кто и когда уходит! Мы с ней уже беседовали.

– Понятно, – медленно сказала Лариса, думая, что все-таки не помешает и ей поболтать с этой тетей Машей, – значит, с помощью пленки я не докажу свою непричастность. Я теперь у вас подозреваемый номер один?

– Нет, – неожиданно ответил капитан, – потому что мы не знаем, был ли отравлен суп. Посуда-то к нашему приезду была вся помыта. И вообще в банке с приправой мы нашли мышьяк.

Он показал на стоящую на разделочном столе банку с чесночной приправой. На сером боку баночки, сделанной в форме дольки чеснока, было написано: «Чесночная приправа».

– Хотите посмотреть поближе? – озаботился капитан, видя, как внимательно Лариса всматривается в банку.

– Нет-нет, – поспешно отказалась Лариса, помня карташовские наказы. Одним из них был категоричный запрет брать в руки то, что тебе предлагает сотрудник органов внутренних дел, если только это не протокол.

– Ай, умница, – просиял капитан, – видно, Олежка вас как следует натаскал! Я видел вас пару раз вместе, – сказал он в ответ на недоуменный взгляд Ларисы, не понимающей, откуда этот капитан знает о ее дружбе с Олегом Карташовым. – Правда, если мы найдем на банке ваши отпечатки, – продолжил он, – тогда, делать нечего, придется и вас включать в список подозреваемых.

– Ну и включайте, нечего делать для меня скидку, – уверенно сказала Лариса. – Только там нет моих отпечатков. Я впервые вижу эту банку. Да и потом согласитесь, что, если бы я была отравителем, я бы позаботилась об уничтожении улик, не так ли?

– Ну вот все и решили, – заключил капитан, – вы можете идти, а для протокола я вас позже вызову.

Они поднялись.

– Давайте я вас провожу, – сказал капитан, но не успел сделать и двух шагов, как что-то под его ногой хрустнуло. Капитан ойкнул. – Черт, опять сухарик!

– Да они у вас из кармана сыплются, – усмехнулась Лариса, показав на оттопыренный карман капитанской форменной куртки, откуда торчал цветной пакетик, наполовину раскрытый.

– Вот проныра! – вскипел капитан и покраснел, глядя на Ларису. – Это мой ребенок. Любит такие шуточки… и сухарики. Уши надеру, когда домой вернусь. Сашка! Иди сюда!

К нему подлетел лейтенант, заговорщически подмигивая Ларисе. Она попрощалась и вышла из студии в состоянии легкого недоумения.

Ее смущало несколько фактов, даже не фактов, а просто неприятных ощущений. Во-первых, очевидно, что пленку испортили не просто так, а с умыслом. Жаль, что программа шла не в прямом эфире – тогда бы никаких вопросов не возникло. В принципе Лариса знала, что невиновна и этот забавный капитан, по-видимому, тоже так считает. Но сейчас она находится в очень странном, двояком положении – с одной стороны, Дмитрий отравился приправой из банки, к которой Лариса не имела никакого отношения, а с другой – зачем понадобилось уничтожать пленку, если на ней нет никаких подозрительных моментов? Допустим, это была халатность, но как она вовремя случилась! Либо это все – досадное стечение обстоятельств, причем не в Ларисину пользу, либо – прямое указание на уничтожение улик. Ею самой или тем, кто хочет направить подозрения на нее. Короче, нужно разобраться. От этого зависит ее репутация, да и свобода, если уж на то пошло.

Давненько она уже ничего не расследовала! Жизнь какая-то серая стала, да и не до того было. Так что Котов отчасти прав: работа не давала ей заняться своим любимым хобби. Теперь, слава богу, есть и время, и желание, и самое главное – необъяснимое убийство, произошедшее практически у нее на глазах.

Что ей нужно сделать для начала? Не мешало бы поговорить с вахтершей, хотя ей, Ларисе, наверное, женщина ничего полезного не скажет. Но пренебрегать даже таким мелким источником информации было бы глупо, тем более что вообще сведений о случившемся у Ларисы – кот наплакал. Попытаться все же стоит. Далее, стоит позвонить Карташову, поговорить со свидетелями трапезы Димы. Хотя они и будут на нее косо смотреть, но все же надо. Итак, программа-минимум составлена, следует приступить к ее выполнению.

«Тетя Маша» оказалась тетей Катей – так на самом деле звали вахтершу. Она сидела за стеклянной перегородкой, откуда внимательными цепкими глазами осматривала всех входящих и выходящих.

Лариса спустилась по чугунной литой лестнице, которая была изготовлена, если верить табличке, висящей в фойе на первом этаже, еще во второй половине девятнадцатого века. Слегка прогнутые, но все еще красивые ступени привели ее прямо к кабинке вахтерши.

– Здравствуйте, – сказала Лариса, – вы сейчас не очень заняты? Могу я с вами поговорить?

Вахтерша откровенно скучала, не зная, чем бы себя развлечь. Лариса это прекрасно видела, но все же решила польстить этой толстой тетке, настороженно смотрящей на нее. Когда другой человек – тем более хорошо одетая деловая дама – уважительно осведомляется, не отвлекает ли она вас от ваших дел, даже если этих самых дел у вас и нет, – это всегда приятно и производит впечатление.

Вот и сейчас – вахтерша моментально смягчилась и приветливо поздоровалась, уверив, что она нисколько не занята и готова уделить милой даме немного времени.

Лариса осведомилась, как зовут уважаемую вахтершу, представилась сама и начала разговор.

– Катерина Михайловна, вы знаете, что произошло на втором этаже? – решив не тянуть время, спросила Лариса.

– Это у телевизионщиков-то? Конечно, слышала. Милиция тут с утра бегает! А что?

– Они у вас уже спрашивали о тех, кто поздно уходил в эти два дня?

– Как же, как же, – сказала вахтерша, – спрашивали, только что я им могла ответить? Разве ж я всех угляжу, кто когда приходит? Нет, конечно, я им так и сказала.

– Ну, если несложно, повторите мне, пожалуйста, что вы конкретно рассказали милиции.

– Конкретно? – Катерина Михайловна наморщила лоб. – Единственное, что меня удивило, так это то, что на втором этаже в одном из кабинетов оставили свет невыключенным, вот и все. Я, когда обход делала в полночь, заметила. Горит себе как миленький, а то, что свет сейчас дорогой, так это им ничего! Разориться же можно, если узнаешь, сколько они там энергии тратят! У меня муж – электрик…

– Ладно-ладно, – вклинилась Лариса, испугавшись, что сейчас тетку занесет в область обсуждения дороговизны коммунальных услуг, повышения тарифов… Политику еще вспомнит, не дай бог! – В каком кабинете свет-то горел?

– А в сто одиннадцатом, – лаконично сказала тетя Катя, обидевшись, что ей не дали поговорить на любимую тему.

В сто одиннадцатом? Лариса с трудом могла вспомнить номер дома, в котором находилась студия, а уж чтобы еще и номер комнаты… Неужели придется возвращаться? Лариса только-только повернулась к лестнице, чтобы подняться наверх, как вдруг увидела Мусю. Худенькая длинноногая девушка так быстро спускалась по чугунным ступеням, что казалось, она летит по ним, не касаясь их своими каблучками.

– Муся! Муся! – Ларе пришлось несколько раз окликнуть секретаршу, чтобы та все-таки притормозила возле вертушки-турникета.

– Ой, Лариса Викторовна, здрасьте, а вы тут какими судьбами?

Лариса вспомнила, зачем она, собственно, приезжала сюда, и охнула. Про телефон-то она и забыла!

– Я, Муся, телефон потеряла где-то здесь, – очень кстати «вспомнила» Лариса, – вот и приехала искать его. Вы не видели?

– Нет, – секретарша быстро-быстро завертела головой во все стороны, показывая – что, «ну вот те крест, не видала я твоего мобильника, не задерживай ты меня, ради бога, а то я ведь опоздаю». – Спросите у кого-нибудь другого, а я побежала, ладно?

– Нет, погодите. Мне еще кое-что нужно.

Глаза Муси стали почти умоляющими, словно она опаздывала или на свою свадьбу, или еще куда-то, где просто жизненно необходимо ее присутствие. Руки, державшие папку, нервно теребили ее завязки, ноги уже сами разворачивались в сторону двери. Но Муся все же решила уделить еще минутку Ларисе Викторовне.

– Я быстро, – пообещала Лариса. – Что находится в сто одиннадцатой комнате?

Личико Муси на секунду омрачилось. Она погрустнела и даже перестала теребить завязки папки.

– Димкина подсобка. Операторская. Он там камеру и пленки хранил. Теперь там все опечатано, менты работают.

– Да? Ну ладно, спасибо, Муся. До свидания.

– А телефон я ваш поищу, – на прощание крикнула секретарша и испарилась. На том месте, где она только что стояла, теперь быстро-быстро вертелся турникет.

«Значит, операторская, – сказала Котова сама себе. – И вчера вечером в ней кто-то был. Интересно, кто? И интересно, зачем он испортил мою пленку?»

«И мужские руки сильные де-ержат руль…»

Из радиоприемника звучала старая, но все еще трогающая душу песня про дальнобойщика. Сидевший за рулем нового «КамАЗа» мужчина взглянул на часы, затем вновь перевел взгляд на дорогу. Четыре часа утра, скоро рассвет, хотя в этих богом забытых местах из-за обложных туч вряд ли что-то можно увидеть. Только и понятно, что день, по чуть посветлевшим сумеркам. «Дворники» без устали размазывали капли дождя по лобовому стеклу. В отсвете фар была видна темнота и летевшая наискосок пелена капель. Водитель вздохнул и, свернув к обочине, остановил трейлер.

До пункта назначения еще было ехать и ехать, но, извините, нужда свое берет. Морщась от мелкой водяной гадости, сыпавшейся сверху ему за воротник, мужчина спрыгнул из кабины прямо в лужу. Армейские ботинки тяжело захлюпали по мокрой траве. Их владелец добрался наконец до кустов. В это время у него в кармане зазвенел мобильный.

– Твою мать, даже поссать не дадут!

Он, чертыхаясь, взял трубку, другой рукой помогая себе облегчиться.

– Але? Да, я. Че так рано звонишь? Да не сплю я, просто странно. Ты же никогда не звонил так рано. Че? Умер?!

Некоторое время мокрые кусты слушали отборнейший русский мат. Выругавшись, мужчина почувствовал облегчение и пошел назад.

– Как это произошло? – спросил он у собеседника уже в кабине. – Ни хрена себе! Как Ольга? Что?! Лады, я скоро приеду, отбой!

Он сунул мобильник в карман видавшей виды черной кожаной куртки, после чего пару минут сидел, тупо смотря на приборный щиток. В его голове вихрем проносились эпизоды из прошлого…

Вот вся их компания на студенческой вечеринке. Там они впервые увидели Ольгу, обалденно красивую, в черном обтягивающем комбинезоне, с ниспадающими волнами каштановых волос. Она была слегка под градусом, но пьяная распущенность придавала ей определенный шарм. О, она умела пить!

– Привет! А вы кто?

Ее голос он не забыл до сих пор, хотя Ольга досталась Димычу. После того как Димыч и Ольга стали жить вместе, бывшая крепкой и нерушимой компания с мехмата развалилась. Димыч перешел на свободный график обучения, подрабатывая оператором в какой-то студии. Макс стал грузчиком, хотя мог бы, как и Хоббит, устроиться программистом в какую-нибудь контору и зарабатывать непыльные денежки. Но Макс предпочел не гробить себя за компьютером, а стать рабочей лошадкой.

Все они были на пятом курсе. Только он, Михаил, или Потап, как звали его друзья, бросил учебу.

Никто, кроме Димана, не удивился этому. Хоббит и Макс по-мужски поддержали своего братана, правда, Хоббит все же настаивал на продолжении учебы.

«Всего ведь год остался, Миха, ты подумай! Нефиг из-за бабы себе жизнь портить! Может, не поедешь никуда?»

Но Михаил к тому времени уже твердо решил, что уедет из города. Сначала подходящая работа не подворачивалась, но потом дядя, работавший в торговой фирме, устроил его водителем-дальнобойщиком. С тех пор вот уже около полугода Михаил раскатывал по Восточно-Европейской равнине, развозя корма для животных. Время от времени он, конечно, жалел о своем скоропалительном решении, а когда был на той неделе в Тарасове, то вообще целый час стоял возле Ольгиного дома, размышляя, зайти или нет. В конце концов Диман – его друг, не самый плохой вариант для Ольги.

Он яростно потер глаза, начавшие уже слипаться, и откинул назад длинные черные волосы, вымокшие от дождя. Черт! Хватит уже воспоминаний! Ехать пора, а то он так и к девяти часам в поселок не приедет. Михаил захлопнул дверь кабины, покрутил ручку радио, поймав «Радио Шансон», после чего, насвистывая задорную песенку его тезки Круга про «симпатичного мальчишку», поехал дальше.

Тучи впереди постепенно расходились.

Вечером дома собралась вся семья: Лариса с жуткой мигренью, Евгений, опять на что-то обидевшийся и глядевший волком, и Настя, устроившаяся в гостиной и смотрящая телевизор.

Лариса лежала в кровати в своей комнате, мечтая о смерти. Голова болела немилосердно. Казалось, в ней происходит репетиция Великой Октябрьской революции. Вернее, уже ее последствия.

«Старею, наверное, – думала она, – раньше могла двое суток подряд на одном энтузиазме работать, а теперь обычная смерть человека выводит меня из строя на целый вечер».

Но смерть-то как раз и не была обычной. Здесь не простое пищевое отравление: Дмитрий умер от яда! Около двух часов назад Лара звонила Карташову, чтобы узнать, что же на самом деле случилось с Дмитрием. Оказалось, что оператора отравили такой дозой мышьяка, что ее хватило бы для усмирения целого батальона бешеных мышей. Точнее, не чистым мышьяком, а его особо ядовитой разновидностью – мышьяковистым водородом, иначе – арсином. Арсин имеет четко выраженный запах чеснока и дает классическую реакцию – мышьяковое серое зеркало в колбе при нагревании образца. После этого, да еще и после ужасной «пробки», в которую она попала, уезжая из ресторана домой, Лара и слегла. На ее глазах отравили человека, а она ничего не заметила! Непростительно для детектива, пусть и любителя! А чутье? Неужели у нее его нет и вообще она – полная бездарность? Хотя, с другой стороны, вон сколько у нее раскрытых дел! Наконец ей надоело укорять себя, и Лариса встала с постели.

Она спустилась в гостиную, где перед телевизором впритык сидела Настя и грызла фисташки.

– Привет, – кивнула она, на секунду отвлекаясь от экрана, где в это время шла реклама. – Как жизнь? Почему ты такая бледная?

– Голова болит, – еле слышно ответила Лариса.

– Мигрень? – участливо спросила Настя. – Бедная мамочка, что же ты не спишь?

– Не знаю. Просто так сюда спустилась. А ты зачем так близко к экрану сидишь, глаза решила испортить?

– Видно, мигрень у тебя не настолько серьезная. Опять поучаешь! Сейчас новости будут, – добавила дочь и мечтательно потянулась, – а ведущий в них такой душка! Супер!

– Вот и смотри на свой «супер» с дивана. Настя, ну кому я сказала?

Настя нехотя встала и передислоцировалась на диван. На экране замелькали первые кадры заставки «Новостей Тарасова», идущих в шесть вечера по телеканалу «Тараском-ТВ», после чего перед Настей и Ларисой возник красивый молодой брюнет с потрясающе четкой линией бровей, слегка горбатым носом и хорошо поставленным голосом. Впрочем, голос был не просто хорошего тембра – он был сексуальным, волнующим и бархатным. Так что даже факты о прошедшей выставке восковых фигур казненных преступников звучали как обещание любви.

«Он сделает себе карьеру, – подумала Лариса, – с такими-то данными. И отчего он на телевидение пошел? Ему бы в актеры».

Ведущий, которого звали Алексей Глазов, показался Ларисе смутно знакомым, но из-за головной боли она не смогла вспомнить, где же его видела.

– Ладно, любуйся на своего «душку», я спать пойду.

– Папа на кухне, – отреагировала дочь. – Он хотел с тобой поговорить.

– О чем, не знаешь?

– О «Чайке», кажется.

Лариса, которая собралась было проигнорировать желание мужа, невольно насторожилась. «Чайка» – это уже серьезно. Пусть ресторан не ее личное предприятие, пусть она всего лишь управляющий – все это только на бумаге. На деле же «Чайка» – ее родное детище, и все, что касалось ресторана, касалось и ее лично.

Лара поморщилась от головной боли, которая держала ее словно клещами и, похоже, не собиралась выпускать до утра, но все же пошла на кухню. Муженек сидел там и вспоминал Маяковского. Как только Лариса вошла, он громко и внятно произнес:

– «И лодка любви разбилась о быт!»

– Здорово, – сказала жена, садясь за стол, – цитируешь классиков, значит? И чем же тебя наш быт не устраивает?

– Быт – это значит «бытие совместное», – ответил муж, мутными глазами вглядываясь в бутылку, стоящую перед ним. – А у нас что с тобой? Бытие раздельное? Ты по своим делам, я по своим, а жизнь проходит мимо… мимо… Что я хотел сказать-то? А! Ну разве у нас полноценная семья? – вопрошающе протянул он к ней руку.

«О нет, только не это! – подумала Лариса. – Опять он за свое. Как же меня все это достало, честное пионерское».

– Ты, кажется, о «Чайке» хотел поговорить? – спросила она.

– Вот! – торжественно воздел палец к потолку Евгений. – Всегда одно и то же! Ты ни о чем, кроме ресторана, и думать уже не можешь! А о том, как у мужа дела…

– И как же у тебя дела?

– …Может, у него проблемы… – не слушая ее, продолжал Котов. – Может, ему помощь требуется… А ты…

– Котов, у тебя проблемы?

– Да нет у меня никаких проблем! – взревел Евгений. – Я, может, любви хочу!

– Не кричи, у меня голова болит.

– Вот так всегда! Я же для тебя стараюсь, Ларочка, – перешел он на проникновенный тон. – Ты себя совсем угробила с этой работой, с этим хобби твоим дурацким! Ну женское ли это дело – мразь всякую искать, а?

– Короче, Котов, если ты не про «Чайку», то я спать пойду. Нотаций мне и в школе достаточно прочитали.

– Да закрою я твою «Чайку»! – треснул по столу кулаком Котов. – И все!

Лариса пару секунд стояла, раздумывая, как поступить: треснуть ли по столу кулаком или лучше – по глупой мужниной голове? А может, просто уйти? Как ни странно, головная боль начала потихоньку проходить. То ли лекарство подействовало, то ли в предвкушении предстоящей схватки ее голова решила поработать.

– Котов, песик мой, – обманчиво ласково произнесла Лариса, – ты с дуба упал? Ты что это такое надумал? А?

– А что? – вызывающе переспросил Котов. – Дома будешь сидеть, а не п-по этим… по студиям всяким шляться!

– Да мы только за счет «Чайки» и живем! Всего бы этого «быта», который тебя так не устраивает, не было бы! Сидел бы сейчас в хрущевке, а не здесь, вот тогда бы и мог с полным правом жаловаться на отсутствие нормальных условий. Но не здесь!

– Ну и что? – упрямо набычился Котов, не выпуская из рук бутылку и колотя ею по столу.

«Сейчас она разобьется, как пресловутая лодка, – подумала Лариса. – А убирать кто будет?»

– Знаешь, дорогой, я не люблю скандалы, и ты меня лучше не трогай. Не ровен час – устрою тебе такое, чего ты вовек не забудешь! – пригрозила Лариса.

– Слабо!

– Котов, – отеческим тоном сказала Лариса, – у тебя что, любовницы закончились? Что ты ко мне пристал?

– А на хрена мне эти любовницы, если у меня жена есть?

Котов оперся о столешницу, встал и подошел к ней. Как ни странно, запах коньяка не вызвал у Ларисы никакого отвращения.

– У меня вон какая жена… красивая.

– Дурак ты, Котов, – ласково ответила жена. – С жиру бесишься.

– Знаю, – не стал спорить Котов. – А «Чайка», так и быть, пускай живет!

В общем, спали они вместе, и ночь была на удивление приятной.

На следующее утро Лариса проснулась свежей и бодрой, даром что голова вчера болела, да и полночи они с Котовым, так сказать, были одной семьей. Сейчас же Котов сладко сопел, лежа на половине своей огромной кровати. Лариса потянулась и встала.

Тихонько вышла из комнаты мужа и отправилась к себе. Потом, приняв душ, спустилась на кухню, сварила себе кофе и закурила, вдыхая аромат табака и своего любимого напитка. Сегодня она приготовила черный кофе по-президентски, как она его называла. Нужно засыпать только что смолотый кофе очень хорошего сорта, например настоящую «Арабику», в предварительно подогретый кофейник, чуть-чуть посолить и залить кипятком. Через пять минут, когда напиток настоится, его размешивают и переливают в другой кофейник, тоже подогретый. Такой кофе не требовал стояния у плиты и обычно помогал Ларисе думать. Вот и сейчас ее мозг медленно, но верно пробуждался от трехмесячной спячки, ставя перед Ларисой первые цели и задачи.

Для начала надо вернуть себе сотовый телефон. Хотя, если честно, эта мышиная возня со злосчастной трубкой начала уже порядком ее доставать. Проще новый купить. А тот человек, чей номер она потеряла, сам ей позвонил. Было очень неловко, так как Лариса привыкла выполнять свои обещания, но все обошлось.

Лариса взяла лежащую на столе трубку радиотелефона и набрала номер телестудии.

– Да? – после некоторого молчания взяла трубку Муся. Голос был заплаканным. – «Робин-Бобин» слушает. Кабинет директора.

– Мусечка, это Лариса Викторовна. Котова. Я бы хотела…

– Ой, здрасьте, Лариса Викторовна! У нас тут такое!.. Ой, я скоро с ума сойду с этими ментами! Алексей Владимирович такой молодец, взял и уехал! – неизвестно, чего было больше в этом возгласе: недовольства или зависти к шефу, который умудрился смотаться с работы в это опасное для жизни время.

– Да? – переспросила Лариса, сбитая с толку. – А при чем здесь он? Мне нужен…

– Нет, и неизвестно, когда будет, – не слушая ее, продолжала Муся. – Я скоро с ума… Впрочем, я это уже говорила. А вы что-то хотели ему передать?

– Нет, просто хотела с ним поговорить. У меня телефон пропал. Никто из ваших сотрудников его там не находил?

– Да что вы, здесь Содом и Гоморра в чистом виде! Все бегают, суетятся, всех допрашивают, снова и снова! Как вчера, только все еще хуже. До телефона ли… Вы знаете, что Диму отравили?

Лариса не успела ответить, как Муся продолжила дальше. Лара решила вообще ее не прерывать, внимательно слушая поток секретаршиных впечатлений, извлекая из него полезную, хотя и несколько ошарашивающую информацию.

– Каким-то арсином! По-другому… Короче, я не помню, как он по-другому называется. Жутко ядовитая штука! Ему ее столько в суп напихали, что я даже не знаю, как он вообще две тарелки съел! Ведь он после первой ложки должен был коньки отбросить. То есть зря я так, наверное. Он же умер, а я – «коньки»…

– Дмитрий съел две тарелки? – вклинилась Лариса.

– Да, ему так понравился суп, бедняжке. Ой, извините, Лариса Викторовна! У нас сначала думали, что это вы такой суп сварили – отравленный, ну, чисто случайно. Но ведь никто больше не отравился. Кстати, с вас подозрения сняты.

– И на том спасибо, – тихо ответила Лариса, «чисто случайно» не отравившая целую съемочную бригаду, но секретарша ее не услышала, захваченная своими переживаниями.

– Представляете, нас всех заставили анализы сдавать. Ну там, моча…

– Муся, можно без подробностей?

– Ну как это – без подробностей! Кровь еще брали. Надо же мне с кем-то поделиться! Хотя вон Светка пришла… Ну да ладно, до свиданья, мне бежать надо. А о телефоне я поспрашиваю, может, его видел кто.

– Ясно. Спасибо. До свидания.

Но секретаршу уже кто-то окликнул, и она бросила трубку, не попрощавшись. Котова тоже положила трубку. Полученная информация требовала осмысления.