Светлана Алешина
Двуликий ангелочек
Глава 1
Последние дни мне совершенно не хотелось работать. Привыкнув к мысли, что моя газета «Свидетель» держится исключительно на мне, я вдруг поняла, что последние номера выходили практически без моего участия. Опытнейший Сергей Иванович Кряжимский, который формально числился у меня ответственным секретарем, на деле руководил работой всей редакции. Он давал задания корреспондентам, правил материалы, заказывал снимки нашему фотографу Виктору, ругался с корректорами, пропускавшими ошибки, договаривался с типографией о переносе графика печатания тиража, принимал посетителей, все это успевал, а мне приносил только готовый номер, чтобы я подписала его в печать.
Что самое удивительное, меня это нисколько не раздражало, хотя я и видела, что газета за несколько последних выпусков немного изменилась. Но я не могла бы сказать, что изменилась она в худшую сторону. Пожалуй, наоборот. И редакция стала работать спокойнее, прекратились авралы, которыми при моем руководстве сопровождался выпуск каждого номера. Тираж не падал, и мы прочно удерживали тридцать тысяч экземпляров. Начал работать даже рекламный отдел, до которого у меня никогда руки не доходили. Прибыли вполне хватало на расчеты с типографией, на гонорары, зарплату и бумагу для следующего номера.
Короче говоря, «Свидетель» превратился в стабильно работающую газету, информации которой читатели доверяли и уже не искали в каждом ее номере сногсшибательной сенсации, как было еще недавно. Да, сенсации стали появляться у нас не часто, зато прибавилось аналитических статей, которые выходили у Кряжимского просто превосходно. Ему даже и материал не нужно было собирать, настолько хорошо он знал жизнь нашего Тарасова. Он все успевал, руководил людьми четко, номера выпускал без срывов и без серьезных фактических ошибок. Претензий к нему у меня не было никаких. Ну, проскакивало иногда вместо слова «можно», например, слово «модно» или там вместо «прибыл» – «прибил», так ведь от таких ошибок избавиться, по-моему, практически невозможно. Они случались у нас всегда и всегда, наверное, будут.
Претензии у меня были к самой себе. Я впала в апатию, тихо себя за это ненавидела, но сделать с собой ничего не могла. Моя секретарша, Маринка… Да какая она, впрочем, секретарша! Она моя подруга, и я ей простила бы, если бы она устроила мне взбучку и заставила встряхнуться и начать работать в полную силу. Но она, принося мне кофе, который я поглощала стаканами и все равно часто впадала в какое-то подобие спячки, только хмурилась, поджимала губы и укоризненно вздыхала.
Что-то было не так в моей жизни, и я уже начала думать, что журналистика не для меня. Когда мы готовили наши сенсационные номера, меня гораздо больше увлекал процесс сбора материалов, чем все то, что начиналось после этого в редакции.
Я кисла, сидя в своем редакторском кресле, и тихо радовалась, что меня мало последнее время беспокоят. Работают люди и пусть работают, а я посижу, с мыслями соберусь, газету свою почитаю. А то она в последнее время немножко чужая для меня стала.
Принявшись читать Ромкин репортаж о налете милиции на подпольный завод по производству «левой» водки, я порадовалась явным успехам моего «крестника» в журналистике, но опять задремала в кресле, так и не дочитав до конца.
Разбудил меня телефонный звонок.
Я с досадой посмотрела на свой сотовый, лежавший на столе, и протянула к нему руку.
«Кто бы это еще?» – подумала я раздраженно. Номер свой я не разрешала никому давать, только в случае крайней необходимости. По редакционным делам Маринка всех переключала на Сергея Ивановича. Если уж звонят мне – это означает, что кому-то понадобилась именно я.
– Бойкова, – ответила я тусклым голосом до конца не проснувшегося человека. – Ольга Юрьевна. Редактор газеты «Свидетель». Представьтесь, пожалуйста.
Эти фразы въелись в меня до автоматизма, и сейчас я повторила их совершенно машинально, хотя в этом, судя по всему, никакой необходимости не было. Раз звонили на мой телефон, значит, знали, кому звонят.
– Алло! – сказала я, раздражаясь на саму себя. – Кто это?
– Простите… – Низкий женский голос в трубке звучал неуверенно. – Я, собственно… Не знаю, удобно ли к вам обращаться…
– Кто это? – повторила я уже не столько с раздражением, сколько с недоумением. – Что вы хотите?
– Помогите мне, Ольга Юрьевна… – сказала вдруг женщина, и мне показалось, что она плачет там, у своего телефона.
Я, честно говоря, растерялась. Я выпрямилась в своем кресле, отодвинула чашку с недопитым кофе и посмотрела в зеркало на стене. На меня смотрела очень симпатичная, спору нет, хотя и весьма сонная физиономия.
– Кто это? – повторила я в третий раз, но уже мягко и осторожно. – И чем, собственно, я могу вам…
– Меня зовут Ксения Давыдовна, – сказала женщина. – Понимаете, Ольга Юрьевна, я не верю, что моя девочка могла это сделать…
– Подождите, подождите, – перебила я ее. – А что, собственно, она сделала?
«Привязалось ко мне это дурацкое слово! – рассердилась я на себя. – И вообще, почему я ее об этом спрашиваю, мне нужно было спросить, почему она звонит именно мне?»
– Она выбросилась с одиннадцатого этажа… На асфальт… – Теперь женщина точно плакала. – Она не могла этого сделать.
– А… – Я хотела спросить, чем я могу ей помочь в таком случае, но Ксения Давыдовна меня перебила.
– В милицию я уже обращалась, – сказала она, всхлипывая. – Они не верят. Они говорят, что это типичное самоубийство. Но она не могла этого сделать!
Я уже пришла в себя, но в ситуации так и не разобралась пока.
– Так это было не самоубийство? – спросила я. – Тогда что же, несчастный случай?
– Я не знаю, как это случилось! – воскликнула женщина. – Но это не самоубийство и не несчастный случай!
– Вы хотите сказать, что вашу дочь убили? – спросила я. – Я правильно вас поняла?
– Правильно, – прошептала она в трубку. – Убили моего тихого ангелочка…
– Что, простите? – не поняла я. – Вы что-то сказали?
– Ее звали Гелечка, – сказала Ксения Давыдовна. – Ангелина. Я не знаю, кому это понадобилось. Она была тихой и ласковой девочкой…
– А мне вы звоните… – начала я в надежде, что она продолжит, и не ошиблась.
– Чтобы вы разобрались, – сказала она.
– Чтобы я нашла убийцу? – спросила я с некоторым удивлением. Я всего однажды попыталась работать частным детективом, но из этого вышла целая история, в которой принимала активное участие вся редакция.
– Не знаю, – пробормотала она. – Наверное.
– Но… – протянула я, собираясь отказаться, но она меня перебила.
– Я заплачу! – воскликнула она нервно. – Я заплачу столько, сколько вы скажете! Для меня это не существенно. Но я не могу думать о том, что ей со мной было плохо! И не думать об этом – тоже не могу! Вы меня понимаете?
– Понимаю, – пробормотала я, представив, как терзается мать, считая, что она чем-нибудь спровоцировала дочь на самоубийство. – Но почему вы ко мне обратились? Ведь я журналистка!
– Разве? – искренне удивилась она и вдруг заявила: – Я регулярно читаю газету «Свидетель». И мне показалось, что вы самый лучший детектив из всей вашей команды.
«Вот черт! – воскликнула я про себя. – Вот так имидж у меня сформировался! Интересно, многие ли из читателей считают меня детективом?»
Я вдруг почувствовала, что проснулась. Я поняла, что мне интересно, и что я хочу помочь этой женщине, и что мне приятно ее мнение обо мне.
– А знаете, давайте встретимся, – сказала я, оставляя себе путь к отступлению. – Вы мне расскажете все подробно, и тогда я уже решу, смогу ли я вам помочь. – Вам удобно будет прийти ко мне домой? – спросила она. – Видите ли, я не выхожу сейчас из дома…
– Давайте адрес, – ответила я. – Через час вас устроит?
Когда в телефоне послышались сигналы отбоя, я поймала себя на том, что нахожусь в состоянии какого-то странного возбуждения. Со мною давно уже такого не было, пожалуй, пару недель, не меньше. Я с некоторым даже удивлением отметила в себе желание работать. Но только не редактором газеты и не журналистом. Мне хотелось столкнуться с какой-нибудь непонятной Загадкой и найти ее решение. Наверное, нечто подобное испытывает любитель кроссвордов, беря в руки свежий номер газеты с традиционной головоломкой на последней странице.
«Вот черт! – усмехнулась я про себя. – Опять я на газету съехала. Нет, не хочу никаких газет! Да и сравнение мое, конечно, хромает, причем на обе ноги сразу. Преступление – это вовсе не кроссворд. Тут за каждым неизвестным фактом стоит не изящная интеллектуальная головоломка, а судьбы реальных людей. И ошибки стоят тут гораздо дороже. К раскрытию преступления нельзя относиться как к интеллектуальному развлечению. Это работа, чаще всего тяжелая и опасная. А все эти мои сравнения с кроссвордами – сплошное пижонство…»
«Подожди-ка, – одернула я себя. – А откуда у тебя такая уверенность, что речь идет именно о преступлении? Ты же не знаешь даже толком, что случилось с этой девочкой, о которой говорила Ксения Давыдовна. Подожди настраивать себя на ложные выводы…»
Когда я вызвала Маринку и попросила ее пригласить ко мне Кряжимского, она, похоже, очень удивилась и даже обрадовалась, справедливо полагая, что моя спячка заканчивается.
Сергей Иванович пришел ко мне с макетом первой полосы в руках, который он набрасывал буквально на ходу, и мне даже несколько неловко было отвлекать его от дела. Но потом я вспомнила, что учредитель газеты все же я, и отбросила ненужные условности. Я объявила ему, что оставляю его в редакции исполняющим обязанности главного редактора, что доверяю ему право подписывать газету «в свет», и вообще – доверяю. Он смотрел на меня несколько ошалело и даже забыл про макет. В глазах у него стоял вопрос, и он его, конечно, задал.
– А позволь узнать, Оленька, сама-то ты что собираешься предпринять? – спросил он. – Отдыхать поедешь или дела? Меня, признаться, не раз уже спрашивали, почему ты не пишешь ничего?
– Не могу, Сергей Иванович, – ответила я честно. – Рука не поднимается бумагу пачкать. Чувствую, что ничего интересного написать не смогу. Поэтому хочу немного сменить род деятельности. Если официально – ухожу в отпуск. В приказе это будет отражено.
– Новую историю затеваешь, а, Оля? – хитро посмотрел на меня Кряжимский. – Очередную сенсацию для газеты готовишь? Читатель уж заскучал, пожалуй, без сенсаций…
– Да нет, Сергей Иванович, просто попросили меня разобраться с одним делом, – ответила я. – Что из этого получится, я даже не представляю пока.
– Ну, так и разбирайся. Все лучше, чем в кабинете дремать, – сказал он, и я залилась краской. – А за газету не волнуйся. Газета будет в порядке.
– Не сомневаюсь, – сказала я совершенно искренне.
Формальности были соблюдены. Я официально освободила себя от руководства газетой, которой и без того не занималась, и была совершенно свободна для того, чтобы изучить обстоятельства смерти «тихого ангелочка» Гелечки, о чем просила меня по телефону Ксения Давыдовна.
Жила она не близко от редакции. Я решила, что опаздывать на первую встречу было бы несерьезно для человека, которого считают пусть не совсем заслуженно, но все же – лучшим детективом в команде, поэтому я забралась в свой «жигуленок» и отправилась в Апрелевское ущелье, самый фешенебельный район в Тарасове. Квартиры стоили там астрономические суммы, и уже само это место свидетельствовало о достатке человека, который там живет.
Дом Ксении Давыдовны не обманул моих ожиданий. Это был громадный трехэтажный особняк, обнесенный двухметровым бетонным забором. На воротах я разыскала кнопку домофона. Как только я назвала себя, ворота медленно распахнулись, и я въехала во двор.
Ксения Давыдовна встретила меня в дверях и провела на второй этаж, в гостиную. Я устроилась в кресле и попросила разрешения закурить. Хозяйка кивнула и пододвинула мне пепельницу. Но я заметила, что она слегка поморщилась.
– Я не знаю, с чего начать, – сказала она. – Это произошло всего день назад, позавчера. Я еще не могу привыкнуть к мысли… Мне кажется, что сейчас откроется дверь комнаты и войдет Гелечка.
– Ксения Давыдовна, давайте сделаем так, – тут же вмешалась я, опасаясь, что она пустится сейчас в слезливые воспоминания. Чувства чувствами, горе горем, но дело-то делать нужно? – Я буду задавать вопросы, а вы будете на них отвечать.
Она согласно кивнула. Она была заметно подавлена, смотрела большей частью в пол или бросала взгляды на дверь комнаты, в которой, как я поняла, жила ее дочь.
– Сколько вашей дочери было лет? – спросила я и очень удивилась, услышав ее ответ.
– Восемнадцать. Но я должна объяснить одну вещь… – нерешительно сказала она. – Гелечка была мне не родной дочерью.
– Вы взяли ее из детдома? – спросила я.
– Да… Это я, собственно, уговорила мужа взять из детдома девочку, когда выяснилось, что своих детей у меня быть не может. – Ксения Давыдовна нервно мяла ладонью пальцы правой руки. – У меня была серьезная травма. На первенстве России я упала с бревна, очень неудачно. Месяц пролежала в больнице. Тогда я не думала, что у этой травмы будут такие последствия, расстраивалась только из-за того, что не получу золото. Я ведь так и не стала чемпионкой России, хотя несколько раз была близка к этому.
– Вы занимались спортивной гимнастикой? – спросила я.
– Очень серьезно занималась, – позволила она себе улыбнуться, видно, воспоминания о своем спортивном прошлом были для нее дороги. – В семьдесят втором мы даже заняли третье место на чемпионате Европы. Это было самое большое мое достижение. В тот год я и познакомилась с Олегом.
– Олег – это ваш муж? – спросила я.
– Да, – ответила она, и я обратила внимание, как тень снова вернулась на ее лицо. – Муж.
– Вы вышли за него в семьдесят втором? – уточнила я, чтобы вернуть ее к рассказу о себе.
– Нет, ровно через год, – ответила Ксения Давыдовна. – В семьдесят втором мы только познакомились. Это было так романтично. Мы были на сборах в Коктебеле, а он отдыхал там, приехал на несколько дней, решил устроить себе маленький отпуск. Он очень много работал и без выходных практически. На каком-то закрытом заводе. Я заплыла далеко в море, там мы и познакомились с ним в воде. Плыли и разговаривали друг с другом. Он на пять лет меня старше и тогда уже был самостоятельным человеком, у него были квартира и машина. Конечно, ему помогли родители, его отец был крупным чиновником в Тарасове, руководил торговлей. Олегу это потом очень пригодилось, когда он начал собственное дело. Его отца многие хорошо помнят и сейчас. Олег смог воспользоваться связями и знакомствами своего покойного отца. – А чем ваш муж сейчас занимается? – спросила я.
– Он фактически руководит фирмой «Терция», – ответила она. – Фирма очень солидная, как я понимаю, хотя, честно признаться, я ничего о его делах не знаю, он никогда мне о них не рассказывает. Знаю только, что «Терция» занимается оптовыми поставками сигарет в города России и ближнего зарубежья. Олег – вице-президент фирмы.
– Простите, Ксения Давыдовна, – спросила я. – Вы сказали, что это вы уговорили вашего мужа взять ребенка из детдома. А он не хотел этого делать? Возражал?
– Он, собственно, не возражал, – пожала плечами женщина. – Но я видела, что ему не очень нравится эта идея. Он все никак не мог поверить, что у нас не может быть своего ребенка. Но врачи не оставили мне никакой надежды на это. И я поверила в нашу беду раньше его.
– Как он относился к девочке? – спросила я, не решившись назвать ее «дочерью» человека, который удочерил ее против своего желания, я почему-то была уверена, что он не хотел этого делать, а только уступил просьбам расстроенной жены.
– Им очень редко удавалось бывать вместе, – вздохнула Ксения Давыдовна, а я почувствовала, что ей неприятно вообще говорить на эту тему. – Гелечка, собственно, всегда была со мной…
«Вот откуда ко мне привязалось это слово – «собственно», – сообразила я, а вслух спросила:
– А у вас было много свободного времени?
Ксения Давыдовна тяжело вздохнула и произнесла с какой-то обреченной интонацией:
– У меня оно все было свободным. Вернее, стало свободным сразу после того, как я вышла замуж.
– Вы бросили гимнастику? – удивилась я.
– Олег не захотел, чтобы я выступала на соревнованиях, – усмехнулась Ксения Давыдовна. – Он очень ревнив, а гимнастика – это постоянные поездки, – то на соревнования, то на сборы. Он просто сказал мне, что я больше никуда не поеду. И я подчинилась. Сидела дома. Раз в три месяца он возил меня куда-нибудь на море, это был настоящий праздник для меня. Но праздник всегда длился лишь один день. Один день, в который он устраивал себе выходной после почти непрерывной трехмесячной работы.
– И чем же вы занимались, когда бросили спорт? – спросила я.
– Ничем, – покачала она головой. – Сидела дома и мечтала о ребенке. Да мне и негде было работать. Образование – десять классов. Можно было остаться в гимнастике тренером, но… Олег и против этого возражал тоже.
Она помолчала и добавила тихо:
– У меня никого не было ближе Гелечки. Вы не представляете, как мне трудно это пережить…
Что-то меня в ее скорби не устраивало, вызывало недоверие, хотя я не могла бы сказать, что именно. Может быть, та готовность, с которой она предавалась страданию? Тяга к страданию очень распространена у женщин, неудовлетворенных своей жизнью.
– Как это случилось? – спросила я тихо, как бы подстраиваясь под тон, который она задала нашей беседе.
– Мне позвонил Олег, ему первому сообщили, – сказала Ксения Давыдовна. – У Гелечки в кармане нашли его визитку. Никаких документов при ней не было, и милиция, которую вызвали люди, обнаружившие ее, позвонила по номеру телефона, указанному в визитке. Олег пытался подготовить меня, он сказал, что врачи еще не могут сказать, останется ли она в живых, но Гелечка была уже мертва. Она умерла сразу, как только упала на асфальт. Я как представлю, что она испытала за время падения, мне кажется, я схожу с ума от ужаса. Самое страшное – лететь вниз и знать, что никакой надежды на спасение нет, что сейчас наступит смерть и ее уже не избежать. А еще – страх перед болью, которая через мгновение захлестнет тебя и убьет. И потом – страшная боль, пронзающая все тело, как взрыв… Но до этого – бесконечные секунды этого ужасного падения. Я не знаю, как это было, но всем сердцем надеюсь, что моя девочка сошла с ума на мгновение раньше, чем ударилась о землю…
«А ведь она и в самом деле ничего не знает, – подумала я. – Но очень ярко рисует картину страданий. Прямо – талантливо. Кажется, мысль о самоубийстве не раз уже ее посещала…»
– Вы считаете, что ваша дочь не могла сама… пойти на такой шаг? – спросила я.
– Я не верю в это! – очень твердо сказала она. – Олег сказал мне, что на том самом этаже, откуда она…. Там нашли окурки и много различных следов, но потом выяснилось, что эта лоджия последнего этажа – любимое место местных подростков, они там почти каждый день собираются. И милиция решила, что проще всего считать это самоубийством. Но я все равно не верю в это! И не только потому, что не хочу в это верить.
– Вы разрешите мне взглянуть на ее комнату? – спросила я.
– Я ничего в ней не трогала. Даже не заходила туда, – сказала Ксения Давыдовна. – Мне трудно это сделать. Пока я не увижу, что ее комната пуста, я буду надеяться, что она вот-вот выйдет из нее.
Воспользовавшись ее разрешением, я прошла в комнату, в которой жила ее приемная дочь. Ксения Давыдовна осталась сидеть в кресле.
Признаюсь, я была несколько удивлена небольшими размерами этой комнаты. По сравнению с шикарной гостиной и огромным холлом на первом этаже комната умершей девушки казалась просто стенным шкафом. Это было странно, и я отметила про себя, что стоит найти этому факту объяснение – почему в таком огромном доме со множеством, надо полагать, просторных комнат приемная дочь занимала самую крошечную, что-то вроде кладовки.
В комнате вдоль одной стены стояла деревянная кровать, вплотную к ней – письменный стол с компьютером, еще одна стена была занята книжными полками, на большинстве из них книги стояли ровными, подогнанными рядами, и было видно, что их годами не трогали с места. Хотя пыли там я не обнаружила.
Хозяйка комнаты, как я поняла, пользовалась только книгами на нижней полке. Я мельком пробежала глазами имена авторов.
Честно говоря, подбор их меня поразил. Обычно я хорошо представляю себе человека, посмотрев на его библиотеку, на книги, которые он читает, но тут я была просто в растерянности – Д. Карнеги, Ч. Ломброзо, Ф. Ницше, П. Кропоткин, справочник «Лекарственные средства», романы Чейза и Буссенара, Г. Мелвилла, Гертруды Стайн и Франсуазы Саган, Джойса и Поплавского.
Единственный вывод, который я смогла сделать, – «тихий ангелочек» имел самые разнообразные интеллектуальные интересы.
Фотопортреты Хемингуэя, Цветаевой, Григория Распутина и Жириновского, в тесном соседстве пришпиленные кнопками к стене, нисколько не прояснили менталитет умершей девушки, а только сильнее его затуманили.
Кровать была в беспорядке, на письменном столе грудой лежали журналы «Космополитен», «Вог» и еще что-то в этом роде. Меня поразило отсутствие дорогой косметики, мне трудно было представить, что девушка, живущая в таком доме, пользуется только отечественной косметикой и парфюмерией, но ни импортной губной помады, ни французских духов на полочке под зеркалом, висящим на стене напротив кровати, я не обнаружила.
Осталось только заглянуть в шкаф и поинтересоваться ее гардеробом, что я и сделала. Честно признаться, я уже готова была к тому, что я там увидела. Две пары порядком поношенных джинсов, какие-то колхозного вида блузки, которым самое место было бы в магазине уцененных товаров или в лавке старьевщика, и пару стоптанных босоножек на огромной платформе.
Вопросов у меня скапливалось все больше, но я понимала, что Ксения Давыдовна вряд ли мне на них ответит. Хоть она ничего и не сказала по существу о том, какой была ее приемная дочь, но у меня почему-то сложилось впечатление, которое никак не вязалось с тем, что я увидела сейчас в комнате «тихого ангелочка».
«Она сказала, что, кроме дочери, у нее никого не было, – вспомнила я фразу Ксении Давыдовны. – Дочь, кажется, была ей дороже мужа. Но вот была ли она сама близка дочери, это еще вопрос открытый. И если я хочу заняться этим делом, я должна себе ответить на этот вопрос…»
Я вдруг почувствовала какую-то ложь в своей последней фразе, и это переключило мои мысли на саму себя.
«Мне показалось, что последние полчаса ты не сомневалась, что уже занимаешься этим делом, – сказала я себе. – Хотя я и не совсем понимаю, зачем это тебе нужно. Я думаю, что ты решила попробовать, так сказать, на вкус профессию частного детектива и теперь просто машинально, не отдавая себе в этом отчета, размышляешь, не слишком ли скучной для тебя она окажется. В самом деле, что может быть веселого в том, чтобы расследовать дело о самоубийстве, вникать во все те обстоятельства, которые привели человека к смерти? Так и самой недолго свихнуться. Ты же прекрасно понимаешь, что для того, чтобы понять мотивы поведения человека, нужно поставить себя на место этого человека, хотя бы на некоторое время стать им, воспринять его мысли, желания, ощущения, его проблемы как свои. Тогда ты сможешь представить и картину преступления. Как это говорил один из твоих любимых литературных детективов? «Я сам совершил все эти преступления»… Вот-вот… Если тебе скучно влезать в шкуру преступника, лучше брось сразу и никогда этим больше не занимайся…»
Но, рассуждая сама с собой, я уже знала, что не брошу. Наверное, это мой способ бегства от одиночества. Как ни горько себе в этом признаваться, но я по сути очень одинока.
Из знакомых женщин мне ближе всех Маринка, которую я знаю чуть больше года, но… я говорю не о приятельских отношениях.
Каждому из нас, наверное, тяжело привыкать к ощущению самостоятельности и беззащитности, которое наступает, когда мы так или иначе расстаемся с родителями. У всех это происходит по-разному, но у всех, я в этом уверена, возникает дефицит той не осознаваемой даже близости, которая была у детей с родителями. И все стремятся заполнить ее отношениями с другими людьми. И юноши с девушками влюбляются, не понимая, что в большинстве случаев ищут замену близости с родителями, которая стала ослабевать и изменяться. Мальчики ищут в девочках мам, девочки в мальчиках – отцов…
Да, собственно, так и со мной было, когда я привыкла к своей студенческой жизни в Тарасове и отчаянно заскучала по дому. Не прошло и месяца после первого приступа тоски по дому, как у меня завертелся первый в моей жизни роман, ставший, естественно, и первой душевной катастрофой. Выбранный мной парень оказался совсем не похожим на моего отца, и, когда я удовлетворила с ним свой естественный физиологический голод, мне опять стало скучно и тоскливо… Был после него и второй, и третий, словом, не хочу вновь вспоминать все подробности становления моего душевного равновесия.