К осени ненавистного городового будут вспоминать с сожалением. Но грянет новая революция. В отличие от Временного правительства, большевики борьбу с преступностью поведут, но без классово чуждых буржуазных спецов. Правда, будут исключения.
В 1918 году Аркадий Кошко окажется в белом Крыму. Будет, как и раньше, ловить бандитов и воров. Потом вместе с войсками Врангеля уйдёт за границу. Умрёт в 1928 году в Париже, обедневший и забытый, но оставивший после себя воспоминания.
… Тяжёлые наступали времена. Уехал Кошко, эмигрировал Батю шин, как и многие другие. Россия теряла лучших профессионалов. На их место приходили другие, неопытные. Учились работать старательно, на совесть. Но потери были велики.
* * *Москва июня 1919 года внешне значительно проигрывала Москве 1913-го. Шикарные магазины, рестораны, клубы, освещённые гирляндами лунные парки и кафешантаны, блестящие экипажи, а вместе с ними весёлые толпы с улиц и площадей, нарядные женщины, галантные офицеры, праздно прогуливающиеся поэты, артисты, чиновники и государственные деятели – казалось, всё это ушло в прошлое и навсегда. Взамен же разбитые фонари и витрины, редкие грязные трамваи, неулыбчивые прохожие, остерегающиеся входить в тёмные проулки и подворотни, очереди за хлебом. И в противовес всему этому – шагающие строем решительные люди с винтовками и красными звёздами на фуражках.
Но было бы неправильно считать, что культурная жизнь в Первопрестольной совсем остановилась. Девятнадцатого января 1919 года в одном из жилых домов на Новой Басманной улице торжественно открылась Московская центральная публичная библиотека. Есенин и Маяковский по-прежнему собирали массу поклонников, читая свои стихи. Таиров и Мейерхольд ставили спектакли. А во Дворце искусств в июне 1919 года открылась первая выставка картин, рисунков и скульптуры. На выставке были представлены 218 экспонатов, участвовало 42 художника и скульптора, среди которых были такие известные личности, как Коненков.
В один из дней среди посетителей выставки можно было видеть высокого светловолосого человека в полувоенной форме. Со стороны он казался незаурядным ценителем живописи. У одних картин он подолгу стоял, часто делая пару шагов назад, на середину зала, чтобы лучше их рассмотреть. У других экспонатов вообще не останавливался, проходил мимо, не замечая. Иногда он что-то спрашивал у чинно стоящего смотрителя зала и понимающе кивал в ответ, делая записи в маленьком блокноте. В одном из залов он долго о чём-то беседовал на французском с пожилым бородатым господином, очевидно художником.
Человек в полувоенной форме незаметно приглядывался ко всему вокруг, и за ним тоже приглядывали, и Алексею Балезину – а это был он – не составило труда опознать в следовавшем за ним из зала в зал господине Вербицкого – Хорька. В последнем зале перед самым выходом Вербицкий сам подошёл к Алексею.
– Господин Дюваль? Как видите, мир тесен.
«Вот ты и попался. Откуда ты знаешь моё имя? Я тебе не представлялся», – с оттенком злорадства подумал Балезин, но виду не подал. И только слегка кивнул в ответ.
– Вы, я вижу, серьёзно интересуетесь живописью? – продолжал Вербицкий.
Балезин-Дюваль разочарованно вздохнул:
– Экспонаты, бесспорно, интересные, но… вы знаете, что мне надо. А этого нет.
– В таком случае, должен вас обрадовать: то, что вам надо, я нашёл. Я имею в виду западноевропейскую живопись.
Алексей явно не ожидал такого поворота событий.
– Вот как? Уже нашли? Что ж, похвально… И когда я могу на неё взглянуть?
– Да хоть сейчас.
– Здесь?
Слащавая улыбка так и светилась на лице Вербицкого:
– Ну что вы… Мы поедем с вами в мою, не закрытую пока ещё совдепией лавку.
Мысль работала быстро и чётко. Алексей понимал: если он откажется и попросит Вербицкого отложить визит в его лавку, к примеру, на вечер, то это вызовет подозрение.
А интуиция подсказывала: вариант «на живца» удался, на подходе крупная рыба.
Они вышли на улицу, и буквально тут же подкатил извозчик, столь редкий для Москвы 1919 года. Лошадьми управлял здоровенный детина в помятой кепке. Теперь Балезин уже окончательно убедился: всё заранее подготовлено, его ждали.
От Дворца искусств до Хитровки, вблизи которой находилась лавка Вербицкого, было недалеко, и вскоре хозяин лавки, провернув несколько раз замысловатой формы ключ, открывал входную дверь. – Прошу…
Алексей шагнул внутрь знакомого уже помещения, куда плохо проникал дневной свет и в котором пахло воском и ещё каким-то смрадом.
– Подождите пару минут, я сейчас, – Вербицкий исчез где-то в глубине лавки.
Наступила тишина. Прошла минута, две… Работая в контрразведке у Батюшина, Алексей научился интуитивно чувствовать ситуацию, когда у него кто-то за спиной. Нет, не толстяк Вербицкий, он исчез в другом направлении. Тут за спиной кто-то ещё. И он не ошибся. – Интересуетесь картинами?
Балезин вздрогнул, резко повернулся и отпрянул назад. В создавшейся ситуации это было правильно: так поступил бы настоящий коммерсант-француз, а не бывший контрразведчик с железными нервами. Тем более что из-за спины говорили по-французски.
В это время вернувшийся в помещение Вербицкий включил свет. Это лицо Алексей хорошо запомнил из фотографий в картотеке Отмана. Перед ним стоял сам Яков Кошельков!
– Простите, с кем имею честь? – так же по-французски вопросом на вопрос ответил Алексей.
Кошельков был на взводе. То, что его обложили со всех сторон, – это ещё полбеды, к такому он привык. А вот исчезновение его любовницы Анны Савельевой приводило его в ярость. А вдруг она в уголовке или, того хуже, в ЧК? Он зверел, стрелял направо и налево, но желание уйти за кордон, имея в кармане валюту, было очень велико. Поэтому перед Балезиным-Дювалем он предстал с виду спокойным.
– Кульков Яков Петрович, – представился Янька. – До семнадцатого года коммерсант.
– Дюваль… Серж. Тоже коммерсант, но после семнадцатого.
– И что явилось этому причиной?
– Под Верденом хлебнул газу. Списали.
По-французски Кошельков говорил неплохо. Балезин же говорил свободно, хотя и с некоторым акцентом. Впрочем, кто мог сейчас оценить французский выговор в этой пропахшей воском лавке?
Присели. Кошельков развалился в кресле и не спускал глаз с Алексея. За спиной бандита стоял Вербицкий. Выражение лица его из слащавого превратилось в настороженно-серьёзное. Возникла пауза. Балезин оценивал ситуацию. Группе, в которую он вошёл, поставлена задача ликвидировать бандита Кошелькова. Это значит, что он может выхватить из внутреннего кармана френча миниатюрный браунинг и без зазрения совести всадить несколько пуль в того, кого боится вся Москва. Вот только успеет ли? Кошельков не такой простак, чтобы прийти одному. Наверняка его подельник, а может быть и два, держат под прицелом его, Алексея, спину. Нет, такой вариант развития событий отменяется.
– Деньги при вас? – вдруг по-русски спросил Кошельков.
– Ну что вы, по нынешней Москве ходить с долларами и франками опасно, – так же по-русски ответил Балезин, естественно с некоторым акцентом.
– Вы думаете, нынешняя Москва знает, что такое доллары? – усмехнулся Кошельков и вдруг загадочно прищурился. – Так вы русский или француз?
– У меня мать русская, отец француз. Я гражданин Франции, но часто бывал в России.
– Живёте в Париже?
– В Лионе. Собираю экспонаты для одного частного музея.
– И только западноевропейскую живопись?
– Такие мне поставлены условия.
– В Москве давно?
Балезин, не ответив, поднялся.
– Послушайте, господин Кульков. Не кажется ли вам, что наша деловая встреча превращается в допрос? – резко выговорил он, снова перейдя на французский. – Может, вам ещё доложить, на какой улице я живу, в каком полку служил, кто моя любовница… Если хотите, вот мой паспорт.
Отман, разрабатывая легенду для Балезина, предусмотрел и ситуацию с гражданством. Паспорт на имя Сержа Дюваля был в полном порядке.
– Сядьте, не кипятитесь, – Янька сделал успокаивающий взмах рукой вниз и полез за пазуху. Алексей внутренне напрягся. Если Кошельков не поверил, ему ничего не стоит выхватить револьвер и всадить в него несколько пуль. Но тот вынул не револьвер, а сложенный вчетверо лист бумаги:
– Всё, что могу вам предложить.
Список картин и рисунков был немалый, но для настоящего ценителя искусств, за которого выдавал себя Балезин, ценность представляли только две малоизвестные картины раннего Коро и небольшой портрет, написанный Сезанном. Ничего больше из работ всемирно известных мастеров Янька Кошельков награбить не успел. На них и указал Балезин-Дюваль:
– Вот эти готов купить.
Кошельков не стал протестовать против такой на первый взгляд незначительной сделки. Хвалить же свой товар он не умел, поскольку в живописи ни черта не понимал. Он жаждал только одного – убедиться, что у этого француза есть валюта. А если это так, то завтра он, гроза Москвы, может совершить налёт хоть на Третьяковку.
– Хорошо, я готов продать, – сказал он и вдруг испытующе посмотрел в лицо Алексею. – А может, вам добавить что-нибудь ещё: золото, бриллианты?
Балезин театрально замахал руками:
– Что вы, что вы… Золото, драгоценности везти через границу? Я ещё в своём уме. А вот холсты, спрятанные в подкладе чемодана, подозрение не вызовут.
Кошельков понимающе кивнул. Потом поднялся.
– Замётано…
– Что-что?
– Я хотел сказать, решено. Правда, есть одно обстоятельство. Я вечером уезжаю, поэтому жду вас через час с деньгами здесь же.
Вот это новость! Дело принимало неожиданный оборот.
– Через час? Боюсь, что не успею, – развёл руками Алексей.
– У господина Вербицкого, – Янька кивнул на толстяка и впервые за время разговора усмехнулся, – своя карета. За час извозчик доставит вас к «Метрополю» и обратно.
«А эти мерзавцы неплохо работают», – мелькнуло в голове у Алексея. Он поднялся. Отказ означал провал. Ничего не оставалось, как принять правила игры, предложенные противником. Но он держал себя в руках и внешне выглядел спокойным, даже повеселевшим.
– Прекрасно, поехали. Только придётся заглянуть ещё в одно место.
– Это ещё куда? – насторожился Янька.
– К моему оценщику.
– Это обязательно?
Балезин и Кошельков стояли друг против друга. Кошельков был выше среднего роста, но ниже высокого Алексея. Балезин хорошо усвоил, что в подобных ситуациях важно перехватить инициативу.
– Послушайте, как вас…
– Господин Кульков.
– Послушайте, господин Кульков, – повысил голос Балезин. Я коммерсант и не всегда могу отличить оригинал от копии. Это делать должен профессионал.
– Ладно. И где искать вашего оценщика?
– Он живёт в одном из переулков Замоскворечья. В настоящее время не работает, уволен новой властью.
– А если его нет дома?
– Он будет дома. Мы договорились, что сегодня после просмотра выставки я зайду к нему.
Всё сказанное выглядело логично, и подозрительный Кошельков согласился:
– Замётано. Добавим ещё по времени… – он достал из кармана золотые часы, при открывании крышки которых раздался мелодичный перезвон. – Я жду вас не в пять, а… без четверти шесть. Здесь.
* * *Балезин и Вербицкий вышли на улицу. Вербицкий предусмотрительно выходил за Алексеем, а поэтому успел обменяться взглядом с Кошельковым. Суровое лицо первого бандита Москвы напоминало: «Не спускай с него глаз». Выйдя, Вербицкий закрыл лавку на ключ. Тут же подъехал экипаж, которым управлял тот же самый здоровенный детина в помятой кепке. На Алексея он бросил недобрый взгляд.
– Карета подана, прошу, – Вербицкий был сама любезность.
– А вы что, со мной? – удивился Балезин, когда владелец лавки грузно опустился на сиденье рядом с ним.
Тот в ответ загадочно прошептал:
– Если по секрету: у меня в «Метрополе» зазноба. Классная краля, скажу я вам. Поэтому пока вы будете решать свои дела, я с ней пообщаюсь.
«Чёрт возьми, да они обложили меня со всех сторон!» – Балезин почувствовал, что начинает нервничать. Правда, в Риге и Варшаве было ничуть не легче, но там против него работали немецкие контрразведчики, и к борьбе с ними он был готов. А здесь, в Москве, – обыкновенные бандиты… и перевес пока на их стороне.
– Пшёл! – гаркнул на извозчика Вербицкий. И в этот момент на другой стороне улочки Алексей увидел не спеша идущего бородатого человека в парусиновой толстовке. «Отман! Ну слава богу!» – едва не воскликнул он.
В парадное «Метрополя», который с начала 1919 года снова стал гостиницей, они вошли вместе с Вербицким. Тотчас перед ними возник рослый пожилой портье с пышной седой шевелюрой. Алексей не мог не заметить, как они с Вербицким обменялись взглядами.
– Покидаю вас, – Вербицкий вопросительно глянул на Алексея. – Встретимся через?..
– … через двадцать минут.
– Что так долго?
– Я должен не только пересчитать деньги, но и сменить рубашку. В Москве жарко, и я весь употел. К себе не приглашаю, но в другой раз обещаю рюмку французского коньяка, – пояснил Балезин, а про себя с затаённой улыбкой подумал: «Что-то маловато времени ты выбрал для общения с кралей. Опять врёшь».
Лифт в гостинице не работал, и Алексей стал подниматься пешком. Но его ждал «сюрприз» – лифт вдруг пошёл. И стоило Балезину ступить на свой третий этаж, как дверь догнавшего его лифта открылась и… появился Седой. Он выкатил накрытый белой салфеткой столик и двинулся вслед Алексею. «А из этих бандитов, если бы не их тёмные деяния, получились бы неплохие нелегалы, – успел подумать Алексей, подходя к своему номеру. – Грубовато работают, но в выдумке не откажешь».
Повернулся ключ, скрипнула дверь. Окна номера выходили на восток, и сейчас, во второй половине дня, здесь было уже не жарко. Но как только дверь захлопнулась, Алексею пришлось забыть о жаре и прохладе. Его удивлению не было предела.
– Сергей Генрихович, я не верю в чудеса, но, по-моему, вы умеете летать.
Бородатый мужчина в парусиновой толстовке поднялся с кожаного кресла.
– Говорите тише, Седой может подслушать, – Отман приставил палец к губам, сделал шаг навстречу и, взяв Балезина за локоть, увлёк вглубь комнаты. Пришлось закрыть вторую дверь, отделяющую комнату от маленькой прихожей номера, и разговаривать полушёпотом.
– Я, конечно, летать не умею, но как коренной москвич знаю все улицы, переулки и проходы. Я со своим извозчиком опередил вас – это во-первых. А как работник сыска знаю все ходы и выходы в гостиницах и могу открыть любую дверь. За свою карьеру не один десяток жуликов и аферистов здесь брал – это во-вторых. А в-третьих, у нас с вами очень мало времени, вас ведь пасут. Поэтому давайте перейдём к главному.
Алексей быстро, но во всех тонкостях рассказал всё, что с ним произошло, начиная от выставки, кончая появлением в «Метрополе». Потом слово взял Отман:
– К тому времени, как вы подъедете к лавке, она будет незаметно окружена. Поэтому слушайте меня внимательно: в лавку не соваться! Метров за двести перед последним поворотом, у церквушки, увидите человека в белом картузе. Как только он его снимет, под любым предлогом – голова закружилась, затошнило или что-нибудь подобное – останавливайте извозчика. Его и Вербицкого мы тут же берём, живых или мёртвых. И дальше уже наша забота.
– А если Яньки в лавке не окажется?
– За лавкой уже установлено наблюдение. Из неё он не выйдет. Тем более что Вербицкий закрыл дверь на ключ.
Замолчали. Балезин почувствовал, что план ему не нравится.
– Выходит, я в последний момент прячусь в укрытие?
– Да, да, да! – шёпотом, но убедительно произнёс Отман. Насколько мне известно, вам скоро предстоит ехать куда-то далеко, и вашей жизнью рисковать нельзя.
– А другими можно?
– Послушайте, Алексей Дмитриевич, это приказ Ершова.
– На фронте я ему приказывал, и он должен знать: русский офицер не должен прятаться за спины других.
– Советую вам поменьше напоминать, что вы русский офицер.
Сидевший в кресле Балезин вскочил:
– Сергей Генрихович, если бы это мне сказал кто-нибудь другой, я бы ответил ему так, что пришлось бы заткнуть уши. Но я вас очень уважаю, а поэтому промолчу. Что касается операции, я её начал, я и закончу! Больше всего рискует тот, кто не рискует!
В ответ Отман покачал головой:
– Ах ты, господи… Да успокойтесь вы и поймите: здесь тоже фронт, тоже приказы. А вы нужны в другом месте. Юргенс два раза на дню спрашивает о вас.
Спор грозил затянуться, а время летело быстро, тем более что ещё один вопрос не был решён. И Алексей, естественно, его задал:
– А как насчёт Архангельского? Заезжать к нему?
– Обязательно, иначе Вербицкий насторожится. А они с Мерином могут что-нибудь выкинуть.
– Мерин? Это кто?
– Извозчик. Старый знакомый. Его ищут. На нём несколько убийств, так что будьте осторожны. И последнее: как только остановятся лошади, вы берёте на прицел Мерина, Архангельский – Вербицкого. А там уже и мы подоспеем.
* * *Борис Михайлович Архангельский был в прошлом сыскарь с приличным стажем. За свои 42 года он успел поработать в нескольких южных городах России: Ростове, Екатеринославе, Киеве. В Киеве его и застали события 1917 года. Когда к власти пришла Центральная рада, Архангельского из сыска уволили, и, чтобы прокормить семью, он больше года занимался чем угодно, только не борьбой с жуликами и бандитами. Но это было ещё полбеды. Кое-кто попытался свести счёты с неподкупным сыщиком. И вскоре Архангельский понял, что из родной Малороссии пора убираться. Вот только куда? Выручил старший брат Арсений. Член партии большевиков, о котором после ареста в 1907 году никто не слышал, он вдруг оказался жив-здоров и, более того, не последним человеком в Московском совете рабочих депутатов. К нему в Первопрестольную и подался Борис Михайлович вместе с женой и малолетним сыном. Работа ему быстро нашлась. Поскольку он специализировался на раскрытии краж произведений искусства и хорошо в них разбирался, его определили работать в комиссию по национализации именно произведений искусства: картин, скульптур, золотых и серебряных вещей и им подобных. Дело в том, что музеи переходили под надзор государства, а в многочисленных особняках, брошенных теми, кто бежал из России или был расстрелян, оказалось достаточно много ценностей.
Повозка, в которой ехали Балезин с Вербицким, подкатила к самому подъезду небольшого двухэтажного дома, на втором этаже которого жила семья Архангельского. Вербицкий поднялся вслед за Балезиным.
– У вас что, здесь тоже зазноба? – с нескрываемой иронией спросил его Алексей.
Тот понял глупость своего положения и пожал плечами:
– Так я за вас же беспокоюсь. Мало ли кто в подъезде окажется, а вы при деньгах.
– Не надо за меня переживать. Здесь хорошие люди живут, – назидательно произнёс Балезин и закрыл двери прямо перед носом толстяка.
Как и предполагалось, Борис Михайлович был дома, один. Ещё при первом знакомстве он проникся к Алексею большой симпатией, ведь оба они были из Малороссии.
Алексей кратко, но во всех деталях обрисовал ситуацию; особо остановился на своих сомнениях:
– Будь я на месте Кошелькова, я бы не стал дожидаться, а из осторожности ушёл бы куда-нибудь, например в ближайший трактир. Логика проста: а вдруг придут не те, кого он ждёт?
– Но вы говорите, что лавку запер на ключ этот ваш… как его?
– … Вербицкий. Но, Борис Михайлович, мы же с вами не дети. У бандита такого масштаба, как Кошельков, может быть ещё один выход из лавки.
Архангельский задумался. Прошёлся взад-вперёд по комнате, потом уверенно сказал:
– Я тоже так считаю.
Алексей вопросительно глянул на него:
– Ну, так что: остановим извозчика, как требует Отман, или без остановки прямо к дверям лавки? А если так, то возможен вариант, когда придётся стрелять.
Небольшого роста, лысоватый, Борис Михайлович стоял перед Алексеем и смотрел ему в лицо снизу вверх.
– Вы кого пугаете стрельбой? Я всю жизнь боролся с этой мразью! У меня пять ранений.
– Простите, я не хотел вас обидеть.
– Да ладно вам… Вместе так вместе. В общем, едем без остановки прямо к лавке!
* * *Повозка двигалась обычным ходом, но Алексею казалось, что она тащится со скоростью улитки. Поворот, ещё поворот – и вот, наконец, та самая церквушка. Всё как обещал Отман: не спеша прогуливается человек в белом картузе. Вот он его снял…
Повозка проехала, не останавливаясь, и Алексей успел краем глаза заметить, как человек с белым картузом в руке удивлённо посмотрел ей вдогонку, а затем по сторонам, словно кого-то потерял.
Первым, как и подобает хозяину лавки, из повозки вышел Вербицкий. Щёлкнул замок, отворилась дверь. Алексей и Борис Михайлович вошли следом. Мерин хмуро смотрел им вслед.
Уже сделав первые два шага, Балезин понял, что в лавке никого нет. Это тотчас подтвердилось: на прилавке, за которым в обычные дни восседал Вербицкий, лежала прижатая пепельницей записка. Вербицкий прочитал её, скомкал, сунул в карман и развёл руками:
– Господин Кульков просит извинить, но ему срочно пришлось уйти. Дела… Он вас ждёт в трактире «Чёрный ворон». Вы не волнуйтесь, это недалеко. Мы доедем за пять минут.
Балезин и Архангельский переглянулись. Взгляд каждого говорил: «Мы оказались правы».
– А как же он вышел, вы же заперли лавку на ключ? – спросил Алексей.
– У него есть второй ключ, которым можно открыть изнутри.
«Рассказывай кому-нибудь другому, – молча усмехнулся Алексей. – За лавкой наблюдают. Шмыгнул через потайной ход твой Янька и был таков».
Как уже говорилось выше, Алексей Балезин любил иногда для снятия нервного напряжения немного покуражиться. Так было с тем парнем, который в первый день на Хитровке клянчил у него закурить. Так случилось и сейчас. Негодующе взмахнув руками, Балезин стал медленно надвигаться на Вербицкого.
– Вы что же себе позволяете! Я что вам – мальчик, в детские игры играть? То вы меня с выставки тащите к себе в лавку, то я должен немедленно лететь на извозчике за деньгами… И вот теперь: извольте следовать в какой-то там вонючий трактир…
Русскую речь Алексей выразительно сопроводил несколькими известными ему французскими ругательствами. Потом, повернувшись к Архангельскому, решительно произнёс:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги