В пекло по собственной воле

– Это такой ужас! Такой ужас! – вновь попыталась причитать женщина, но получилось у нее уже менее трагично, чем сначала.

Я знала, что судовой врач сделал ей укол – что-то из сильнодействующих транквилизаторов – и сейчас это должно было подействовать. Она действительно успокаивалась на глазах.

– Сначала этот взрыв! Потом безобразная драка в салоне, прямо рядом со мной. Эти двое никак не могли свалить огромного такого мужчину, очень высокого роста и, вероятно, очень сильного. Впрочем, это не имеет значения. Когда самолет первый раз ударился о воду, драка тут же прекратилась…

– Постойте, Тамара Алексеевна, – вмешалась я. – Вы сказали, был какой-то взрыв?

– А это, собственно, кто? – спросила она Чугункова, показывая на меня жестом недоумения.

Я чуть было не взъярилась от такой наглости, но вовремя сообразила, что вид-то у меня действительно странноватый – на прорезиненный костюм легкого водолаза я накинула только штормовку, а моя обтянутая резиной голова своим видом вызывала, наверное, мысли о неожиданных контактах с инопланетянами.

«Мне только еще ручные ласты надеть не хватало!» – подумала я.

– А это тот самый капитан спасателей, который первым обнаружил, что пассажиры самолета остались живы, – ответил Чугунков на вопрос обо мне.

– Так это вы стучались к нам в самолет? – обратилась женщина ко мне весьма учтиво, словно спрашивала у соседа, не стучался ли тот минут пятнадцать назад в дверь ее квартиры…

Мне почему-то захотелось ответить небрежно, легко, словно речь шла о приятной прогулке в загородном парке, а не о спуске под воду к попавшему в катастрофу самолету.

И я уже раскрыла рот, чтобы сказать: «Да, знаете ли, хотелось просто заглянуть к вам, узнать, как вы? Все ли в порядке?»

Но тут до меня дошло, в какое смешное положение я попала. И подставил меня Чугунков, это с его ответа обо мне началось формирование ее отношения ко мне. «…Тот самый капитан, который первым обнаружил…» Ну, спасибо большое, Чугунок!

Она же за мужчину меня принимает! Я припомнила свои ассоциации на ее слова, обращенные ко мне, и едва не рассмеялась – я же сама ощущала себя мужчиной. Вот что значит – командовать мужчинами и выполнять мужскую работу. С кем, как говорится в известной русской пословице, поведешься, от того и наберешься. Я имею в виду – мужской психологии наберешься.

Чтобы не продолжать дальше этот дешевый маскарад, я подцепила большими пальцами верх прорезиненного комбинезона и стащила его с головы.

– Ох, простите, милочка! – воскликнула женщина. – Я, кажется…

Она готова была извиниться за то, что приняла меня за мужчину, но тут же сообразила, что вслух об этом она не говорила, стало быть, и не догадался никто. Но начало фразы было уже сказано, а Тамара Алексеевна, судя по всему, была из дамочек интеллигентных и терпеть не могла глупых положений. Теперь она просто вынуждена была закончить свою начатую фразу. И она сообразила, как ей вывернуться из сложной ситуации.

– Я, кажется… – повторила она, – теперь я, кажется, вас узнала! Вы же заглядывали там, под водой, в иллюминаторы самолета!

Я кивнула. Хотя знала, что узнать она меня никак не могла хотя бы потому, что я была в плавательной маске. Да скорее всего – она меня и вообще не видела. Просто Тамара Алексеевна сообразила, что я должна была заглядывать в иллюминаторы.

– Конечно! – сказала я. – Конечно, я заглядывала. Да я и сама вас сразу узнала, Тамара Алексеевна. У вас такая примечательная внешность…

Она сначала заулыбалась, транквилизатор все же затормозил ее реакции, но секунду спустя вспомнила о своем синяке в пол-лица и позеленела от злости. Не сомневаюсь, что услышала бы в свой адрес нечто источающее тонкий женский яд, но тут вмешался Чугунков, решивший взять ситуацию на себя. Во избежание дальнейших боевых действий между двумя женщинами.

– Тамара Алексеевна, – спросил он. – А драка в салоне случилась уже после взрыва или до него? Вы, конечно, хорошо помните это, ведь драка началась, как вы сказали, рядом с вами.

– Что вы, что вы! – устало сказала она, сразу полностью переключившись на мужчину, да еще столь представительного и мужественного, как генерал Чугунков. – Они начали драться у самого прохода к кабине пилота. Этот огромный детина, он хотел ворваться туда и захватить самолет. Но пилот и еще один человек, он пропал потом куда-то, не пускали его. Но пилот был невысок ростом, этот второй – вообще худой, как… как…

Она быстро метнула в меня весьма ядовитый взгляд и продолжила:

– Ну, по крайней мере, похудее вашей бравой капитанши. Так вот… О чем это я? Ах да! А тот в кабину к пилотам хотел прорваться, я уже говорила, огромный такой, их еще шкафами называют… Или как это?.. Жлоб! Да! Огромный жлоб! Он в самолете согнувшись ходил, голова не умещалась. Я думала, он этих двоих на части сейчас разорвет! Но нет, худенький который оказался ловким очень. Он закричал как-то по-японски, встал в стойку – прямо как ниндзя из мультфильма, который моя внучка смотрит, и принялся махать ногами. И представляете, этот жлоб, который как шкаф, он отлетел прямо к моему креслу. Я еще наклонилась к нему, помню, и спрашиваю: «Вы не ушиблись?» А он такой грубый, вы себе не представляете! Он мне ответил совершенно по-хамски! Он сказал: «Уйди, тетка, зашибут тебя!» Представляете? Ну, тут я ему все высказала! Все, что я о нем думаю! Он аж покраснел весь и тут же убежал от меня, лишь бы не слушать, что я говорю!

Чугунков воспользовался паузой и, пока она переводила дух, поспешил вставить:

– А что вы, Тамара Алексеевна, думаете о пилоте, который с ним дрался?

– Вы меня, пожалуйста, не перебивайте, дорогой мой! – заявила Тамара Алексеевна. – О пилоте я ничего не думаю, потому что о нем и думать-то нечего! Он выполнял свой долг! Он защищал рулевую кабину от нападения этого злодея, который туда рвался.

– А второй? – успел вставить Чугунков. – Тот, который худой? Он откуда вообще взялся?

Мне было не совсем понятно, почему Константин Иванович ничего не расспрашивает о мужчине высокого роста, который, по утверждению женщины, рвался в кабину управления самолетом. Но я решила не вмешиваться, тем более что у меня отношения со свидетельницей происшествия с самого начала не сложились.

– Худенький? – переспросила Тамара Алексеевна. – Ниоткуда он не взялся. Он, наверное, в салоне самолета сидел, среди других пассажиров. А когда увидел, что на пилота нападают, решил помочь. И он хорошо помог, хорошо, как говорит мой внук, отмудохал этого верзилу.

– Что, простите, он сделал? – не понял Константин Иванович.

– Ну-у, это мой внук так выражается, когда хочет сказать – «сильно побил»… Я думала, так понятнее будет. Он ведь на самом деле так его ногами и норовил все по лицу, по лицу…

– И куда потом девался? – спросил Чугунков. – Вы сказали, он куда-то пропал?

Тамара Алексеевна посмотрела на него растерянно, словно вспоминала, откуда он взялся.

– Вот куда девался, я сказать не могу… – произнесла она медленно, словно прокручивая в памяти события, происшедшие в самолете. – Вот верзила этот, здоровый-то, он в самолете остался. Он еще с пилотом все выяснял что-то, когда самолет уже на дне оказался…

– Не дрался уже? – хмыкнул Чугунков.

– А вы знаете, – удивилась Тамара Алексеевна, – они помирились! Да-да, я потом видела: они сидели вместе и разговаривали о чем-то интересном – шепотом, но возбужденно.

– А худенького уже не было, когда они помирились? – спросил Чугунков.

– Послушайте, дорогой мой! – воскликнула Тамара Алексеевна, и слова «дорогой мой» прозвучали на этот раз угрожающе. – Что вы привязались ко мне с этим своим худым японцем?

– Позвольте, разве он был похож на японца? – перебил ее Чугунков.

– Да нет же! – досадливо отмахнулась женщина. – Но он махал ногами точь-в-точь как эти японцы из американских фильмов.

– Так он был американцем? – удивился Чугунков. – Что же вы сразу не сказали?

– Так! – объявила женщина решительно, никакие транквилизаторы не могли бороться с ней долго. – Это уже похоже на издевательство!

Она встала и, хватаясь за прикрученную к полу мебель, двинулась на генерала:

– А ну-ка, вон из этой каюты! Я обязательно напишу на вас и вашу капитаншу вашему начальнику, генералу Чугункову! Я уже узнала, что он здесь самый главный! А сейчас – вон отсюда!

Я рассмеялась и открыла дверь каюты. Ветер буквально вырвал ее из моих рук и грохнул о стену корабельной надстройки. Я чуть не вылетела следом за ней, но вовремя отпустила дверную ручку.

Стоять на палубе было можно, но ветер нес с собой столько воды, что одежда мгновенно стала бы мокрой насквозь. Я не раз уже успела порадоваться, что не сняла костюм водолаза и комбинезон, когда мы с Игорьком поднялись на поверхность.

– Что вы все худым мужчиной интересовались? – спросила я Чугункова, который появился рядом со мной и так же крепко ухватился за перила трапа, ведущего на верхнюю палубу. – Это что – и есть тот самый ваш Менделеев из Санкт-Петербурга?

Чугунков удивленно на меня посмотрел, а потом рассмеялся.

– Так ведь Менделеев – это высокий «жлоб»! Я думал, ты сразу это поняла, – крикнул он мне, пересиливая ветер. – Просто этот худой напомнил мне одного знакомого. Да, видно, не он – я просто ошибся… Давай-ка поднимемся на капитанский мостик…

В рулевой рубке «Посейдона» нас встретил капитан судна, он же полковник МЧС Свиридов, и тотчас засуетился, доставая надежно припрятанный термос с кофе.

– Нет, голый кофе гонять не гоже! – заявил Чугунков. – Подождите, я спущусь к себе в каюту, у меня там бутылочка хорошего коньяка имеется – очень старый, «Эверест» называется. Кофе с «Эверестом» – это вообще лучший напиток, который я пробовал за свою жизнь!

И генерал скрылся в мутных, наполненных брызгами воды и пены и грохотом волн по борту и надстройке сумерках за дверью капитанской рубки. Он едва не столкнулся в дверях с помощником капитана, который ввалился в рубку и, отфыркиваясь от воды, ручьем лившей с него, заявил:

– Капитан! Может быть, «Нереида» еще один рейс вниз сделает?

– А в чем дело? – резко спросил Свиридов, наверняка не забывший свою оговорку в разговоре с генералом Чугунковым, выдавшую нежелание лишний раз спускать аппарат с «Посейдона» на дно.

– Старший в группе водолазов, лейтенант Носов, руку сломал – волной его неудачно шибануло. Под воду его пускать нельзя. А без старшего группы – не положено. Может, связаться с «Нереидой», посоветоваться с ее капитаном, он не откажется поработать еще…

– Ты что же, предлагаешь нам за чужие спины прятаться? – набросился на него Свиридов, хорошо запомнивший направленное на него раздражение генерала. – Составленный мной план спасательных работ предусматривает повторное погружение аппарата с «Посейдона», а не с «Нереиды»! И работать будем строго по плану! Срочно найти замену Носову! Через пять минут аппарат должен начать погружение.

– Где же я ему замену найду, если один у нас из лейтенантов остался среди водолазов? – возмутился помощник. – Остальных вы сами списали на берег за незнание устава корабельной службы. Наверняка в Красноводске из портового ресторана не вылезают. Устроили людям отпуск, додумались…

– Ты мне делать замечания брось! – закричал на него Свиридов. – Станешь капитаном – тогда болтай все, что хочешь! А сейчас – выполнять мои приказы! И все! Большего от тебя не требуется…

Я не дала помощнику ответить Свиридову и опередила его реплику.

– Я могу пойти с водолазами, – заявила я. – Допуск на погружение у меня есть. Звание – подходит, я – капитан МЧС. А за знание устава корабельной службы я отчитаюсь, как только поднимусь обратно. В этом, я думаю, капитан Свиридов пойдет мне навстречу?

Свиридов сам давно уже понял, что совершил глупость, придравшись к двум лейтенантам-водолазам и оставив их на берегу за незнание устава корабельной службы, который им совершенно не нужен, поскольку они не являлись членами команды «Посейдона». Но хозяином на судне был Свиридов, и оспорить его решение было невозможно… Теперь Свиридов раскаивался в своей глупости хотя бы потому, что лейтенанты в любое время могли нажаловаться на него. Хотя бы вот этому же генералу Чугункову.